– У меня свободного дня не получилось, я к нему не смогу заехать… Вообще, если что, звони ему, у меня-то нет телефона, а он знает, как передать через знакомых.
– Ну, все, что ли?
– Да, до встречи.
Зазвучали короткие гудки.
Бондарович потер лоб и закурил.
"Вот тебе и встреча в музее холодного оружия. Как бы до огнестрельного не дошло… У этой красавицы Макаровой явно что-то произошло. И дед – в курсе. Наверняка для него не секрет, что его внучка вышла на меня – причем вовсе не для того, чтобы услышать мой голос, по которому соскучилась, не для того, чтобы обсудить амуры…"
Выбросив эти мысли на время из головы, Бондарович собрал бумаги и направился к Щербакову.
Тот был на месте. Александр прикрыл за собой тяжелую дверь:
– Разрешите, товарищ генерал.
Щербаков оторвался от бумаг.
– Заходи, Александр. Дело Смоленцева?
– Так точно..
– Хорошо, – папка исчезла в столе. – Что у тебя по Могилевчуку?
– Я докладывал, можно с ним работать.
– Вот и поработай. Он пару дней на нарах отвалялся, поразмыслил. Наверняка созрел; куда ему деваться, если не хочет остаться в стороне?.. Ты как думаешь?
– Не такой он и крепкий орешек, каким казался сразу.
– Это нам только на руку. Съезди, поговори с ним. Вот новые материалы из Интерпола, – генерал достал из сейфа тоненькую папочку, – изучи их – и к делу.
– Разрешите идти?
– И не переживай, – Щербаков ободряюще улыбнулся. – Я имею в виду дело Смоленцева…
– А чего переживать? – Банду совсем не тянуло на откровения. – Дело житейское.
– Правильно, майор. Это такие дебри – куда ни сунешься, получишь по носу! То, что тебя отодвинули – считай, тебе улыбнулось счастье. Возможно, нам с тобой надо Богу большие свечки поставить за то, что не дал нам "нарыть" информации. Слышал ведь, как говорят: "Меньше знаешь – спокойнее спишь".
Генерал немного лукавил, конечно. Секретную документацию сам поглощал папками. И в другой ситуации мог с успехом сказать: "Знание – сила. Чтобы выжить, надо знать".
Банде отлично было известно, что генерал Щербаков умеет держать нос по ветру, – иначе генерал не долго продержался бы в своем кресле. Поэтому Александр, принимая ответственное решение, привык больше полагаться на собственные оценки ситуаций. Это была одна из граней его независимости. В данном случае оценки Александра и генерала совпадали…
– Разрешите идти? – повторил Бондарович.
– Разрешаю. И держи меня в курсе.
– Могилев?
– Да. Когда кулич испечется на твоей кухне, посмотрим, что с ним можно будет сделать на моей…
* * *
Документы Бондарович изучать пока не стал, отложил в сейф и запер. Порывшись в ящике письменного стола, он нашел справочную дискету, вставил ее в компьютер. Теперь найти номер телефона Орлова Прокофия Климентьевича не составляло труда. Бондарович записал номер на клочке бумаги, сунул этот клочок в карман и сразу покинул здание на Петровке.
Направившись на машине в сторону Лефортово, Александр притормозил перед первым попавшимся таксофоном и набрал номер старика.
Трубку подняли быстро – со второго гудка. Александр машинально взглянул на часы:
– Добрый день.
– Здравствуйте, – отозвался голос Ольги Борисовны.
– Можно ли Прокофия Климентьевича? – Банда сегодня с утра еще ни с кем не был таким вежливым, как с этой пожилой женщиной.
– А кто его спрашивает?
– Виктория просила передать-. – заикнулся Александр.
