"Имею ли я право в данном конкретном случае с Лыско, который отчего-то - так, во всяком случае, утверждает Мари Кровс" - поднял голос против дигонов, воображать возможность некоей коллизии, в которой до конца не уверен, ибо не имею под рукою фактов? Наверное, нет. Я ведь не пейзаж пишу, подумал Степанов, - я пытаюсь выстроить концепцию, отчего произошло все то, что так занимает меня, и чем дальше, тем больше".
Он хмыкнул: ничто так не обостряет и страдания, и одновременно высшие наслаждения, как активная работа ума, будь она трижды неладна; хорошо быть кабаном - пожрал, поспал, полюбил кабаниху, вот тебе и вся недолга…
22
Из бюллетеня Пресс-центра:
"Выходящий в Париже журнал "Африкази" опубликовал статью, посвященную политике администрации Рейгана в Центральной Америке, и комментарий известного экономиста, профессора Вернье: "Когда в первые дни вьетнамской войны усилия американцев подавить движение сопротивления с помощью тактики "борьбы с подрывными элементами" провалились, Вашингтон попытался обеспечить себе победу с воздуха, осуществляя систематические бомбардировки районов, которые якобы находились под контролем Национального фронта освобождения. Поскольку сегодня в Сальвадоре борьба с подрывными элементами оказывается столь же малоэффективной, Вашингтон вновь планирует меры, которые должны компенсировать военные неудачи на земле. Сальвадорская авиация все чаще проводит рейды и бомбардировки; разрабатываются планы, направленные на расширение американского авиационного присутствия в районе. Нет сомнения, что подобный метод приведет лишь к увеличению числа жертв в Центральной Америке, но будет иметь не больше успеха, чем когда-то в Юго-Восточной Азии.
Хотя президент Рейган обещал, что не станет "американизировать" войну на сальвадорской земле, он сделал это в форме, которая не отрицает возможности военных акций американцев в Центральной Америке.
"С 1979 года, - отметил недавно сенатор от штата Коннектикут Кристофер Додд, - мы затратили на Сальвадор более миллиарда долларов, и к чему это нас привело?"
Вернье заключает свой комментарий весьма пессимистично: "Белый дом не считается со своими западноевропейскими союзниками, планируя "старую политику новых канонерок".
23
14.10.83 (9 часов 05 минут)
Инспектор Шор подвинул фрау Дорн, секретарю покойного Грацио, чашку кофе.
- Я заварил вам покрепче… Хотите молока?
- Нет, спасибо, я пью без молока.
- С сахарином?
- Мне не надо худеть, - сухо, как-то заученно ответила женщина.
- Тогда погодите, я поищу где-нибудь сахар…
- Не надо, инспектор, я пью горький кофе.
- Фрау Дорн, я пригласил вас для доверительной беседы… Однако в том случае, если в ваших ответах появится то, что может помочь расследованию, я буду вынужден записать ваши слова на пленку. Я предупрежу об этом заранее. Вы согласны?
- Да.
- Пожалуйста, постарайтесь по возможности подробно воспроизвести ваш последний разговор с Грацио.
Женщина открыла плоскую сумочку крокодиловой кожи ("Франков триста, не меньше, - отметил Шор, - а то и четыреста"), достала сигареты, закурила; тонкие холеные пальцы ее чуть подрагивали.
- Он позвонил мне что-то около одиннадцати и попросил срочно, первым же рейсом вылететь в Цюрих, там меня встретят, ему нужна моя помощь, прибывают люди из-за океана, беседа будет крайне важной… Вот, собственно, и все.
- Какие люди должны были прилететь из-за океана?
- Кажется, он упомянул "Юнайтед фрут", но я могу ошибиться…
- Спасибо, дальше, пожалуйста."
- Это все…
"Это не все, - отметил Шор, - разговор-то продолжался более семи минут".
- Как вам показался его голос?
- Обычный голос… Его голос… Только, может быть, чуть более усталый, чем обычно… Господин Грацио очень уставал последние месяцы…
- Жаловался на недомогание?
- Нет… Он был крайне скрытен… Как-то раз сказал, что у него участилось сердцебиение накануне резкой перемены погоды… Но потом врачи провели курс югославского компламина и ему стало значительно легче…
- Он не жаловался на здоровье во время последней встречи?
- Нет.
- Следовательно, попросил вас прилететь утренним рейсом, и на этом ваш разговор закончился?
- Да.
- Вы живете одна?
- С мамой.
- А кто подошел к телефону, когда он позвонил вам? Матушка или вы?
- Я, конечно. Мама рано ложится спать.
- Фрау Дорн, я вынужден включить диктофон и попросить вас воспроизвести разговор с мистером Грацио еще раз.
