* * *
– Ты промокла, – брезгливо заметила Алиса, когда я вошла в кабинет. По ее наморщенному личику можно было судить, что выгляжу я катастрофически плохо.
Но перед своим возвращением я заглянула в зеркало в фое. Откровенно говоря, вид оказался прилично подмоченным, но не устрашающим. По крайней мере, далеко не та "мокрая курица", которую изобразила девица.
Кажется, я ей не понравилась.
Что ж, из личного опыта я знаю, как сильно не любят стервозные молодые особы появление на горизонте конкуренток с заметной внешностью. К сожалению, это был именно тот случай.
Мой шелковый костюм не мог никого оставлять равнодушным. Но, стоит признаться, в данной ситуации он сыграл своеобразную роль красной тряпки, растревожив нервы как минимум двух человек и возбудив ко мне неприязнь.
Хотя, может, я ошибалась. Может, дело вовсе не во внешности.
Тем временем, пока я как свихнутая гоняла под дождем, ребята уже засобирались по домам. Напоследок они поделились со мною своими слабыми предположениями о том, что Мира, скорее всего, нарвалась на какого-нибудь наркомана в парке – и вот итог.
Как любил всеурочно выражаться мой отец: "Разговоры в пользу нищих!" Именно так я и подумала.
Без сомнения, они ей сочувствовали. Такой скверной участи не каждому врагу пожелаешь. Убийство шокировало само по себе, что говорить про убийство близко знакомого человека? Но только этим все и ограничивалось.
Потому что ребята, с которыми девушка работала на одной сцене, оставались совершенно чужими для нее людьми. А значит, польза от их рассказов практически ровнялась нулю, кроме разве той информации, что Мира неплохо истребляла крыс и при этом в ней было что-то гениальное.
В кабинете остались только я и Алиса. Девушка встала из-за стола, приоткрыла окно и фривольно закурила.
– Ты говорила, вы с Мирой дружили? – напомнила я.
– Ага.
Пока она наслаждалась сигаретой, я наблюдала за ней и терпеливо ждала продолжения.
Наконец, Алиса цинично проронила:
– Она не была ангелом. Проясню это сразу, чтобы ты не воображала ее несчастной жертвой…
– Что ты хочешь этим сказать? – Я была ошарашена таким началом.
– Ты можешь встретить у каждого встречного тенденцию нахваливать Мирку, но, поверь, все эти люди просто боятся сказать правду. Я буду честной. Мне скрывать нечего.
Девушка сделала многозначительную паузу и с триумфом добавила:
– Мирка сидела на игле!
– Мира?
– Да, Мира. Сомневаюсь, что для кого-то это было тайной.
– Почему ты так говоришь?
Она взглянула на меня, как на умственно отсталую:
– А что скрывать! Говорю, как есть. Ее и при жизни не смущало, что о ней думают.
– А тебе не кажется, что, как лучшая подруга, ты не очень-то хорошо о ней отзываешься?
– А что это меняет?– Фыркнула девица.- Мне уроки тона ни к чему. Ведь ты же хотела узнать, кем она была.
– И кем же была Мирослава Липка?
– Стервой! Клянусь, если ты никогда не встречала ее на своем пути, считай, тебе повезло. И все же стерва эта была жуть, как талантлива! Об этом любой скажет. С такими данными по ней Голливуд рыдал, а ее ничто не интересовало, кроме кайфа!
Я немного подумала и спросила:
– Кто тот молодой человек, что ушел раньше всех? Мне так и не удалось с ним поговорить.
– Кирилл? – При упоминании о парне голос девушки наполнился внезапной нежностью, взгляд сделался блаженным. – Он приехал из столицы несколько месяцев назад по приглашению нашего театра. Пишет пьесы, сам ставит и играет. Очень талантлив! Делится с нами опытом…
– Он знаком с Мирой, правильно?
– Хм!– Я была удостоена презрительно взгляда. – Мы же все вместе работаем.
