- Скорее всего речь идет о жилищном вопросе, который Иванцов поднял, в нарушение всех инструкций настроив рацию на мой селектор. Об этом мы уже говорили с вами, Любовь Карловна. Никаких альтернатив Иванцов передо мной не выдвигал. - Николаев все так же спокойно говорил, с достоинством - он ведь сейчас говорил правду, не лукавил перед Любой. Как только Иванцов повел тогда речь об ордере, Николаев прервал связь, указав сержанту на недопустимость внеслужебных переговоров в эфире. "Видимо, доложив, что груз мандаринов прошел нормально, Иванцов имел намерение меня шантажировать, - думал Николаев сейчас, - но этой возможности я ему не дал. Хоть тут бог спас".
- Не-е-е-т! - ехидно закричала Иванцова. - Не-е-ет! - и грубо, хамски принялась "тыкать". - Ты знаешь, подполковник, о чем был разговор. Или квартиру давай, или Митя про все твои дела сообщит! Вот, Любовь Карловна, почему его убили, вот почему Николаев убийц покрывает! Мандаринчики…
- Почему вы упомянули о мандаринах? - в упор спросила Виртанен.
Но Иванцова, поняв, что зашла слишком далеко, замолчала, крепко стиснув губы.
- Николаев усмехнулся. Побледнел - сам почувствовал, как кровь отхлынула от лица, как похолодели щеки и подбородок. Судьба находит грешника в минуты торжества и блаженства, верно сказано у Данте. Но нашелся и опять не солгал Любе:
- Как я мог кого-то покрывать? Как я мог покрывать убийц или нерадивых оперативников, не принимая участия в расследовании?
- Вы все в милиции друг друга покрываете, - перебила его Иванцова. - Вы все там друг за друга горой стоите… А маленьких людей топите…
- Зачем вы так ведете себя, Надежда Васильевна? - возмутился Николаев. - Зачем на других клевещете?
- Надоело! Все едино, раз нашли… Вы при ней, - она кивнула на Виртанен, - скажите, откуда муж мой деньги греб лопатой. Скажете или струсите? А может, не знаете, что делается в "Цитрусовом"?
- Я могу только предполагать, - сказал Николаев глухо, - так же, как и вы, Любовь Карловна, что источником нетрудовых доходов сержанта Иванцова могли быть похищенные и проданные по спекулятивным ценам фрукты. Но доказательств у меня нет.
- Да будет вам, - зло хмыкнула Иванцова. - Уж если кто вор, то не мой покойник. А у вас факт против меня, тайник. Только потому и молчу, откуда деньги, а вот вы попробуйте не ответить при мне!
Николаев тревожно глянул на Любу, увидел ее напряженное оцепеневшее лицо, и ответил, кривя нелепую улыбку:
- Я, во всяком случае, не вручал вашему мужу денег. Разве что разок премию в конверте. Прекратите издеваться надо мной!
Иванцова истерически захохотала:
- Я и не говорю, что вы из рук в руки Дмитрию тысчонки кидали. Я говорю, вы знаете, откуда деньги. Я не издеваюсь, это вы куражитесь. Перед ней чистеньким хотите быть? Так не получится.
- Я бы вам советовала, Надежда Васильевна, - вдруг сказала Виртанен с вызовом, - дать собственноручные показания. Это может облегчить степень вашей вины, если суд ее установит, если определит, что вы были лишь свидетелем, хотя и достаточно осведомленным. Учитывая ваше горе, молодость, возраст ребенка…
- Да, - вдруг совершенно спокойно, медленно заговорила Иванцова, осуждающе покачивая головой, - да, обратили вас, товарищ капитан. Говорю и говорить буду: на этот вопрос не мне отвечать - ему! - и она указала пальцем на Николаева. - А вы, вы, Феликс Николаевич, совсем стыд потеряли. Я вам прямо в глаза, а вам все божья роса.
Николаев решительно поднялся со скамьи.
- Я не желаю больше выслушивать клеветнические измышления в мой адрес, - жестко проговорил он, стараясь не встречаться взглядом с Виртанен. - Попробуйте, товарищ капитан, по-хорошему уговорить Надежду Васильевну помочь нам. Я пойду за участковым, видимо, и товарищи из прокуратуры вот-вот подъедут. Вы позволите?
