- Если все знают, значит, это ты распустила язык. Неужели так трудно держать рот на замке?
Она покраснела, глаза так и полыхнули гневом и ненавистью.
- Ты, ты… жалкий шут! Ничтожество, жалкий несчастный пьяница! Ты знаешь об этом?
- Не согласен.
- Сколько ты выпил?
- Явно недостаточно.
- Тебе нужна помощь, Мак. Серьезная помощь.
- Полагаешь, я могу получить эту самую помощь от доктора Хуаниты?
Тут она вскочила и бросилась к двери.
- Не собираюсь ссориться с тобой в больнице!
- Конечно, нет. Куда как лучше делать это дома, на глазах у девочек.
Лайза распахнула дверь, обернулась и сказала:
- Завтра в пять. И чтобы был как штык.
- Я еще подумаю.
- И чтобы сегодня вечером не смел являться домой!
Она с грохотом захлопнула дверь, и Мак услышал удалявшийся по коридору стук ее каблучков.
Первым клиентом по делу о бракованных бензопилах, которого решил навестить Мак, был опытный пожилой лесоруб по имени Оделл Гроув. Пять лет назад девятнадцатилетнему сыну мистера Гроува вдруг срочно понадобилось развестись, и он обратился в контору Мака. Представляя интересы юнца, тоже лесоруба по профессии, Мак узнал о проблемах Оделла с пресловутой бензопилой, которая оказалась опаснее остальных. Во время выполнения обычной операции цепь вдруг лопнула, подвела предохранительная скоба, и Оделл потерял левый глаз. С тех пор он носил на нем черную заплатку, только по ней Мак и узнал старого и давно забытого своего клиента, когда вошел в придорожное кафе на окраине небольшого городка Карравей. Было начало девятого, первое утро Мака после выписки из больницы. Переночевал он в конторе, а в дом пробрался после того, как девочки ушли в школу, - взять кое-что из одежды. Для установления контактов с местным населением он надел сапоги и камуфляжный костюм, в котором изредка ходил охотиться на оленей. Свежую рану на лбу прикрывала низко надвинутая зеленая вязаная шапочка, но все синяки замаскировать не удалось. Мак принял несколько болеутоляющих таблеток, запив глотком спиртного. Это должно было придать храбрости в предстоящих малоприятных переговорах. Выбора у него не было.
Оделл с черной нашлепкой на глазу ел блины и громко говорил с кем-то сидевшим в трех столиках от него и на Мака не обратил ни малейшего внимания. Согласно записям в деле, они встречались в этом же кафе четыре года десять месяцев назад, и тогда Мак первым информировал Оделла, что тот имеет все шансы выиграть дело против производителя бензопилы. Дело надежное, стопроцентное. Последний разговор состоялся около двух лет назад, когда Оделл позвонил Маку в контору и стал задавать нелицеприятные вопросы о том, как продвигается его стопроцентно выигрышное дело. После этого от дела и стало нести тухлятиной.
Мак пил кофе за стойкой бара, краешком глаза посматривал в газету и ждал, когда народ потянется на работу. И вот наконец Оделл и два его товарища закончили завтракать и двинулись к кассе. Мак оставил доллар чаевых за кофе, а потом вышел на улицу вслед за работягами. Они направились к лесовозу, Мак нервно сглотнул и окликнул:
- Оделл! - Все трое дружно остановились, и Мак изобразил дружелюбную улыбку: - Оделл, это я, Мак Стэффорд. Вел дело о разводе вашего сына.
- Адвокат, что ли? - удивленно спросил Оделл, оглядывая ботинки, охотничий костюм и вязаную шапочку, низко надвинутую на лоб.
- Да, из Клэнтона. Минутка есть?
- Чего?..
- Всего минута. Надо обсудить одно дельце.
Оделл покосился на приятелей - все трое пожали плечами.
- Ладно, подождем тебя в машине, - сказал один из них.