- Пожалуйста… "Добрый вечер, дорогая…" Нет, нет, мы никогда не были близки, - словно бы угадав возможный вопрос Шора, заметила женщина, - просто господин Грацио был обходителен с теми, кому верил и с кем долго работал… "Не могли бы вы завтра первым рейсом вылететь ко мне, вас встретят в аэропорту. Если вы захотите арендовать в "ависе" машину, счет будет, понятно, оплачен; прилетают люди из-за океана, предстоит сложная работа, пожалуйста, выручите меня…" Вот и все.
- А что вы ему ответили?
- Сказала, что сейчас же забронирую билет и прилечу с первым рейсом; на всякий случай, попросила я, пусть концерн вышлет машину; как я понимаю, за рулем будет Франц, я помню его "ягуар"… Вот и все…
- Понятно… Спасибо, фрау Дорн, я выключаю запись… Расскажите, пожалуйста, когда вы начали работать с Грацио?
- Давно, инспектор… Лет семь назад.
- Каким образом вы к нему попали?
- Я пришла по объявлению… Выдержала конкурсный экзамен и начала работать в его банковской группе… Знаю итальянский и английский, выучила французский… Однажды пришлось стенографировать совещание наблюдательного совета, на котором были представители итальянских и американских фирм… Господину Грацио понравился мой итальянский, с тех пор я часто с ним работала…
- Вы стенографировали все важные совещания?
- Да. Особенно если собирались представители разноязычных стран…
- Господин Грацио приглашал вас когда-нибудь на ужин?
- Только с компанией.
- Вы знали его близких друзей?
- Как вам сказать… По-моему, близких друзей у него не было, инспектор. Я знаю, что он уезжал отдыхать - дней на пять, не больше - на свою яхту в Палермо… Там не бывал никто из его служащих… Он был со всеми очень добр и ровен… Нет, я не знаю его близких друзей.
- А какими были его отношения с господами Бланко и Уфером?
- Это его… Как бы сказать… Я не уверена, являлись ли они его компаньонами, но, мне кажется, он доверял этим людям и делал с ними серьезный бизнес.
- Какого рода?
- Господин Грацио никогда и никому не рассказывал о своем бизнесе, инспектор, это не принято.
- Вы хорошо знакомы с этими людьми?
- Нет. Поверхностно.
- Вы хорошо относились к покойному?
- Очень.
- Вы не хотите помочь мне в установлении истины?
Женщина снова закурила; пальцы ее не дрожали больше, но лицо было бледным и глаза тревожными.
- Я готова помогать во всем, инспектор.
- Меня интересует любая подробность, любое ваше соображение о случившемся… Может быть, вас тяготит что-то, вы подозреваете кого-либо?
- Нет.
- Вы считаете, что у Грацио были веские причины уйти из жизни?
- У каждого человека есть своя тайна.
- Вы не замечали каких-либо аномалий в его поведении за последние недели или месяцы?
Женщина покачала головой, ничего не ответила.
- Вчера по телефону вы говорили, что все случившееся ужасно, что это невозможно, он так любил жизнь и все такое прочее… Господин Грацио был человеком настроения?
- Нет, он был человеком дела, там настроения невозможны.
- Почему господин Грацио мог решиться на такой страшный шаг, фрау Дорн?
- Я не знаю…
- Скажите, пожалуйста, на последних совещаниях вашего наблюдательного совета не было тревожных сигналов о близящемся банкротстве?
- Если бы эти разговоры и были, я не ответила бы вам, инспектор, потому что подписала обязательство не раскрывать секреты концерна в течение десяти лет после окончания работы…
- Я понимаю вас, фрау Дорн… Когда вы беседовали с господином Грацио перед его последним телефонным звонком?
- Это было… Мне кажется, дней восемь назад… Он звонил из…
- Откуда?
- Из Гариваса…
- И что же?
- Продиктовал памятку…
- Это секрет?
- Думаю, нет… О подробностях я вам говорить не стану, но касалась эта памятка - только для членов наблюдательного совета - энергопроекта для Гариваса…
- В ней не было ничего тревожного? Простите, но я вынужден поставить вопрос именно в такой плоскости, фрау Дорн.
- Нет, - чуть помедлив, ответила женщина. - Я бы сказала…
- Что? - подался вперед Шор. - Что бы вы хотели сказать?
- Я бы сказала, что тон памятки был вполне… оптимистичным…
- Вы можете предположить, что могло подвигнуть господина Грацио на самоубийство?
- У всякого человека есть своя тайна… Я уже сказала…
Шор откинулся на спинку кресла, бросил под язык мятную таблетку, потянулся и, нажав на одну из кнопок селектора, спросил:
- Что там с расшифровкой записи беседы? Готова?
- Да, - ответили ему.
- Очень хорошо. Прочитайте мне, пожалуйста…
- Да, но…
- Нет, она не услышит, я переведу разговор на трубку, читайте.