Уходя, он услышал голос Виртанен:
- Где деньги из сейфа? Сказать правду в ваших интересах, Надежда Васильевна…
"Что может показать против меня Иванцова, какие у нее факты? - размышлял Николаев, разыскивая местного участкового. - О чем рассказывал ей муж? О том, что сдавал "левые" фрукты прямо на сухогруз и докладывал мне об исполнении? Ну, так это показания с чужих слов, доказательств у Надежды нет. А вот если Иванцов что-то знал и рассказывал жене о Гуляеве… Тогда все. Цепочка потянется. Гуляев, Разинская, Шатурко, я… И конец".
И тут он подумал: если бы Разинская или Гуляев решили прекратить дело и уничтожить все следы многолетнего преступления по принципу "концы в воду", то им действительно следовало бы убрать именно Иванцова, - перебить тонкий перешеек в песочных часах, сквозь который песчинки текут из резервуара в резервуар. "Одним ударом, - как любит говорить Гуляев, - и часиков нет"… "Купцы", как их Разинская называет, знают только одного Иванцова. Но не было у нее повода прекращать дело. "Или я недостаточно раскусил эту бабу и ее сообщников? - он ужаснулся выводу, следующему из этой мысли. - Неужели эти люди так долго могли столь искусно играть друг перед другом? Даже совсем недавно, на даче Разинской, когда хором утверждали, что даже они не знают о причинах трагедии, разыгравшейся в порту, даже они…"
Николаев вернулся с работниками прокуратуры, участковым инспектором и понятыми. Начался обыск. Иванцова тупо молчала, глядя в окно. На вопросы она упорно не отвечала.
Виртанен с трудом заканчивала протокол очной ставки. Ей казалось, что она сейчас сойдет с ума. Где тут правда, где оговор? Может быть, данные Нечитайло расставят все по своим местам? Виртанен тоскливо надеялась, что Феликс ни в чем не замешан.
XXIII
Любовь Карловна осталась с Нечитайло наедине. Дала ей четыре протокола: обысков в доме Иванцовой, в доме ее дяди, допроса Иванцовой и ее очной ставки с Николаевым. Прежде чем начать читать, Прасковья Павловна долго, изучающе смотрела на опустошенное, горестное лицо Любы, стараясь разгадать причины переживаний. "Неужели, - подумала она, - Иванцова оказалась "механическим зайцем" и Люба раздражена зря потраченными усилиями? Значит, по молодости, еще не уразумела, сколько нашего труда порой идет в отвал. Или лопнула версия с наркотическим зельем, нет связи с нальчикским делом?"
Отложив бумаги, Прасковья Павловна вопросительно глянула на Виртанен, та отозвалась:
- Иванцова наверняка уже в управлении. Моя версия относительно причастности ее мужа к распространению наркотиков подтверждается пока лишь косвенно. Пока нет данных из Нальчика. Но Иванцова утверждала, что обнаруженный в ее доме тайник предназначался для хранения сумм, выплачиваемых ее мужу за помощь в сбыте тех самых тонн мандаринов, которые вы, Прасковья Павловна, так долго разыскиваете здесь. О наркотиках Надежда, видимо, действительно ничего не знает. Однако ответить, от кого получал покойный муж деньги - тысячу рублей за одну поставку, - она отказалась. Хотя дала мне понять, что в этом деле каким-то образом замешан подполковник Николаев. Он в свою очередь отвергает обвинения Иванцовой. Я хочу знать, что показал вам Гуляев.
Нечитайло хитровато улыбнулась:
- Формулируйте четче, капитан. Ты хочешь знать, виноват или нет Николаев. И надеешься, что я его реабилитирую.
Помолчала. Взяла с подоконника стопку газет и журналов - местных и несколько центральных.
