Юрий Лукич гордился своим кабинетом: не в старом стиле - с огромным столом, бронзовыми чернильницами, массивными креслами и шкафами. Такие кабинеты, по его мнению, свидетельствовали о консервативных вкусах руководителя, о его нежелании идти в ногу с современностью и вообще непонимании технического прогресса.
В кабинете Лоденка было много света, натертый до блеска пол отражал легкую современную мебель, на стенах висели эстампы, а подле стола возвышался пульт селекторной связи, с помощью которого директор мог быстро и без секретарши вызвать любой участок производства.
Юрий Лукич был наблюдателен - за несколько секунд, пока шел по приемной, успел определить, кого следует принять раньше, а кто может и подождать. Комбинат сдавал очередной жилой многоквартирный дом, и это предопределяло характер сегодняшнего директорского приема.
Лоденок шел по ковровой дорожке к своим обитым черным дерматином дверям, улыбаясь и любезно здороваясь с присутствующими.
Что производит наилучшее впечатление? Приветливость, умение запомнить рабочего, подойти к нему в цехе, пожать руку, спросить о чем-то - эти детали формируют общественное мнение.
Или остановить на территории комбината какую-то женщину - лучше не очень красивую, улыбнуться многозначительно и сказать:
"Какая вы сегодня привлекательная!"
И все - пошел дальше, забыл...
Для тебя это так, что-то наподобие шутки. А для женщины - счастье и память. Вечером она мужу все уши прожужжит, какой у них славный директор, - ты, мол, ничего не замечаешь и не ценишь, но вот же не перевелись еще настоящие джентльмены...
В кабинете Юрий Лукич придирчиво осмотрел себя в зеркале и остался доволен. Темно-серый хорошо сшитый костюм, свежая рубашка и чисто выбритые щеки. Что ни говори, уже за сорок, а он хорошо сохранился. Лет тридцать или немного больше еще впереди, боже мой, как мало, и неужели ему придется когда-то умереть?
Несправедливо как-то, и, безусловно, для руководящего состава необходимы исключения.
Недавно Юрий Лукич читал (дай бог память, где же это? - ага, в "Комсомолке"), что человек сможет жить несколько сот лет, и проблема эта практически будет решаться уже в конце нынешнего столетия или в начале следующего.
Дожить бы!
Конечно, сначала не смогут продлить жизнь всем, но Юрий Лукич почему-то не сомневался, что попадет в число избранных.
И все же стало жаль себя, сел за полированный стол, на котором лежали лишь блокнот и японская ручка "pilot". Нажал кнопку, приглашая первого посетителя.
Женщину, вошедшую в кабинет, Юрий Лукич знал: да и как не знать, если портрет ее висит на Доске почета напротив управления комбината, выгляни в окно - и увидишь...
- Рад приветствовать вас, Мария Петровна! - Директор обошел стол и помог женщине сесть в кресло. - Давно не виделись, почему-то забываете нас, уважаемая...
Женщина села, на краешек кресла, деловитая, неприветливая, даже подчеркнутая вежливость директора не изменила выражения ее лица.
- Я вот о чем... - начала волнуясь. - Неудобно как-то, не привыкла я просить за себя, но приходится, и вы, Юрий Лукич, уж извините...
- Ну что вы, уважаемая, - улыбнулся Лоденок совсем по-дружески, - мы тут для того и сидим, чтобы заботиться о вас!
Женщина облегченно вздохнула.
- Дело у меня не такое уж значительное, вроде бы и беспокоить директора не годится, да начальник квартирного сектора уперся. Тот дом, что готов, девятиэтажный, возле парка, в этом районе города... От него до работы два шага... А живу я далеко. Есть люди из железобетонного, да и те, что на ТЭЦ работают... Им там удобнее... Говорю: обменяй, а он - не имею права. Я, мол, не обменное бюро, а вы, гражданочка, сами варианты ищите.
Юрий Лукич развел руками. Действительно, бюрократ этот Стеренчак, но, пожалуй, вышло к лучшему - он ведь сможет вмешаться и помочь женщине без особых хлопот.
