Она улыбнулась. Мы еще помолчали. Повсюду играли блики от волн.
Саманта сказала:
- Они с ним всю ночь сидели. Сослуживцы. Устроили праздник, типа, у него день рождения. Я знаю, они хотели как лучше. Только они-то завтра на работу пойдут, а я останусь разгребать.
Я кивнул.
Она показала на памятник:
- Мы дружили.
- Я знаю.
Саманта посмотрела на меня.
- Мне Энни сказала.
- Правда? Зачем?
- Извините.
- Вы тут ни при чем.
- И все равно извините.
- Жизнь такова, какова она есть.
Я не ответил.
- Это он.
- Йен. - Саманта кивнула, вытерла слезы и засмеялась. - Нет, правда, ведь это же смешно. Только-только я начала привыкать, что его… И тут опять. Бред какой-то. - Она снова засмеялась. - Это шутка такая, что ли?
Я обнял ее за плечи, она прижалась ко мне. Мы так и стояли, пока ветер совсем не разбушевался и у нее не замерзли ноги.
Когда мы вернулись, те немногие, что остались, уже надевали куртки. Джерри Гордан ушел, и сестра Саманты тоже. Саманта попросила меня подняться наверх и подождать ее там, но не успел я двинуться с места, как из кухни вышла ее мать, комкая мокрое полотенце.
- Ты куда ходила? - спросила она Саманту.
- Мне нужно было пройтись.
- А мне нужна была ты. Джули пришлось забрать Джерри… - Она посмотрела на меня, потом на Саманту, потом снова на меня. Улыбнулась жутковатой вежливой улыбкой. - Здрасьте. А вы кто?
- Итан Мюллер. Мы дружили с мистером Макгретом.
Она фыркнула:
- Мистером?
- Мама.
- По-моему, его никто так никогда не звал.
- Мама.
- Что, солнышко? В чем дело?
Саманта смотрела в пол, сжав кулаки.
- Ему, наверное, нравилось, когда вы его так называли. И очень. У-В-А-Ж-Е-Н-И-Е.
Сначала я думал, она просто сердится, но в тот момент стало ясно, что она пьяна. Полотенце потихоньку сползало на пол, она подхватила его в последний момент.
- Что с Джерри? - спросила Саманта.
- Твоей сестре пришлось везти его в больницу. Не смотри на меня так, с ним все нормально. Пара швов всего.
- Что случилось?
- Один из приятелей твоего отца, ублюдок… - Она замолчала, посмотрела на меня, видимо оценивая, насколько ее слова заденут мою нежную душу, и продолжила: - Да что там, мы же все тут друзья.
Я вежливо кивнул.
- Ричард его ударил. Вмазал ему, когда Джерри говорил тост.
- О господи.
- Я их всех вышвырнула. Макаки недоделанные. Они ему губу раскроили. Где ты была?
- Я же сказала, пошла пройтись.
Мать смотрела на нее, заводясь все больше и больше. Вдруг она повернулась ко мне и улыбнулась:
- А вы чем занимаетесь?
- Я продаю картины.
- Ничего себе! Вот не знала, что Ли увлекся искусством. Ой, простите, не Ли, а мистер Макгрет.
- Я помогал ему разобраться со старым делом.
Мать Саманты прямо зашлась от смеха.
- Да что вы? Это с каким же?
- Мама.
- Я просто спросила.
- Подождете наверху, ладно? - сказала мне Саманта.
- Я, наверное, лучше домой.
- Эх, Ли. Так до самой смерти и не изменился. О господи, я сейчас лопну.
- Мама, можно тебя на минуточку? - Саманта утянула мать на кухню.
Поколебавшись, я тихонько пошел наверх.
Я не был здесь ни разу. В желто-коричневой спальне все еще напоминало о болезни хозяина: палка для ходьбы, тазик у кровати. На двери второй комнаты висела деревянная табличка: "Владения Джулии и Сэм".