- Здесь, - она разложила газеты и журналы на столе, - есть любопытнейшие очерки и статьи. В них взахлеб рассказывается о замечательных людях совхоза "Цитрусовый". В том числе и о нынешнем директоре совхоза орденоносце Гуляеве, у него орден Трудового Красного Знамени, есть очерк и о бывшем директоре совхоза Разинской, награжденной восемь лет назад орденом Ленина… Вот так-то! Ты ждешь, я скажу, что все написанное - ложь? Нет, это искреннее заблуждение журналистов, которые не удосужились разобраться в людях, увидели их только с одной, официальной стороны. Но я давно научилась относиться к публикациям в прессе критически. Взглянула на "героев" статей беспристрастно. И сегодня я знаю, что в "Цитрусовом" раз, а то и два в сезон утаивалось до двадцати, а то и больше тонн мандаринов, эти мандарины сбывались, правда, по госцене, но подпольно, выручка от их реализации составляла до ста тысяч рублей и шла в карман, естественно, организаторам преступления. Что мог Гуляев противопоставить этим фактам? Нет, он, разумеется, пока не сознался. Ходит гоголем и отсылает меня разбираться с мелкой сошкой, с теми, кто занят сбором, учетом, сдачей продукции. Но он не знает еще, что я отработала все каналы. Разделение урожая, вычленение из общего груза законспирированных тонн происходило в порту. Кто это делал? Кто мог это делать? Боюсь, эту оценку театра теней чуть-чуть, мельком, Иванцова позволила увидеть и тебе.
- Вы хотите сказать, что без участия вневедомственной охраны реализация похищенного была бы невозможна?
- Ты хочешь, чтобы я либо обвинила, либо помиловала подполковника Николаева! Сразу, априори. Думаю, он еще сам с тобой поговорит по поводу наветов или… слова не подберу… откровений Иванцовой. Ну, а чтобы ты была готова к любым неожиданностям, давай порассуждаем.
- Если бы не фраза Иванцовой о мандаринах, я бы спокойно держалась своей первой версии относительно наркотиков, - нервозно проговорила Виртанен.
- Давай спросим себя: что было раньше, мандарины или наркотики? Отвечу: сначала были мандарины. Аферу в совхозе закрутила Разинская. Хитро, умно, с чисто женской логикой. У них в хозяйстве никогда не было ни излишков, ни недостач. Разделение урожая на "законный" и "левый" происходило в порту. Иванцову было очень удобно содействовать бандитам из Нальчика, очень удобно заниматься собственным бизнесом. Нам известно, как держался совхоз за этого парня. Вывод ясен, отчего держались. Нам известно, что сохранять Дмитрия в порту совхозу всячески помогал Николаев - какими бы прекраснодушными соображениями ни объяснял этого подполковник, факт остается фактом. Но, с другой стороны, Николаев в порту не работает. С портом он лишь поддерживает селекторную связь.
- Иванцова обмолвилась о шантаже… именно через селекторную связь.
- Вот видишь, как ты подтверждаешь мои догадки. Вероятно, Иванцов, помимо вопроса о квартире, еще что-то сказал Николаеву по рации ночью с восемнадцатого на девятнадцатое марта. Но об этом мы можем только догадываться. Можем лишь предполагать, что Иванцов вызвал на связь начальника ОВО не в первый раз. Все, что мы знаем об Иванцове как о человеке, это подтверждает. Не стал бы он с бухты-барахты обращаться через эфир к самому Николаеву. Ясно, ночные вызовы бывали и раньше. Подойди критичнее к заявлению Иванцовой: "Муж хотел сказать или - или…" Долго держался, мол, парень, а когда ему окончательно отказали в ордере, решил прижать начальство к стенке. Если бы у сержанта не было реальной возможности надавить, разве он, висящий и без того по службе на волоске, осмелился бы? В этой же связи подойди критичнее к изменению графика, который был сделан с санкции Николаева. К твоему сведению, сухогруз "Красногвардеец" Горьковского пароходства выбился из расписания и прибыл на погрузку двумя сутками позже, не шестнадцатого, а восемнадцатого марта. Об этом было известно в Инске заранее.
Виртанен в отчаянии схватилась за голову.
