– Вы бы знали, какая морока отправлять покойника из такой глухомани… Никому нет дела. У всех какие-нибудь закавыки. То мастер запил, то бумажку надо подписать, а человек в отпуске, то…– Он махнул рукой.– При жизни мучаемся и после смерти… Не хотел я при Марине обо всем этом,– как бы объяснил Гай Ольге Арчиловне, почему вынужден мчаться в райцентр, когда по-людски должен был бы, просто имел право провести последний день с дочерью.– Ну, как вам Марина? – спросил он.
– Интересная девочка. И не простая. Свои мысли, рассуждения… А не боитесь отпускать ее одну в Москву?
– Сердце болит, конечно,– признался Федор Лукич.– Но ведь ей так хочется именно в институт кинематографии! А ее желание для меня закон. Хотя, с другой стороны, не могу себе представить, что буду делать, если она поступит. Уже сейчас тоскую и ловлю себя на мысли: а может, не поступит? Вернется и опять будет рядом…– Он посмотрел на свою спутницу.– Нехорошо так думать, да?
– Что же поделаешь, раз так думается? – улыбнулась Дагурова.– Сердцу не прикажешь.
– А я считаю, что это плохо.– Гай вздохнул.– Получается, говорю Марине одно, а в душе другое. Дети очень чувствительны ко всякой лжи и лицемерию. И что самое опасное – восприимчивы…
Некоторое время они молчали, потом Дагурова спросила Гая о Меженцеве.
– Звонил сегодня. Обещал приехать. В самые ближайшие дни…
– Как же директор не знает, когда явится его заместитель?
Федор Лукич покачал головой.
– Заместитель? Неизвестно, кто у кого… Алексей Варфоломеевич может иного председателя облисполкома заставить крутиться…
Выяснилось, что Меженцев числился заместителем Гая по науке как бы на общественных началах. Крупнейший ученый-биолог, он являлся одним из инициаторов создания заповедника Кедрового, можно сказать, его крестным отцом. С его мнением считаются даже в Москве, а тут он просто непререкаемый авторитет.
– А почему Алексей Варфоломеевич оказался замдиректора? Высокое начальство посчитало, что нужны знания и такой авторитет, как у Меженцева, чтобы принести как можно больше пользы заповеднику.
А трудностей было много, как это бывает с каждым новым делом.
Да и сейчас хватает.
Следователь поинтересовалась, как относится профессор к Осетрову.
– У них дружба. Оба непоседы. Заядлые путешественники,– сказал Гай.– Когда Меженцев узнал о случившемся, очень расспрашивал обо всей этой истории, разнервничался. А я при чем? Как было, то и передал…
"Значит, не в Чижике причина, почему Гай не может уволить Осетрова",– подумала Дагурова, вспоминая разговор с участковым о леснике.
Приехали в Шамаюн. Федор Лукич спросил, куда подвезти следователя. И кажется, удивился, что ей надо в психоневрологическую больницу.
Ксения Павловна Мозговая производила действительно странное впечатление. Высокая, в безупречно белом выглаженном халате. На сухих длинных пальцах ярко-алый маникюр. Из-под высокой накрахмаленной докторской шапочки кокетливо выпущены на морщинистый лоб кудряшки редких волос. Густо покрытое пудрой дряблое лицо, брови шнурочком и тщательно выведенное помадой сердечко губ. Облик довершал желтый в синий горошек бант, лежавший на отворотах халата.
– Все в норме у твоего паренька,– хрипела весело Ксения Павловна.– Ножки, ручки и все остальное. Реакция как у волка. Рефлексы – и Павлов позавидовал бы…
То, что психиатр оказалась на самом деле приветливой, общительной, тоже удивило следователя: после телефонного разговора можно было подумать – брюзга и зануда. Но Мозговая сразу на "ты". Может быть, из-за разницы в возрасте?…
– А то, что он перенес сотрясение мозга в результате мотоциклетной аварии?– спросила Ольга Арчиловна.
