- Даже ей не удалось отсюда убежать, - подтвердил, не без умысла, слова зэков начальник тюрьмы и, наблюдая, как в очередной раз Кляп "играет на пианино", продолжил "контакт с контингентом", пытаясь выведать, что у Кляпа на уме: - Так что довольствуйся тем, что находишься в историческом месте, в криминологическом музее, можно сказать. Отсюда, если кто попал, уже не просочится. Даже клоп не уползет по собственному желанию. А лишь с моего разрешения.
Кляп согласно кивнул. А сам внимательно разглядывал через плечо начальника колючие, оштукатуренные "в пупырышку" стены, зарешеченное и заваренное снаружи листом стали окно, какое зэки прозвали "волчьей пастью"- свет через него не пробивался, кованую дверь с "кормушкой"- амбразурой. Сейчас она была закрыта снаружи стальной дверцей и не скоро еще пропустит сквозь себя миску баланды.
- Кормежка у нас особо калорийная: с голоду не помрешь, а и бегать разучишься, - перехватил начальник взгляд Кляпа и добавил строго: -Ты мне не шали тут. Не бейся головой в дверь. А то некоторые симулянты так фельдшера вызвать пытаются. Так вот он - в отпуске. Длительном. Так что лечить тебя будет дежурный, если понадобится. А у него средство одно, зато безотказное. С первого раза всем помогает. Понял? Чего на углы так смотришь? Все бесполезно. Ты - в мешке. Отсюда выходят либо по звонку, либо - вперед ногами. Сиди тихо…
Чтоб не сошел с ума от тоски и одиночества, посадили к Владиславу матерого ворюгу из Одессы. Тот, как сказал начальник тюрьмы, прошел и Крым, и медные трубы, и даже у черта в зубах побывал. Вот и будут - два сапога пара…
Оно и верно. От его историй вставали волосы дыбом даже на коленях. И в кошмарных снах виделось Кляпу несуразное. Вроде кто-то, худой и согбенный, вливает ему в горло воду из ведра. Нажимая ладонью на вздувшийся живот, командует невидимым: "Шевелитесь, паскуды! Еще с пяток ведер и распустит кишки фрайерок. Ни один лягавый не усомнится, что откинул концы сам…"
- Не хочу! - кричал Кляп во сне. А проснувшись, увидел соседа, согнувшегося над ним коромыслом, с кружкой воды в руках:
- Попей, кишки распустит, страх пройдет, - уговаривал фартового.
Владислава трясло от этой услуги.
Новый сосед и научил разбираться в мануфактуре, "рыжухе", камешках. За два года он многое из своего багажа передал Кляпу, немало и отнял.
Не отделался к тому времени Владислав от впечатлительности. Может, это и сказалось. На третьем году отсидки свалил Кляпа жестокий приступ сахарного диабета.
Никто уже не верил в то, что поднимется он на ноги.
Желтый, осунувшийся, Кляп все же встал, держась за стены. Но и свалился тут же.
- Хана мужику пришла. Списать надо, - сказал тюремный фельдшер. И начальник, увидев, что сделала болезнь с человеком, молча согласился.
На поселении определили Владислава в Александровске, под строгое наблюдение милиции. Работать отправили в типографию, где, помимо всего, стал он и шофером.
Не замечая за ним ничего подозрительного, ослабила надзор милиция. Да и кому нужен этот дохляк, канающий на уколах? К тому же с Сахалина, как ни старайся, не убежишь - остров. Эго знали все зэки.
Знали… Но свобода всегда манит из клетки. А потому, забыв об опасностях и множестве неодолимых преград, рвались к ней ежи: авось кому-то улыбнется судьба. Ведь фортуна не всегда забывала фартовых.
Свобода… К ней стремились те, кто попадал в неволю впервые, и те, кто доживал в ней последние дни.
Пообещай свободу - и любой зэк без колебаний отдаст пол- жи: иш, чтоб никогда не знать неволи, быть свободным, как мечта, как ветер.