Нечитайло стремительно подошла к ней, утешающе погладила по плечу:
- Подожди, подожди… Пока мы только одну сторону разобрали. Теперь давай примем версию Николаева. Николаев в принципе далек от порта, у него масса иных забот. Он гуманен, поэтому невольно покровительствовал Иванцову, не зная, что он преступник. И тут можно было бы совершенно отвести от Николаева все подозрения. Возьмем сакраментальный разговор Иванцова и Николаева по рации. Об этом разговоре мы знаем только со слов подполковника, не скажи он, и не знали бы. Может так быть? Да сколько угодно! Что же касается показаний Николаева по поводу ночного разговора с сержантом, так я еще добавлю - не дело подполковника комментировать, что потом случилось с рацией Иванцова. Откуда ему знать?
- Но слова Надежды о шантаже…
- Иванцова не присутствовала при разговоре своего мужа по рации. В лучшем случае мы можем рассматривать ее слова как рассказ о намерениях покойного Дмитрия, а уж насколько они осуществились, эта информация уже требует веских доказательств. Где их взять? Опять-таки из показаний Николаева.
- Замкнутый круг… - глухо проронила Виртанен.
- Да, если бы не было возни вокруг следствия по убийству сержанта. Конечно, ОВО, а именно Николаев к следствию отношения не имел. Следовательно, покровители Иванцова или Гуляева, это сейчас не имеет значения, существуют в самом УВД. Отсюда незаинтересованность управления в раскрытии преступления. Интересующий же нас Николаев помогал твоему расследованию. Не думаю, что он это делал лишь ради твоих прекрасных глаз, - Люба вспыхнула до корней волос. Нечитайло продолжала:
- Теперь о самом убийстве. Те, кого я подозреваю в махинациях с фруктами… а я подозреваю Гуляева, Разинскую, кого-то из ОВО, кого-то из УВД, имена называть пока воздержусь, вот кто был заинтересован в убийстве Иванцова, вот кто боялся, что честное расследование обстоятельств этого преступления неминуемо приведет к расследованию другого, уже хозяйственного преступления. А вообще закругляйся ты здесь, поезжай домой, в Москве заедешь к Быкову, посоветуешься. А Феликс… Пусть он к тебе чистым придет, если сможет, - задушевный тон вдруг пропал, и она продолжила. - Здесь самое ценное - оригинал документов. Это собственноручно отдай прокурору, больше никому. Видно, и мне скоро домой. Соскучилась я по своим шалопаям.
Люба удивленно посмотрела на невзрачную, угрюмую женщину - это кого же она имеет в виду? Неужели у нее есть дети?
XXIV
Люба сникла. Сидела грустная, отчужденная. Феликс боялся начать разговор. Но ехать в таком напряженном молчании, под перестук дождя по крыше "жигуленка" было слишком томительно, невозможно. Это было зловещее безмолвие пропасти, куда вот-вот рухнет и его любовь, и сама его жизнь. О, как теперь, именно теперь хотел он жить, любить, стать тем человеком, каким был еще несколько лет тому назад. Он хотел чуда и понимал, как в один пасмурный день вдруг понимает, что не бывает на свете чудес, неизлечимо больной, давно обреченный человек.
- Невероятно… Не хочу… - вдруг произнесла она, отозвавшись на свою мысль.
Феликс сразу повернулся к ней, чтобы спросить, о чем она, сказать ей что-то, но слова застряли в горле. Он вдруг увидел в зеркальце стремительно настигающий их грузовик. "КамАЗ" шел на бешеной скорости. Как он мог не заметить его раньше, ужаснулся Николаев, понимая, что громада надвигается так быстро, что от столкновения не уйти.
- Люба! - крикнул Николаев, - Люба! - Резко крутанул руль вправо.
Люба глухо вскрикнула.
Через кювет машину выбросило в степь.
Виртанен успела закрыть голову руками, согнулась в три погибели, у нее мелькнула мысль: "Только бы не лицом в стекло". Она сильно ударилась плечом о дверцу и тут же почувствовала на себе тяжесть Феликса - его швырнуло на приборный щиток. Но тут машину бросило влево. Люба увидела, как Николаев несколько раз ударился головой о дверцу, она с треском распахнулась, и Феликс вылетел из машины. Люба повисла на руле.
