* * *
На улице царила ласковая ночь, освежаемая ветерком, который, казалось, долетал сюда прямо с гор. Я спустился по улице Карон и повернул налево, на улицу Руайе.Мое внимание сразу же привлекла толпа людей. Перед одним из домов стояли машины, среди которых я сразу же узнал машину полиции. Отодвинув в сторону нескольких зевак, стоявших перед домом, я спросил у жандарма, преграждающего вход:
– Что там случилось?
Он проворчал:
– Вас это не касается! Шли бы лучше спать!
– Комиссар Лавердин из Национальной Безопасности.
Он сразу изменил тон:
– О, извините, месье комиссар, я не мог знать… право же… Это супруги…
– А что с ними?
– Они покончили с собой.
Не знаю, почему я вмешался в эту историю, которая меня никак не касалась, и почему я не ушел спать, оставив ворчливого жандарма вместе с его постом. Нужно признать, что иногда судьба ведет нас по жизни, крепко держа за руку.
– Где это?
– На первом этаже.
На лестничной площадке соседи в ночной одежде живо обсуждали происшествие. Мое появление на какой-то миг прервало их бесконечную болтовню. Предъявив удостоверение, я прошел вовнутрь мимо еще одного жандарма. Здесь ожидали доктора. Вначале меня приняли за него, но мой коллега из первого округа, занятый этим делом, обнаружив ошибку, не счел нужным скрывать свое неудовольствие:
– Я думал, что это… а вы, собственно, кто, месье?
– Комиссар Лавердин из лионского ЮУП.
Я рассказал о своей поездке в Сент-Этьен и о прогулке по родному городу… Мой собеседник в свою очередь представился:
– Комиссар Жан Претен, а это – мой секретарь, Альбер Ладонзель,– и он указал мне на молодого человека в очках, который, казалось, был немного возбужден.
– Я очень рад знакомству с вами, но, честно говоря, не очень понимаю цель вашего присутствия здесь.
– Признаю, это чистое любопытство. Я увидел толпу, и… Кроме того, я рад случаю познакомиться с вашей службой.
– Вы очень любезны, но, боюсь,– будете разочарованы, если надеетесь на нечто сенсационное. Здесь обычное убийство с последующим самоубийством. Такое бывает на каждом шагу. Он убивает ее, потом – себя. Занавес. Остается понять, почему это произошло? Пока я не знаю.
В этот момент дверь открылась, и поспешно вошел маленький человечек.
– Что у вас произошло, если вы вызвали меня в такое время, Претен? Мой сон не дает вам покоя?
– Вам, доктор, наверное кажется, что мне больше нравится быть здесь, чем у себя дома… Комиссар Лавердин из лионского
РОУП. Оказался здесь из любопытства… Доктор Камбрай,– сейчас он здесь в качестве эксперта.
После обычных в таких случаях приветствий доктор, который казалось куда-то спешил, наконец поинтересовался:
– Итак, в чем дело?
– Убийство и самоубийство, как мне кажется.
– Где они?
– Рядом, в кабинете.
– Пошли.
Сначала я увидел тело мужа. Сидя в кресле, он навалился на рабочий стол. С моего места была видна большая лужа крови, которая вытекла из его виска и почти скрыла лицо. Доктор склонился над трупом и почти сразу же выпрямился:
– На первый взгляд, все в порядке: следы пороха вокруг раны, отек в месте, где он прижал ствол, а вот и само оружие. Я вскрою его только из принципа.
Я получил разрешение осмотреть оружие, которое покойный уронил на стол. Это был малораспространенный пистолет, в котором я признал девятизарядный "Токарев", калибра 7,62. Окончив осмотр мужа, доктор перешел к жене, лежавшей на ковре возле дивана. Видна была спина сжавшегося в комок тела. Взявшись за плечо, доктор перевернул тело и опустился на колени для осмотра, закрыв собой женщину.
– Попадание в грудь. Без сомнения, две пули. На первый взгляд, смерть наступила пару часов назад, примерно в полдевятого – девять часов.
Он встал.