– Ничего с ним не будет. Наследственность у него крепкая. Сейчас говорят гены. И потом – натаскан. Как хорошая лайка. На границе служил. Момент существенный… Значит, первое: хорошо ориентируется в пространстве. Второе – легко адаптируется в обстановке со многими неожиданностями. Третье – отличная реакция на эти неожиданности и правильная оценка их… Знаете, какие нужны обстоятельства, чтобы разладить такую машину! Я уж не говорю о том, что у него отменное зрение и слух, мои коллеги проверили…
– А алкоголь?…– подсказала Ольга Арчиловна.– Бессонная ночь перед этим?…
– Он утверждает, что выпил немного. А вообще не пьет.
– Тем более. Значит, непривычен.
Мозговая скрестила руки на груди.
– Тут ты права,– сказала Ксения Павловна, подумав.– Реакция на алкоголь – вещь индивидуальная. Одних угнетает, других возбуждает… А что есть наша психика? Череда возбуждений и торможений… Хочешь, проверим Осетрова основательно? Но для этого надо будет положить в больницу…
Дагурова допускала возможность проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы. Но не теперь.
– Сейчас преждевременно,– сказала она.
– Смотри,– хрипло бросила Мозговая.– Хозяин – барин.
– Ксения Павловна, но в принципе возможно, что Осетров, как вы выразились, неправильно реагировал в тот момент? Вытянутую руку принял за ружье, спокойно идущего человека – за тайком крадущегося? И так далее…
– А ты сама? Не случалось – видишь ветку в окне, а кажется, что-то диковинное, пугающее? Все мы чело-веки… За сорок пять лет практики я такое видывала. Вот скажи, может девочка в тринадцать лет видеть сквозь землю?
– В каком смысле?– Следователь уже привыкла к неожиданностям Мозговой и теперь не ломилась в открытую дверь.
– Даже не видеть… В общем, необъяснимый феномен. Почище, чем Кулешова. Вы, наверное, читали о такой?
– О Кулешовой?– переспросила Дагурова.– Это которая умела читать руками?
– А точнее, обладала так называемым кожным зрением. Помните, ей давали конверт, в котором был запечатан лист бумаги с текстом. Она водила по конверту рукой и читала, что написано на вложенном внутрь листке… Так вот, девочка, о которой я хочу рассказать,– тоже феномен в своем роде.
Ксения Павловна встала из-за стола, вышла на середину кабинета и, указывая на пол обеими руками, начала рассказывать:
– Похоронили ее отца. В гробу. В могилу. Как положено. Проходит день, проходит другой, девочка стала заговариваться. Пристает к взрослым. Твердит, что жив отец, и все тут. Голова у него, говорит, белая-белая! И дышит…
Мозговая замолчала. Ольге Арчиловне стало, честно говоря, не по себе. А Ксения Павловна продолжала:
– Добилась-таки своего. На третий день разрыли могилу. И что же ты думаешь?
– Жив?– подсказала следователь.– Ведь что могло быть невероятнее?
– Совершенно правильно. Но самое главное – действительно седой как лунь… Ну с точки зрения медицины сам по себе случай с мнимой смертью – явление объяснимое. Что-то вроде летаргического сна. И если бы покойника в кавычках осмотрел врач, установил бы, в чем дело. А история произошла в глухомани, родственники поспешили совершить обряд…
– Из местных, что ли?
– Ну да.
– Когда это было?
– Лет двадцать назад… Но какова девочка! Меня этот случай заинтересовал. Встретилась с ней, привезла сюда. Наблюдала… Подготовила доклад на областную конференцию психиатров…
Ксения Павловна вздохнула, села на свое место и ухватилась за мундштук.
– А дальше? – спросила Дагурова. Рассказ ее очень заинтересовал.
– Дальше?– Мозговая хрипло рассмеялась, закашлялась. А потом со странной веселостью произнесла:– Этим докладом заработала себе репутацию ненормальной… Да и ты так считаешь… Предупредили?
– Что вы…– растерялась Дагурова.
– Брось. Ты как вошла, я сразу увидела.– Ксения Павловна лукаво подмигнула следователю: ничего, мол, привыкла к этому. И уже серьезней добавила: – Как ты решилась ко мне обратиться?