Свобода… Это и есть жизнь. Пусть больная и голодная, без семьи и крова, но зато ничьи руки не шмонают одежду, не лент и дырявые карманы и душу любопытными нахальными паль- нами. Л на ночь тебя не будут запирать в бараке, как зверя г. клетке.
Владислав уже здесь, в Александровске, скентовался с че- н. фьмн отпетыми урками. Им нужен был главарь.
Они, как и Кляп, имели за плечами немалые сроки, не одну судимость. На поселение попали - кто с открытой формой туберкулеза, кто - с прободением язвы… Их и списали вместе с Кляпом вчистую с медицинским заключением: дальнейшее отбытие наказания опасно для жизни. Вскоре вышел на волю и сосед Кляпа по камере. Его в "малину" взяли без оговорок и сомнений.
А вскоре малочисленная "малина" поехала на свои первые гастроли.
В Южно-Сахалинске, немного оглядевшись, наметили тряхнуть корейский квартал. Его жители, сплошь и рядом, имели за городом в сопках огороды, где выращивали на продажу, по баснословным ценам, огурцы и помидоры.
Деньги они не клали на сберкнижки, предпочитали хранить у себя в доме. А домами им служили круглые фанзы. Ветхие эти строения одно от другого держались на почтительном расстоянии, словно кенты в зоне. Хоть и похожи чем-то, но и жизнь, и общак у каждого свой. И за него, не глядя на схожесть, глотку могли друг другу, не дрогнув, порвать.
Первой была выбрана самая отдаленная фанза. В ней, как и полагалось, жила многочисленная семья. Стариков и детей - не счесть. Все они, с рассвета до зари, пропадали на огородах. Домой возвращались затемно. В фанзе на это время оставалась старуха. Она копалась на грядках возле фанзы и никого вокруг не замечала.
Кляп, а за ним и другие, тихо, стараясь не привлечь к себе внимания многочисленной собачьей своры, подкрались к фанзе.
Фортуна словно улыбалась фартовым. Дверь фанзы открылась от порыва ветра. Теперь в нее лишь стоило шмыгнуть.
Далеко унеслась собачья свора. Лишь старая бабка, напевая потихоньку корейскую песню, полола грядку лука.
На шухере, за дверью, решено было оставить бывшего соседа Кляпа по тюремной камере.
Все шло, как по маслу. Кучу денег нашли фартовые под циновками. Купюры были связаны в пачки по пять тысяч. Сколько их набили за пазухи - не считали. Но… Послышался условный стук. Кент на стреме предупреждал: кто-то идет в фанзу.
Кляп, не мешкая, скользнул в окно, потом - через забор и оказался на тихой улочке, где в такое время хоть нагишом иди, даже обругать будет некому. За ним - кенты. И лишь тот - на шухере - не успел. Старуха кинулась к нему, закричала на весь квартал:
- Карапчи!
Это означало - вор. И, словно по сигналу, со всех ног к фанзе кинулись собаки.
Но старуха, опередив, разодрала ногтями физиономию вора от лба до подбородка. Тот, поначалу замешкавшись, увидел собак, сгреб старуху и захлопнул дверь фанзы.
Оттуда он выскочил через минуту через все то же окно. Собаки бесновались у двери. И не успели нагнать фартового.
Прикрывая окровавленное лицо, вор догнал кентов у железнодорожного полотна. Вскоре все они вскочили в товарный поезд, проходивший мимо, и поехали неизвестно куда, подальше от опасности.
"Малина" знала, что разыскивать их станут только ночью. Когда семьи вернутся с огородов.
- Пришил бабку? - спросил Кляп у кеита. Тот, чертыхаясь, сплевывая угольную пыль, ответил зло:
- А как по-твоему? Известное дело, ожмурил стерву. У нее там сундук стоял. Сунул башкой в него и крышку закрыл. Надавил лишь. Чтоб не трепыхалась старая.
- Следов не оставил нигде?
- Не-ет! Я - через платок крышку открывал. А закрыл не руками, задницей. С нее отпечатков не берут.
