Во время строительных работ в Керчи в подполе разрушенного дома находят золотую вазу с изображениями из скифского быта и ряд других предметов.
Как они туда попали, из какого кургана их добыли, кто были люди, их спрятавшие, - археологи или злоумышленники? Над решением этих и многих других вопросов, связанных с находкой, работает группа археологов. Разгадывая одну загадку за другой, они находят следы тех, кто добрался до сокровищ, а затем находят и самый курган.
Находки помогают ученым сделать серьезный вклад в историю скифских племен.
Содержание:
-
Часть I - ЗАГАДОЧНЫЙ КЛАД - ГЛАВА ПЕРВАЯ - 1 1
-
ГЛАВА ВТОРАЯ - 1 6
-
ГЛАВА ТРЕТЬЯ - 1 9
-
Часть II - КРИМИНАЛИСТИКА ПОМОГАЕТ АРХЕОЛОГИИ - ГЛАВА ПЕРВАЯ - 1 11
-
ГЛАВА ВТОРАЯ - 1 17
-
ГЛАВА ТРЕТЬЯ - 1 21
-
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ - 1 25
-
ГЛАВА ПЯТАЯ - 1 32
-
Часть III - ТАЙНЫ КУРГАНА - ГЛАВА ПЕРВАЯ - 1 37
-
ГЛАВА ВТОРАЯ - 1 42
-
ОБ АВТОРЕ 45
Часть I
ЗАГАДОЧНЫЙ КЛАД
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Он отвернул кусок мокрого брезента - и передо мной тускло засияло золото.
Древние сокровища. Скифское золото!
Я смотрел на драгоценности и все еще не верил глазам.
Все началось с будничного телефонного звонка.
Телефон затрезвонил громко и требовательно. Я с укоризной посмотрел на него, но он не унимался. Пришлось взять трубку. Я приложил ее к уху и прижал плечом, пытаясь продолжать писать. Но не тут-то было. В трубке так загремел чей-то хриплый прокуренный голос, что я поспешил отнести ее подальше от уха.
- Але! Это музей? Але!! - надрывался голос.
- Да, да, это музей. Зачем так кричать? Что вы хотели?
- Присылайте срочно вашего представителя… Или нет, лучше приезжайте сами. Дело чрезвычайно важное… Мы тут ломали дом в Матвеевке, хибару, понимаешь, форменную… И нашли в подполе целый клад - вазу, сдается, золотую, оленя золотого и бритву, кажись, серебряную. И висюльки тоже вроде золотые, дюже старые. Были спрятаны в чемодане.
- В каком чемодане?
- Ну какой чемодан? Обыкновенный, фибровый. От него, почитай, одни запоры да ручка остались, все к чертям погнило. А висюльки - как новенькие. Мы грязь с них стерли, они прямо засияли. Чистое золото, честное слово! И бритва серебряная.
- Да откуда вы звоните? Кто это говорит?
- Говорит Працюк Андрей. Экскаваторщик я, из шестого СМУ. Мы тут в Матвеевке работаем, расчищаем площадку строителям, сносим старые хибары. И наткнулись на клад. Только приезжайте поскорее, а то мне работать надо…
Прокуренный голос умолк. В трубке что-то шуршало и попискивало. Я положил ее на рычаг и некоторое время недоуменно смотрел на телефонный аппарат. Мог ли я представить в тот момент, какая необычная история начинается этим странным звонком?
Последние четыре года я занимался раскопками на трассе быстро продвигавшегося через степь к жаждущей Керчи Северо-Крымского канала. Нужно было обследовать все древние погребения, чтобы они не пропали для науки в ходе строительства. Работа была, конечно, важная, совершенно необходимая, но, признаться честно, не очень интересная. Мы раскапывали все курганы подряд. Большинство их принадлежали еще к эпохе бронзы и для меня, скифолога, интереса не представляло. Скифских же курганов попадалось пока мало, да к тому же все они, как водится, были разграблены еще в древности. Однако за это время кое-какой материал накопился, и в прошлом году мне удалось наконец защитить кандидатскую. Но при всем том меня тяготило, что жизнь стала как-то уж больно размеренной, спокойной и скучноватой. И все же, когда раздался неожиданный звонок, сердце у меня вовсе не екнуло, как пишут в романах, и не подсказало, что это и есть призыв судьбы.
Ехать мне в Матвеевку решительно не хотелось. День выдался отвратительный, какие здесь бывают нередко в конце зимы. За окном косыми струями полосовал улицу дождь. С моря дул ветер, волоча по крышам бесконечную череду унылых туч. А в чистой комнатке было так тихо, тепло, уютно. На столе разложены книги и бумаги - писанина предстояла еще долгая.