– Вы же специалист…
– А мне следователи неохотно поручают проведение судебно-психиатрической экспертизы. А если и поручают, то суды назначают повторную. Кому-нибудь другому… Но диагноз, который ставлю я, всегда совпадает с повторным. И даже выводы московских экспертов ни в чем не расходились с моими,– закончила она с гордостью.
– Ксения Павловна, почему бы вам не опубликовать материалы о той девочке? – спросила Дагурова.– Они сохранились?
– Лежит папочка.– Врач похлопала по маленькому сейфу, стоящему на тумбочке в углу.– Только стара я теперь высовываться. Пока докажешь… Комиссии всякие, консилиумы. Да и не знаю, где эта девочка сейчас… Кучумова ее фамилия. Может, замуж вышла, сменила фамилию… И еще почему не хочется ворошить. Бывает, в детстве вундеркинд, а вырастет – превращается в обыкновенного индивидуума. Как мы с тобой…
– Ну а как вы, психиатр, объясните феноменальные способности Кулешовой или той девочки, Кучумовой? – спросила Дагурова.– Для меня все это мистика. Как хиромантия, астрология, графология…
– Кое-что объяснить можно. Но во многом такие явления пока что остаются загадкой для науки.
– А может быть, просто шарлатанство?
– Нет, далеко не всегда! – воскликнула Ксения Павловна.– Легко сказать: этого нет, потому что не может быть! По-моему, отрицать вещи, до смысла которых наш разум просто еще не дошел, тоже в своем роде невежество… Да, многое еще требует научного осмысления. Организм человека, а главное – его психика – это целый космос, невиданные возможности которого нам еще открывать и открывать. И поражаться.– Ксения Павловна спохватилась: – Ой, заговорила я тебя…
– Ну почему же,– улыбнулась Ольга Арчиловна.– Мнение специалиста всегда интересно… Да, у меня еще один вопрос. Отец Осетрова погиб трагически при задержании браконьера. Как это могло повлиять на Нила? И имеется ли связь с событиями в заповеднике, когда Осетров стрелял в Авдонина?
– Конечно, смерть отца, именно такая смерть, отложила отпечаток на сознание парня. Это, по-моему, скажет даже неспециалист,– чуть усмехнулась Мозговая.– Идея фикс, что ли. Мстить. Но вот о прямой связи…– Ксения Павловна развела руками.– Я бы не взялась утверждать что-либо определенное. Ведь все зависит от индивидуальности. Один более впечатлительный, другой менее… Но на вашем месте в оценке личности Осетрова я бы учитывала сам факт.
Шамаюн был тихим зеленым городком, расположившимся между невысоких пологих сопок, покрытых редким лесом. Сохранилось много деревянных домов, рубленных из крепких лиственничных бревен.
До райотдела милиции рукой подать. И Ольга Арчиловна добралась до него не спеша, за каких-нибудь восемь-десять минут.
Размышляя о разговоре с Мозговой, она все больше приходила к выводу, что Осетров не мог ошибиться там, в распадке, вечером. Вернее, такой парень, как он,– охотник, пограничник, с зорким глазом и верным слухом – вряд ли бы что-то напутал. Выходит, или врал, или все произошло так, как он показал на допросах.
Райотдел внутренних дел находился на первом этаже трехэтажного кирпичного дома. У крыльца следователь столкнулась со старым знакомым – под сенью молодой пихты сидел на земле Рекс и внимательно смотрел на зарешеченные окна. Заметив Дагурову, он вдруг оскалил зубы и зарычал. Что-то грустное шевельнулось в душе Ольги Арчиловны. Она подумала: "Можем ли мы, люди, быть такими преданными и верными? А что будет, когда Нилу дадут срок?…"
Дежурный проводил ее к начальнику райотдела майору Иргынову. В кабинете находилась заплаканная женщина.
– Заходите, заходите, товарищ Дагурова… Присаживайтесь. Я буквально еще минуту…
Ольга Арчиловна села на один из стульев, стоящих вдоль стены.
– Что же мне с тобой делать, Степанова?– обратился к женщине Иргынов. Он был коренаст, смугл, нос приплюснут и широковат в ноздрях, что выдавало в нем аборигена.