Здесь стояла двухъярусная кровать, на ней два стеганых одеяла, стареньких и пропахших пылью. На стенах - обычные девчоночьи плакаты. На полу - большая сумка с надписью "Прокуратура, Квинс, Нью-Йорк". Молния наполовину расстегнута, внутри кое-как напиханные вещи, дезодорант, кроссовки.
Внизу уже орали.
Я просмотрел книги на столе. Мадлен Л’Энгл, "Морщина времени". Сэлинджер, "Над пропастью во ржи". Джуди Блум, "Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет". У Джули в школе были "друзья навсигда", если судить по надписи на рамке фотографии. На стене висел листок с номером - это Саманта участвовала в нью-йоркском марафоне в 1998 году.
Внизу орали все громче. Хлопнула дверь.
Через несколько минут вошла Саманта.
- Вот стерва!
Она закрыла лицо руками. Потом успокоилась и подняла голову. Отстраненно глядя на стену у меня за спиной, Саманта начала расстегивать пуговицы на блузке. Кофточка упала на пол.
- Помоги, пожалуйста. - Саманта повернулась ко мне спиной.
- Хочешь, я буду спать на верхней кровати?
- Не надо.
- По-моему, она тебе коротка будет.
- Ну… Наверное.
- Ты какого роста?
- Метр восемьдесят шесть.
- Да, это неудобно. Давай я туда полезу.
- Не надо.
- Точно?
- Точно.
- Ну и ладно. Если честно, мне не очень хотелось там спать. Это кровать Джули. - Мы помолчали. Я услышал, как она улыбается. - Ну и как оно, здорово, воспользоваться женской слабостью?
- Обалденно.
- Я вообще-то так не делаю.
- Несчастье заставляет нас совершать странные поступки.
- В койке.
- Ага.
- Да нет! "В койке". Ты что, никогда в эту игру не играл?
- В какую игру?
- Игру с печеньем. В которое бумажки про будущее кладут.
- Первый раз слышу.
- Читаешь предсказание и добавляешь: "В койке". Что, никогда так не делал?
- Я, значит, похож на бумажку с предсказанием?
- Был похож, когда это сказал.
- Что?
- Ну, это: "Несчастье заставляет нас совершать странные поступки".
- Это правда.
- Ладно. Но говорить так все равно глупо.
Я хотел обидеться, но тут увидел, что она улыбается, и улыбнулся сам. Сколько лет Мэрилин твердила мне: нельзя быть таким серьезным. Она бы от злости лопнула, если бы увидела, как я развеселился от одной глупой ухмылки.
Я сказал:
- Твои счастливые числа пять, девять, пятнадцать, двадцать два и тридцать.
- В койке.
- В койке. Я бог знает когда такое печенье ел.
- Мы в конторе китайскую еду дважды в неделю заказываем. Вот они их и привозят. Дрянь, конечно, но лучше, чем крекеры с арахисовым маслом.
- Хочешь, я тебя как-нибудь в ресторан свожу?
- А что, давай.
- Ладно.
- Договорились.
Тишина.
Она сказала:
- Нет, правда, я так не привыкла делать.
- Ты это уже говорила.
- Непонятно, что это такое? - Она привстала на локте. - Как ты думаешь? Чего это мы?
- Не знаю.
Она рассмеялась.
- Чего?
- Жалко, ты себя в зеркале не видишь.
- А что такое?
- У тебя на роже написано: "Вот черт, теперь она решит, что это я всерьез". - Она упала на спину, хохоча во все горло. - "Что я наделал!"
- Я ничего такого не думал.
- Как скажешь.
- Не думал!
- Все, поверила. Просто у тебя вид был смешной.
Я улыбнулся:
- Как скажешь.
Она затихла и вытерла глаза.
- Вот теперь мне полегче.
- Я рад.
Она кивнула и серьезно посмотрела на меня:
- Мне как-то не хочется сейчас это все осмысливать. Хочется просто перестать плакать.
Я кивнул.