Подобно всем, кто большую часть времени проводит в лесах и занимается тяжелым физическим трудом, Оделл был кряжист и широкоплеч, руки мускулистые, тяжелые, ладони корявые и морщинистые. Взглядом единственного здорового глаза он умудрился передать все презрение, которое испытывал к собеседнику.
- Ну, в чем дело? - рявкнул он и сплюнул на землю. Из угла рта торчала зубочистка. На левой щеке длинный шрам - тоже привет от "Тинзо". Несчастный случай стоил ему глаза, а выплата от работодателя составила чуть больше средней месячной зарплаты.
- Я закругляюсь с практикой, - сказал Мак.
- И что, черт побери, это означает?
- Это означает, что я закрываю контору. Вот и подумал: может, удастся выделить вам толику денег, в качестве компенсации.
- Слыхали мы уже эту песню.
- Нет, вы меня не поняли. Я предлагаю сделку. Через две недели я смогу выплатить вам двадцать пять тысяч долларов наличными, но только при условии полной конфиденциальности. Чтобы ни одна живая душа об этом не знала. Молчок, как в могиле.
Для человека, который и пяти тысяч баксов никогда не видел, перспектива казалась радужной. Оделл осмотрелся по сторонам убедиться, что их никто не слышит, и продолжил энергично жевать зубочистку, словно это помогало ему думать.
- Что-то тут не так… - пробормотал он, и нашлепка на глазу задергалась.
- Все очень просто, Оделл. И нам надо достичь договоренности как можно быстрее, поскольку компанию - производителя пил покупает другая компания. Такое все время происходит. Они хотели бы освободиться от всех старых долгов, претензий и так далее.
- И все это легально? - с подозрением спросил Оделл, явно не доверяя адвокату.
- Ну конечно. Ответчики готовы выплатить деньги, но лишь при условии полной конфиденциальности. Плюс к тому подумай о проблемах, с которыми столкнешься, если твои близкие узнают, сколько денег у тебя появилось.
Оделл смотрел вперед - на лесовоз, в кабине которого сидели его приятели. Потом подумал о жене и матери, о сыне, сидевшем в тюрьме за наркотики, о другом сыне, безработном. Получалось, что множество людей будут просто счастливы помочь ему потратить эти деньги. Мак понял, о чем он думает, и добавил:
- Наличными, без налогов, Оделл. Из моего кармана прямиком в ваш, и никто ничего не узнает. Даже федеральная налоговая служба.
- А есть шанс получить больше? - спросил Оделл.
Мак нахмурился, скроил недовольную мину.
- Ни цента, Оделл. Ни полцента. Или двадцать пять тысяч - или ничего. Причем надо действовать быстро. Могу передать вам всю сумму до конца месяца.
- Что я должен сделать?
- Встречаемся здесь же, в пятницу, на следующей неделе, в восемь утра. Мне нужна всего одна подпись, чтобы получить эти деньги.
- Сколько сам на этом поимеешь?
- Это не важно. Так берешь деньги или нет?
- Не бог весть какая сумма за потерю глаза.
- Ты прав, однако это все, что ты можешь получить. Так да или нет?
Оделл снова сплюнул, передвинул зубочистку в другой уголок рта и наконец выдавил:
- Согласен.
- Вот и прекрасно. Значит, здесь, в следующую пятницу, ровно в восемь. И приходи один.
Во время самой первой их встречи Оделл сказал, что знаком с еще одним лесорубом, потерявшим руку при работе с той же моделью бензопилы "Тинзо". Именно этот факт, наличие второго пострадавшего, и вдохновил тогда Мака - он принялся мечтать о громком деле, где пострадавшими могли выступить несколько дюжин, а то и сотен человек, получивших увечья. Было это несколько лет назад - тогда казалось, он уже чувствует запах денег.