– Да на кой ляд они мне, век соболей не носила…– осипшим голосом оправдывалась женщина, кивая на лежавшие перед майором на столе две шкурки.– Вам и Тонька может подтвердить… Хотела только проверить и убедиться… Честное слово, товарищ начальник!…
– Это мы уже слышали!– сурово сказал Иргынов и устало махнул рукой.– Ладно, иди, Степанова… И запиши на бумаге все, как было. Поняла?
– Поняла, товарищ начальник,– обрадованно проговорила женщина, утирая ладонью глаза.
– Но мы еще проверим,– как бы упреждая преждевременную радость, сказал начальник райотдела и попросил дежурного дать ей бумагу и ручку для объяснения.
– Она сказочки рассказывает, а мы слушай,– покачал головой майор, когда они остались со следователем одни.– Иргынов сам умеет такие небылицы рассказывать, что никакой писатель не выдумает.– Он сузил свои и без того узкие глаза и довольно засмеялся.– Уверяет, что за два соболя две бутылки… И в это Иргынов поверит, с трудом, но поверит. Алкоголик родную маму отдаст за бутылку… Клянется, мол, эти два соболя понесла к скорняку убедиться, что действительно это соболь, а потом отнести их к нам… Такое и моя бабушка сочинить бы не могла.– Майор перестал смеяться и бережно взял со стола шкурку, запустил в нее растопыренную руку и медленно, с наслаждением провел против шерсти. Она мягко облегла его пальцы, блеснув серебристой подпушью.
Ольга Арчиловна впервые видела соболиный мех. И ей самой хотелось вот так, как майор, попробовать его на ощупь. Правда, Иргынов это делал с каким-то особым умением, что ли. Как делает, наверное, настоящий охотник. Или человек, с детства окруженный шкурами и мехами.
– Браконьер, наверное, какой-нибудь из тайги принес,– высказал предположение майор.– Пропился и побежал к буфетчице.– Он кивнул на дверь, имея в виду, вероятно, ту женщину, что ушла с дежурным.– А скорняки все предупреждены. Если слева – сразу к нам… Соболь – главное богатство района. А его всякий нехороший человек бьет… Меня на каждом совещании ругают: Иргынов слепой, Иргынов не видит ничего… А как за ними уследишь? Ничего, они еще не знают Иргынова,– сурово пригрозил он кому-то.– Я от нее добьюсь правды!
Спохватившись, что у него сидит следователь, майор запер шкурки в сейф и поинтересовался, как прошел допрос Осетрова.
Хвастать было нечем. Подозреваемый наотрез отказался разговаривать, потому что, как поняла Ольга Арчиловна, его показывали психиатру.
Послонявшись без дела, а главное, не найдя собеседника, Иван Иванович Кабашкин часу в девятом утра решил отправиться по грибы. Он надел сапоги, куртку, намазался противокомариной мазью, сунул в карман перочинный нож – спутник походов за грибами.
"Но во что собирать?" – подумал Кабашкин. Любимое лукошко покоилось в чулане его дома за сотни верст отсюда.
В кухне "академгородка" он нашел новенькое цинковое ведро.
– Сойдет,– сказал медик, зачем-то пробуя его на звук. Ведро загремело, как шайка в бане.– Были бы грибочки.
Кабашкин так бы и ушел один. Но вернулся Веселых. В растрепанных волосах Артема Корнеевича застряли хвоинки, веточки, а в руках он бережно, как хрустальную вазу, держал ровно спиленный плоский чурбачок.
– С трофеем? – приветствовал его медик.
– Кажется, порядок,– степенно ответил эксперт. И показал пальцем на отверстие в дереве. Приятно запахло свежесрубленной елью.– Здесь пуля, которой, видимо, убит Авдонин. Нашли метрах в двадцати от места, где он лежал.
Когда человеку везет, он великодушен. И хотя Артем Корнеевич уже оттопал километров десять-пятнадцать, он без всяких колебаний согласился пойти с Кабашкиным по грибы.
До рощицы, что приметил Иван Иванович, дошли быстро. Темп задавал медик, как бы опасаясь, что кто-нибудь опередит их и обчистит лес от грибов.