Он не смотрел на женщину, он смотрел в окно, где ее отражение было четким; и сразу же заметил, как она потянулась к сумке и нервно закурила.
Шор сидел, словно каменный, только открывал и закрывал глаза, лицо его иногда сводило гримасой…
По прошествии нескольких томительных минут он сказал:
- Благодарю, Папиньон, молодец.
Положив трубку, Шор повернулся к фрау Дорн и усмехнулся, не разжимая рта.
- Вы все поняли?
- Не-ет…
- Фрау Дорн, вы читающий человек, у вас дома прекрасная библиотека и большую ее часть составляет детективная литература, не надо лгать мне попусту… Поскольку я не очень-то верю в самоубийство вашего босса - говорю вам об этом доверительно, вы не вправе передавать мои слова кому бы то ни было, - мне пришлось взять под опеку и контроль всех тех, кто был близок к Грацио… От греха… В ваших же, кстати, интересах… Если Грацио действительно убили, то и вас шлепнут, как муху… Ясно?! О чем вы говорили с тем человеком, который позвонил вам в отель в девять и пришел в десять вечера? Я хочу, чтобы вы это сказали на диктофон, потому что в противном случае я обращу записанную моим помощником беседу с этим человеком против вас! Вы утаиваете правду от следствия! Следовательно, вы покрываете тех, кто повинен в гибели Грацио! Ну, давайте!
- Я не знаю этого человека… Я не знаю, я ничего не понимаю, - женщина заплакала. - Если тем более вам уже все известно…
- Повторяю, я не желаю вас позорить… Одно дело - вы сами рассказали мне все, а другое - если я вызову вас в суд в качестве человека, который скрывает правду! Говорите, фрау Дорн, можете говорить так, как вам представляется удобным сказать, я вправе представить следствию запись, но могу и не представлять, а передать ваши скорректированные показания.
- Я не знаю этого человека, - повторила женщина, - он позвонил и сказал, что ему необходимо увидеть меня по поручению господина Раффа…
- Кто это?
- Мой бывший шеф.
- Где он?
- Он вице-президент филиала "Кэмикл продакшнз" во Франкфурте.
- Дальше…
- Рафф никогда бы не стал тревожить меня попусту… Значит, что-то случилось…
- Дальше…
- Этот господин отрекомендовался его новым помощником; он сказал, что его зовут мистер Вакс… Говорил, что вокруг гибели господина Грацио начинается скандал… Втянуты темные силы… Словом, я не должна давать никаких показаний, чтобы не поставить в опасность жизнь мамы и мою…
- Дальше.
- Это все.
Шор покачал головой.
- Пожалуйста, подробнее, фрау Дорн.
- Но это все! - воскликнула женщина. - Вы же можете сверить с вашей записью?
- Помните телефон Раффа?
- Триста сорок четыре, тринадцать, семьдесят.
Шор посмотрел в телефонной книге код Франкфурта-на-Майне, набрал номер; ответила секретарь, как всегда, с улыбкой, поюще, заученно:
- "Кэмикл продакшнз", добрый день, чем я могу быть вам полезна?
- Тем, что соедините меня с господином Раффом.
- У господина Раффа сейчас переговоры, с кем я говорю?
- Я инспектор криминальной полиции Шор. Звоню по крайне срочному делу, связанному с гибелью Грацио.
- Не будете ли вы любезны подождать у аппарата?
- Мне ничего не остается делать, как ждать у аппарата, пробурчал Шор.
В трубке щелкнуло, наступила громкая, слышимая тишина. Прикрыв мембрану тонкой, девичьей ладошкой, Шор спросил:
- Этот самый мистер Вакс передал вам письмо от Раффа?
- Визитную карточку.
- Где она?
Женщина открыла сумочку, достала помаду, два листочка бумаги, плоскую коробочку пудры, визитную карточку, протянула ее Шору.
Тот взял визитку, хмыкнул, показал ее женщине - на глянцевой бумаге не было ни единой буквы.
- Поняли, отчего мы за вами смотрели? Это ж фокусы. Суют визитку, напечатанную таким образом, что шрифт сходит через пять-восемь часов…
Глаза женщины сделались до того испуганными, что Шору стало жаль ее.
"Сколько же вас с такими вот крокодиловыми сумочками садилось в мое кресло, - подумал он, - как все вы были поначалу неприступны, как точно следовали тому, чему вас научили юристы, любовники, гадалки, сутенеры, мужья, черти, дьяволы, а я знал, что должен вырвать у вас признание, добиться правды, и я добивался ее, но как же мне было жаль вас всех, боже ты мой, кто бы знал, как мне было вас жаль…"
В трубке щелкнуло.
- Это Рафф. Слушаю вас, господин инспектор Шор.
- Я хочу вас предупредить, господин Рафф; что наш разговор записывается на диктофон, так что вы вправе отказаться от беседы со мною.