– Извините меня, господа, но я тороплюсь вернуться в свою постель. Распорядитесь, чтобы перевезли тела, Претэн. Завтра с утра я ими займусь. Прощайте.
Отойдя в сторону, доктор, наконец, дал мне возможность увидеть погибшую.
– … соседи снизу совершенно ничего не слышали, потому что по телевизору показывали вестерн со множеством выстрелов. Драму обнаружила соседка по лестничной площадке, вдова Бельвез, менее получаса назад… она зачем-то зашла к Ардекурам… Ландозель, наложите печати. Дорогой коллега, сожалею, что дело столь банально. Ведь так, господин комиссар?
Я едва вышел из состояния прострации и рассеянно ответил:
– Да, да… конечно, коллега… конечно…
Комиссар Претэн как-то странно посмотрел на меня. Должно быть он пытался понять, что со мной происходит, но не решался задать мне вопрос, который так и вертелся у него на языке. И правильно делал: все равно, я бы ему не ответил. Мне не хотелось ставить его в известность о том, что в убитой я опознал красивую и немного увядшую блондинку, которую я подвозил из Анноне в Сент-Этьен.
* * *
Я снова шел по улице Руайе, такой тихой в этот час. Случившееся стояло у меня перед глазами. Эта несчастная женщина, которая так беспокоилась о своей подруге Изабель, принимавшей какие-то важные решения… Сейчас я упрекал себя за то, что не прислушался к ее рассказу. Внезапно я вспомнил, что она говорила о какой-то срочной встрече, когда просила остановиться на Бельвю. Стала ли эта встреча причиной ее смерти? И если покойная просто так встречалась с кем-то на Бельвю, то к кому она ездила в Анноне? К Изабель?
Я как раз проходил по лестнице, поднимавшейся к Крэ-де-Рош, когда мне на ум пришла одна странная деталь, которой на месте преступления я не придал особого значения. Ведь, если придерживаться версии комиссара, муж выстрелил в жену, когда она входила. Почему же он сам был одет, словно собирался уходить? Я вновь увидел на столе его фетровую шляпу с загнутыми полями. Женщина была в шляпе и перчатках, и это выглядело совершенно естественно. Но редко кто одевает шляпу, чтобы застрелиться.
Я повернул назад. Подсознательно мне казалось, что я не имел права просто так бросить эту женщину, которая, конечно, лгала мне, но которая мне все же доверилась. Это, как казалось, к чему-то обязывало.
Мне предстояло действовать неофициально, но я успокаивал совесть офицера тем, что был кем-то вроде друга погибшей.
Дом, в котором произошла драма, казалось, совершенно уснул, и я не сразу нашел кнопку включения реле света. Напротив двери Ардекуров,– а именно так звали несчастных,– я прочел надпись на медной табличке: "Вдова А.Бельвез" и как можно тише постучал. Очевидно, взвинченная происшедшим мадам Бельвез не спала, так как сразу же открыла дверь, представ предо мной в халате цвета сливы.
– В чем дело?
– Полиция…
– А…!
Она заметно обрадовалась моему визиту.
– Проходите…
Я вошел за ней в небольшую приемную. Вдова Бельвез, маленькая полная женщина с круглыми щеками, несмотря на свои шестьдесят лет, казалось, сохранила привычки маленькой девочки.
– Комиссар Лавердин.
– Господин комиссар, я ведь уже рассказала все то немногое, что об этом знаю…!
Казалось, что она сожалеет о том, что так поступила. Я принял меры предосторожности.
– Мадам, я здесь не по службе. Просто случай свел меня с мадам Ардекур несколько часов тому назад, и, признаюсь, ее внезапная смерть меня поразила…
– О, господин комиссар, меня тоже!
– Вы давно знаете Ардекуров?
– Еще бы! Лет десять, по крайней мере…
– Не могли бы вы рассказать мне немного о них?
– Ничего особенного и не скажешь… Господина Анри в городе очень уважали. Клиенты были верны конторе Ардекуров из поколения в поколение.
– Клиенты?
