Штефани выбрали Мисс Альтенхайн. Дурацкий титул, который, собственно, уже несколько лет был закреплен за Лаурой. На этот раз Штефани выбила ее из седла. Он с Натали и еще несколькими ребятами занимался напитками в шатре, мрачно наблюдая, как Штефани направо и налево флиртует с другими, а потом она вдруг исчезла. К тому моменту он, возможно, уже выпил больше, чем следовало. Натали заметила его муки ревности. "Ладно уж, иди ищи ее, мы тут справимся и без тебя", - сказала она ему. И он выскочил из шатра. Долго искать ему не пришлось, и когда он ее нашел, ревность взорвалась в нем, как бомба. Как она могла так безжалостно с ним обойтись - так обидеть и оскорбить его при всех? И все только из-за этой идиотской роли в еще более идиотском спектакле?
Тобиас отбросил одеяло и вскочил на ноги. Он должен был срочно чем-нибудь заняться, какой-нибудь работой, как-нибудь отвлечься от этих мучительных воспоминаний.
* * *
Амели шла, опустив голову, сквозь мелкий моросящий дождь. Предложение мачехи подвезти ее до остановки автобуса она, как и каждое утро, отклонила, и теперь ей пришлось поднажать, чтобы не опоздать в школу. Ноябрь повернулся к альтенхайнцам своей самой неприветливой стороной, не жалел для них ни тумана, ни дождя, но Амели чем-то нравилась унылая беспросветность этого месяца, одинокие марш-броски через спящую деревню. В наушниках ее МР3-плеера ревела, раздирая барабанные перепонки, музыка "Schattenkinder", одной из ее излюбленных групп, играющих в стиле дарквэйв. Полночи она сегодня пролежала без сна и все думала о Тобиасе Сарториусе и убитых девушках. Лауре Вагнер и Штефани Шнеебергер было тогда по семнадцать лет, столько же, сколько и ей сейчас. И она жила не в каком-нибудь, а именно в том самом доме, в котором, как оказывается, жила одна из жертв. Нужно будет обязательно побольше узнать об этой Штефани, которую Тис назвал Белоснежкой. Что же, интересно, случилось тогда в Альтенхайне?
Рядом с ней затормозила машина. Наверняка мачеха: своей тошнотворной любезностью она кого угодно доведет до сумасшедшего дома. Но, обернувшись, Амели узнала Клаудиуса Терлиндена, шефа ее отца. Тот опустил стекло и знаком подозвал ее.
- Тебя подвезти? - сказал он. - Ты же промокнешь насквозь!
Дождь Амели не очень-то беспокоил, но она с удовольствием ездила в машине своего соседа Терлиндена. Ей нравился шикарный черный "мерседес" со светлыми кожаными сиденьями. В нем еще стоял запах новой машины, и ее приводили в восторг все эти технические навороты, которые Терлинден охотно ей демонстрировал. По каким-то необъяснимым причинам нравился ей и сам Терлинден, хотя он со своими дорогими костюмами, машинами и виллами, в сущности, был типичным представителем загнивающего племени толстосумов, которых она и ее берлинские приятели презирали до глубины души. К этому чувству примешивалось еще что-что. Амели иногда сама себя спрашивала, все ли с ней в порядке, потому что в последнее время любое существо мужского пола, проявившее к ней хоть какой-то интерес и любезность, сразу же вызывало у нее мысли о сексе. Интересно, как господин Терлинден среагировал бы, если бы она вдруг положила ему руку на колено и сделала недвусмысленное предложение? При одной мысли об этом ей лишь с трудом удалось подавить нервное хихиканье.
- Ну давай, садись! - поторопил он и махнул ей рукой.
Амели сунула наушники в карман куртки и села на переднее сиденье. Тяжелая дверца роскошного экипажа закрылась, сочно чмокнув. Терлинден тронулся с места и, улыбнувшись Амели, поехал вниз по Вальдштрассе.
- Что с тобой? - спросил он. - О чем это ты так задумалась?
Амели помедлила с ответом.
- Можно вас кое о чем спросить?
- Конечно, спрашивай, не стесняйся.
- Эти две девушки, которые тогда исчезли… Вы их знали?
Терлинден бросил на нее быстрый взгляд. Улыбка исчезла с его лица.
- А зачем тебе это?
- Просто интересно. Все только об этом и говорят, с тех пор как вернулся этот человек. Прямо как в кино.
- Да… Печальная история… - ответил Терлинден. - Конечно, я знал этих девушек. Штефани была дочерью наших соседей. А Лауру я знал с самого ее детства. Ее мать работала у нас экономкой. Страшно даже представить себе, что пережили родители. Тем более что их так и не нашли.
- Ммм… - задумчиво произнесла Амели. - А у них были какие-нибудь прозвища?