– И… между ними ведь что-то было?
– Это ты о чем? – нервно вскинулась Алиса.
– Про отношения, конечно.
– Отношения?!! Они сыграли как-то Кая и Герду в новой постановке, которую делал Кирилл, но это даже не Ромео и Джульетта. Может, кто-то и решил после этого, что у них "отношения", но я знаю точно, что Мирка жила с Гришиным, они с интерната вместе, с детства! Он, насколько мне известно, и присадил ее на иглу. Если кто и знает больше о том, что с ней произошло, то это он, можешь не сомневаться.
– Что ж, благодарю за откровенность.
– Всегда пожалуйста!
Я пожала девушке руку на прощание и под ее пристальным взглядом покинула кабинет.
Глава 8
Родители приняли меня как всегда радостно и бурно. Дверь открыл папа и я сразу же утонула в его теплых объятьях.
– Неужто само солнце заглянуло в нашу серую обитель?
Маме довелось вырывать меня из его рук чуть не силой.
– Семен, что ты держишь ее в пороге! Дай же и мне обнять свою кровиночку, – ревностно отругала она мужа.
– Обое вы рябое! – Не преминула вставить реплику бабуля, сердито выглянув из кухни. – Ребенок голоден, небось, а вы накинулись как варвары! Давайте, давайте! Быстро накрывать на стол!
* * *
Мои предки являлись коренными жителями этого города. Кажется, история нашей семьи уходила в ту еще далекую древность, когда на этой земле появились первые поселенцы. Так, в любом случае, любила утверждать моя бабуля. Мой отец, по-видимому, единственное звено, что нарушило сложившуюся закономерность, потому что попал сюда из другого региона с направлением на работу (в городе катастрофически не хватало хороших психотерапевтов, а он как раз являлся лучшим выпускником своего института по этому профилю).
С мамой они познакомились обычным образом – на танцах. И так полюбили друг друга, что решили уже не расставаться. Мой дед, отец матери, поначалу категорически протестовал против этого брака, видимо присмотрев на роль зятя значительно преуспевшую кандидатуру из собственного окружения. Но, не смотря на крутой нрав, он все же любил и лелеял свою принцессу – единственную дочь, а поэтому не посмел разбить ей сердце и не стал мешать ее счастливому воссоединению с моим отцом.
У родителей было вдоволь времени, чтобы насладиться друг другом, потому что я появилась у них только через шесть лет.
Будучи единственным ребенком в этой семье, я имела беспрепятственную возможность капризничать и получать желаемое немедленно. Сколько могу себя помнить, никто и никогда не сказал мне "нет", будь то просьба с моей стороны или требование.
Наверное, поэтому никто не возражал, когда я объявила о своем желании поступать на журналиста. Профессия хоть и выглядела достаточно приличной, но далеко не соответствовала старой традиции семьи, почитающей только вышестоящие должности. Для меня же роль управляющего, заведующего или, на худой конец, главного юриста какого-нибудь там отдела, ассоциировалась с непрерывной зубной болью и навевала неизлечимую тоску.
Моя дорогая матушка, например, имея самое лучшее экономическое образование, проработала возле своего отца не больше десяти лет, не сделав ставки на высокой карьере. Если разобраться, ей вообще не было резона работать. В нашей семье работали в основном мужчины, для женщин это было скорее как хобби. А накопленного дедом капитала вполне могло хватить для нормальной жизни еще нескольким будущим поколениям.
Правда, вопрос о будущих поколениях стоял особо остро. В предыдущих двух – мужчины почему-то не рождались, и этот факт сильно беспокоил мою бабулю, убежденную в том, что только я могу исправить сложившуюся ситуацию. И если она хоть частично права, то, боюсь, нашему роду пришел конец.