Честно говоря, я не верил в пользу этой поездки. Керченская земля удивительная. Каждая пядь ее овеяна поэзией неустанно летящего времени. Тут новые громадные заводы высятся по соседству с древними курганами, и на склонах полысевшей за века горы Митридат рядом с раскопами археологов, недавними шрамами зияют еще не заросшие траншеи и бойницы дотов. Выкопай яму в огороде и увидишь, что земля похожа на слоеный пирог. И по этим слоям можно проследить чуть не всю историю человечества - от пещерных стоянок первобытных людей до нашего времени. Машинально поднимешь там глиняный черепок и увидишь на нем вдруг древнегреческие буквы. Сколько веков он тут пролежал?
Тавры, скифы, сарматы, греки, римляне, готы, гунны, хазары, славяне, генуэзцы, татары, турки - кто только не побывал здесь! Отсюда понтийский царь Митридат Евпатор угрожал Риму, меряясь полководческим искусством с Юлием Цезарем. Тут плененный греками и проданный в рабство вольнолюбивый скиф Савмак поднял восстание - первое из многих, полыхавших потом на нашей земле. Здесь "в лето 6576 индикта 6" - в 1068 году по нашему счету - "Глеб князь мерил море по льду от Тмутороканя до Корчева", как написано на древнем камне. Камень этот потом несколько веков валялся на пыльных улочках станицы Таманской, пока не пригляделись к нему повнимательнее и не разобрали старинную надпись. Так что на каждом шагу здесь могут таиться замечательные сокровища и поджидать археолога поразительные открытия.
Но только не в Матвеевке!
Этот захудалый поселочек на окраине города даже официального названия не имел. Сами местные жители почему-то прозвали Матвеевкой жалкое скопище ветхих домишек. Еще в прошлом веке, до того, как начал безалаберно застраиваться хибарками этот пустырь, его обследовали археологи и ничего интересного не обнаружили - ни гробниц, ни остатков древних зданий. Испокон веку тут был унылый пустырь.
Строители, наверное, нашли клад, припрятанный до лучших времен в тайничке каким-нибудь купчишкой, а им уже кажется, будто это бесценные древности. Какие могут быть древности в чемодане?!
Но раз позвонили, придется ехать. И именно мне. Больше никого в музее сейчас не было.
Запихнув в стол надоевшие бумаги, я натянул не просохшее еще с утра пальтишко, укутал горло сырым шарфом и, подняв воротник, вышел на улицу.
И конечно, все пошло именно так, как я предвидел. Ветер набросился из-за угла и едва не свалил меня на обледеневшую мостовую. Ледяной дождь обрушивался водопадами, от него спас бы разве только водолазный костюм. И автобуса, конечно, пришлось ждать целую вечность. А когда он наконец приполз, тяжело переваливаясь на ухабах, я еле втиснулся в него.
Наконец он выкарабкался, натужно урча, из последней ямы и устало замер у столба, обозначавшего конечную остановку. Выйдя, я начал озираться вокруг.
Повсюду торчали в самых фантастических положениях полусгнившие балки, местами уцелели куски стен с разноцветными обоями. Среди развалин курились сизые дымки, причудливо закрученные ветром. Над руинами поднималась длинная стальная шея притихшего экскаватора. Скользя и оступаясь в лужи, я стал пробираться к нему через этот дикий лабиринт.
Тут меня ждали. Обдав брызгами, летевшими во все стороны из-под огромных сапог, ко мне навстречу кинулся коренастый крепыш в брезентовой куртке, сердито выкрикивая плачущим голосом:
- Профессор, где вы пропадали?
Лицо у него было так перепачкано липкой грязью и мазутом, что я даже не мог его разглядеть толком. Словно клещами схватив за рукав, он потащил меня за собой в тесный тупичок, образовавшийся между полуобрушившимися стенами соседних домов, не давая ни опомниться, ни оглядеться. Тут он присел на корточки, поманил меня рукой, сверкнув ослепительно белыми зубами на перемазанном лице, сказал:
- Глядите! - и ловким жестом опытного фокусника сдернул промокший брезент, прикрывавший какую-то кучку в углу на земле…
Я обомлел, сразу забыл обо всем на свете, и медленно, как лунатик, не сводя с драгоценностей глаз, стал опускаться на корточки.
На грязном куске брезента передо мной лежала прекрасная золотая ваза высотой примерно в полметра. Всю ее поверхность покрывали крошечные фигурки людей и животных и причудливый растительный орнамент, сделанные древним неведомым мастером из червонного золота с поразительным изяществом и мастерством. Все фигурки и растения были накладными, прикреплены к стенкам вазы скрытыми зацепками. И ни одна не отвалилась! Казалось, вазу сделали лишь вчера, а не двадцать веков назад! В три яруса друг над другом шли сценки из жизни скифов. Вот бородатый воин, присев на корточки, освобождает от пут передние ноги лошади. Рядом лежит на земле седло. Видимо, воин куда-то собрался ехать и сейчас станет седлать лошадь. Другой воин набросил на шею коня аркан. Пытаясь освободиться, горячий скакун поднялся на дыбы.