- У кого? - Терлиндена, похоже, удивил ее вопрос.
- У Штефани и Лауры.
- Не знаю. А что? Ах да, у Штефани было прозвище. Дети называли ее Белоснежкой.
- А почему?
- Наверное, из-за ее фамилии - Шнеебергер.
Терлинден наморщил лоб и снизил скорость. Школьный автобус уже стоял на остановке с включенной мигалкой и ждал тех немногих школьников, которых должен был доставить в Кёнигштайн.
- Вернее, нет, - вспомнил Терлинден. - Кажется, это было связано со школьным спектаклем, который собирались подготовить старшеклассники. Штефани досталась главная роль. Она должна была играть Белоснежку.
- Должна была? - с любопытством спросила Амели. - А что, она ее не сыграла?
- Нет. Не успела… Ее же… Она же исчезла.
* * *
Хлеб со щелчком выскочил из тостера. Пия намазала оба куска подсоленным маслом и "нутеллой" и сложила их вместе. Она просто жить не могла без этой странной комбинации сладкого и соленого и поэтому наслаждалась каждым кусочком, облизывая пальцы, чтобы тающая смесь масла и "нутеллы" не капала на развернутую перед ней на столе газету. Вчерашний скелет, обнаруженный на старом аэродроме, упоминался лишь вскользь, в пяти строках, в то время как одиннадцатому дню судебного процесса по делу Веры Кальтензее "Франкфуртер нойе прессе" посвятила четыре колонки в разделе местных новостей. Пия должна была сегодня в девять часов давать свидетельские показания в окружном суде по поводу прошлогодних польских событий. Ее мысли непроизвольно перекочевали к Хеннингу. Вчера одна чашка кофе вылилась в целых три. Он говорил с ней так откровенно, как никогда за шестнадцать лет их супружеской жизни, но Пия тоже не смогла решить его дилемму. Хеннинг с тех самых польских событий жил с ее лучшей подругой, Мириам Горовиц, но недавно при некоторых обстоятельствах, о которых он, к сожалению, рассказывать не захотел, не смог устоять перед искушением и переспал со своей страстной почитательницей, прокуроршей Валери Лёблих. Ошибка, маленькое, ничего не значащее любовное приключение, как он уверял, но с фатальными последствиями: Лёблих забеременела. Хеннинг совершенно растерялся и запутался и всерьез подумывал о бегстве в США. Его давно уже заманивал к себе Университет Теннесси очень выгодной с материальной точки зрения и интересной в научном отношении должностью.
Пока Пия раздумывала о проблемах Хеннинга, одновременно борясь с желанием метнуть в желудок еще одну калорийную бомбу, из ванной вышел Кристоф и сел за кухонный стол напротив нее. У него были еще мокрые волосы, и он благоухал лосьоном после бритья.
- Ну так как ты думаешь, сможешь ты сегодня освободиться пораньше? - спросил он, наливая себе кофе. - Анника была бы очень рада.
- Думаю, смогу, если ничего не помешает. - Не выдержав мук соблазна, Пия сделала себе еще один тост. - В девять мне надо давать показания в суде, но в принципе у нас ничего срочного нет.
Кристоф ухмыльнулся при виде ее комбинации из "нутеллы" и соленого масла и принялся за свой несравнимо более полезный черный хлеб с творожным сыром. У Пии при виде Кристофа каждый раз сладко замирало сердце. Его кофейно-шоколадные глаза покорили ее сразу же, при первой встрече, и до сих пор не утратили своей власти над ней. Кристоф Зандер был эффектный мужчина, которому не нужно было выпячивать свои сильные стороны. Его внешность, правда, нельзя было назвать однозначно сногсшибательной, как у ее шефа, но в его чертах было что-то, что заставляло людей, увидев его, тут же посмотреть на него еще раз. Главным его козырем была улыбка, которая, вспыхнув в глазах, разливалась по всему лицу и каждый раз вызывала в Пии почти непреодолимое желание броситься ему на грудь.
