Тихон гнал от себя воспоминания. Война отняла у него не только семью, здоровье, а и все, что было, о чем мечтал…
Ни луча надежды не светило. Решил после окончания срока вернуться к овдовевшей сестре. В деревню. И вдруг письмо от жены. В нем - фотография.
Тихон, разглядев ее, спрятал в карман пиджака. Неожиданный, дорогой подарок. И загорелся огонек надежды. Надо выжить, чтобы вернуться.
Но кем? Как назовут сыновья? А жена? Примет из жалости. И будет стыдиться его. Да и дети разве поверят, что осужден ошибочно? Ни за что! Разве мертвый герой лучше живого отца, пусть и зэка - не по своей вине? Но поймут ли? Поверят ли? Признают ли отцом? Ведь не растил их…
От родни, большой и дружной, теперь осталось так мало. Сестра с племянниками и жена с сыновьями. Кто из них примет Тихона, кто поверит ему без упреков?
Валил лес бригадир. Летели из-под топора щепки. Ладони к топорищу прикипели намертво. Свободу зарабатывал. Потом и кровью, нечеловеческой усталостью. Физической и моральной. Да и один ли он здесь такой…
Конечно, жене письмо написал, короткое, сдержанное. Без телячьего восторга от ее приглашения вернуться к ней. Пусть обдумает все. Дал время поразмыслить, отказаться. Ведь годы разлуки изменили обоих. Стоит ли заново начинать?
Написал, где и кем работает. Когда ожидается освобождение. И хотя вопросов возникло много, спросил лишь о детях. О ней самой - не решился.
Чтобы Дашка не нашла фото семьи, спрятал его в полу пиджака. И берег его пуще глаза.
Дашка по лицу Тихона поняла, что не удержать ей его. Уедет, вернется к семье, как только придет время. И запила…
Вначале хотела выгнать, но сообразила, что пойдет по рукам. А за это участковый отправит обратно в зону. А туда ей вовсе не хотелось. И баба, понимая, что теряет Тихона, все чаще устраивала ссоры, напивалась.
Вот и теперь лежала, мордой в пол воткнувшись. В столовой условники угостили. Дашка уже давно не готовила дома. Не хотела, не могла заботиться о Тихоне. А сама ходила в столовую. Там было весело.
Заметив отсутствие Тихона, условники теснились, жались к Дашке, напропалую угощая вином и водкой, купленными в ларьке, подсовывали котлеты, пельмени и безнаказанно лапали ее со всех сторон.
Дашка, наевшись и напившись до отвала, не позволяла ус- ловникам большего. Отвесив кому-то пару оплеух, осыпала мужиков щедрой горстью отборной матерщины и плелась домой.
Тихон понемногу привык к этому. Он не бил, не ругал бабу, к которой давно охладел. И жил под одной крышей, жалея себя и ее репутацию. Ждал своего часа, торопил время.
Так было и сегодня. Пьяная Дашка привыкла к протопленной каморе, к спешному чаю по утрам, заботливо просушенным валенкам и телогрейке.
А потому, проснувшись утром и найдя валенки с телогрейкой у порога, где сама их оставила еще вчера, несказанно удивилась.
Тихон не разбудил ее. Шаря в'потемках, баба нашла спички. Зажгла свечу и вскрикнула от испуга.
Тихон лежал у порога в исподнем. Не шевелился.
- Тишка, ты что? На работу опоздаем. Вставай. Скорее, - дернула мужика за руку и отскочила в ужасе, заорала от страха.
Тихон был мертв. Это о него споткнулась, на нем проспала всю ночь. Волосы на голове бабы зашевелились. Ей стало холодно, страшно.
Дашка вскочила в чавкнувшие сыростью валенки. Руки никак не могли попасть в рукава телогрейки.
Забыв о платке, нараспашку, бледная, она неслась по селу, крича во все горло:
- Люди! Помогите! Тишка помер!
