Шоу на крови - Анна Владимирская 9 стр.


- Знаете, давайте сразу договоримся, Олег: я вам сообщаю только то, что считаю нужным. И ровно столько, сколько сочту необходимым. Будем разговоры разговаривать тогда, когда наметится результат. А о процессе вы беспокоиться не должны. Хорошо?

- Договорились! - поднял ладони Чепурной. - Еще какие будут предложения? Просьбы?

Вера взглянула на него и поняла, что он врет. Будет приставать с разговорами, будет что-то делать по-своему. Но ни желания, ни времени воспитывать нового знакомого у нее не было. "Посмотрим", - решила Вера. Они уже остановились возле музея. Вера открыла дверь, повернулась к мужчине и сказала:

- Просьба такая: я с вас денег за свою работу не возьму, а возьму игрой. Только не вашей, а той, какую сама выберу.

- Вот интересно! - Олег был озадачен. - Как скажете. Игрой так игрой!

Они поднялись по каменным ступеням, прошли мимо мрачнолицего охранника. В холле было прохладно и сумрачно, темнели статуи и деревянные резные скамьи у стены. Возвышались старинные часы-башня, всегда стоящие на страже времени. Вдалеке, у кассы, где продавались билеты на экскурсии, болтал с билетершей второй охранник. Чепурной провел Веру за гардероб, в какой-то коридор, и они оказались в тесной приемной.

- Люсечка, - галантно обратился он к женщине за офисным столом, - вот, прошу любить и жаловать, мой эксперт по нестандартным ситуациям Лученко Вера Алексеевна. Она будет здесь некоторое время работать, задавать вопросы. А вы и сами отвечайте, и всем передайте, чтобы способствовали. И не обижайте ее!

- Все шутите, Олег Аскольдович, - улыбнулась немолодая "Люсечка", с любопытством глядя на Веру.

- А что же еще делать? - развел руками Чепурной. Представил ее: - Люсьена Баранова, секретарь всего этого музейного заведения, правая рука, а также нога… - Он запутался и не знал, как закончить. - В общем, мы к директору, а вы нам через пять минут Риммочку Карповну организуйте.

Они вошли в директорский кабинет, и Чепурной с порога повторил ту же фразу про эксперта, представляя Веру руководителю музея. Директор, Никита Самсонович с интересной фамилией Горячий, крупной лепкой лица смахивал на Карла Маркса, если б у того сбрили усы и бороду, и вообще был довольно крупным мужчиной. Сообщению о появлении в музее эксперта фирмы "Игра" он не обрадовался. "С тобой мы после поговорим, когда дозреешь!" - подумала Вера, а вслух сказала:

- Извините! Мне хотелось бы пройтись по залам! А вы, Олег Аскольдович, пока без меня…

Ей было совершенно безразлично удивление обоих мужчин. Она никогда не теряла ни секунды времени на лишние, с ее точки зрения, телодвижения, поэтому извинилась и вышла. Лученко решила, пусть Чепурной сам попыхтит, объясняя директору музея, кто она да чем тут будет заниматься. Она с ним поговорить еще успеет. А начинать надо, само собой, с секретарши.

Но той на месте уже не оказалось - видно, побежала выполнять просьбу Чепурного. Или распоряжение? Что ж, понятно, у кого деньги, тот и главный. В таком случае, нужно разговаривать с рядовыми сотрудниками этого храма искусства.

* * *

С такой скоростью в провинциальный город N не въезжали еще никогда. Черный джип, а за ним микроавтобус неслись по грунтовой дороге, по зажатой заборами узкой улице. За торопливым автомобилем поднималась густая туча серо-желтой пыли. Из-за заборов раздался вначале нерешительный лай, потом все более уверенный - лохматые охранники мгновенно опознали приезжих и "передали" соседям, как эстафету. Лай пологой волной проводил джип до перекрестка, где местный краеведческий музей врос в небольшой фруктовый садик. Джип остановился у крыльца, и лай затих, растворился в пасторально-хуторском пейзаже: артезианская колонка в зарослях мальв, местная девушка пронесла в ведре воду, расплескивая влагу на свои босые ноги. На велосипеде проехали парни с удочкой, тетка протащила мимо колонки равнодушную корову.