Выяснилось, что пострадавший номер два обитает в округе Полк, в какой-то дыре, затерянной в сосновом лесу. Звали его Джеррол Бейкер, возраст тридцать один год, бывший лесоруб, которому из-за потери руки пришлось сменить профессию. И вот он с двоюродным братом оборудовал в двойном трейлере лабораторию по производству метамфетамина, и химик Джеррол зарабатывал куда как больше, нежели Джеррол-лесоруб. Однако новая работа оказалась не менее опасной - Джеррол едва спасся от ужасной смерти, когда в лаборатории произошел взрыв и в огне погибло все: оборудование, материалы, инвентарь, трейлер и двоюродный брат. Джеррола осудили, отправили в тюрьму, и уже оттуда он прислал несколько писем своему адвокату в надежде, что тот выиграет стопроцентное дело против "Тинзо". Письма остались без ответа. Через несколько месяцев ему определили условно-досрочное, он вышел из тюрьмы и, если верить слухам, вернулся в родные места. Мак не виделся с ним года два, если не больше.
Поговорить с ним теперь будет сложно, а может, и вообще невозможно. Дом матери Джеррола пустовал. Сосед из дома напротив твердил, что не знает и знать ничего не желает, до тех пор пока Мак не сказал, что задолжал Джерролу триста долларов и хочет передать чек. Весьма вероятно, что Джеррол задолжал всем соседям матери, а потому сразу всплыло несколько интересных деталей. Мак ничуть не походил ни на торговца наркотиками, ни на адвоката или копа. А потому сосед указал на дорогу и холм за ней, и Мак последовал его указаниям. Углубляясь все дальше в сосновый лес округа Полк, он придумывал, как лучше сообщить столь непростому клиенту о деньгах. Было уже почти двенадцать, когда гравийная дорожка кончилась. Перед Маком одиноко высился передвижной дом на бетонных блоках, густо увитый плющом. Мак, ощупывая в кармане пистолет 38-го калибра, осторожно приблизился к трейлеру. Медленно отворилась дверь, криво повисла на петлях.
Джеррол шагнул на шаткое крыльцо из дощечек и с недовольным видом уставился на Мака - тот так и застыл футах в двадцати от него. Джеррол был без рубашки, но с боевой раскраской - плечи и грудь в разноцветных узорах тюремной татуировки. Глаза темные, глубоко посаженные, как у привидения. Волосы длинные, грязные, сам худющий - видно, сказывалось воздействие "дури". Левую руку он потерял из-за "Тинзо", но в правой был зажат обрез. Он кивнул, но продолжал молчать.
- Я Мак Стэффорд, адвокат из Клэнтона. А вы, как я понимаю, Джеррол Бейкер, верно?
Мак ожидал, что парень тут же начнет палить в него, однако тот не шелохнулся. И на лице его, как ни странно, вдруг появилась беззубая улыбка, еще более пугающая, чем обрез.
- Так и есть, - проворчал он в ответ.
Они проговорили минут десять, беседа прошла на удивление спокойно, учитывая настоящее и прошлое клиента. Стоило Джерролу понять, что он получит двадцать пять тысяч долларов наличными и что никто об этом не узнает, как он мгновенно превратился в веселого мальчишку и даже пригласил Мака зайти. Тот вежливо отказался.
Ко времени, когда все расселись в кожаных креслах, доктор Хуанита, расположившаяся за столом, объяснила, по какому случаю она здесь, и притворилась, что готова выслушать мнение всех и каждого. Мак едва не спросил, сколько раз ей жаловались девочки, однако сдержался - его стратегией было избегать конфликтов любым способом.
После нескольких комментариев, призванных успокоить мужа и жену, установить доверительную и теплую обстановку, доктор Хуанита попросила обе стороны высказаться. Лайза, что неудивительно, вызвалась говорить первой. Она трещала минут пятнадцать - о том, как несчастна, о пустоте и отчаянии в сердце - и не пожалела слов, описывая, как невнимателен к ней муж, насколько неамбициозен и пристрастен к алкоголю, особенно в последнее время.
На лбу у Мака красовался огромный черно-синий синяк, широкая белая повязка мало что скрывала, а потому он действительно походил на заядлого алкоголика. Он прикусил язык и слушал, изо всех сил притворяясь подавленным и пристыженным. И когда настал его черед, выразил озабоченность теми же проблемами, однако бомбы метать не стал. Большая часть проблем создана им, и он готов признать свою вину.