А поезд мчался на север. Оставляя позади себя черный шлейф дыма. С ним, заметая свой след, уезжала банда.
Сколько поездов сменила она, сколько миновала городов. Никто не вспоминал о сне, еде. Хотелось уехать скорее подальше от места, где убийц старухи будет искать не только милиция, семья, но и весь корейский квартал города.
Сколько блатных проклянут заезжую "малину" за беспредел! Сколько недавних зэков, безвинных, тряхнет милиция. Сколько главарей, стиснув кулаки, пожелают вслед:
- Чтоб век свободы не видать!
По и это, н клятва корейцев убить вора, не пугало "малину", начавшую свою беспутную жизнь.
Конечно, беглецы знали, что преступили закон не только общечеловеческий, но и закон фартовых, общий для всех воров. Залезли на чужую территорию, какая несомненно, была сферой деятельности другой, местной "малины". И, прохозяйничав без спросу и ведома, не поделилась даже барышом, что было обязательным в таких случаях. И заменяло порой извинения.
Ведь за старуху милиция кого-то заметет. Прокуратура не смирится с "висячкой". А значит, кто-то из фартовых может, не исключено, пойти невинно отбывать срок. Ему кто-то должен посылать жратву в зону, оплатить урон. А если кто-то пойдет под "вышку" и "малина" лишится кеита? Они ведь нынче не валяются по дороге. Их пока натаскаешь, не один год пройдет.
Все это понимал Кляп. Но уже стал действовать по принципу: чем хуже, тем лучше. Чем больше все замараны, тем больше уверенности, что никто из кентов не перекинется в другую "малину": там не простят беспредела.
Но ворам Южно-Сахалинска, а они себе знали цену, было не до извращенной логики Кляпа. Нужно найти гастролеров и свести с ними свой счет. Особо в этом нуждался главарь. Ведь гастролеры с ним не посчитались. Залезли в его общак, его карман. Подставили его кентов под удары милиции. Унизили его в глазах всех фартовых. А за такой конфуз фартовые скинут с главарей, предпочтут другого. Кто же с таким стерпится? Да и куда деваться тогда? Его после изгнания ни одна уважающая себя банда не примет. Кому нужны прежние удачи? Вчерашний хмель проходит быстро. А общак каждый день пополняться должен. По нем судят о главаре. А еще по тому, сколько удач на счету главаря сегодня. О прошлом вспоминают по пьянке, в дело берут лишь трезвых…
Это хорошо обдумал и главарь большой "малины" города. Он прослышал и подробно разузнал все, что было связано с убийством старухи-кореянки.
Залезть в фанзу по светлу - такое не было принято у городских воров. Но не это, не дерзость, а жестокость убийства удивила главаря.
В местной "малине" были два молодых корейца. В дело их не брали, но наводчики из них получились отменные. Они-то и рассказали все. До мелких подробностей, от каких озноб по телу прошел и у видавших виды фартовых.
- …сунули ее головой в сундук. Придавили крышку так, что у бабки даже позвоночный столб сломался. Глаза вывалились и вся кровь - в сундук, - рассказывали наводчики.
Нет, никого не замела милиция по этому делу. Прокуратура, проведя следствие, сделала анализ крови предполагаемого убийцы. Сделали соскоб с нескольких капель на полу, сундуке. У старухи была первая группа. У второго - редкая - четвертая группа крови. Никто из местных фартовых, из способных на убийство и известных следствию, не имели этой группы крови. Она всегда была уникальной.
Но следствие шло. Разрабатывались версии. Велись поиски.
На расследование столь дерзкого убийства были привлечены опытные криминалисты, следователи.
Но никто из них не знал, что на поиск гастролеров решились сами фартовые.
Найти душегуба. Судить его своим судом, по своим законам. Отбить желание заезжим лезть в чужой общак и наводить тень на местную малину.
Для поисков чужих "малина" ничего не пожалела. "Поймать, доставить на сход, учинить разборку по всем правилам", - так и сказал главарь южно-сахалинских фартовых.