Машина, было дернувшаяся в тайгу, затормозила. Из нее условники высунулись. В услышанное не верилось. С чего бы мужику помереть? Еще вчера вкалывал как вол, ни на что не жалуясь. Смеялся. И вдруг умер…
- Нет. Тут что-то нечисто, - не поверилось бригаде Тихона. И, соскочив с машины, затопали мужики к каморе.
Кто-то догадливый сообщил об услышанном участковому.
Тот не заставил себя ждать. И, опередив всех, не велел никому входить в помещение, пока он лично все не проверит.
Дашка вечером не пошла в столовую. Сидела, запершись в каморе, одна, съежившись, притихнув.
Темнота в комнате, звенящее одиночество заставили задуматься, вспомнить многое.
Трагическая нелепость случившегося отбила сон, не хотелось есть, даже к выпивке пропала охота.
Умер Тихон. Его повезли в Поронайск на вскрытие. Значит, что-то заподозрил участковый.
"Эх, дурак ты, лысый мусор. Да мне, если б поднять Тихона, ничего больше от жизни не надо было бы", - подумала баба и вздрогнула от внезапного стука в дверь.
Наскоро включила свет, дрожащей рукой скинула крючок с двери. Даже не спросила, кто просится. Поверилось в чудо. А может, не умер? Может, вернулся? Но в дверном проеме стоял участковый с незнакомым человеком, представившимся следователем Поронайской городской прокуратуры.
Они уверенно вошли в комнату.
Следователь огляделся. Подошел к постели, смятой Тихоном. Дашка не догадалась, не успела ее прибрать. Осмотрел простыню, одеяло, подушку.
Переговариваясь с участковым вполголоса, подошел к печке. Заглянув в топку, быстро осмотрел заслонку и сказал, будто себе самому:
- Так я и предполагал…
Участковый подскочил к нему, лицо подергивалось.
- Не может быть, - вырвалось невольное. - Печку не трогала сегодня? - спросил Дашку участковый.
- Не до нее мне, - отмахнулась баба.
- Вчера вы ее закрывали? Задвижку? - спросил следователь.
- Я ее никогда не закрывала. А в последнее время и Тихон перестал ею пользоваться. Дров хватает. Слава Богу, в лесу живем. Топливо не переводится.
Баба сидела у стола и не видела, что задвижка печки была закрытой.
- Чем открываете задвижку, когда топить собираетесь? - спросил следователь Дашку.
- Не достаю ее. Высоко. Потому не закрываю. Сказала уже, чего еще спрашивать? - начала злиться баба.
- Да куда ей до задвижки, если она только на четвереньках ходит. Ее, беску, в тайге звери за свою скоро примут. Не просыхает, стерва. Пьет, - ответил за Дашку участковый.
- Не за твои. Сама зарабатываю. И ты мне не указ. Ко мне приперся, да еще и обсераешь. У себя в глотке посчитай. Иль сам святоша? Вон морда, хуже моей. Вся опухшая. Стань перед зеркалом и спроси себя, с чего это получается. А в меня не тычь. Понял? Я пью на свои. А ты?
- Угомонись! - прикрикнул участковый на Дашку.
Баба осеклась на время. А потом взъярилась:
- Я в своей хате, не у тебя в гостях. А потому - ты помолчи! Сам алкаш.
- Тебе что, в зону захотелось? Назад к своим? Скажи спасибо, что под стражу сразу не взяли! - терял терпение участковый.
- А за что меня под стражу? - изумилась Дашка.
- А за то, что Тихон убит. Не своей смертью умер, - вырвалось раздраженное.
Бабу будто по голове огрели. Глаза у нее округлились, рот открылся. Скулы побелели. Она смотрела на следователя, на участкового, не понимая, всерьез они так думают или пошутили над нею.
Вспомнились некстати слова сожителя, что его вовсе ни за что осудили. Уж, видно, судьбе было угодно посмеяться над бабой, но тогда не поверила она Тихону, подумав про себя, что ни за что на столько лет в зону не сажают. Значит, есть грехи, о каких говорить не хочет. Теперь ей страшно стало. А что, если и вправду повесят на нее убийство Тихона? Ведь она на нем всю ночь пьяная проспала. Но от этого еще ни один мужик на свете не умер. Вон, целая свора условников только и мечтают о том, как провести с Дашкой ночь. Никто из них помереть от того не боится.