Они познакомились два года назад, когда расследование одного убийства привело Пию в зоопарк Опеля. Кристоф, директор зоопарка, понравился ей с первого взгляда. Это был первый мужчина после развода с Хеннингом, который вообще привлек ее внимание. Симпатия была взаимной. Правда, Оливер фон Боденштайн, как назло, долго считал Кристофа чуть ли не главным подозреваемым. Когда расследование закончилось и все подозрения с Кристофа были сняты, их роман получил довольно бурное развитие, и вот уже два года как они жили вместе. Они, правда, сохранили свои прежние квартиры, но в ближайшее время это должно было измениться, потому что три дочери Кристофа, которых он после скоропостижной смерти жены семнадцать лет назад воспитывал один, наконец оперились и выпорхнули из гнезда. Старшая, Андрая, с весны работала в Гамбурге, средняя, Антония, жила большей частью у своего бойфренда Лукаса, а теперь вот младшая, Анника, собралась со своим ребенком в Австралию, к папаше ребенка. Сегодня вечером она устраивала в доме отца прощальную вечеринку, а завтра утром улетала в Сидней. Пия знала, что Кристоф был не в восторге от планов Анники. Он не доверял этому типу, который бросил ее четыре года назад беременной. Справедливости ради следует отметить, что Анника тогда ничего не сказала ему о своей беременности и сама порвала с ним. И вот теперь у них все утряслось. Джаред Гордон был морским биологом с ученой степенью и работал на научно-исследовательской станции на одном из островов Большого Барьерного рифа. То есть он был в каком-то смысле коллегой Кристофа, который в конце концов хоть и неохотно, но дал дочери и ее другу свое родительское благословение.
Поскольку для Пии и речи не могло быть о том, чтобы уехать из Биркенхофа, Кристоф с первого января сдал свой дом в Бад-Зодене в аренду. Прощальная вечеринка Анники должна была стать для него одновременно прощанием с домом, в котором он прожил много лет. Все было уже упаковано в ящики, контейнер заказан на следующий понедельник. Пока они не получили разрешения франкфуртской строительной комиссии на перестройку и расширение домика Пии, крупная мебель Кристофа должна будет какое-то время постоять на складе. Да, Пия была вполне довольна тем, как складывалась ее личная жизнь.
* * *
Тобиас поднял все жалюзи и при дневном свете изучил плачевное состояние дома. Отец отправился за покупками, а он приступил к мытью окон. Когда он занимался окном в столовой, отец вернулся и молча прошел с опущенной головой в кухню.
- Что случилось? - спросил Тобиас, глядя на его пустую корзинку.
- Она отказалась меня обслуживать, - тихо ответил Хартмут Сарториус. - Ничего страшного, я съезжу в супермаркет в Бад-Зоден.
- Но до вчерашнего дня ты же всегда ходил за продуктами к Рихтерам?
Отец кивнул. Тобиас решительно снял с крючка куртку, схватил корзинку, в которой лежал отцовский кошелек с деньгами, и вышел из дома. Его трясло от гнева. Раньше Рихтеры были друзьями его родителей, а сегодня эта тощая ворона просто вышвыривает его отца из своей лавки! Он это так не оставит. Переходя улицу, он боковым зрением заметил на фасаде трактира что-то красное и обернулся. "ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ГРЯЗНЫЙ УБИЙЦА" - гласила надпись на стене, сделанная краской из баллончика. Тобиас несколько секунд неотрывно смотрел на огромные уродливые буквы. Его сердце колотилось как бешеное, в груди похолодело. Скоты! Чего они добиваются? Они что, хотят выкурить его из родительского дома? Может, они еще и подожгут этот дом? Он сосчитал до десяти, развернулся и пошел прямо к продуктовой лавке Рихтеров. Собравшиеся там члены местной женской мафии сплетниц увидели его через большие окна. Когда колокольчик на двери резко звякнул, они застыли, как на театральной сцене: Марго Рихтер восседала на своем троне за кассой, жилистая и стервозная, с железным хребтом, как в старые времена. За ней, как колода, торчал ее неотесанный муж, скорее испуганный, чем грозный. Тобиас смерил каждого из присутствующих пристальным взглядом. Он знал их всех, это были матери его друзей детства. Впереди - Инге Домбровски, парикмахерша и некоронованная королева клеветнических измышлений. За ней Герда Питч; ее бульдожье лицо стало вдвое толще, а язык, скорее всего, вдвое острее. Рядом с ней мать Натали Унгер, Агнес Унгер, угрюмая и уже седая. Трудно было поверить, что она могла родить такую красивую дочь!
- Доброе утро, - сказал он.
Ответом ему было ледяное молчание. Не обращая на это внимания, он пошел вдоль полок с товарами. В напряженной тишине холодильники в витринах гудели еще громче. Тобиас спокойно набирал в корзинку продукты по составленному отцом списку. Когда он подошел к кассе, все стояли на прежних местах, словно примерзнув к полу. Он невозмутимо выложил товары на ленту транспортера, но Марго Рихтер неподвижно сидела, скрестив на груди руки, и, судя по всему, не собиралась его обслуживать. Колокольчик на двери опять звякнул, и в магазин вошел ничего не подозревающий водитель службы доставки почтовых посылок. Заметив напряженную атмосферу, он в нерешительности остановился. Тобиас терпеливо ждал, не сдвинувшись с места. Это был поединок, маленькая битва не столько между ним и Марго, сколько между ним и всем Альтенхайном.