- Ну и отлично! - сказала она. - Хорошо, что мы договорились.
Я снова кивнул, хотя и не понял, о чем мы договорились.
- Вы с папой вроде поладили.
- Он мне нравился. Похож на моего отца, только не такая свинья.
- Он и свиньей бывал тоже.
- Наверняка.
- А что не так с твоим отцом?
- Все не так.
- Не хочешь рассказывать?
- Не-а.
- Ну и ладно. - Она помолчала и добавила: - А я знаю, кто он.
Я посмотрел на нее.
- Я тебя в Гугле нашла. Ты же с моим папой тусовался, надо ж мне было убедиться, что ты не мошенник и стариков не грабишь.
- По-моему, Ли Макгрета надуть было непросто.
- Лучше перебдеть.
- Ну хорошо, ты выяснила, кто я…
- Я совсем чуть-чуть узнала. Главное, за папиной пенсией ты не охотился, а остальное неважно.
Я засмеялся.
- Если ты думаешь, что я такой же богатенький, как папочка, то очень ошибаешься.
- Вот черт.
- Что такое?
- А я надеялась, что завтра от тебя подарок принесут. Ну, типа, "за волшебную ночь". Брильянтовое колье или еще там какую-нибудь фигню.
- Могу подарить эстамп.
- Вот-вот. Даже картины мне не видать.
- Картины только для постоянных клиентов.
- Ну и дрочи на них.
- Это ты у мамочки научилась?
- У кого ж еще? - Она помолчала. - Не надо было мне ее стервой называть. Она не стерва. Мы все сегодня психованные.
- Это понятно.
- Она разозлилась, что я тебя привела.
- Хочешь, я перед ней извинюсь?
- С ума сошел? Нет, конечно.
- Я извинюсь, если это поможет.
- Она же не на тебя злится, а на меня. Да и не на меня, если честно. Она не пьет. Я первый раз ее пьяной увидела. Она терпеть не могла, когда отец пил.
- Я не знал, что он пил.
- Ты его видел-то только в самом конце. - Она фыркнула. - И курил. Чтобы заработать рак пищевода в шестьдесят один год, надо очень постараться.
Я не ответил.
- Никогда я их не пойму. Она его любила. И по-моему, до сих пор любит. Знаешь, что она однажды сказала? Это при Джули было. Мама приехала к ней в Вильмингтон. Они куда-то собирались, и вдруг мама говорит: "Джерри хороший муж, если не считать того, что он полный кретин". - Саманта подвинулась ближе. Я почувствовал, как она улыбается, прижавшись щекой к моей руке. - Нет, ты представляешь?
- Легко.
- Я бы расстроилась, только она ведь права.
- Вы с Джерри друг друга не любите.
- Нам не о чем говорить.
- Я так и понял.
Она снова улыбнулась.
- Энни и про это рассказала?
- Я сам додумался. Но она и правда рассказывала про твою маму и Джерри.
- Она тебе все, что могла, выложила, а? - Саманта перевернулась и оказалась совсем близко ко мне. Я убрал волосы с ее лица. Она спросила: - Есть что-нибудь, чего ты не знаешь?
- А как же, - ответил я и снова ее поцеловал.
Глава двенадцатая
И все затихло.
Целую неделю жизнь текла спокойно, так спокойно, как было еще до Крейка. Мы начали работать над новой выставкой в галерее. Вал звонков пошел на убыль. После ярмарки всем нужно было время, чтобы прийти в себя, пересчитать оставшиеся наличные и, соответственно, решить, интересует ли их по-прежнему искусство. Я обедал и ужинал с друзьями и клиентами. Совершенно обычная, совершенно спокойная неделя. В этой тишине отсутствие Макгрета ощущалось как-то неожиданно остро. Я собирался ему позвонить, снимал трубку и замирал, тупо глядя на телефон и размышляя о том, кто же теперь занимается нашим расследованием.
Разумеется, им никто не занимался. Загадке Виктора Крейка суждено было остаться неразгаданной.