Дед мой, Александр Викторович Белоус, был первым секретарем райкома, по нынешним меркам – считай мэр города. По рассказам бабушки – железный человек. Высокообразованный, мудрый, как сам Соломон. Кандидат в академики исторических наук, а не просто рядовой исполнитель ведомственных тяжб. Мне достались его многочисленные рукописи о войне, экономических и партийных идеалах, что-то про строение неисчерпаемых капитальных ресурсов…
Бабуля завещала мне преданно, как реликвию, хранить эти многолетние труды. Я пробовала читать потемневшие от времени и мелко исписанные чернилами рукописи, чрезвычайно грамотные, как самые безукоризненные диссертации, но, к сожалению, кроме исторической ценности они уже ничего собою не представляли. Так и покоились тяжеловесные папки на дне глубокого книжного шкафчика, в тишине и покое, как дань светлой дедовой памяти.
Деда не стало восемнадцать лет назад, ровно за год до развала Союза. Инфаркт застал его за рабочим столом, в личном кабинете, и поблизости в тот момент никого не оказалось. Таково было собственное распоряжение – никому не беспокоить. Лишь двумя часами позже его обнаружила помощница. Он лежал на столе с раскинутыми навзничь руками прямо на ворохе своих бумаг, словно обнимая их, не желая прощаться с тем, чему посвятил практически всю свою жизнь.
Человек с неугомонным огнем жар-птицы в сердце, которого война застала еще мальчишкой, и который защищал родной город, как отважный лев…
Удар едва не хватил и мою бабулю. Ведь умер не просто муж и кормилец, умер ее кумир. Она его боготворила, восхищалась каждым поступком, гордилась уже тем, что была женой такого человека. Бабушка Вера всегда очень тщательно следила за своей внешностью, а мужа холила ну просто как истинного царя. Непозволительно было издать ни малейшего писка в тот момент, когда дед работал в домашнем кабинете или перекушивал в столовой, - бабуля тут же выписывала нагоняй.
Теперь каждый год в обязательном порядке мы собирались в день рождения семейного идола: бабуля, мои родители и, конечно же, я.
* * *
Квартира родителей была большой и красивой. Уникальная антикварная мебель и благородный интерьер свидетельствовали об изящном вкусе и состоятельности хозяев. Нежные обои с замысловатыми узорами на стенах грели душу, ассоциируясь с детством и уютом. Иногда обстановка напоминала мне дом писателя из старой доброй сказки, где все насквозь пропитано духовностью и вся атмосфера свидетельствует о простом и доступном человеческом счастье.
В зале находился камин – самая примечательная и обожаемая мной деталь, возле которого я могла просиживать часами и разглядывать веселые пляски огня, ни о чем особо не задумываясь и не тревожась; все принесенные с собой заботы изумительным образом растворялись в дымоходе. Сегодня его предусмотрительно растопили к моему приходу и окружили компанией мягких старинных кресел на гнутых ножках.
Задержавшись у камина на несколько секунд, я протянула к нему озябшие руки и, не смотря на то, что уже два часа, как переоделась в изящный брючный костюм из темного кашемира, вспомнила скользкое прикосновение мокрого шелка на продрогшем теле. Холод незаметно проник и в сердце, когда перед мысленным взором возник образ Алисы и молодого человека в черном; засквозило в душе леденящим ветром недоверие, почти бессознательное, но отчетливое, как предчувствие или интуиция.
Ведь ложь, сущность которой прозрачна и невесома, в действительности не менее ощутима, чем холодные капли дождя на коже…
* * *
Я помогла сервировать небольшой круглый стол в центре зала, покрытый красным бархатом и мы, наконец, расселись по местам.
Когда бабушка Вера вышла к нам из своей комнаты, невозможно было удержаться от восхищения: белые волосы уложены в изысканные завитки и перехвачены сочной алой розой в тон помады и платья, на тонких плечах покоилась нежная шаль-паутинка, а пальцы в шелковых перчатках поблескивали массивными перстнями.
Вот она – королева!
Без всяких сомнений, в молодости ее красота не имела равных.
И такой она останется до конца. Будь это день рождения ее мужа, день их памятной свадьбы либо любой другой уважительный праздник – бабуля всегда на высоте!