Один журналист, поездивший по Европе, заметил, что когда коровы становятся красивее женщин, так и знай: начинается заграница. А вот когда коровы так же спокойны, красивы и задушевны, как местные поселяне и поселянки, знай - ты в провинции. В провинции наша беспокойная нервная цивилизация не свирепствует, она раскалывает вам голову только в крупных городах. В городе N она отдыхает. Лихорадочная столичная озабоченность в городе N отпускает сразу на маленьком вокзальце, где всех приезжающих встречает какой-нибудь памятник, сидящий или стоящий, как все памятники, в неизбежно задумчивой позе. И погружаешься в первобытную жизнь маленького поселения с его хатами, птичьими дворами, огородами, свиньями, коровами, козами…

Из джипа и микроавтобуса вышли трое мужчин городского вида в идеально сидящих костюмах, белых рубашках и галстуках. Покашляли, сплевывая пыль, оглянулись. Город N сразу распахнулся взгляду, потому что он был весь - в ширину. Это вам не вертикали столицы! Там взгляд упирается то в холмы, то в бетонно-стеклянные многоэтажки. А здесь взгляд не упирается, он скользит поверх, фокус не наводится на резкость, а размывается вдали и сразу расслабляет приехавшего.

Но трое мужчин расслабляться и не думали. Один с дипломатом в руке поднялся по деревянным ступеням и вошел в музей. Двое оставшихся сразу стали доставать из микроавтобуса какие-то плоские ящики, рулоны бумаги, бухты веревки. Второй из приезжих, мужчина квадратной ширины, румяный и веселый, с приплюснутыми ушами бывшего борца, легко ворочал здоровенные ящики. Третий, помрачнее лицом, помогал первому мало, он стрелял вокруг умными острыми глазками. Но напрасно стрелял - провинциальный покой и тишина снова пали на сонный городок и поглотили его.

Внутри музея чиновника встретил директор, Иван Степаныч - худой, неторопливый, морщинистый и коричневый. И хранительница музея, Килина - маленькая, белолицая и улыбчивая, неопределенного возраста, в непременном платочке. Она постоянно находилась в движении, все время хлопотала.

Городской чиновник торопливо поздоровался, одной рукой достал визитную карточку, другой открыл дипломат, водруженный посреди директорского стола. Из дипломата молодой человек в костюме извлек бумаги с печатями и фирменные бланки.

Пока Иван Степаныч надевал очки, приезжий быстро заговорил:

- Я советник по культуре представительства Украины при штаб-квартире ООН. Вот мои документы. Вот, читайте, доверенность и приказ Министерства культуры. Послезавтра состоится выставка в Париже, и украинские раритеты должны быть представлены на ней в полном объеме. Вот опись произведений искусства, которые вы должны немедленно нам передать для выставки… Читайте, читайте!

- Но как же, так срочно… Мы не можем, у нас не готово… - попыталась встрять Килина.

- Глупости, - улыбнулся молодой человек, - мы привезли все необходимое для упаковки ценностей с собой.

- Но мы должны изучить… - заупрямился провинциальный хранитель.

- Изучать после будете, - нахмурился советник по культуре. - Ну? - обратился он к директору музея.

Тот снял очки, покачал головой в сомнении.

- Якось очень быстро выставка у вас сорганизовалась, - теряясь от натиска приезжего, сказал он. - Не знаю, чи маю я право…

В кабинет директора вошли двое сопровождающих советника по культуре, и сразу стало очень тесно.

- Скоро вы? - пробасил квадратный.