Рядом усатый скиф доит корову, отмахиваясь в то же время плеткой от теленка, который мешает ему. Тут же крохотный жеребенок, вытянув шею, сосет кобылицу, а та, повернув голову, ласково поглядывает на него.
Я поворачивал вазу - и передо мной одна за другой раскрывались мирные сценки давно отшумевшей жизни кочевого народа. Художник словно специально задался целью показать ее в бытовых подробностях. Вот два скифа что-то делают с овечьей шкурой, разложенной на земле, - кроят ее, что ли, собираясь шить?
Кузнец в кожаном фартуке подковывает лошадь, а рядом бородатый скиф плотничает, обтесывает топором короткое бревно. Другой столб уже вкопан в землю. Что строит плотник? Может быть, дом, полушалаш-полуземлянку, в каких жили скифы, останавливаюсь на зимовку или для обработки полей?
Как скифы обрабатывали поля, мы могли только предполагать, а теперь видим воочию: пожилой коренастый скиф тяжело, всем телом навалился на деревянный плуг, который с явным усилием тащат два вола, запряженных в уродливое ярмо, сделанное из целой дубовой колоды.
Плуг еще совсем примитивный - просто кусок дубового ствола с торчащим крепким суком. За этот сук и крепилось ярмо с дышлом. А заостренный край ствола кое-как, очень неглубоко царапал землю.
Во всех сценках изображены были только мужчины, ни одной женщины - длинноволосые, усатые, в коротких кафтанах и штанах, заправленных в мягкие сапоги. Двое были в остроконечных башлыках, остальные с непокрытыми головами. Художник не упустил ни одной подробности, словно делал моментальные снимки. Можно было прекрасно разглядеть не только выражение лиц, но и мельчайшие детали одежды, шитье на кафтанах.
С этими картинками мирной жизни резко контрастировала одна развернутая сцена, полная драматизма, занимавшая весь средний ряд. Пешие воины с длинными копьями успешно отражали натиск вражеской конницы. Кони поднимались на дыбы, воины в остроконечных шапках вылетали из седел, пронзенные стрелами. Два стрелка из луков натягивали тетивы и целились, прижавшись спинами друг к другу, заняв, так сказать, "круговую оборону".
Художник изобразил самый напряженный, переломный момент боя. Натиск врага был еще силен, но уже чувствовалось, что победа за пешими воинами. И снова было непонятно, каким образом древний художник сумел передать это.
Так же выразительна была и каждая сценка нижнего яруса. Воин с непокрытой головой о чем-то докладывает сидящему на камне вождю. Тот слушает внимательно, сумрачно, настороженно, обеими руками тяжело опершись на копье. Правую ногу вождь вытянул вперед, похоже, она ранена.
А вот длинноусый воин готовится к бою, старательно натягивая на лук новую тетиву. Маленькая фигурка из драгоценного металла выглядела как живая, под кафтаном прямо вздулись от напряжения бицепсы. Так и чувствовалось, как нелегко воину преодолеть сопротивление тугой тетивы.
Две сценки были особенно интересны. Они знакомили нас, видимо, с искусством древнего врачевания. На одной скифский воин перевязывал товарищу раненую руку. А на другой некто в пышном уборе - возможно жрец, склонился над лежащим на земле скифом и что-то делал с его головой. Три воина, опершись на копья, внимательно следили за операцией.
Из всех оценок слагался как бы связный рассказ о жизни людей, давно исчезнувших с лица земли, полный таких сочных, впечатляющих подробностей, что каждую деталь хотелось долго рассматривать и смаковать. Уже одно это делало найденную столь необычным образом древнюю вазу бесценной. Но она к тому же была и замечательным произведением искусства. В промежутках между бытовыми сценками древний художник поместил забавные фигурки бодающихся козлят и задиристого петуха, наскакивающего на длиннорылого поросенка. Рядом с совершенно реалистическими были и фигурки каких-то фантастических птиц, сказочные грифоны терзали вепря, вокруг причудливо переплелись ветви и листья невиданных растений.
Несомненно, все сценки были изображены с натуры - и не скифом, а человеком посторонним, пришлым, для которого кочевой быт казался в диковинку. Он явно любовался экзотическими деталями, зорко подметив и старательно выделяя их. Замечательную вазу сделал, видимо, по специальному заказу приглашенный в кочевой лагерь, как это было в обычае у скифов, какой-то талантливый греческий торевт, художник-ювелир, в совершенстве владевший мастерством и скульптора, и гравера, и резчика.