Когда он закончил, доктор Хуанита развела супругов по разным комнатам. Лайза отправилась в приемную листать журналы и набираться новых сил для атаки. Мак остался с доктором наедине. Первый раз, когда пришлось проходить это испытание, он страшно нервничал. Теперь же привык, и ему было все равно. Никакие слова не помогут спасти брак, так к чему вообще вся эта болтовня?
- У меня создалось ощущение, что вы хотите развода, - осторожно начала доктор Хуанита, а сама так и сверлила взглядом Мака.
- Я хочу, потому что Лайза этого хочет. Хочет лучшей жизни, новый большой дом, успешного мужа. Я слишком мал и ничтожен для нее.
- Вы с Лайзой когда-нибудь смеялись вместе?
- Ну, разве когда смотрели что-то смешное по телевизору. Я смеюсь, она смеется, девочки тоже хохочут.
- Ну а в плане секса?
- Видите ли, нам обоим по сорок два, и в среднем мы занимается этим раз в месяц, что прискорбно, поскольку сам процесс длится максимум минут пять. Ни страсти, ни романтики, просто удовлетворение чисто физиологических потребностей. Тихо, методично, точно надо отметиться - и все. У меня такое впечатление, что она может обойтись и без этого.
Доктор Хуанита вела какие-то записи - в точности так же поступал и Мак при работе с клиентом, когда тот упорно молчал, а хоть что-то записать было надо.
- Вы много пьете? - спросила она.
- Меньше, чем утверждает Лайза. Она из семьи, в которой совсем не пьют, так что три бокала пива вечером кажутся ей чем-то из ряда вон выходящим.
- Но ведь вы действительно пьете слишком много.
- В тот вечеря возвращался домой, весь день шел снег, вот я и поскользнулся на льду, расшиб голову. А теперь весь Клэнтон только и гудит о том, как я нажрался, притащился домой пьяным в дым, упал, разбил голову и от этого окончательно съехал с катушек. Она вербует себе союзников, неужели не понимаете, доктор? Всем говорит, какой я мерзавец, хочет, чтобы окружающие приняли ее сторону, когда дело дойдет до бракоразводного процесса. План битвы уже существует. Развод неизбежен.
- Так вы сдаетесь?
- Да, сдаюсь. Полностью и бесповоротно.
Это воскресенье, второе воскресенье месяца, - день, который Мак ненавидел особенно сильно. Ибо согласно давно заведенной традиции каждое второе воскресенье каждого месяца после совместного похода на церковную службу семья Баннинг непременно собиралась в родительском доме на ленч. Не принимались никакие отказы, ни под каким предлогом, ну разве что кого-то из родных не было в этот момент в городе. И даже в этом случае отсутствие воспринималось крайне отрицательно, а его причина порождала слухи и сплетни за столом - разумеется, в отсутствие детей.
Мак с шишкой и синяком на лбу, обретшим еще более радужную расцветку, не мог противиться искушению сказать этим субъектам последнее громкое "прощай". В церковь он не пошел, с утра решил не принимать душ и не бриться, натянул старые потертые джинсы и грязный свитер и для пущего эффекта снял широкую повязку со лба. Пусть все Баннинги забудут о еде, когда увидят эти безобразные швы. Мак явился с опозданием всего на несколько минут, однако сумел омрачить радостную суету и обмен любезностями при встрече родных. Лайза игнорировала его полностью - впрочем, она делала это почти всегда. Девочки шушукались на застекленной террасе с кузинами - последние, разумеется, слышали о скандале и хотели узнать подробности.
И вот, уже усаживаясь за стол, Лайза протиснулась мимо него и прошипела:
- Почему бы тебе не уйти прямо сейчас?
На что Мак весело ответил:
- Да потому, что я просто умираю с голоду, а подгоревших пирогов не пробовал вот уже месяц.
