– О, это все к лучшему, – произнес Сингл с идиотским видом. – Единственно, что мы могли сделать, так это купить его, или бы он все испортил. Послушайте, давайте поговорим завтра утром, я устал и…
Он резко остановился, так как в галерее появился взлохмаченный слуга.
– Мистер Стин, сэр, – произнес он тяжело дыша, – Веласкес.
– Что с ним? – вскрикнул Стин.
– Он пропал, сэр, – ответил человек. – Я минуту назад был в другом крыле галереи. Рама пуста, а картина пропала!
Сингл подпрыгнул на стуле так, как будто в него выстрелили.
– Черт бы его побрал! – воскликнул он. – Вы что, не видите, что нас надули? Пока мы сидели тут, разговаривая с этим парнем, его кореши вырезали в том крыле картину. О, черт!
В гостинице Крэнфорда, сидя за письменным столом Мактавиш перечитывал письмо, которое он только что написал. Сайрус К.Леггит широко заулыбался, когда заглянув через плечо Алонзо, прочел:
"Дорогая мисс Крэнфорд, Веласкес находится на пути в Лондон и со мной он будет в полной безопасности до тех пор, пока вы не станете совершеннолетней и не попросите его вернуть. Если вы хотите, чтобы я его продал, то сообщите мне и я организую это за обычное вознаграждение в десять процентов от продажной цены. Любезно прошу вас передать привет вашему уважаемому опекуну.
Искренне ваш, Алонзо Мактавиш".
Мистер Леггит вздохнул.
– Послушайте, Мак, – произнес он, – как вы думаете, она пригласит нас на чашечку чая?
Алонзо поправил монокль.
– Абсолютно уверен, что да, Сайрус, – заверил он. – Но вы не примете ее приглашения. Знаете, третий лишний!
ПРОПАВШИЙ РЕМБРАНДТ
Алонзо Мактавиш считал, что Париж определенно оказывал какое-то воздействие на глаза. Казалось, что у большинства обывателей этого веселого города на носу сидят розовые очки. В Париже все казалось лучшим. И он удивлялся, почему. Вероятно, если бы он был честным сам с собой, он бы понял, что это заключение он сделал потому, что хотел по его мнению, чтобы здесь все было лучше, и потому, что, окружавший воздух был насыщен романтическими приключениями, а мистер Мактавиш, я совсем забыл сказать вам об этом, в душе был некем иным, как романтиком.
И это несмотря на то, что его предприимчивый коллега и подручный Лон Феррерз, когда видел, что чувства Алонзо берут верх над разумом, неоднократно произносил предупредительные слова: "Шерше ля фам".
И именно Лон Феррерз сказал, что если полиция когда-нибудь и удастся поймать Алонзо, то в этом будет виновата женщина.
Алонзо, прогуливаясь по Рю Руайяль, стараясь убить пятнадцать минут, которые у него оставались до делового свидания в отеле "Континенталь", с восхищением глазея на женщин, вспомнил о Лоне и его неизбежных в таких случаях предупреждениях. Подумав об этом, он, как и всегда, решил не обращать на это внимание.
Не так давно он пришел к заключению, что атмосфера в Лондоне стала для него несколько жарковатой. И он также решил, что Скотленд-Ярд проявляет слишком большой интерес ко всем его передвижениям. Интерес возник, и у него не было ни малейшего сомнения в этом, в результате таинственного исчезновения бриллиантового ожерелья из дома одного известного финансиста. Поэтому мистер Мактавиш решил, что неделя-другая в Париже ему безусловно не повредит.
Алонзо всегда считал, что в Париже происходят определенные события, очевидно, и этот приезд должен был подтвердить справедливость его убеждения, ибо через два дня после его прибытия к нему в номер пришел мальчишка-посыльный из отеля "Континенталь" и принес записку, от которой исходил нежный запах духов. Записка гласила:
"Леди Алисия Даррингтон приветствует мистера Алонзо Мактави-ша и была бы рада, если бы он счел удобным для себя принять приглашение на чашечку чая в четыре тридцать дня в четверг. Вполне вероятно, что мистер Мактавиш сможет услышать нечто, что будет несомненно полезно ему".