Я спрашивал себя, так ли уж это плохо. Выставка открылась и закрылась, сделки состоялись, чеки мы обналичили. Понятно, что человек по природе своей - существо любопытное. Мы перемалываем равнодушие, как устрица перемалывает песок в раковине. Но я давно приучился любить неопределенность. Что мне за дело до пятерых мальчишек, погибших сорок лет назад? Да я каждый день читаю в газетах об убийствах, войнах, беззакониях и несправедливости. И ничего не предпринимаю, чтобы помочь этим несчастным. Нет, я сам себя убедил, будто обязан выяснить все до конца. Обязан, потому что обещал Макгрету. Не так уж и долго я его знал, так какого черта переживать из-за того, что не выполнил его последнюю волю? И все же я горевал по нему и сам удивлялся тому, как сильно я горюю.
Я уже говорил, что помогал Макгрету из соображений сугубо эгоистических. Я твердил себе это каждый раз, как садился в машину и ехал в Бризи-Пойнт. Теперь старый хрыч помер, и мне его ужасно не хватало. Как только я вернулся к работе, стало понятно, насколько радикально он отличался от всех, с кем мне доводилось встречаться. Он не притворялся, не задавался, не боялся признаться в собственном невежестве или открыть карты. Просто шел к своей цели. Он не придавал значения внешнему виду и, когда конец был совсем близок, не пытался это скрыть. Макгрет был хрупок физически, и в этой хрупкости мне виделась удивительная честность и сила духа, иногда граничащая с красотой. Он стал для меня чем-то вроде произведения искусства, ожившей статуей Альберто Джакометти: болезнь превратила его лицо в глиняную маску, но сквозь трещины в глине пробивались лучи света.
Что двигало Макгретом? Почему он доверился мне? Разумеется, он считал, что я хочу доказать невиновность Крейка. Знай Макгрет правду, знай он, что популярность Виктора утроилась из-за сплетен и слухов, он бы, возможно, заподозрил меня в обратном - в желании доказать вину художника. Я так долго не привозил старику фотокопию рисунка, что позиция моя была ему абсолютно ясна. А потом пришло письмо, я запаниковал и бросился к Макгрету. Вряд ли речь моя была связной и убедительной. Я мало походил на спокойного и надежного помощника, в особенности потому, что был склонен либо не видеть очевидных фактов, либо преувеличивать их значение.
А может, Саманта права и я просто оказался единственным, кто захотел ему помочь.
Или, может, я ему тоже понравился.
Так или иначе, мысль о том, что дело снова вернется на полки хранилища и будет пылиться там до скончания веков, очень меня огорчала. Я ведь уже говорил - терпеть не мог отступать. Смешно, конечно, учитывая, как прошли мои детство и юность - сплошные неудачи. Но неудачи эти я всегда воспринимал очень тяжело, вот что важно. Я стремился к своей цели. Если я решал стать раздолбаем, так уж непременно самым раздолбаистым раздолбаем на курсе, чтобы перепить всех приятелей. Такой у меня характер, он достался мне по наследству от предков. К тому же я очень себя любил (нарциссизм у нас в семье тоже наследственный). Трудно сказать, где тут причина, а где следствие. В общем, занявшись этим делом, я уже не мог смириться с неудачей.
Проще всего было бы позвонить Саманте. Но как-то у меня не получалось ей позвонить. Она мне не звонила, и я решил, что Саманта сожалеет о той ночи. Не буду же я навязываться? И все равно я о ней постоянно думал. Никогда раньше мне не приходилось заниматься любовью в таких странных условиях. Кровать под нами скрипела и, казалось, готова была разлететься в щепки - они и так торчали по краям, - и от этого кровь закипала в жилах еще сильнее.
Внезапно жизнь моя снова стала обыкновенной. Рутина сводила меня с ума. Телефонная трубка наливалась свинцовой тяжестью, от приветственных слов клиентов начиналась мигрень, мысли бродили где-то далеко, и сосредоточиться более чем на несколько минут я просто не мог. Уже не говоря о том, чтобы блистать остроумием в процессе беседы.