По ночам воры прошныряли весь город, каждый удаленный от взгляда дом и куст. Наведались во все притоны и питейные. Обшарили железнодорожный вокзал вдоль и поперек. Но никого подозрительного не нашли. Да и убийств в городе уже не случалось. А значит, уехали…
Куда ж могут податься? Ведь недавние. Значит, жадные. Эти одним делом не успокоятся. Не уедут с Сахалина. Выходит- подадутся туда, где и отдаленность, и денег немало в обороте. "Следовательно, надо в Оху, к Привидению", - окончательно решили воры и, недолго думая, двинулись в путь.
Кляп со своими кентами в это время успел напасть на кассира нефтеразведки на Тунгоре и, ничего не подозревая, осел в Охе уже в третий раз. С Привидением он не был знаком. Да и к чему платить барыш тому, кто не был в деле? Самим бы теперь общак сколотить побольше. Мало ли что ожидает каждого из кеитов завтра. Не мог он знать и того, что ждет его самого.
Глава пятая МЕДВЕЖАТНИК
- Выдь на минуту, разговор имею, - протиснулся в прихожую к Дяде Привидение.
Григорий Смелов ждал жену с работы. Приход фартового испугал своею неожиданностью.
"Что потребовалось "малине"? Уж, конечно, не водку жрать позвали. Опять на дело фаловать станут. Либо вместо какого-то паршивого кента захотят подставить", - размышлял Дядя, застегивая рубаху.
- Не надоело киснуть в бабьей перине? - осведомился Привидение, направляя плечом Григория к горсаду.
- Терпежу не хватило темна дождаться? Чего средь дня засветился во дворе? Иль шкура надоела? Чего надо? - не ответил на вопрос главаря Григорий.
- Мне с тобой позарез потолковать надо. Чтоб никто не шал.
У Дяди дрогнули колени.
"Значит, пришьет, гад. Без свидетелей решил разделаться. За откол. За прошлое, чтоб не было страха завтра", - размышлял Григорий и ему вдруг так захотелось жить. Пусть даже вот
так, как мышь в чулане, зато тихо и спокойно. Дядя остановился. Не хватало воздуха.
- Пошли! Чего кривляешься. Мне недосуг твои болячки лечить. Не за тем наведался. Пошли! - торопил Привидение.
- Как нашел меня?
- А чего искать? Я знаю, когда ты на волю вышел. А хату найти - проще простого. Зэковскую робу твою баба выстирала и сушила на балконе. Теперь в ней на дежурство ходит. А эту одежку все мы издалека узнаем. Ну а коль баба весь век одна жила, значит, кого-то приютила с наших. По сроку - только ты должен был в Оху вернуться. Вот так и увидели тебя в окне, с чердака дома, что напротив стоит.
- А чего сам пришел?
- Любопытный ты стал. Иль мозги тебе подморозило. Да коль кентов прислать - ты и носа за дверь не высунул бы. Решил бы, что пришить хотим. Еще и заложил бы мусорам.
Дядя возмутился искренне:
- С чего такое возводишь? Иль не я тебя выручал, не я учил тебя и свою шкуру за тебя давал? Не я вместо тебя в Магадане срок тянул, а ты ни жратвой, ни "воздухом" не помог? Тогда я мог еще. Моложе был. Да жаль вас было. Теперь с чего закладывать, коль дорожки наши разъехались в разные стороны?
- Не гоношись. За старое - я тебе откол от "малины" простил. Ну, а доверять или нет теперь - мое дело. Я не для споров звал. - Привидение повернул Григория к дому, где обосновался. Велев кентам слинять, завел Дядю в комнату, завесил окна темными, не пропускающими свет занавесками, включил настольную лампу: - Разговор у нас нескорый. Да теперь не до того ни мне, ни тебе. А поможешь - совсем в покое оставим. Во всяком случае, я со своими кентами, - пообещал Привидение.
- Опять в дело втянешь?
- Кому ты нужен? Чтоб завалиться и потерять "малину"? Нет. Не в том мой интерес, - уселся Привидение напротив: - Ты слышал что-нибудь о фартовых, которыми Кляп главарит?