– Вера Васильевна, – весело воскликнул отец, распластав ладонь на груди. – Вы всякий раз знаете, как покорить мое сердце. Я сражен наповал! Растерян в точности, как в тот день, когда увидел вас впервые. Я не мог решить, в пользу кого мне стоило сделать выбор: в пользу вашей прекрасной и юной дочери, или, все же увести вас у вашего многоуважаемого супруга, хоть победа моя и продлилась бы не долго, потому что он, не иначе, отвинтил бы мне голову.
– Говори, да не заговаривайся, – парировала бабуля. – Ни один мужчина, пусть он даже наследник самых знатных кровей, не отвоевал бы меня у моего Македонского! А тебе, бесстыдник, и без того досталась самая большая моя ценность – дочь! И ты знаешь это, дорогуша, ничем не хуже меня.
– Не могу не согласиться с любимой тещей. – Папа галантно поклонился бабке через стол. – Не просто ценность, а сокровище. И не одно, а целых два! За что бесконечно благодарен и вам, Вера Васильевна, - он поднялся и, встав во главе стола, наклонился к бабуле и поцеловал ей руку, после чего мгновенно посерьезнел, – И конечно же, еще одному человеку, ради которого мы собрались все вместе. Поэтому я предлагаю поднять бокалы и выпить за незабвенную память нашего достопочтенного покровителя, мужа, отца и деда – Александра Викторовича!
– Ура, – трепетно шепнула бабуля и пригубила бокал с такой страстью, словно слилась поцелуем с внезапно воскресшим своим мужем.
– Интересно, – подмигнул мне папа, – Меня так же будут вспоминать когда-то?
– А как дела у нашей малютки, – поинтересовалась бабуля чуть позже. – Что-то ты совсем молчишь. Не заболела? Погода вдруг пошла против нас…
– Возможно, слегка устала. – Я пожала плечами и заставила себя улыбнуться.
– Всё твои переводы, – покачала она головой. – Не спишь ночами. А ведь Бог для чего, спрашивается, день от ночи отделил? Чтобы днем работать, милая, а ночью спать…
– Все это верно, но…
– Вместо того, чтобы изнурять себя бестолковой работой…
– Мам, – одернула ее дочь, давая понять, что это никому не интересно.
Но бабуля ее проигнорировала.
– Ты могла бы получить второе образование.
– Думаю, с меня и одного достаточно. – Моя улыбка вышла намного искреннее. – Мне нравиться переводить.
– Но, птенчик, ты такая бледненькая! И румянами, вижу, не пользуешься. И, кажется, вообще не пользуешься косметикой....
Она прищурилась, чтобы получше меня рассмотреть.
– Зачем ей косметика, – заметил папа. – У девочки чистая природная красота.
– Но она бледная, – не унималась бабуля. – Кто ее бледную замуж возьмет?
– Мам, – снова окликнула ее вполголоса дочь. Моя мама всегда говорила тихо, не повышая тона, но твердо и с большим достоинством.
– Что, "мам", Ирина? Я хочу правнуков, почему нет?
Но большие зеленые глаза Ирины ответили таким выразительным взглядом, что бабуля больше не настаивала.
Ах, ну как же… Затронута запретная тема. Иногда бабуля об этом забывала. Но только не родители.
Ужин длился не долго, но к тому времени, когда мы переместились к камину, я просто изнемогала от усталости.
Расслабленно откинувшись в кресле, через недопитый бокал вина я созерцала огонь в камине, - он мерно потрескивал и излучал приятное тепло. Рядом сидела мама, внешне очень похожая на бабулю – вылитая аристократка: гордая осанка, белоснежная кожа, светлые волосы, собранные в аккуратную "ракушку". Но выглядела она сегодня намного скромнее своей матери. Простое бирюзовое платье из джерси, из украшений только брошка. Неизменно сдержана в манерах и тактична.