– У него была контора по купле-продаже недвижимости. Но знаете, он вовсе не из тех, кто любит пускать пыль в глаза. Ардекур занимался делами среднего оборота, солидными и честными.
– Вам не приходилось слышать о его финансовых затруднениях?
– Конечно никогда не знаешь, что у кого в карманах. Но, честно говоря, нет. Наоборот, Ардекуры были весьма обеспеченными. Вряд ли они смогли бы так содержать свою дочь, будь у них затруднения с деньгами,– многозначительно сказала она.
– У них есть дочь?
– Да, Мишель – красивая высокая девушка, двадцати четырех – двадцати шести лет. Она не захотела продолжать дело отца, и учится на фармацевта в Лионе. Для нее, бедняжки, это будет тяжелый удар.
– А мадам Ардекур?
– Она жила только добрыми делами. Не было души чище, чем у нее. Как только она узнавала о каком-нибудь несчастном в нашем квартале, сразу же спешила ему на помощь.
Я начал сомневаться в том, что вдова Бельвез знала Ардекуров настолько хорошо, как это себе воображала.
– При встрече мадам Ардекур показалась мне очень жизнелюбивой и элегантной, не правда ли?
Моя собеседница по-заговорщицки усмехнулась.
– Действительно, мадам Элен много занималась собой. Она хотела быть достойной мужа. Разве можно ее в этом упрекнуть?
– Конечно, нет! Интересно, как бы вы объяснили это двойное самоубийство, или, вернее, убийство с последующим самоубийством?
Она развела руки в стороны, выражая непонимание.
– Я не могу в это поверить! Господин Ардекур обожал свою жену. О, я знаю, что мужчины иногда любят ломать комедию. Но никогда, вы слышите, никогда бы мне не пришло в голову, что он смог бы убить свою жену! Никогда! Это невозможно.
– Однако…
– Есть одна деталь, которую я не могу понять. Если бы они ссорились, то я, живя по-соседству, это обязательно бы услышала? Так вот, они никогда не ссорились, и я никогда не слышала, чтобы они разговаривали на высоких тонах! Как же можно говорить, что он стрелял в свою жену, а после застрелился сам? Я вам еще раз повторяю: это невозможно! Подумайте! Люди, которые ходили в церковь каждое воскресенье, а при случае, и в будние дни! Этого решительно не может быть!
Я мягко возразил.
– Тем не менее, мадам Бельвез, они оба мертвы?
– Черт возьми, конечно они мертвы. Но как они умерли,– вот что непонятно, если вам интересно мое мнение.
Увы, это было и моим мнением.
– В этот вечер не было ли хоть какого-нибудь намека на драму у ваших соседей?
– Нет, конечно. Я уже рассказывала другому комиссару, что смотрела фильм по телевизору. Вестерн. Там стреляли на каждом шагу. Может быть, я даже и слышала выстрелы у Ардекуров, но не придала этому значения. Кроме того, я должна вам сказать, господин комиссар, что когда я сижу в своем кресле, то иногда, так сказать, отсутствую… и немного теряю нить… Вы понимаете? Это не сон, нет… ну как вам объяснить? Короче, я отсутствую! И после мне иногда бывает сложно включиться в события…
– Почему вы зашли к Ардекурам так поздно, мадам Бельвез?
– Потому, что я ела паштет.
– …?!
– Паштет, господин комиссар, я его перевариваю с трудом, но очень люблю, ну и иду иногда на риск… Когда вестерн закончился, и я собралась было спать, то почувствовала боль в желудке. Обычно, я принимаю мелисовые капли с сахаром,– это приносит мне облегчение. Но в этот вечер я обнаружила, что их не осталось. Ардекуры были хорошими соседями, они всегда помогали мне. Кроме того, у них повсюду горел свет,– и я подумала, что не помешаю. Я позвонила. Мне не ответили. Тогда я постучала в дверь. Мне опять не ответили. Все это показалось странным, и я решила повернуть ручку. Дверь открылась сама. Я вошла. В первой комнате – никого. Тогда я решилась пройти в кабинет. Еще раз постучала, и поскольку мне опять не ответили, открыла дверь. Какой же ужас я увидела! Хорошо еще, что у меня неплохое здоровье, господин комиссар, иначе вы нашли бы еще один труп! Сколько крови! Естественно,– о лекарстве я больше не думала, и от паштета не осталось и воспоминаний! Я выбежала оттуда, как сумасшедшая, начала кричать и звать на помощь.