Иван Степаныч засомневался еще больше. Килина испуганно отступила за какой-то стеллажик. Второй приезжий, мрачнолицый, сказал:

- Уважаемые, документы в порядке. Так? Так. Чего вы хотите еще? Нам некогда тут с вами торчать.

- Да-да, - подтвердил советник, - на выставку не успеем. А тогда, знаете, нас не похвалят… Вот что, - решил он, - звоните руководству. Прямо сейчас.

- Прямо руководству? - перепугался директор музея.

Вдруг под окнами комнаты громко зазвучало:

- Типу-типу, типу-типу, типу-типу!

- Это еще что такое?! - подскочил стоящий у окна квадратный приезжий.

- Та ну! - смутилась Килина. - Это наша смотрительница, она кормит свой птичий двор… Хозяйство…

- Вы шо, совсем тут… - сказал квадратный. - Хозяйство у них! Вы понимаете, кто к вам приехал?! А ну, полетели бегом, как пуля из гранатомета!

Лица приезжих дышали нетерпением. Хозяева музея были в растерянности. Вдруг первый молодой человек, дипломатовладелец и советник, приобнял за плечи своих помощников с ласковой улыбкой:

- Господа, пару минут. Сейчас все будет улажено. - Те вышли, а он повернулся к музейщикам, усилив ласковость улыбки до предела: - Иван Степаныч, скажите, вы зарплату давно не получали?

Килина горестно покачала головой, директор пожал плечами.

- Та два месяца всего, - ответил он. - Бывало и довше.

- Вот, - развел руками советник. - А если не пойдете нам навстречу, я вообще не могу гарантировать получение вами каких-либо бюджетных средств в ближайшем году. Хотите зарплату получать? Вы ж бюджетники. Если министр будет вами недоволен, не получите денег из столицы.

Иван Степанович вновь стал изучать бумаги. Молодой человек в нетерпении барабанил пальцами по столу. Директор почесал в затылке, но все-таки не сдавался:

- Уточнить бы надо все ж… - Он близоруко глянул на визитку приезжего. - Вы, э-э… Дорогой товарыш Милинченко…

Милинченко громко выдохнул: "Ффух!", выхватил из сумочки на поясе мобильный телефон, торопливо нажал несколько кнопок.

- Здравствуйте, Милинченко беспокоит, - пробормотал он в трубку, - срочно переключите на министра. - Иван Степанович и Килина, открыв рты, глядели в испуге на решительные действия советника. - На совещании в парламенте? Тогда зама, быстренько!.. Витольд Дмитриевич? Ну, замечательно, что вы на месте! У нас выставка в Париже срывается. Не хотят передавать произведения. Что? Да вот, директор музея… Да, Покидько Иван Степанович… Включаю.

Он нажал кнопку громкой связи, и из динамика маленькой трубки загрохотали начальственные раскаты:

- Ты что, Покидько, там у себя в N совсем из ума выжил?! Ты кому мешаешь, паразит?! Все страны свои произведения привезут, а мы из-за тебя что, должны обос…ться? Ни копейки больше у меня не получишь!

Директор музея свою неторопливость совсем утратил, задергался:

- Витольд Дмитрия, мы щас, мы скоренько… А зарплат-ку бы… Звиняйте старика… Хто ж знал, шо такое дело…

- Решай с представителем. Гляди у меня! - проворчала трубка, и раздались гудки отбоя.

С этой минуты сонная провинциальность с музейщиков слетела. Были отперты двери в хранилище, засуетились все - и приезжие, и местные работники. Вызвана была для подмоги смотрительница со двора. Директор ходил, глядя в бумагу и бормоча:

- Предметы казацкого обихода времен Переяславского княжества: посуда, оружие, трубки - количеством четырнадцать единиц хранения… Златотканые плахты, женские украшения из венецианского стекла количеством семь единиц хранения… Императорский фарфор, жалованный польским и украинским шляхтичам, количеством двадцать две единицы хранения… Библия в золотом окладе с автографом и заметками на полях патриарха автокефальной церкви в Полтаве Мстислава, количеством одна единица… Скульптуры и картины из аристократических маетков князей Муравьевых, графа Потоцкого, количеством тринадцать единиц хранения…