– Даю, даю, – испуганно пролепетала женщина. – Подождите секундочку…
Ждать пришлось значительно больше секундочки: как видно, Ольга Борисовна понесла к старику аппарат…
Банда оглянулся. Рядом стоял его автомобиль с невыключенным двигателем; в четырех шагах прохаживалась туда-сюда молодая женщина… Кого-то ждала?.. Или – "телефонистка"?.. Сейчас все больше становится людей, промышляющих таким способом: прогуливаются возле таксофонов, подслушивают кто что говорит; или даже стоят рядом – у соседнего таксофона; если услышат что-нибудь типа: "Алик, сейчас зайду к тебе, поменяю доллары", выпустят тебе струю парализующего газа в лицо или разрядят в спину электрошоке?.., и – прощай, портмоне!.. А с ним, возможно, и ключи от машины. Ну и сама машина, разумеется…
Банда на всякий случай не выпускал женщину из виду…
Нет, эта женщина встречалась здесь с молодым человеком: он подошел к ней с красивой розой на длинной ножке… Влюбленные поцеловались и в обнимочку медленным шагом двинулись вдоль по переулку.
В полном безветрии тихонько закружил снег. Александр невольно залюбовался удаляющейся от него парочкой…
Наконец трубка отозвалась.
– Говори, я знаю, кто звонит, майор, – сказал старик твердым голосом.
Рядом с Бандой совсем никого из прохожих не было:
– Виктория просила передать, что свободного дня у нее не получилось, в гости не придет.
– Бедная девочка, – с горечью произнес старик. – Значит, закрутило ее, затянуло все-таки в мясорубку… – после короткой паузы Прокофий Климентьевич решительным голосом велел:
– Лети ко мне, майор, только очень быстро. Могут нагрянуть с обыском…
– Как? – Банда решил, что ослышался.
– Да ты не бойся, – успокоил Прокофий, – мой телефон прослушать нельзя, и аппарат в доме лежит против "жуков". Торопись.
– Хорошо. Я уже на коне…
– Молодец. Я знаю, что ты бравый парень.
* * *
Самое удивительное, что во всех этих бредовых обстоятельствах Бондарович ни на минуту не сомневался, как ему поступить… Конечно же, прийти на помощь. Несмотря даже на свои (и кота) неблагоприятные оценки ситуации вокруг дела Виктора Смоленцева, несмотря на принятое накануне вечером решение, несмотря на уклонистскую позицию своего шефа… Поэтому машину он действительно гнал, нарушая правила (гаишников он никогда не боялся, поскольку его удостоверение личности действовало на них "отвально"), пока не добрался до Старого Арбата.
Не снимая "дворников", он взбежал по шести ступенькам на площадку первого этажа и надавил кнопку звонка.
Ольга Борисовна моментально потащила его в кабинет. О том, чтобы снимать грязные по мартовской слякоти туфли, и речи не было.
Прокофий Климентьевич встретил его, как старого знакомого, по-свойски. Вероятно, он одинаково обращался со всеми вхожими в дом…
– Вот, держи, – протянул ему старик фотографию и несколько листков бумаги.
Бондарович сел на стул возле Прокофия и кинул быстрый взгляд в бумаги.
Старик пояснял:
– На фото – Липкин в день убийства. В списке – непомерные претензии Смоленцева к государству.
Александр деловито кивнул:
– Ага, я слышал об этом.
– Здесь дальше собственноручные показания Вики о том, что ей удалось раскопать… Тебе много объяснять не надо, ты в курсе… Она рассчитывала, что продержится еще целый день, прежде чем придется уходить в подполье. Но, видно, – не судьба.
Банда сосредоточенно изучал бумаги;
– Виктория назначила мне встречу на вечер.
Старик оживился:
– Значит, у нее есть надежда выскочить оттуда…
– Откуда? Она в Кремле? – у Александра похолодело на сердце; и он тут сам удивился, что так переживает за девушку, которая ему в сущности не приходится никем.
– Думаю, да, – у старика вздрогнули губы. – Просто она не уверена, что это получится… Но если она назначает встречу… Хорошо, что есть надежда, – Прокофий Климентьевич, впрочем, ни в чем не был уверен, вздохнул. – Уж кому-кому, а мне известно, чем кончаются такие передряги для маленьких людей типа Виктории…
– Чем? – вскинул на него глаза Александр.