Алонзо никак не мог решить, что больше подействовало на него – последняя фраза в записке или запах духов. Вероятно, и то, и другое. Он удивлялся, как встреча с леди Алисией Даррингтон в прозаической атмосфере дневного кафе может быть ему полезна. Но все же, как я вам тоже забыл сказать, мистер Мактавиш был джентльменом, готовым пройти через все, хотя бы раз в жизни.
Он взял такси и попросил отвезти его в "Континенталь". За несколько шагов от входа в гостиницу он остановил машину, расплатился и пошел ко входу. Он был так погружен в свои мысли, что не заметил появления человека, который, обернувшись через плечо, что-то усиленно разглядывал за своей спиной и который чуть не сбил его с ног.
– Боже милостивый, – воскликнул тот. – Это же Мактавиш!
– Добрый день, Вильмер, – произнес Алонзо. – Никак не мог подумать, что встречу вас в Париже. Но, думаю, эта встреча спланирована милостивой судьбой. Абсолютно точно я очень рад встрече с вами, Вильмер. И не потому, что мне очень нравится выражение вашего лица, и не потому, что являюсь почитателем вашего характера. Рад по одной причине, и не спрашивайте меня, по какой. Я удовлетворю ваше любопытство. Вы знаете об аристократах все. По крайней мере, вы всегда отираетесь на вечеринках и балах, хотя, должен отметить, что вас редко туда приглашают. Говоря "вечно отираетесь", я имею в виду то время, когда вы не сидите в тюрьме за кражи на этих вечеринках.
Но вы можете быть мне полезны, Вильмер. И это может принести вам большое удовлетворение, так как, если память меня не подводит, – вы мой неоднократный должник, и мне кажется, что вы должны мне где-то около семидесяти двух фунтов. Вы надеялись, что я забыл об этом небольшом дельце. Но в настоящий момент меня это не сильно волнует. Расскажите мне все, что знаете о семействе Даррингтон.
Вильмер задумался.
– Это – очень старинный род, – наконец, произнес он. – Как вы, вероятно, читали, их младшая дочь Алисия сбежала из дома и вышла замуж за какого-то художника. Старый Даррингтон ужасно разозлился на нее и отказал ей в деньгах. Вы помните, несколько месяцев назад писали о деле Даррингтонов? Из их картинной галереи в Хертфордшире исчезла картина Рембрандта. С тех пор о ней нет никаких известий. Она оценена в 2000 фунтов. Полагаю, не вы ее украли? – спросил Вильмер с ухмылкой.
– К сожалению, нет, – ответил Алонзо. – Во всяком случае, большое спасибо за информацию. Я, вероятно, увижусь с вами в клубе вечером.
Он кивнул Вильмеру и быстрым шагом вошел в вестибюль отеля "Континенталь".
Самый поверхностный взгляд на леди Алисию Даррингтон создал у Алонзо впечатление о том, что, невзирая на потерю наследства, выглядела она превосходно. Молодая, красивая, великолепно одетая и чрезвычайно обаятельная, она показалась Алонзо той самой девушкой, с которой может убежать любой мужчина.
– Присаживайтесь, мистер Мактавиш, – произнесла она, улыбаясь. – Разрешите предложить вам чашечку чая. Я полагаю, что вы удивляетесь, зачем я пригласила вас навестить меня. Без сомнения, вы все слышали о моем замужестве и как я убежала из семьи Даррингтонов. Мой отец обошелся с нами очень сурово. Он не только прекратил помогать мне деньгами, но и не разрешает переслать мои личные вещи, которые я вынуждена была оставить в имении Даррингтонов. Сейчас там осталась одна вещь, на возврате которой я настаиваю. Мне кажется, я не смогу получить ее законным путем и поэтому, к сожалению, вынуждена прибегнуть к нечестным средствам.
Она улыбнулась очаровательной улыбкой.
– Я хочу, чтобы вы украли ее для меня, – произнесла она. – Я слышала, что вы – самый искусный взломщик в мире и что полиции никогда не удавалось уличить вас в чем-либо и вы всегда успешно исполняли все задуманное.
Алонзо поклонился.