Но как только они достигли выбранного места и оказались в белизне берез, Кабашкина словно подменили. Он брел с отрешенностью лунатика, обшаривая землю своими зоркими глазами. И действия его со стороны выглядели странными. То он топтался вокруг какого-нибудь пня, то сосредоточенно обходил со всех сторон с виду неприметное дерево, то лез в ельничек, шурша курткой о неподатливые, разлапистые ветви, то приподнимал палкой ворох прошлогодних листьев.
Веселых старался держаться поближе, но Иван Иванович недовольно заметил:
– Что это вы за мной по пятам… Сторонкой берите. Не потеряемся.
– Боитесь, ваши сорву? – добродушно усмехнулся Артем Корнеевич.
– Фронт пошире возьмем,– смущенно ответил Кабашкин, словно его и впрямь уличили в жадности.
Веселых понял – перед ним фанатик. А у таких свои причуды и правила. Он решил не попадаться на глаза напарнику, изредка перекликаясь с ним коротким "ау", которое по своему усмотрению дробило и размножало лесное эхо.
Но не только чужие, и свои не давались в руки Артему Корнеевичу. Когда они сошлись спустя час, Веселых мог похвастаться лишь десятком хлипких сыроежек, которые совсем раскрошились в целлофановом пакете, прихваченном из "академгородка".
– Небогато,– сказал Иван Иванович.– Я думал, у вас целый воз. Если уж пулю разыскали…
– То техника помогла,– отшутился Веселых.
– А что, может, изобретут когда-нибудь грибоискатель.
– Вам, по-моему, он не нужен.
Кабашкин довольно хмыкнул. Его трофеям можно было позавидовать – больше половины ведра упругих подосиновиков, розовых волнушек, ярко-оранжевых лисичек. И даже сыроежки, собранные Иваном Ивановичем, были крупные, мясистые.
Решили передохнуть. На открытом, проветриваемом месте (чтобы сдувало комаров) нашли небольшой бугорок с пеньком. Кабашкин поставил ведро на пенек, а сам, расстелив под бугорком куртку, уселся па нее, затянувшись сигаретой. Артем Корнеевич примостился рядом и, казалось, задремал.
Иван Иванович почтительно молчал, прислушиваясь к тайге. Стояла та особая тишь, которая была полна звуков и в то же время оставалась тишиной. Шептались кроны деревьев, перекликались птицы, вдалеке слал кому-то телеграфные трели дятел. У Кабашкина невольно слипались веки. Сквозь наплывающую сонливость слышались как будто чьи-то голоса, смех. Стоило открыть глаза, и людские голоса оказывались не чем иным, как прозрачным гомоном леса, который пробуждал в сознании смутные образы.
Кабашкин стряхнул с себя оцепенение и хотел было подняться, но вдруг над ним словно что-то разорвалось. Где-то совсем рядом прогремел выстрел.
Слетело с пенька ведро, рассыпались по траве грибы. Иван Иванович от неожиданности припал к земле, словно ожидая следующего выстрела. Артем Корнеевич вскочил на ноги. Метрах в десяти стояли двое мальчишек. Крепких, загорелых, в одинаковых спортивных костюмчиках и кедах. Одному было лет десять, другой постарше года на два. Он-то и держал в руках карабин.
– Вы что?! – задохнувшись от негодования, выкрикнул Веселых.– Могли же в нас!…
Удивление на ребячьих лицах сменилось испугом. Было видно, что у обоих большое желание задать стрекача.
– Что же это творится, а?– сокрушался Кабашкин, зачем-то поднимая и осматривая пробитое навылет ведро.– Новенькое ведь совсем…– Иван Иванович все не мог прийти в себя. Руки у него дрожали.
– Вот надеру уши! – наступал Артем Корнеевич на пацанов.
Те стояли, боясь пошевелиться.
– А мы… Мы…– пролепетал младший, невольно заходя за спину старшего.
– Вы хоть соображаете, что могли натворить! – покачал головой Кабашкин, оставив наконец ведро в покое.
– Да вот… нашли…– показывая ружье, сказал старший.– Решили попробовать.
– Как это нашли? Где?-сурово спросил Артем Корнеевич, не отрывая взгляда от карабина.
Трехствольный, с оптическим прицелом, он был богато отделан инкрустацией и чеканкой.
– Там,– куда-то неопределенно показал старший.