– Голова в кустах и полное забвение… Но, может, еще обойдется… – старик черкнул что-то на клочке бумаги. – Вот телефон Олиной подружки, держите связь через нее.
И со мной, и между собой. Вика в курсе.
Бондарович смотрел на Прокофия тревожным взглядом:
– Что вообще происходит?
– Ты понял, что в этих бумагах?
– Частью, я не вхож в политику.
Старик кивнул куда-то себе за спину:
– Только что передали по радио, что подал в отставку Министр обороны, – за нежелание мирно решить конфликт в Чечне. В Кремле большая буча, и кто-то пытается подставить Президента… Убийство Смоленцева – далеко не начало заварушки, и, естественно, не конец; это "фильм" многосерийный, – старик помолчал. – Кто-то подталкивает ситуацию к государственному перевороту… Или сами они наломали дров. Неясно пока, кто стоит за этой историей, и кто пытается нагреть на ней руки.
– Это и пыталась выяснить Вика?
– Да, с утра она поехала на встречу с Липкиным.
Несанкционированную, – старик раздельно произнес это слово, – встречу. Сам понимаешь, что это вкупе с бумагами, которые у тебя в руках, потянет на служебное расследование или трибунал. И опасность уже реальная…
– Понимаю, – Бондарович опустил глаза.
Старик взглянул на него испытующе;
– Вот и думай теперь. Побоишься – значит сдашь бумаги начальству – ну и девчонку, разумеется. И дело с концом. Твое начальство пойдет на повышение. Или выбросишь эти материалы… А полезешь в дело, значит, папаху досрочно дадут. Но, вернее всего, – голову оторвут, в кусты бросят… – старик тревожно оглянулся на окно. – Уезжай, в любой момент ведь могут нагрянуть.
Александр поднялся со стула:
– Начальству я бумаги не сдам. В крайнем случае – выброшу, или съем, как разведчик.
– Тогда удачи, – старик протянул Бондаровичу иссохшую руку.
Когда Александр уже был у выхода, Прокофий вдруг окликнул его:
– Банда!..
Александр вздрогнул, оглянулся. Старик откуда-то знал это прозвище – вот уж загадочный старик.
– Что, Прокофий Климентьевич?
– Ты понимаешь, кого я доверил тебе?.. Бумажки – пыль…
– Понимаю.
– Береги ее…
Глава 7
ВЫРУЧАЙТЕ, ДРУЗЬЯ, ВЫРУЧАЙТЕ, ВРАГИ
Виктория Макарова, 11 часов 30 минут дня, 25 марта 1996 года, кабинет Кожинова
Заглянув на минутку в "Экспресс-почту", Виктория отправила дубликат магнитофонной записи по адресу подруги Ольги Борисовны. Тут же при ней кассету запаковали и, положив под полиэтилен записку с адресом, отправили ее с подростком на мотоцикле.
Виктория еще раз задумалась, возвращаться ли ей в Кремль. Сумеет ли она выйти обратно с незакованными руками?
Даже из соображений простой предосторожности Кожинов должен упрятать ее под замок. И все-таки, и все-таки… Виктория упрямо тряхнула головой. Скрыться сейчас, значит, выдать себя с потрохами и выйти из игры, не пройдя и половины дистанции, не узнав самого главного. А появиться в Кремле, когда там, не исключено, уже расставлены на тебя силки, – поступок, достойный героя… Пока не начнешь совершать такие поступки в жизни, многого не добьешься.
Виктория сжала губы и пошла напролом…
На контрольно-пропускном пункте ей сразу же передали распоряжение Кожинова явиться к нему в кабинет.
Девушке показалось, что дежурный офицер смотрит на нее не так, как обычно. Тревожные какие-то были у него глаза и как будто подозрительные. И когда она прошла КП, прямо-таки спиной ощущала, что офицер провожает ее пристальным взглядом.
Девушка шла по коридору, – все, с кем встречалась, на нее будто оглядывались; и еще ей представлялось, что ковровая дорожка под ней горит, полыхает угольями. Громко стучало сердце.., в висках.