Нажал на кнопку селектора. Такие разговоры любил вести при людях, чтобы посетители воочию убеждались в степени его директорского влияния.
- Леонид Кириллович?
- Слушаю вас, Юрий Лукич... - послышалось в кабинете, словно начальник квартирного сектора сидел в кресле напротив стола: директор преклонялся перед техническим прогрессом и велел поставить несколько динамиков.
- У вас была на приеме Мария Петровна Громова - наша крановщица из сборочного?
- Не помню.
- Я прошу вас выглянуть в окно и посмотреть на второй портрет слева. Стыдно, Леонид Кириллович. Женщина просит обменять квартиру, ей и в самом деле так удобнее, а нам сделать это ничего не стоит...
- Извините, я уже вспомнил... - загудело в динамиках. - Но ведь новый дом лучше: отдельные комнаты, лифт, и если каждый захочет...
Юрий Лукич увидел, как передернуло женщину. Предостерегающе поднял руку.
- Слушайте меня внимательно, - сказал тоном, исключающим возражения. - Во-первых, не каждый, а передовая работница. Во-вторых, я прошу вас (это прозвучало как "приказываю") немедленно найти вариант и предоставить товарищу Громовой квартиру в новом доме. Вы меня поняли? Все... Известите ее завтра...
Директор щелкнул выключателем и - откинулся на спинку стула.
Женщина поднялась.
- Не знаю, как и благодарить...
- Ну что вы, Мария Петровна! - Лоденок встал и пожал ей руку. - Рад помочь.
Следующий посетитель стал доказывать, что его несправедливо обошли в списках: он стоит в очереди уже два года, вместе с женой и двумя детьми слоняется по частным квартирам, а есть люди, меньше его работающие на комбинате и тем не менее получающие квартиры.
Директор и слушал его, и не слушал. Перед каждым заселением одна и та же история: всегда находятся недовольные.
Что ж, квартирный кризис еще не ликвидирован, комбинат расширяется, а темпы жилищного строительства еще не отвечают, к сожалению, производственным нуждам.
Так и объяснил посетителю: терпите, дескать, это вас не дирекция вычеркнула из списков, а профком, он хозяин в распределении квартир. Через два-три месяца будет сдан новый дом, вот тогда обязательно получите жилье, кстати, как ваша фамилия? Прекрасно - Самохвалов, подсобник из арматурного...
Юрий Лукич вроде бы сделал какую-то пометку в блокноте, на самом же деле расписался дважды или трижды - хорошая ручка, умеют же делать проклятые капиталисты, и как это им удается?
Лоденок скучающе взглянул на дверь - кто следующий? - и лицо его поневоле расплылось в улыбке.
Шла, легко ступая по блестящему паркету модными лакированными туфлями, чернушка, с большими, широко поставленными глазами, веки чуть подкрашены чем-то голубым, а губы сверкают перламутром.
Юрию Лукичу захотелось встать, таких редко увидишь на комбинате, однако он ничем не выдал своих настоящих чувств, пригласил девушку сесть сдержанно и даже холодновато.
Она достала из сумочки бумаги, положила на стол, чуть задержав руку, и Юрий Лукич увидел, какие у нее красивые длинные пальцы.
- У меня назначение на ваш комбинат, - начала девушка, - я просила бы вас решить некоторые неотложные вопросы.
- Были в отделе кадров?
- Да, мне предложили там место старшего экономиста в плановом отделе.
- И это вас не устраивает?
- Почему же, но комбинат должен обеспечить меня жилплощадью.
- Вам предложили общежитие?
- Да, но я никогда не жила в таких условиях.
Другой Юрий Лукич ответил бы резко: "Придется пожить..." или "Мы не можем обеспечить всех даже общежитием", однако подумал, что у него впереди целый месяц, пока вернется Людмила, и эта смуглянка, если правильно себя повести, может скрасить его одиночество.
Лоденок обошел стол и сел напротив девушки. Она все больше нравилась ему: держалась как-то вызывающе, не сидела в кресле, а будто демонстрировала себя - дышала прерывисто, и тугая грудь подымалась под прозрачной кофточкой. Видно, хорошо знала, чем завлечь - улыбнулась, и глаза у нее затуманились.