– Благодарю за комплимент, – сказал он, улыбаясь. – К счастью, большая часть из того, что вы сказали, справедлива и, надеюсь, мне и дальше удастся продолжать в том же духе. Могу ли я узнать у вас, что нужно украсть?
– Картину, – ответила она. – Несколько месяцев назад из имения Даррингтонов была похищена довольно-таки ценная картина кисти Рембрандта. Ее так и не смогли обнаружить. В то же самое время дворецкий, который служит у нас в течение многих лет и который сам занимается любительской живописью, подарил мне пейзаж, который повесили в галерее на месте украденного Рембрандта. У меня с этой картиной связано очень много воспоминаний и мне хотелось бы, чтобы она была у меня. Я попросила отца отдать мне ее, но он отказал, так как сильно сердит на меня. Теперь, мистер Мактавиш, могли бы вы отправиться в Англию, украсть из имения Даррингтонов и доставить мне мою картину? Я не смогу заплатить вам много, но все, что смогу, заплачу. Что вы мне скажете?
– Конечно, я скажу "да", – рассмеялся Алонзо. – И не возьму с вас за это ни копейки. Так, давайте посмотрим. Сегодня у нас четверг. Очень хорошо. К следующему четвергу я обещаю, ваша картина будет здесь. Конечно, если меня не поймают при попытке…
– В данном случае я буду вынуждена рассказать все, – улыбаясь, произнесла она. – Но я не думаю, что вас поймают. Мне сказали, что вы слишком умны, но прежде чем я расскажу вам все об имении Даррингтонов и где находится картинная галерея, мне хотелось бы узнать, почему вы так бескорыстны и не возьмете с меня денег. Видите ли, мистер Мактавиш, я слышала, что вы – очень деловой человек.
– Полагаю, что так оно и есть, – произнес Алонзо. – Но бывают моменты, когда я забываю о бизнесе. К счастью это или к несчастью, я очень переполнен чувством прекрасного и, когда я вижу рядом с собой такую очаровательную девушку, как вы, финансовый вопрос улетучивается.
Она вздохнула и произнесла:
– Мистер Мактавиш, я думаю, что вы очень милы.
– Эти слова уже служат для меня наградой, леди Алисия. Но полагаю, вам следует рассказать мне все об имении и о галерее. Если можно, нарисуйте план.
Полчаса спустя Алонзо покинул отель "Континенталь" и направился к себе на Рю Руайаль.
– Клянусь Юпитером, – пробормотал он. – Ну и работка. Бесплатно украсть картину дворецкого. Ну, не совсем бесплатно. Просто симпатичная девушка будет счастлива. Интересно, что бы об этом сказал Лон Феррерз?
Ночью следующего понедельника Алонзо стоял в тени деревьев, окружавших лужайку с тыльной стороны имения Даррингтонов. План дома он выучил наизусть и знал, что как только он через широкие окна проникнет в дом, на всю работу по изъятию картины и переноске ее в поджидавший неподалеку двухместный автомобиль уйдет не более двух минут.
Он осторожно стал огибать лужайку, держась в тени деревьев, и успешно добрался до окон, не вызвав ни малейшей тревоги. Покопавшись пару минут небольшим металлическим инструментом, Алонзо открыл окно. Тихо прошел через затемненную библиотеку, включил фонарь, нашел дверь и по ступенькам попал в картинную галерею Даррингтонов.
Со стен на Алонзо, на цыпочках пробиравшегося в дальний конец зала, где, как он знал, находился пейзаж, глядели портреты далеких предков Даррингтонов. Остановившись перед пейзажем, он внимательно изучил его и понял, что это была просто женская прихоть заставить его украсть такую ничего не стоящую картину. Просто мазня, очевидно, выполненная каким-нибудь любителем. Она резко выделялась среди окружавших ее произведений искусства.
Алонзо взял стул и, стоя на нем, попытался приподнять картину, но рама была крепко прикреплена к стене. Алонзо понял, что ему придется вырезать из нее полотно.