В приемной секретарь посмотрел на нее какими-то недобрыми глазами. Не откладывая, заглянул в кабинет:
– Товарищ генерал, к вам Макарова… – и с ядовитой улыбочкой – уже ей:
– Проходите.
Виктория хоть и нервничала сильно, но была вежлива даже с секретарем, – кивнула ему. Подумала только:
"Набирают же откуда-то таких червяков…"
Генерал с тяжелым лицом сидел за своим столом и поднял вопросительные глаза на Викторию. Багровый цвет лица шефа не предвещал ничего хорошего.
– Садись, – указал Кожинов на стул. – У меня один вопрос к тебе, Виктория Васильевна: ты со мной или уже нет? – он пронзительно посмотрел на женщину. – Отвечать на него не надо, это бессмысленно. Только помни, что вопрос этот тебе был задан. А теперь рассказывай…
Виктория сама удивилась, какой ровный и спокойный у нее был голос:
– Вчера во время беседы с заместителем Смоленцева я узнала, что Смоленцев вел переговоры с директором "Экобанка" и Липкиным относительно перспектив развития телестудии. Сопоставив это со списком, который вручила мне Елена Монастырская, я предприняла попытку встречи с Липкиным, связавшись с ним через Зацепина.
У Кожинова было непроницаемое каменное лицо:
– Встреча произошла?
– Да. Только что…
– Результат?
Виктория достала из внутреннего кармана пиджака диктофон и, отсоединив проводок микрофона, положила диктофон перед генералом. Девушка отмотала пленку немного назад и нажала клавишу воспроизведения.
Зазвучал голос Липкина:
"…уровень тотальной слежки и информированности вашей службы. Поэтому мы считаем, что этого бедного педераста, так удачно подвернувшегося под руку, спровоцировали на драку со Смоленцевым, потом талантливого журналиста профессионально добили, а вину возложили на Глушко".
Виктория остановила воспроизведение, сказала:
– Они угрожают поднять немедленный шум, как только будет предъявлено официальное обвинение и они получат доступ к Глушко.
– Понятно. Тогда такой вопрос. На него надо ответить, – генерал посмотрел на девушку так пристально, словно взял под микроскоп. – Что с тобой происходит?
Виктория и не думала запираться:
– Я чувствую неладное.
– И я это чувствую, – горько усмехнулся генерал.
– Мне не нравится вся эта история. Меня это настолько обеспокоило, что я предприняла некоторые самостоятельные шаги… Хотя понимала, что рискую, – возможно, откровенность в данной непростой ситуации была для Виктории единственным правильным выходом, и она интуитивно нашла его. – Я стала даже сомневаться, тем ли делом занимаюсь.
Откровенность ее впечатлила шефа:
– В переводе на русский язык, ты засомневалась во мне. Ты нашла уже ответы на свои вопросы?
– Нет, недостаточно информации. В основном, новые вопросы, – Виктория не прятала глаз. – Если не можешь принять решение, не надо с ним спешить; надо накапливать информацию – разве этому правилу не вы меня учили? – это она ловко ввернула Кожинову; оппонента удобнее всего охаживать его же оружием – это наиболее действенный из приемов.
Кожинов, разумеется, оценил ее тактику:
– Я не буду читать тебе мораль, – бесполезно. Через некоторое время ты все выяснишь для себя. Скажу только, что я прочил тебя на серьезную работу и не торопился. Полагаю, хорошо делал, что не торопился… Скажу больше, у талантливого и самостоятельно мыслящего специалиста бывают временами периоды кризиса. В какой-то степени это даже неизбежно, потому что он, находясь внизу, не видит общей картины. Ее должна заменять абсолютная вера своему начальнику. Если веры нет, то не стоит работать, – Кожинов, говоря все это, кажется, что-то уяснял и для себя. – Начальник вынужден иногда приносить в жертву своих людей, но они знают, что это абсолютно неизбежный риск. Особенно когда коллектив занимается серьезным делом… Ты знаешь, что снят с поста Министр обороны?
Виктория вскинула глаза:
– Нет, когда?