А вот Золотого Оленя, лежавшего рядом с вазой, создал, конечно, скифский мастер. Когда-то этот олень, видимо, украшал боевой щит скифского вождя. Чеканенный из чистого золота, величиной чуть не в полметра, поджав ноги, гордо выгнув шею и закинув на спину ветвистые рога, он словно взлетел над землей в стремительном прыжке - да так и замер на века.
Прежде всего воспринималось именно стремительное движение, гордый полет, так что не сразу замечались некоторые отступления от реализма: у оленя какие-то причудливые завитки на спине, словно продолжение рогов, всего две ноги вместо четырех - может; для того, чтобы легче было взлететь, прыгнуть?
Я уже рассматривал следующую драгоценную находку, а все еще не мог выпустить Оленя из рук. Какая давно истлевшая в земле красавица носила эти прекрасные золотые подвески, так непочтительно названные экскаваторщиком "висюльками"?
Отложив Оленя в сторону, я взял подвески в руки и начал их рассматривать. Они были тяжелые, в виде маленьких овальных щитов. На каждом изображено прекрасное женское лицо, гордое, надменное. Длинные волнистые волосы как бы скрывали плечи женщины, постепенно переходя уже в чисто декоративное переплетение, вроде рельефного орнамента. Вероятно, это была какая-то скифская богиня.
Чуть в сторонке на брезенте лежало нечто непонятное, озадачившее меня: две выгнутые металлические дужки, соединенные клочками грубой кожи. Я осторожно взял их в руки. Что это могло быть? Металл желтоватый, но совсем не похож на золото, легкий, тусклый. И кожа почему не истлела?
И тут, заставив меня вздрогнуть от неожиданности, откуда-то сверху раздался хрипловатый голос:
- Це ж ручка от чемодана. Мы ее выбрасывать не стали. Может, нужна для выяснения.
Я поднял голову и удивился, увидев, что надо мной склонилось уже несколько одинаково перепачканных и улыбающихся лиц. Одно из них при более пристальном рассмотрении показалось мне смутно знакомым. Наверное, это и был экскаваторщик Працюк, встречавший меня. Но когда успели подойти его товарищи так, что я не услышал? Не заметил даже, что они растянули надо мной кусок брезента и держат его, прикрывая находки от дождя. Какие молодцы!
- А вот бритва. Мы ее в сторонку отложили. Люди говорят - серебряная. Не может быть, чтобы тоже древняя была, как вы считаете, товарищ профессор? - сказал Працюк, протягивая мне небольшую коробку. - Больно хорошо сохранилась. Даже кожа не вся истлела.
Я взял коробочку и стал рассматривать. Она буквально разваливалась в руках. Из нее высыпались бритвенные принадлежности: старомодный станочек для безопасной бритвы, мыльница и тазик, пожалуй, в самом деле, серебряные. Зеркальце совсем потускнело от сырости, из помазка выпали все волоски. На мыльнице я с трудом различил монограмму из двух причудливо переплетенных, словно двоившихся заглавных букв "С.С.".
- Мы тут заспорили, товарищ профессор, - сказал Працюк. - Не может, я кажу, быть, чтобы бритва тоже древняя. И буквы тут наши, русские.
- Конечно, бритва никакого отношения к древним сокровищам не имеет. Она попала сюда совершенно случайно, - ответил я.
- А я что говорил?! - экскаваторщик повернулся к товарищам, потом опять обратился ко мне: - Значит, музею она не нужна?
- Совершенно не нужна. А что, она вам нравится?
Экскаваторщик под смех товарищей пожал плечами.
- Возьмите, не стесняйтесь, - протянул я ему коробку.
- Ну спасибо! Всей бригаде на память подарок будет, - крепко зажав бритву в огромной ладони, Працюк другую руку протянул мне.
- Больше ничего не было?
- Нет, все тут, - помотал головой Працюк.
- А черепки забыл? Или скрываешь? - спросил его один из строителей.
Все снова засмеялись.
- Какие черепки? - насторожился я.
- Да слухайте вы их! - отмахнулся Працюк. - Шуткуют ребята. Были там еще два черепка битых, видать, от какого глечика завалились.
- Где они?
- Черепки? - удивился моему волнению экскаваторщик. - Выбросили где-то тут. На кой они нужны. Тут их вон полно, черепков-то битых.
- Куда выбросили, помните? - спросил я, лихорадочно озираясь.
- Вы не огорчайтесь, мы сейчас найдем те черепки, - поспешили успокоить меня строители. - Куда-то тут бросили, недалеко.
- Стойте, хлопцы, я сам! - остановил товарищей Працюк. - Я помню, сюда вот бросал, в эту кучу. Сам их найду, а то вы все тут перелопатите, затопчете.
Присев на корточки возле большой кучи мусора, он начал методично и размеренно ее разбирать. Я подошел и присел рядом с ним, внимательно разглядывая каждый черепок. Неужели найдем?