Килина ходила за бормочущим директором, всплескивая горестно руками, но передавая требуемое пришельцам. Она отмечала на карточках какие-то данные. Их выхватывал из ее рук мрачный горожанин, заносил в свой портативный компьютер и возвращал. Не успели вспугнутые музейщики ничего толком осознать, как последняя картина была заколочена в плоский ящик и обвязана веревкой, последняя скульптура ловко обмотана бумагой и опущена в ящик со стружками. Также мгновенно, но тщательно была упакована и посуда, и старинная одежда. В музее не осталось практически ничего. Все ценное, что годами накапливалось в краеведческом музее города N, перекочевало во вместительный микроавтобус и джип с невероятной быстротой.

Городские ястребы уселись в машины. Растерянный Иван Степанович подошел к задней дверце, робко постучал коричневым согнутым пальцем в стекло. Стекло плавно опустилось.

- Ну? - нетерпеливо спросил Милинченко.

- А як же… Ето… Когда вернете экспонаты?

- Сразу после выставки. Привезем, все по списку, самолично проверите… - Советник посмотрел на сомневающегося директора и спохватился: - Да! Вот, получите в счет тех двух месяцев и за текущий. И здесь в ведомости распишитесь. Только быстро!

Совсем ошеломленный директор взял из рук приезжего несколько денежных купюр, расписался не глядя. Машина мягко зарычала, рванулась с места - и все. Только пыль столбом.

Иван Степанович стоял и смотрел вслед туче пыли, оседающей на заборы проселочной улочки. Ну что ты будешь делать, если начальство распорядилось! И подписи все в полном порядке, и голос министерского работника знакомый, не поддельный. Но чуяло, чуяло директорское сердце что-то хамское в этом наезде на его музей. Что-то разбойничье.

И правильно чуяло.

Это было весной. Через два месяца, понукаемый постоянно плачущей Килиной, не дождавшейся возвращения произведений искусства, директор стал названивать в столицу. В любое министерство очень трудно дозвониться, это всем известно. Он звонил несколько дней. Его отсылали от одного абонента к другому. Тогда он попросил племянника, студента столичного университета, узнать про Париж и про выставку. Племянник за пару часов в Интернете все посмотрел и позвонил: да, была какая-то выставка. Но не было на ней никаких предметов украинского искусства, и не предусматривалось. А вот Мстиславская Библия в золотом окладе была продана на аукционе Сотби, в Лондоне…

Иван Степанович снова позвонил в министерство и, видимо, сказал неосторожные слова. Днем он был очень занят: праздновали Ивана Купала, и директор, как знаток всяческих обрядов, был приглашен. На местном пляже, маленьком и уютном, плескались дети, степенно окунались взрослые, ворковали горлицы. Со стороны реки застрекотали лодочные моторы, и голос, усиленный мегафоном, прокричал начало веселья. Берега реки еще больше заполнились людьми, а сама река - лодками с девушками в купальниках, в венках и русалочьих сетях. В катере - мужик, одетый, как Нептун или водяной. Полуголая молодежь в лодках подплывала к берегу и, напустив на лицо свирепость, окатывала водой всех, кто попадется под руку. Хохот, песни, хороводы и мегафонные причитания Купалы… Население провинциального города N отвязывалось вовсю. А вечером к музею подъехал джип. В сумерках квадратный горожанин казался еще больше размером, а его мрачный товарищ - еще мрачнее. Не тратя даром ни одного лишнего слова, затиснув старика в тесном его кабинетике, они покрыли его трехэтажным матом, объяснили, что звонить никуда больше не следует, что ценности, наверное, застряли где-то на железнодорожной станции, а может, в министерстве решили их на другую выставку послать. И пусть директор заткнется, а если… Они не сказали, если что.