– Два часа назад. Кроме того, ты поговорила с Липкиным. И это в такой-то момент!.. Знаешь, сколько у меня.., и у Президента.., есть врагов, которые просто мечтают иметь твое фото? Я не внешние данные твои имею в виду и не поклонников. Представь, что тебя все-таки засняли в обществе с Липкиным. Представила?
Виктория отвела глаза и промолчала.
Кожинов смотрел на нее в упор:
– Думаешь, они не используют такое роскошное фото? Не представят факт встречи в выгодном себе свете?
Тогда грош тебе цена, как специалисту…
– Я приняла меры предосторожности."
– Предполагаю. Наши ребята видели тебя…
– Уже это гарантия, что меня никто не заснял, – Виктория не упустила случая обратить минус в плюс.
– Ты должна осознавать, умница, в какую гущу попала, – он посмотрел на нее хмуро, из-под бровей. – Я могу сделать для тебя по старой дружбе только одно: Президент в скором времени начинает предвыборное турне, первый город – Ярославль. Ты сегодня же уезжаешь туда в командировку и проводишь комплекс предварительных мероприятий. Бригада приедет попозже, но многое ты сможешь сделать и сама, поучишь там местных… Я не хочу садить тебя под замок. Инструкции получишь у Карпика. Иди.
Оставив диктофон на столе, Виктория покинула кабинет шефа. Она была так взволнована, что даже забыла попрощаться… Наум Кожинов, 12 часов 15 минут дня, 25 марта 1996 года, Кремль
Кожинов закончил прослушивать разговор Виктории и Липкина. Интересный, конечно, разговор…
Задумался, припомнил на первый взгляд незначительную деталь: Макарова, докладывая о наружной слежке, сказала, что Смоленцев встретился с "неизвестным мужчиной" и что пленка в лаборатории. В лаборатории…
Кожинов набрал номер технического отдела:
– Это Кожинов. Мне – фототехника…
– Одну секунду…
Когда к телефону подошел фототехник, генерал спросил:
– Макарова брала у тебя что-нибудь в последние дни?
Последовала полусекундная пауза, которая совсем не понравилась Кожинову.
– Отвечать! – рявкнул генерал.
– Фотографию из брака, где Смоленцев и Липкин, – зачастил испуганный фототехник. – Но что здесь такого?
Ведь все и так шло через нее…
– Не люблю я этого "ведь", – оборвал парня Кожинов. – Исключи его из своего лексикона… Подожди-ка…
Кожинов взял переговорное устройство:
– Всем постам: задержать Макарову, срочно доставить ко мне в кабинет в сопровождении.
Из переговорника прозвучал ответ:
– Контрольно-пропускной. Макарова покинула здание десять минут назад.
Генерал скрипнул зубами:
– Отбой.
Потом сказал трубку:
– Степан, зайди ко мне. По дороге вспомни все подробности визита Макаровой за фотографией.
Потом еще сделал звонок:
– Сухотин, принеси мне запись Принцессы, вчерашний день с девяти до одиннадцати.
– Сию минуту…
Генерал крикнул в дверь:
– Дежурный!
В дверях появился дежурный сотрудник:
– Я.
Кожинов буравил его злыми оловянными глазами:
– Отправься по всем секретаршам президентского корпуса и выясни, не забегала ли вчера около одиннадцати часов утра Макарова, чтобы снять ксерокопию с одиночного листика.
– Да, товарищ генерал, – дежурный смотрел на него преданными глазами.
– Это был список, без грифов, только подпись. Им за это ничего не будет. Быстро.
Через несколько минут, прослушав начало разговора Виктории и Елены Монастырской, Кожинов вытер обильно вспотевший лоб и вызвал к себе заместителя – полковника Карпика. Подумал: хорошо, что хоть один надежный человек есть под рукой.
Когда Карпик вошел, спросил его:
– Виктор Иванович, Макарова к тебе за инструкциями, конечно, не заходила?
Тот покачал головой:
– Она предпочитает выходить сразу на вас… Меня это задевает, конечно, но терплю…