- Все зависит от ваших вопросов, господин инспектор Шор. В том случае, если они не будут меня устраивать, я свяжу вас с моими адвокатами, они станут отвечать за меня.
- У меня пока что единственный вопрос, господин Рафф: вы знаете фрау Дорн?
- Конечно! Она была моим секретарем… Что-нибудь случилось?
- К счастью, нет. Если позволите, второй вопрос, господин Рафф: в связи с чем вы направили мистера Вакса вчера вечером к фрау Дорн?
- Кого?!
- Мистера Вакса. Он позвонил к фрау Дорн от вашего имени…
- Господин инспектор Шор, я не знаю человека с такой фамилией.
- Я благодарю вас за исчерпывающий ответ, господин Рафф, приношу свои извинения, до свидания…
Шор положил трубку, бросил под язык еще одну мятную таблетку и сказал:
- Вас проводит мой человек… Расплатитесь в своем отеле и сразу же улетайте домой… За вашей квартирой будут смотреть наши коллеги, живите спокойно, только перед тем, как мы попрощаемся, расскажите мне все, что вы знаете о последних днях Грацио… И передайте в точности последний разговор с ним, фрау Дорн… Грацио говорил с вами семь минут - нет, нет, ни его, ни тем более вас мы не подслушивали, не было оснований, просто счет на разговор с Франкфуртом отмечен как семиминутный… Я выключаю диктофон и даю слово не ссылаться на вашу информацию при допросах тех людей, которые так или иначе входили в окружение покойного…
После того, как фрау Дорн увезли, Шор пригласил Папиньона и, посмеиваясь, заметил:
- Ну, что я тебе говорил? Она обязана была клюнуть на удочку и клюнула. Запомни, с умной женщиной можно бороться только одним - жесткой логикой. Из нашего с тобой разговора она поняла, что нам известно о вчерашнем визитере; мы вовремя успели выяснить про ее франкфуртские связи, про маму и библиотеку детективов. Эрго: она, как и все, читающие Флеминга, считает, что в полиции денег куры не клюют и мы записываем все беседы в отелях, бардаках и даже в телефонных будках. Остальное - дело техники; ненавистные мятные таблетки, гримаса гнева и чуть повышенный голос… Но кто-то крепко вертит все это дело, Папиньон… Такого рода визитки, - он кивнул на глянцевый листок бумаги, - мелкие шулеры не делают, этим занимаются, мой милый, тайные типографии могучих разведывательных институций… Возьми на анализ и запроси "Интерпол", не было ли зафиксировано такого рода фокусов у мафиози… И пригласи на допросы всех тех, кого она только что упомянула… В первую очередь эту самую Мари Кровс, журналистку… А я попробую выпросить у комиссара Матэна десяток хороших сыщиков, чтобы они последили за теми, кого она назвала… И последнее… Она сказала про какого-то русского журналиста, с которым у него была обговорена встреча… - Шор пролистал записную книжку Грацио. - Ты можешь разобрать его почерк? - Он подвинул книжку Папиньону. - Лисо? Лиско? Узнай к вечеру, кто этот человек, о'кэй?
В два часа дня Папиньон передал копию записи допроса фрау Дорн быстрому холодноглазому Паулю Заборски, наиболее доверенному контакту резидентуры ЦРУ в Берне.
В три часа Джон Хоф отправил шифротелеграмму Майклу Вэлшу.
Ответ из Лэнгли пришел незамедлительно: "Предпримите все меры, чтобы Шор был отстранен от расследования хотя бы на ближайшие пять дней. Поручите Папиньону производство обыска на квартире Лыско - неожиданно для Шора - в тот момент, когда получите наше на то указание. Майкл Вэлш".
24
Из бюллетеня Пресс-центра:
"Как стало известно, группа финансистов Уолл-Стрита вошла с интерпелляцией в Верховный суд с требованием немедленного ареста всех активов покойного Леопольда Грацио, поскольку, предположительно, он покончил с собою в связи с надвигавшимся банкротством.
Поскольку Грацио в последнее время, как утверждают чиновники банковских корпораций, предпринял ряд весьма рискованных операций, финансировал гигантские проекты в развивающихся странах, поддерживал прогрессивный режим в Гаривасе, скупал акции на биржах. Гонконга, Чикаго и Франкфурта, его положение резко пошатнулось; он выбрал для себя самый легкий путь, чтобы уйти от ответственности.
В случае, если решение об аресте активов покойного Леопольда Грацио войдет в законную силу, предполагается ревизия всех его бумаг.
Однако уже сегодня активы Грацио находятся под подозрением, а цена на его акции катастрофически падает; если день назад он был тайным банкротом, то сегодня стал банкротом явным. Если же он не был банкротом, то его им сделала самим фактом такого рода открытой, широко рекламируемой интерпелляции".