- Да посчитай ты ему! - сдался через несколько минут Лютц Рихтер.
Его жена неохотно подчинилась и молча застучала по клавишам кассового аппарата.
- Сорок два семьдесят.
Тобиас протянул ей банкноту достоинством в пятьдесят евро, она, не проронив ни слова, раздраженно дала ему сдачу. Ее взгляд мог бы заморозить Тихий океан в районе экватора, но Тобиасу было на это наплевать. В тюрьме он выигрывал и не такие схватки.
- Я отсидел свой срок и вернулся - нравится это вам или нет. - Он медленно обвел взглядом смущенные лица с потупленными глазами.
* * *
Дав во Франкфуртском окружном суде показания по делу Веры Кальтензее, Пия к половине двенадцатого приехала в комиссариат. Поскольку за последние недели никого из граждан не угораздило распрощаться с жизнью при странных обстоятельствах, в отделе К-2 царило относительное спокойствие. Скелет из подземного топливного бака был единственной актуальной темой. Данные судебно-медицинской экспертизы еще не поступили, поэтому комиссар Кай Остерман без особой спешки просматривал дела о пропавших без вести за последние годы. Коллега Франк Бенке в понедельник получил больничный лист на всю неделю. Якобы по причине легких травм и ушибов, полученных при падении с мотоцикла. То, что Андреас Хассе тоже был болен, никого не удивляло. Он уже несколько лет периодически, на недели и месяцы, освобождается от работы по болезни. В отделе уже привыкли обходиться без него, так что его отсутствие ничего не меняло.
В коридоре у автомата с кофе Пия встретила свою коллегу Катрин Фахингер, самую молодую сотрудницу отдела. Та безмятежно болтала с секретаршей доктора Николь Энгель. Времена, когда Катрин ходила в клетчатых брюках и блузках с рюшем, прошли. Свои круглые очки, в которых она была похожа на сову, Катрин заменила на более современные, в модной квадратной оправе, и с некоторых пор носила самые узкие джинсы, какие только можно себе представить, сапоги на высоком каблуке и узенькие коротенькие свитерочки, выгодно подчеркивавшие ее необыкновенно стройную фигуру. Причины этих изменений Пии были неизвестны, и ей в очередной раз пришло в голову, как мало она знает о личной жизни своих коллег. Во всяком случае, этот желторотый цыпленок незаметно превратился в относительно взрослую женщину.
- Пия! Подожди! - крикнула Катрин.
Пия остановилась и вопросительно кивнула ей. Катрин опасливо осмотрелась по сторонам.
- Я вчера вечером была с друзьями в Заксенхаузене, - начала она, понизив голос. - Ты не поверишь, кого я там встретила!..
- Неужели Джонни Деппа? - иронически усмехнулась Пия.
Каждый в отделе знал, что Катрин была пылкой поклонницей этого американского артиста.
- Нет. Я встретила Франка, - невозмутимо продолжала Катрин. - Он стоял за стойкой бара в "Старом корыте" и был здоров как бык!
- Что ты говоришь!
- Теперь я даже не знаю, что делать. Вообще-то я должна была бы сказать об этом шефу. Как ты думаешь?
Пия наморщила лоб. Если полицейский хочет где-нибудь подработать, он обязан написать заявление и получить разрешение начальства. Работа в кабаке с сомнительной репутацией вряд ли вызвала бы одобрение руководства. Если Катрин ничего не напутала, Бенке грозили выговор, денежный штраф или даже дисциплинарное взыскание.
- Может, он просто подменял своего приятеля?
Пия недолюбливала Бенке, но ей стало не по себе при мысли о том, какие последствия ждали его, если дело примет официальный характер.
- Никого он не подменял. - Катрин отрицательно покачала головой. - Он увидел меня и сразу начал наезжать: я, видите ли, шпионю за ним! Идиотизм! А потом этот урод еще и пригрозил мне: мол, если я его заложу, то мало мне не покажется!
Катрин, конечно, была глубоко оскорблена и чуть ли не тряслась от злости. Пия ни секунды не сомневалась в ее искренности. Все, что она сказала, было очень похоже на ее драгоценного коллегу. С дипломатией у него было не лучше, чем у любого американского питбультерьера.
- Ты уже сказала об этом Шнайдерше? - спросила Пия.
- Нет. Хотя мне очень хотелось! До того он меня разозлил!..
- Я тебя понимаю. У Франка просто талант - доводить людей до белого каления. Давай я сама поговорю с шефом. Может, удастся это как-нибудь уладить, не поднимая лишнего шума.
- А зачем? - возразила Катрин. - Почему все защищают этого говнюка? Он делает и говорит, что хочет, все время срывает на нас свое дурное настроение, и никто его не поставит на место!