- Итан! - Мэрилин отложила нож. Значит, дело серьезное. Она бубнила что-то про то, как кто-то кого-то обидел в Майами, и как у него только смелости хватило. - Ты хотя бы вид сделай, что слушаешь!
- Извини.
- Ты где? Может, ты заболел?
- Нет. - Я помолчал. - У меня Макгрет из головы не выходит.
Заметьте, я не соврал. Просто не уточнил пол.
- Кто? А, твой полицейский?
За время нашего знакомства я изменял Мэрилин раза три или четыре, точно не помню. Я никогда потом ей об этом не рассказывал. Но я также никогда ей не врал.
"Твой полицейский".
И тогда я соврал: просто кивнул.
- Да, - сказала Мэрилин. - Ужасно грустно, что он умер. Тебе ведь грустно, правда? Ты ведь не будешь доедать?
В этот момент я вдруг ее возненавидел. В прошлом она часто раздражала меня, но теперь все было по-другому. Пришлось извиниться и встать из-за стола.
Я пошел в туалет, умылся, пару раз шлепнул себя по щекам. Слушай, что тебе говорят. Ты ведешь себя невежливо. Я пообещал себе выбросить всех Макгретов из головы и соблюдать приличия. А потом - не сегодня, еще не скоро - я аккуратно намекну Мэрилин, что изменил ей. Необязательно говорить с кем. Ничего страшного. Признаюсь - и будет легче. Я переживу, и она переживет. Я вытер руки и вернулся к столу. Мэрилин ушла, не забыв оплатить счет.
Окончилась моя спокойная неделя, когда раздался телефонный звонок. Опять звонок. Тони Векслер.
- Твой отец хотел бы тебя видеть. Прежде чем ты откажешься…
- Я не приеду.
Тони вздохнул:
- Можно я закончу? Пожалуйста.
- Попробуй.
- Он хочет купить картины.
Вот это новость. У отца было много картин, но он больше тяготел к морским пейзажам и корзинам с фруктами. По правде говоря, я много лет не бывал в его доме, за это время он вполне мог собрать коллекцию современного искусства. Он мог бы также нанять Джулиана Шнабеля разрабатывать дизайн обоев и Ричарда Серру - изготавливать кухонную утварь. И все же у меня сложилось впечатление, что Тони говорил серьезно.
- Можешь смеяться, я разрешаю. И обещаю никому не рассказывать, - сказал я.
- Предложение совершенно искреннее.
- А я думал, ты уже исчерпал все предлоги. Молодец, здорово придумал.
- Это не предлог. Он хочет, чтобы ты приехал. Рассматривай его как клиента.
- Если он клиент, то может приехать в галерею, как делают все нормальные люди.
- Я не хуже тебя знаю, что не все твои клиенты сами приезжают в галерею.
- Я привожу им картины на просмотр только в том случае, если они раньше у меня уже что-то покупали.
Он устало хихикнул:
- Туше.
- Если он хочет купить картину, я с удовольствием сведу его с теми, кто лучше удовлетворит его пожеланиям. А что он ищет?
- Рисунки Крейка.
К такому повороту я не был готов. Помолчав секунду, я ответил:
- Ну, тогда ему не повезло.
- Слушай, приезжай сегодня, а?
- Я же ска…
- Тебе необязательно с ним видеться. Можем поговорить сами.
- Я тебе не верю.
- Просто приезжай. Если тебе что-то не понравится, можешь уехать. Или даже так… Бог с ним, с домом. Давай встретимся где-нибудь еще, где скажешь. Можешь даже выслать кого-то на разведку и убедиться, что я пришел один. Как в кино про шпионов. Ты диктуешь условия, время и место.
- Приезжай сюда.
- Я бы предпочел избежать огласки.
- Ты сказал - диктуй условия. Я диктую.