– Почему вы были уверены, что Ардекуры мертвы?
– Я это сразу почувствовала, господин комиссар. А полицию вызвал господин Гранше, служащий мерии. У него есть телефон. О, если бы не мои лекарства, никто бы ничего не знал, и завтра утром господин Жан увидел бы всю эту картину. Каким бы это было для него ударом! Ведь он очень чувствителен, и, говорят, у него слабое сердце.
– Кто это, господин Жан?
– Служащий господина Ардекура,– Жан Понсе. Старый холостяк, всю жизнь проработавший здесь.
– Он ладил с господином Ардекуром?
– О, господин комиссар! Он был частью их обстановки, вы понимаете меня? К господину Жану все так привыкли, что никто даже не обращал на него внимания. Он был тенью господина Анри. Клиенты не делали различия между ним и патроном.
– Каковы были его отношения с мадам Ардекур?
– Он особо не интересуется женщинами. Мадам Элен была его хозяйкой. Что с ним, беднягой, теперь будет? Он ведь не накопил миллионов.
– Мадам Бельвез, где живет этот господин Понсе?
– Мне, кажется, в 147 доме по улице Тавернье.
– Где находится эта улица?
– Вы должны спуститься по улице Вечности в направлении площади Панлеве, повернуть налево по улице Репо, и тогда вы выйдете точно на улицу Тавернье.
* * *
Разговор со вдовой наводил меня на мысль, что в драме Ардекуров не было убийства с последующим самоубийством. Нужно признать, что с самого начала я думал о чем угодно, только не о самоубийстве. Почему так, а не иначе, я и сам не смог бы ответить. Смутное предположение о том, что Элен Ардекур рассчитывала на меня, чтобы объяснить другим, как она умерла, не покидало меня. Из этой мысли логически вытекала и следующая: она рассчитывала на меня, чтобы отомстить. Мои размышления привели к тому, что, несмотря на позднее время, я решил разбудить Жана Понсе.
Жилище Жана Понсе, которое я нашел, следуя указаниям мадам Бельвез, представляло собой маленький домик, поддерживаемый стенами двух больших зданий. На первом этаже находился гараж с мастерской. Второй этаж, придавленный косой крышей, казался намного больше первого. Жилище Понсе идеально подходило старому холостяку, портрет которого набросала мне вдова. Оно должно было очень нравиться человеку, желавшему жить незаметно. Похоже, Понсе был единственным жильцом этой хибары, которая безусловно вскоре должна была пойти на слом, и поэтому я, отбросив все понятия о приличиях, постучал в дверь. Я был вынужден сделать это еще несколько раз, прежде чем услышал в ночной тишине дома стук шлепанцев по полу. За дверью послышалось астматическое дыхание, затем недовольный голос спросил:
– Кто там?
– Полиция.
– Полиция!?
Вслед за этим восклицанием донеслось неразборчивое ворчание. Наконец, Понсе решился отпереть. Взгляд, которым он удостоил меня сквозь очки, был отнюдь не самым располагающим.
– Что нужно от меня полиции?
– Вы – Жан Понсе, служащий господина Ардекура?
– Да, ну и что?
– Я хотел бы с вами переговорить.
– В такое время?
– Именно.
Он почесал бока и после паузы проговорил:
– Хорошо, проходите…
Понсе проводил меня в кабинет. Эта претенциозно названная комнатушка была маленькой и загроможденной неописуемой рухлядью. Я сел в кресло, давно потерявшее свою упругость.
– Итак, я вас слушаю.
– Вы знаете, что произошло сегодня вечером?
– Где произошло?
– У Ардекуров, ваших хозяев?