- Ну что ж, - сказал Лоденок, вроде раздумывая, хотя все уже решил. - А позовете на новоселье?
- Вы будете моим первым и единственным гостем...
"И единственным гостем", - сообразил Юрий Лукич. Теперь он должен был продемонстрировать свою власть. Решительно обогнув стол, нажал на кнопку селектора.
- Товарищ Стеренчак, - сказал твердо. - Однокомнатную квартиру из резерва дирекции выделите Оксане Владимировне Ворониной. Молодой специалист, у нее назначение на комбинат. Сейчас она зайдет к вам. - И выключил селектор, не ожидая ответа.
Девушка смотрела на него восхищенно. Поднялась медленно, наклонилась через стол, и Лоденку показалось, будто даже потянулась к нему.
- Как же?.. - спросила неуверенно. - Мне позвонить вам?
Юрий Лукич задумался на секунду. Небезосновательно решил, что железо следует ковать, пока оно горячо. Предложил:
- Давайте встретимся сегодня вечером. Поужинаем. В восемь возле памятника Богдану...
- Хорошо, - согласилась сразу без колебания. - Значит, в восемь возле памятника...
Она шла по блестящему паркету, возле дверей оглянулась, улыбнулась, и у Юрия Лукича появилось чувство, что прикоснулся к чему-то драгоценному: сидел, ухмыляясь и думая, что надо ускорить заселение нового дома - ведь рабочие с нетерпением ждут...
Вдруг резко зазвонил телефон, Юрий Лукич взял трубку и услышал голос секретарши:
- Вас вызывает Одесса, будете говорить?
"Почему Одесса?" - успел подумать Юрий Лукич. С Одессой он никогда не вел деловых переговоров, и не было у него там близких знакомых. Но тут же сообразил, что звонит Людмила, будто почувствовала, что он только что позволил себе пофлиртовать с красивой девушкой, и решила вмешаться.
Лоденок улыбнулся иронично. Не мог же объяснить жене, что флирт - это так, нечто быстротечное и пустое, просто для возбуждения, как бутылка хорошего шампанского: взорвется, запенится, поиграет брызгами, на миг затуманит голову, а хмель пройдет, и не останется ничего, кроме приятных воспоминаний.
Услышав взволнованный Людмилин голос, и правда сразу забыл смуглянку с ее привлекательными формами.
- Что случилось, милая? - спросил.
- Такой ужас, - услышал в трубке, - авария, взрыв в аэропорту, и все мои вещи погибли.
У Юрия Лукича похолодело в груди.
- Какой взрыв? - воскликнул.
Но сразу сообразил: если Людмила звонит, значит, все обошлось, все не так уж и страшно, речь идет лишь о вещах.
- Объясни, что случилось, - попросил.
- Я уже в Одессе, но вчера наш рейс задержали на полдня. Никак не могла к тебе дозвониться. Не знаю, как там и что, пожар или взрыв, но все мои вещи пропали. Осталась сумка, я уже кое-что купила, однако нет ни одного платья. Запиши, милый, и сегодня же передай. Аэрофлот доставит нам посылки немедленно, я тут составила список, что мне нужно.
Юрий Лукич уже успел успокоиться. Придвинул ближе лист бумаги, прижал трубку плечом к уху и стал записывать, раздраженно махнув рукой секретарше, появившейся в дверях, - видно, та поняла, что приема больше не будет, потому что никто уже не появлялся в кабинете, и Юрий Лукич спокойно составлял список платьев и костюмов, которые следовало отвезти в Бориспольский аэропорт.
Людмила попросила подкинуть ей еще немного денег, и Юрий Лукич, который уже было совсем успокоился, подумал, что эта просьба весьма некстати. Ведь встречи с Оксаной потребуют дополнительных расходов: он уже снова с приятностью представлял себе сегодняшний вечер, однако все же решил, что и жене при таких обстоятельствах отказывать негоже, - пообещал выслать деньги сразу и телеграфом.