Он достал из кармана небольшую бритву, вставил лезвие в верхнюю часть картины и начал резать полотно. Но от неосторожного движения руки он потерял равновесие и чуть не свалился со стула на пол. Восстановив равновесие, он с беспокойством обнаружил, что сильно поцарапал бритвой поверхность картины. Он вновь включил фонарь, чтобы осмотреть повреждение, и с его губ сорвалось восклицание. Одновременно в галерее вспыхнул свет, и обернувшийся Алонзо увидел разъяренного лорда Даррингтона, который с револьвером в руке стоял в дальнем конце галереи.
Алонзо спрыгнул со стула и направился в сторону озлобленного пэра.
– Доброе утро, милорд, – улыбаясь произнес он. – Извините, что нарушил ваш сон, но я выполнял одно небольшое поручение вашей дочери Алисии. Она попросила меня достать ей ее картину и я подумал, что лучше проникнуть в дом через окно, чтобы не стучать в дверь и не будить всех жильцов.
– Послушайте, сэр, – заорал Даррингтон. – У меня есть очень хорошая идея сдать вас полиции. И у меня нет сомнения, что за всем этим стоит моя безмозглая дочь. Я дам вам пять минут, чтобы вы убрались отсюда.
Алонзо спросил с улыбкой:
– Вы действительно хотите этого, лорд Даррингтон? Я думаю, это очень любезно с вашей стороны. Большинство на вашем месте позвонило бы в полицию.
– Что я непременно и сделаю, – пригрозил Даррингтон, – если вы не уберетесь отсюда. Пойдите прочь, сэр. Когда я увижу мою дочь в следующий раз, я скажу ей все, что о ней думаю.
Алонзо взял шляпу и направился к дверям.
– Я действительно очень извиняюсь, лорд Даррингтон, – начал он.
Затем прыгнул в сторону, схватил несчастного Даррингтона железными объятиями, закрыл ему рот рукой и, несмотря на сопротивление пэра, связал его, забил ему в рот кляп и в таком виде усадил на стул. Затем вернулся к картине и после некоторых осложнений смог вырезать ее из рамы.
Он аккуратно упаковал ее в кусок бязевой материи, которую для этой цели принес с собой, надел шляпу и грациозно поклонился застывшему лорду Даррингтону, глядящему на него, как тигр.
– Оревуар, милорд, – произнес Алонзо. – Я говорю "оревуар", так как чувствую, что скоро снова увижусь с вами. Пусть это будет вам уроком и не будьте таким жестокосердным родителем в будущем. Прощайте.
Лорд Даррингтон ничего не ответил, но если взглядом можно было бы убить, Алонзо погиб бы на месте.
Три дня спустя лорд Даррингтон получил от мистера Алонзо Мактавиша письмо, в котором было написано:
"Лондон.
Дорогой лорд Даррингтон, я пишу Вам, так как чувствую, что у меня есть предложение, которое могло бы заинтересовать Вас с деловой точки зрения. Как Вы, несомненно, помните, на днях Вы застали меня за похищением картины, которая принадлежала Вашей дочери, попросившей меня достать эту картину. При попытке вырезать ее из рамы я поцарапал поверхность полотна и с удивлением обнаружил, что под слоем краски находится другая картина. И эта картина – не что иное, как украденный у Вас несколько месяцев назад Рембрандт.
Очевидно, Ваш предприимчивый дворецкий украл эту картину, и, обладая большим количеством ума, чем это бывает обычно у дворецких, нарисовал на ней другую картину, поместил ее в другую раму и подарил вашей дочери, очень хорошо зная, что никто и не подумает искать исчезнувшего Рембрандта под этой ужасной мазней. Предполагаю, что он собирался, когда все успокоится, нарисовать другую, похожую на эту картину, и заменить ее как-нибудь ночью на ту, что висела ранее.
Я попросил, чтобы поцарапанную часть картины снова аккуратно закрасили, и отправил картину леди Алисии, которая, конечно, думает, что это – ее картина и не знает, что под ней находится Рембрандт. Она собирается подарить картину своему мужу, который, будучи художником, непременно выбросит ее в камин. А это будет несчастье.