Его лицо изменилось, и тон стал более озабоченным:
– У Ардекуров?
– Я только что от мадам Бельвез, которая, собственно, и посвятила меня в то, что вы – правая рука господина Ардекура.
Он проворчал:
– И когда она перестанет соваться в дела других!?
– Во всяком случае, именно благодаря ей я пришел вас предупредить.
– О чем предупредить?
– О смерти господина Ардекура.
– О смер… Это правда?
– Да. Он умер этим вечером, примерно в 9-10 часов.
– Не может быть!
Жан Понсе совсем потерял самообладание. Упав на стул, он представлял собой картину полного паралича.
– Я не понимаю… не понимаю… Когда я уходил, он был полностью здоров… Вообще, у него было прекрасное здоровье… Он никогда на него не жаловался…
Вдруг он забеспокоился:
– Но почему приходит комиссар полиции…
– Потому, что господин Ардекур покончил с собой.
– Что?
– Он выстрелил себе в голову из пистолета. Мы нашли это оружие. Им оказался русский пистолет Токарева.
– Но это невозможно!
– Вы знали, что у него был пистолет?
– Конечно… Память со времен Сопротивления… Извините, я что-нибудь выпью, иначе упаду…
Он с трудом поднялся, подошел к некогда окрашенному шкафу, достал оттуда бутылку и быстро поднес ее ко рту.
– Простите меня, хорошо? Ну вот, уже лучше… но до меня не доходит… господин Анри… Мне нужно туда пойти, ведь мадам, должно быть, не находит себе места…?
– Она тоже мертва. Прежде, чем покончить с собой, господин Ардекур застрелил свою жену двумя выстрелами в грудь из пистолета.
– Нет, это же невозможно! Вы сошли с ума! Вы все сошли с ума!
С трудом взяв себя в руки, он извинился и спросил:
– Итак, они оба мертвы?
– Оба.
Вдруг случилось непредвиденное: Жан Понсе расплакался. Он плакал настоящими слезами, теми, которые невозможно подделать. Всхлипывая, он шептал:
– Господин Анри… Мадам Элен… И бедная Мишель… и я… Куда мне теперь идти… Бедный господин Анри… они оба…
Я поднялся и слегка хлопнул его по плечу:
– Ну же, старина, возьмите себя в руки – будьте мужчиной.
Он нервно ударил себя по лбу:
– Это непостижимо! Вы слышите? Это непостижимо! Я знаю, что вы говорите мне правду, но не могу в это поверить! Я не могу в это поверить потому, что это не-ве-ро-ят-но! Господин Анри обожал свою жену. Вы слышите? Он ее обожал! А вы мне говорите, что он ее убил? Почему он это сделал?
– Я хотел спросить об этом вас.
– У меня?
– Вы знаете Ардекуров лучше всех и дольше всех.
– Правда… Я работаю с господином Анри уже двадцать два года…
– Понсе, вы убеждали меня, что господин Ардекур обожал жену. Но любила ли она своего мужа?
– Трудно сказать, ведь я ничего не смыслю в женщинах. Если бы я их понимал, то давно уже бы был женат.
– Но вы же сказали, что двадцать два года знали Элен Ардекур?
– Не двадцать два, а только пятнадцать.
– Вот как… в таком случае, ее дочь Мишель…
– Она от первого брака господина Анри. Когда он женился во второй раз, Мишель было уже около десяти лет.
– Она ладила с мачехой?
– Вполне.
– Значит, Ардекуры жили хорошо?
– Если вы хотите знать ссорились ли они, я вам отвечу отрицательно. У них царило полное согласие. Мадам Элен всегда помогала своему мужу. А он, со своей стороны, ее баловал.
– Мадам Ардекур всегда была рядом с ним?
– Всегда, кроме вторников, когда она ездила в Анноне.
– Зачем она туда ездила?
– В Анноне находится монастырь Сент-Кристин. Это нечто вроде дома для престарелых. Мадам очень любила ухаживать за несчастными, посвящая им свои заботы.
– Мишель Ардекур часто навещала родителей?