Поговорив с Людмилой, Юрий Лукич объявил секретарше, что продолжит прием посетителей - у него еще оставалось свободное время: чемодан в Борисполь должен был завезти после обеда.
Но теперь Лоденок не получал никакого удовлетворения от общения с людьми, и обнадеживал, и отказывал как-то подсознательно, случай с Людмилой все же взволновал его. Представил себе, что эта авария могла бы кончиться значительно хуже, и подумал: без Людмилы ему было бы трудно, по крайней мере пришлось бы менять весь привычный и размеренный образ жизни; нет, как-никак, а он любит и уважает жену, его мужские шалости и чудачества - это совсем другое дело, и никто из людей, хорошо разбирающихся в жизни, не осудит его.
Приближался обеденный перерыв, и Лоденок приказал секретарше вызвать машину. Но та сообщила: Юрия Лукича хочет видеть следователь из республиканской прокуратуры, он только приехал на комбинат, ждет в приемной не больше минуты.
К прокуратуре и милиции Юрий Лукич привык относиться серьезно, грехов за собой не чувствовал, однако знал, что следователей надо уважать. Потому и распорядился немедленно пригласить следователя - встретил его посредине кабинета и предложил не традиционное, для посетителей, место возле стола, а посадил гостя на диван и устроился рядом, подчеркивая свое расположение к представителю власти.
Хотя этот представитель и не произвел на Лоденка должного впечатления: не было в нем начальнического шарма, надлежащей уверенности, не говоря уже о пусть едва заметном, но все же превосходстве, которым обязательно, как полагал Юрий Лукич, должен отличаться следователь по особо важным делам, - Лоденок уже успел ознакомиться с удостоверением Дробахи.
Но, подумал, кто их разберет, судейских и прокурорских деятелей: свои законы...
- Чем могу? - спросил просто и по-деловому, без угодливости и любопытства, как и следовало вести разговор людям приблизительно равным по служебному положению. - Я уж и не припомню, когда видел в последний раз прокурора, тем более работников вашего ранга.
В этих словах был двойной подтекст. Во-первых, дескать, и мы не лыком шиты - видели в приемной и не таких... Во-вторых, тонко намекнул следователю: у нас все в порядке, и прокуратуре на комбинате нечего делать...
Но то, что Лоденок услышал от этого неказистого внешне следователя по особо важным делам, и вовсе удивило его: неужели Дробахе нечем заниматься, кроме как Людмилиными чемоданами?
Так и ответил Дробахе: в конце концов, не такие уж большие расходы, к тому же в подобных случаях, наверно, вступают в силу определенные инструкции. Аэрофлот должен возместить убытки - жена уже звонила ему из Одессы, после обеда он завезет в Борисполь чемодан с вещами и надеется, что, кроме неприятных воспоминаний, от этой истории со временем ничего не останется.
Дробаха согласно кивал, слушая несколько затянувшийся монолог Лоденка - директор высказывался спокойно и уверенно, без какой-либо фальши, и это подтверждало мнение Дробахи, что вряд ли Юрий Лукич причастен к взрыву. Однако, дослушав Лоденка, все же спросил, внимательно наблюдая за выражением лица собеседника:
- Ничто постороннее не могло попасть в чемоданы вашей супруги?
- Откуда?
- Людмила Романовна сообщила, что вы вместе упаковывали их. Точнее, вы сами.
- Неужели? - искренне удивился Лоденок. - Неужели вы успели поговорить с Людой? Каким образом?
- Дело не такое уж простое, как вам кажется.
- Люда сказала: авария, и я не придал значения...
- Взрыв! - объяснил Дробаха, уставясь на Лоденка. - В одном из чемоданов пассажиров, собиравшихся лететь в Одессу, произошел взрыв...
- О-о! - наконец до Юрия Лукича дошло, почему этим делом занимается следователь такого ранга. - И вы ищете?..
- Мне надо установить, не попало ли что-нибудь постороннее в чемодан Людмилы Романовны?
- То есть бомба?
- Называйте это как хотите.