- Нет, - подумав, ответил Дядя.
- Вспомни, может, слыхал эту кликуху, львовский он. Фартовый, но не в законе. Гастролер. В "малине" его - ни одного из наших. Все заезжие. К тому же мокрушничает часто. Лезут на наши хазы. "Перо" и "керогаз" без ума в ход пускают. Но и другое… Сам знаешь, отвечать за свое- не обидно, тянуть за чужое - никому неохота…
- Ты это к чему? - перебил Дядя.
- Все о том же. Вчера замели моего кеита лягавые. За Филина. А мы его, гада, не пришивали. Дамочка на это в жизни не отважился бы. Но кто-то ж сумел его прикончить. Не сам… Слышал, что финачем его ожмурили. Ну, а до того - на сапоги взяли.
- Так кто ж, если не ты? - усмехнулся Дядя.
- Я не валяю ваньку! И целкой не прикидываюсь! Дело наше тебе известное. Но вот чужие грехи своими кентами затыкать не собираюсь, - начинал терять терпение главарь.
- Так чего от меня хочешь?
- Для того и выволок, чтоб вместе решить, как того Кляпа выловить и на сходе, своим судом его, падлу, прикончить вместе с "малиной". Чтобы навсегда отбить у заезжих кайф промышлять у нас.
- Убрать конкурента моими руками? Но мне он ничего не сделал, это ваш Кляп. С чего это я с ним стану счеты сводить за чужих кентов? Чтоб снова меня сграбастали за твою работу? Не-эт! Он тебе мешает, пусть твоя голова и болит, как с ним разделаться. Меня не впутывай. Не хуже других тебе известно, что не мокрушник я, а вор, фартовый, медвежатник, да и то нынче бывший, - наотрез отказался Дядя.
- Не твоя забота, что решит сход с Кляпом! Не тебе его кончать! С этим мы сами управимся. Мне от тебя другое надо. Мозги твои. Твою память. Она в этом важней финача, - достал Привидение из стола бутылку коньяка.
Сковырнув пробку, разлил по рюмкам. Понял, разговор будет тяжелее, чем предполагал.
- Погодн, вначале все обговорим. Куда торопиться? Па трезвую голову думать легче, - отодвинул свою рюмку Григории, хоть и сглотнул слюну, подкатившую к горлу комком. Не то что коньяк - пива во рту сколько месяцев не держал. Вот и взвыла утроба не своим голосом. Запросила вопреки разуму. Дядя сумел ее сдержать.
Привидение и глазом не сморгнул. Опрокинул коньяк, как воду.
- В этом деле мне трудно без тебя обойтись, - признался он. - Кентов моих знает Кляп. Всех. Знает и то, что у него перед нами немалый должок. А потому хитер, падла, как сука. Не могут мои фартовые заманить его кодлу на сход. А сам Кляп умеет смываться вовремя. Хотели его мои фартовые заманить в силки, да хрен там! Кляп словно растворился. Из-под носа ушел.
- Ты кому баранку крутишь? Чтоб от тебя в Охе кто-то ушел? - Григорий рассмеялся.
- От меня бы ладно. Суть не во мне. Кенты мои горят по его делам. Это всего хуже. Он знает, чем ему при встрече со мной расплатиться придется. Вот и смывается, как шкодливый кот.
- А ты его знаешь, видел?
- Если бы знал, не говорил бы с тобой. В глаза не видел, - развел волосатые руки Привидение.
- А что ж кенты сплоховали? Иль финачей при себе не было?
- Были. Да уже двоих фартовых уложил за это. Моих… Так что счет у меня к нему нынче немалый.
- Я-то при чем? Если вся твоя "малина" не может с ним сладить, что смогу я - один?
- Он тебя не знает, - Привидение, пересев поближе к Дяде, заговорил вполголоса: - Капкан нужно поставить. Силки на живца, понимаешь? Заманить надо фрайера к нам. Ты - самый подходящий для этого. Откольник. В моей "малине" не был. На дела с нами не ходил. Моих он наперечет знает.