Когда они ушли, Иван Степанович обнаружил в трясущейся руке стодолларовую бумажку. А со стола, из папочки, что лежала теперь все время у телефона, исчезли документы. И предписание передать ценности на выставку, и копии карточек хранения - все. Что же получается? Получается, что ничего теперь никому не докажешь, а если дернешься, тебя же самого и посадят. За расхищение народных ценностей. Еще и в особо, наверное, крупных размерах.

Умудренный опытом еще в прошлые партийные времена, Иван Покидько назавтра срочно "заболел". Через пару недель он послал по почте заявление об уходе с должности по состоянию здоровья. Через месяц он уже работал в столовой местного санатория и о музее старался не вспоминать. На стенах музея остались копии картин, написанные местными художниками. На потертых коврах висело несколько шашек времен Гражданской войны. От прежних исторических и художественных ценностей и следа не осталось. Музей опустел и никаких художественных и исторических ценностей больше не хранил. Была лишь видимость - здание с табличкой. Он напоминал панцирь слоновой черепахи, выеденный изнутри рыбами-пираньями.

4
ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ ПСИХУШКИ

Директор музея, Никита Самсоныч Горячий, народный художник, лауреат всевозможных премий, обладал особым талантом, который к искусству не имел никакого отношения. Он умел оказываться в нужное время в нужном месте. Другими словами, он чувствовал момент раздачи благ. Руководство музеем он получил в такую раздаточную минуту. Как английская королева в своем королевстве, так и Горячий в своем не руководил, а представительствовал. Руководство же людьми перепоручил шустрой бабенке Римме Лобоцкой. Она, хотя и занимала должность зама по науке, ни черта в науке не смыслила, зато хорошо разбиралась в номенклатурных играх. И особенно в вышестоящих чиновниках. Свою вакансию она получила за сексуальное обслуживание директора и представителей министерства. Настоящей же научной деятельностью в музее занимался Федор Емельянович Хижняк, заведующий отделом фондов, редкая умница и энциклопедист. Ему, кроме науки, ничего в жизни не было нужно. Так что Горячий во всех отношениях устроился комфортно.

В своем просторном кабинете, где на стенах висели пейзажи Лагорио, Горячий внимал спонсору и меценату, президенту компании "Игра" Олегу Аскольдовичу Чепурному. Гость расположился в антикварном венецианском кресле восемнадцатого века, хозяин - в готическом кресле с резной высокой спинкой, у массивного стола на львиных лапах. На столе был сервирован чай в роскошных серебряных подстаканниках с царским вензелем Романовых. В фарфоровой вазочке из английского королевского дома лежало ореховое печенье. Круглые лимонные колесики прилегли на тарелочке из мейсенского фарфора. Крутобокие желтые груши покоились в глубокой фруктовнице Кузнецовского фарфорового завода. Словом, принимали дорогого гостя по-богатому, как он того и заслуживал.

Когда Чепурной представил директору своего эксперта Лученко, Никита Самсонович расстроился. Пришлось вспомнить об убийстве. Он так старательно отталкивал от себя это происшествие в музее!.. Что теперь будет, он думать не хотел. Пусть себе эксперт бизнесмена разговаривает с кем хочет, а он, директор, лучше развлечет Олега Аскольдовича рассказами о своем легендарном прошлом. Эту историю он регулярно повторял на всех происходивших в музее либо в Министерстве культуры торжествах. Так приятно, покойно и безопасно было вспоминать о том, как Хрущев открыл ему дорогу в искусство… На какой-то выставке глава государства заметил парнишку в вышиванке, спросил, как звать. Когда оказалось, что парень в вышитой рубашонке тезка, - обрадовался. Поговорил с Никитой и отправил учиться рисунку и живописи. Дальше шла вдохновенная трепотня о его выдающихся успехах на ниве художеств.

Назад Дальше