Юрий Лукич подумал, что следователь, наверно, может подозревать и его. Какая нелепость!.. И все же факт остается фактом...
Лоденок неестественно улыбнулся, понимая, что именно эта неестественность может укрепить подозрения, однако какая-то растерянность и смятение овладели им: спросил, сам ощущая фальшь в своем тоне:
- И вы считаете, что бомбу подложил я? В чемодан собственной жены?
- Нет, нет... Просто выясняем, не побывали чемоданы в чужих руках?
- Нет! - Юрий Лукич сразу успокоился. - Я сам запер чемоданы и потом сам сдал их в багаж.
- Был уверен в этом, - поднялся Дробаха.
Лоденок проводил следователя до дверей, закрыл их и постоял немного, анализируя их кратковременную беседу. Честно говоря, он бы сразу и забыл о ней, если бы не назначенное на вечер свидание. Со всех других точек зрения его позиции были безупречны, впрочем, и ужин в ресторане с красивой девушкой еще ни о чем не говорит, но есть во всем этом что-то нехорошее, какой-то риск для него.
Лоденок подумал, что в принципе ему следовало бы отложить встречу с Оксаной, ситуация, пожалуй, требовала этого, но как сообщить ей? Где найти ее?
Не явиться на свидание - девушка может обидеться, небось привыкла, что парни вьются возле нее - молодые, энергичные, красивые, а ему, как известно, за сорок...
Правда, не все из ее ухажеров директора комбинатов, отметил не без самодовольства, но не был абсолютно уверен в преимуществе своего положения и решил рискнуть.
К тому же риск минимальный. Он возьмет такси и повезет Оксану в "Наталку" - есть такая богом забытая корчма на Бориспольском шоссе. Полная гарантия, что там их никто не увидит.
У Юрия Лукича сразу улучшилось настроение, и он поехал домой упаковывать Людмилины платья.
7
- Нет, я не хочу и не пойду! - заявил Иван Петрович и разлегся на диване.
Варвара остановилась посредине комнаты, удивленно глядя на мужа. Впервые услышала от него подобное да еще и выраженное столь категорично. Она уже успела отвести дочку в детский сад и попросила Ивана сбегать за молоком, хлебом и сосисками: уже девять часов, а он разгуливает по квартире в одних трусах и небритый.
И вдруг такое...
Иван растянулся на диване в гостиной, примостив под нечесаную голову приобретенную в салоне художественного фонда вышитую подушку, положил ноги на мягкую диванную спинку, не сбросив тапочек - худые ноги, покрытые рыжеватыми волосами, одна туфля сползла с ноги на велюр, и Варвара всплеснула руками от возмущения.
- Чего разлегся! - закричала. - На диване с грязными ногами! - Думала, что муж сразу вскочит, ну хотя бы снимет мерзкие рваные шлепанцы, однако Иван никак не среагировал на ее возмущение, наоборот, отвернулся, давая понять, что ему глубоко безразличны и ее гнев, и ее приказания.
- Ты слышал? - удивленно пожала плечами Варвара. - В доме нет хлеба и молока.
Иван повернулся к ней и, глядя чистыми глазами, спросил равнодушно:
- Ну и что?
- Пойди в гастроном.
- И не подумаю.
Да, это было впервые - впервые за всю их шестилетнюю семейную жизнь Иван отказал в чем-то Варваре, и это настолько взволновало ее, что не смогла даже ответить подобающим образом. Стояла посредине гостиной и хлопала глазами, наконец не нашла ничего лучшего, чем спросить:
- Ты что, заболел?
- Нет, - ответил и улыбнулся, как показалось Варваре, нахально. - Ты же знаешь, я здоров.
- Так почему же?..
- Не хочу.
- Но ведь нужно.
- Иди сама.
- А кто уберет квартиру?
- Вернешься из гастронома и уберешь.
- А ты?
- У меня отгулы, и я отдыхаю.
- Но ведь и я в отпуске и тоже нуждаюсь в отдыхе.
- Так отдыхай.
- А что будем есть?
- Как-нибудь перебьемся.
- Ребенок-то как без молока?