Виртанен судорожно дернула правую дверцу - ее заклинило, вылезла из машины через левую и бросилась к лежащему ничком Николаеву. Дрожащими руками, не чувствуя собственных ушибов и ссадин, она ощупала его голову и попыталась перевернуть его на спину. Феликс приподнялся сам, встал на колени и тихо хрипло сказал:
- Вот и по мою душу пришли…
Он смотрел туда, в степь, где несся едва не убивший их "КамАЗ". Нет, номер грузовика не был залеплен грязью. Он был тщательно укрыт спущенным с кузова брезентом, и кто-то для надежности закрепил этот брезент о крюки бортов…
Люба начала громко истерически икать. Она села в мокрую траву, не в силах остановить икоту. У Николаева с края губы текла кровь.
- Это по мою душу пришли… - повторил он. - По мою и по твою, по наши с тобой души, Любочка.
Она вытерла ладонью алую струйку с его подбородка. Он приник к ее плечу. Она обняла его голову, прижала к своей груди. Он слышал, как у его щеки бьется ее сердце.
- Я люблю тебя, - зашептала она. - Милый, книжный мой человечек… Бедный мой, как тебе плохо… Я никогда не брошу тебя…
Он поцеловал ее и прошептал в ответ:
- Больше мне ничего не надо…
И, крепко обняв, поднял ее с земли.
- Скорее в машину, нам нельзя оставаться здесь. Они могут вернуться.
Она снова вытерла кровь с его лица. Он взял ее на руки и отнес в машину.
Мотор не заводился.
- Нам нужно уходить как можно скорее, - сказала она ему твердо. - Бросай машину, пойдем пешком.
- Ты с ума сошла… - отмахнулся он и снова вернулся к раскрытому капоту.
- Они вернутся… - проговорила она ему вслед.
- У меня есть оружие, - ответил он. - Не бойся.
- Ты взял пистолет?!!
- Да. Еще собираясь в Рыбачий. Я не исключал встречи с Иванцовым.
Николаев вел машину, от усталости у него тряслись руки.
- Феликс, на нас, наверное, страшно смотреть, мы неимоверно грязные.
Он повернулся к ней и улыбнулся широкой счастливой улыбкой.
- Едем ко мне, Люба. У нас как раз дали горячую воду. Месяц не было, - и серьезно добавил - Не надо тебе сегодня в гостиницу, Любаша.
- Да, - ответила она тихо и как-то покорно откинула голову на спинку сиденья…
- Есть хочешь?
Она кивнула.
- Тем более… - бросил он.
Он не стал отгонять машину в гараж. Так и оставил возле подъезда. У дома напротив заметил незнакомый светлый "Запорожец". Раньше он не видел в своем переулке этого автомобиля. Тоже, наверное, кто-то припозднился, остался ночевать у друзей.
XXV
Люба растерянно стояла посреди прихожей. Он взял ее за подбородок и легко коснулся губами ее губ. Улыбнулся чуть смущенно.
- Смелее… - сказал, наверное, не только ей, себе тоже. Лицо его изменилось, стало мягким, просветленным.
В ванной, пустив воду, он то и дело проверял ее, чтоб не была ни слишком горячей, ни прохладной.
- Ну вот, - пытался преодолеть и свою, и ее неловкость. - Хозяйничай. Шампунь, бадузан, гребни, мой халат - совсем новый, я не надевал ни разу. Зачем он мне? Так, купил по случаю…
Он достал из холодильника все, что нашел, главное - мед, побольше меда ей в чай, и чуть-чуть спирта… "По-настоящему надо бы ей этим спиртом растереть грудь и ноги", - подумал и испугался своей мысли - нет, он не посмеет.
- Как же у тебя мило, - она улыбалась, стоя в дверях кухни, закутанная в его широкий халат, длинные полы касались ее пяток. - Сюда можно сесть?
- Знаешь, - озабоченно нахмурился он, - пожалуй, тут немного дует с балкона. Пойдем в комнату. Я уложу тебя, под одеялом согреешься… Если ты схватишь насморк, я никогда себе не прощу.