Папа в быту предпочитал носить джинсы, но сейчас на нем были классические брюки и белая рубашка. По другую сторону камина, напротив нас с мамой, он удобно устроился в кресле и развернул газету. Бабуля пристроилась в соседнем с ним кресле и не сводила мечтательного взгляда с рисующего хитрые узоры пламени.
– Представьте себе, – воскликнул папа, делясь с нами впечатлением от прочитанного. – Клонирование приносит все больше положительных результатов. Клонировали множество животных, которые ничем не отличаются от обычных. Следует полагать, скоро дойдет очередь и до людей…
Как я уже упоминала ранее, мой отец – психотерапевт. Опытный и мудрый доктор. Вместе с тем у него философский подход к жизни и просто удивительное чувство юмора.
Услыхав его сообщение и, в особенности веселую нотку в интонации, бабуля испуганно встрепенулась:
– Чему тут радоваться? Что будет в естественным зачатием, с рождением в муках? С душой? Или душу клонируют в комплекте? Люди ведь и жениться перестанут. А институт семьи? Господи, помилуй нас от такого несчастья. – Она поспешно перекрестилась, сверкнув большим камнем на перстне.
– Зато, представьте! Развести стадо овец, загон лошадей, целую птицеферму – и все за короткий срок! Вот где важность открытия. Зачем душа корове или свинье? У них ее и нет, как утверждают ученые.
– Какие ж они опыты ставили, чтобы это увидеть? Абсурд! Я бы никогда не согласилась есть мясо клонов.
– Как знать, уважаемая, Вера Васильевна, как знать, – лукаво усмехнулся папа. – Может, мы давно едим это мясо. Ведь клонирование разрабатывают веками. Я предполагаю, что нас сперва приучили бы к этим продуктам, а уж потом признались в своих достижениях.
– Куда катится человечество, – взорвалась бабуля, но тут же подавила в себе внезапный всплеск эмоций и замолчала. Однако лицо ее еще долго выражало крайнее возмущение.
Мне кажется, отец нарочно волновал ее всякими "возмутительными" новостями. Может, ради забавы, чтобы иметь возможность подтрунивать над престарелой тещей, может, как врач, таким способом заботился о ее кровообращении. В любом случае, с моим папочкой и с его рассказами долгими семейными вечерами скучать не приходилось.
Странно как-то, подумала я.
Сидим вот всей семьей, довольные, сытые, защищенные, отдыхаем у камина. Слушаем шум дождя где-то за стенами дома, обсуждаем развития генной инженерии.
А там, на улице, или, быть может, в укромном темном месте, жив-здоров сейчас убийца, ничего возможно не опасаясь, уверенный в своей безнаказанности, и ему уж точно наплевать, есть у клона душа или нет!
Кто он такой и зачем убил, пока оставалось загадкой, как и то, к чему склонялся после всего содеянного: тянет ли его, по определению, на место преступления, возникает ли желание похвастаться своей скотской силой и бесстрашием? Или же это мелкое, задавленное существо, забившийся в щель отшельник, совесть которого снедаема страшным, параноидальным червом. И рассудок, и дни его, быть может, уже сочтены.
И столь много вопросов обрушилось на меня в одночасье, что от их давления вскружилась голова, всколыхнулись в душе тяжелые волны тревоги. Суть же главного, наиболее волнующего вопроса заглушала голоса всех остальных: "Неужели это обстоятельство тронуло меня больше, чем просто профессиональное?"
И в то же время, глубоко-глубоко, в недосягаемых просторах подсознания (а в действительности, не таких уж недосягаемых), я знала ответ. И это пугало больше всего. Потому что не под каким предлогом я не смела его открыть…
Ведь я и сама отшельница.
Или, если хотите, - отлюдница.
И, если вы подумаете, что это неспроста, то, верно, не ошибетесь.
Но так было не всегда.
Какие-то два года назад я со всей откровенностью могла назвать себя самым счастливым человеком на земле. Я имела все, о чем способна мечтать любая современная женщина.