Полагаю, что эта картина стоит двадцать тысяч фунтов. Поэтому, если Вы соизволите ответить мне по адресу почтового отделения в Хэттон Гардене, что готовы заплатить Вашей дочери суму в пятнадцать тысяч фунтов, то я проинформирую ее о том, что картина, находящаяся под верхним слоем краски, является Вашей собственностью, и она, вероятно, вернет ее Вам. Не теряйте времени.
Искренне Ваш, Алонзо Мактавиш".
То, что произнес лорд Даррингтон, могло составить честь любому десантнику. Но здравый смысл взял верх, и в этот же день он послал Алонзо телеграмму, соглашаясь на его условия.
Алонзо немедленно протелеграфировал леди Алисии в Париж:
"Ваш отец предлагает за картину пятнадцать тысяч фунтов. Под ней находится Рембрандт. Вы согласны?
Мактавиш."
Через три часа он получил ответ:
"Да. Вы изумительны. Приезжайте и получите ваши пять тысяч. Алисия Даррингтон."
Мистер Алонзо Мактавиш изучил расписание поездов и судов до Парижа. Затем он обернулся к Лону Феррерзу.
– Лон, собирай мои вещи. Я еду в Париж. Мне причитается немного денег. Между прочим, не ты ли предупреждал меня не помогать хорошеньким женщинам? Думаю, ты стал очень старомодным. Ходи чаще в кино!
У СЕМИ НЯНЕК…
Одной из главных причин, по которым мистер Алонзо Мактавиш никогда не был обитателем тюрем Его Величества, было то, что он обладал природным инстинктом, который безошибочно подсказывал ему, что какой-нибудь предприимчивый служащий криминального управления начинал слишком интересоваться его действиями. И этот инстинкт был известен не только полиции.
Как только Алонзо увидел Марни и Клаузена вместе, онпонял, что те что-то замыслили. Прогуливаясь после обеда по Корк-стрит, он обратил внимание, как из ресторана "Бристоль" вывалился разодетый Марни, жуя свою обычную большую сигару. Сам по себе этот факт ничего не значил. Но когда из гаража напротив "Бристоля" появился Клаузен, пошел по улице и присоединился к Марни, он понял, что они затеяли нечто такое, от чего кому-то не сдобровать.
Марни и Клаузен были заклятыми врагами, и Алонзо предположил, что заклятые враги объединяются только для того, чтобы выступить против общего врага. А что касается этой парочки, так самым большим из их живущих врагов был не кто иной, как Алонзо Мактавиш.
Он с дюжину раз расстраивал их планы. Марни просидел три года во французской тюрьме за кражу рубинов, которые в действительности были "изъяты" предприимчивым Мактавишем. Клаузен провернул одну из самых крупных операций криминального мира, подменив на картонный муляж меч магараджи государства Тайнун.
А впоследствии узнал, что мистер Мактавиш, в свою очередь, произвел аналогичную подмену и увел настоящий меч из квартиры мистера Клаузена на Сент-Джеймс-стрит. Где-то в глубине сознания Алонзо очень удивился, что с этими двумя не было Вокелля, ибо тот ненавидел Мактавиша больше, чем эти двое вместе взятые.
Мактавиш улыбнулся, потому что как только он об этом подумал в конце Бурлингтон-авеню появился Вокелль и, быстро оглядев улицу, присоединился к Марни и Клаузену.
Алонзо понял, что теперь его предположение было правильным. Они начали охоту за ним. Вопрос заключался лишь в том, каким образом охотиться.
В конце Корк-стрит Марни остановил такси, и все трое уселись в него. Алонзо сделал знак проезжавшему мимо такси.
– Следуйте за такси, которое едет впереди, – попросил он, а затем откинувшись на сиденьи так, чтобы его не было видно из окон, прикурил сигарету.
Темнело, а два экипажа все продолжали двигаться по Риджентстрит. Когда почти совсем стемнело, деловая троица остановила машину перед ничем не примечательным домом на окраине города.
Алонзо, проехав чуть дальше, остановил свое такси и проследил, как те трое вошли в дом. У него не было ни малейшего представления, что делать дальше. Вдруг он увидел, как в одном из окон второго этажа зажегся свет. Очевидно, это была та комната, где собиралась разместиться троица, и любопытство Алонзо, желавшего узнать, что они будут обсуждать там, оказалось непереносимым.