Все присутствующие, их было шестнадцать, вслед за отцом Лайзы, в белой рубашке и галстуке, вознесли благодарственную молитву Всевышнему и сразу принялись за еду. Трапеза началась. Как всегда, прошло секунд тридцать, и отец Лайзы принялся обсуждать цены на цемент. Женщины же занялись сплетнями. Двое племянников Мака, сидевших напротив, глаз не сводили с его шрамов и не могли есть. И вот наконец нетерпение бабушки, матери Лайзы, достигло предела, и она не сдержалась. На фоне общей приглушенной болтовни голос ее прозвучал громко и мощно:
- Бедняжка Мак. Голова твоя выглядит просто ужасно! Наверное, было очень больно?
Мак ожидал подобного выпада и тут же выпалил в ответ:
- Вообще ничего не чувствую. Сижу на таблетках. Они замечательные.
- А что, собственно, случилось? - Этот вопрос поступил от шурина, врача.
Единственный из всех сидевших за столом он имел доступ к больничной карточке Мака. Вне всякого сомнения, шурин зазубрил все данные оттуда, перемолвился словом-другим с терапевтом, медсестрами и санитарами и знал о состоянии Мака больше, чем он сам. Поскольку в планы Мака входило раз и навсегда покончить с юридической практикой, он теперь жалел лишь о том, что в свое время не прищучил шурина, не подал на него в суд за преступную небрежность при лечении пациентов. Ну ничего, кто-нибудь непременно подаст.
- Да я напился, - с гордостью ответил Мак. - Домой пришел поздно, поскользнулся на льду, упал и расшиб голову.
Спины Баннингов мгновенно выпрямились. Все обратились в слух.
А Мак меж тем продолжал:
- Только не говорите мне, ребята, будто не слышали об этом в мельчайших подробностях. Лайза свидетель. Она всем успела рассказать.
- Мак, прошу тебя. - Лайза уронила вилку.
"Ребята" так и замерли, все до одного. Лишь Мак с непринужденным видом отпилил кусок резинового цыпленка, сунул в рот и стал энергично жевать.
- Просишь? О чем это? - пробормотал он с набитым ртом. - Ведь ты сделала все, чтоб каждый, кто сидит за этим столом, узнал именно твою версию случившегося. - Он продолжал жевать, говорить и тыкать вилкой в сторону своей супруги, расположившейся на противоположном конце стола рядом с отцом. - Ну и еще ты, наверное, рассказала им о нашем визите к психоаналитику, консультанту по разводам, да?
- О Боже! - так и ахнула Лайза.
- И о том, что я ночевал в конторе. Ведь все теперь знают об этом? - добавил Мак. - "Не смей больше приходить домой, потому как еще раз можешь поскользнуться, упасть и все такое прочее. Или же в пьяном виде избить девочек. Как знать?" Верно, Лайза?
- Довольно, Мак, - властным голосом приказал отец.
- Да, сэр, слушаюсь, сэр. Черт, цыпленок практически сырой. Кто его готовил?
Тут вмешалась теща. Спина прямая как палка. Бровь дугой.
- Я готовила, Мак. Еще претензии к еде будут?
- Да целые тонны претензий! Впрочем, черт с ней, с едой.
- Выбирай выражения, Мак, - сказал отец.
- Теперь вы понимаете, что я имела в виду, - поспешила воспользоваться моментом Лайза. - Он совершенно опустился.
Все мрачно закивали. Хелен, младшая дочь, тихо заплакала.
- Тебе нравится это повторять, верно?! - завопил Мак со своего конца стола. - То же самое ты говорила консультанту. Ты всем и каждому твердишь именно это. "Мак разбил свою чертову башку и потерял остатки разума". Вот дерьмо!
- Я не намерен терпеть подобные выражения за столом, - строго произнес отец. - Прошу тебя уйти.
- Пардон. Буду просто счастлив уйти. - Мак поднялся и резко отодвинул стул. - И еще. Думаю, вы будете рады узнать, что я больше никогда не вернусь. То-то будет праздник для всего семейства!
За столом сгустилось молчание. Мак вышел из комнаты. Последнее, что он слышал, - это голос Лайзы:
- Мне жутко неудобно…