Следователь внимательно разглядывал пыльную печную задвижку.
- Вы уж извиняйте, не достаю я до нее, протереть не могла, - подала баба робкий голос.
- На счастье свое не достали и не протерли, - ответил тот, даже не глянув на Дашку.
Он осмотрел всю камору. Вытряхнул из жестяной банки окурки в кулек. И сунул их не в помойное ведро, а, на удивление Дашки, в саквояж. Взял со стола ложки и стаканы, недопитую бутылку водки заткнул. И тоже в саквояж спрятал.
Дашка смекнула. Сунулась под койку. Достала банку тушенки, протянула следователю.
- Зачем? - удивился тот.
- На закусь сгодится.
Человек онемело уставился на нее:
- Да вы что, с ума сошли?
- Ну а водяру для чего взял? - улыбалась баба.
Участковый смеялся, схватившись за живот обеими руками.
Дашка впервые за много лет покраснела до корней волос, поняв: надо было молча положить банку тушенки, а не совать в руки, да еще при легавом. "Хотя пить-то небось вместе будут?" - подумалось ей.
Нет, Дашка и не думала заискивать перед следователем. Она просто боялась одиночества и хотела оттянуть уход людей. А раз саквояж вздумал загружать человек, значит, уйти собирается. И ей стало жутко, что уйдут люди, стихнут их голоса за дверью, и в комнату снова вползет тишина, убийственная, как смерть.
Дашка глянула на следователя, тихо рассмеялась. Ну ладно, взял початую бутылку водки. Хамство, но понятное, мужичье. А вот зачем ему окурки измятые понадобились? Ими только с дури можно закусывать. А может, по забывчивости так получилось? Но следователь, не обращая внимания на Дашку, даже заслонку от печки взял. У бабы от удивления челюсть отвисла. Разрезанную луковицу сунул в саквояж.
- Нашел закусь. Я ему как человеку тушенку давала, а он нашел на что позариться, - пододвинула баба буханку хлеба. Но следователь и не глянул на нее.
Осмотрев одежду покойного, следователь достал протокол допроса, уселся перед Дашкой.
Вначале баба отвечала на вопросы бойко. Скрывать нечего. И следователь едва успевал писать.
- Кем работаете?
- Сучкую.
- Что? - не понял следователь.
- Сучкоруб она. Но ответила вам верно, - давился смехом участковый. - Совместительница, черт бы ее взял…
- Как жили с Тихоном? - спросил бабу следователь.
- Нормально. Ладили. Иногда, правда, ругались. Но Тихон сам знал за что. Не хотел записываться. Вот и грызлись иногда. А в остальном все спокойно. Даже не бил ни разу, - похвасталась баба.
- Часто ли он болел? - поинтересовался следователь.
- Может, и болел. Но не жаловался никогда. На больничном не был. Да и нельзя было болеть. По больничному листу зачетов нет. И срок идет день в день. А в тайге всякий день - за два. Потому болеть невыгодно, - пояснила Дашка.
- После освобождения куда хотел поехать Тихон?
- Первая жена позвала к себе. Письмо прислала. Но только не поехал бы он к ней. Собирались мы с ним купить тут на Сахалине домишко. Найти работу поспокойнее и жить тихо.
- А почему вы думаете, что к жене он не вернулся бы?
- Отвык за годы. Много пережил. Она его тогда не поддержала. Даже не писала Тихону. А он без нее много лет прожил один. Отвык. Забыл.
- Лучше весь век одному, чем с такой, как ты, - не выдержал участковый.
- Я, какая ни на есть, всегда рядом. Была б плохой, ушел бы. Я силой не держала. А и какая есть, не опаскудилась, мужика рогатым не сделала. Но доведись лихолетье и не останься на земле никого, кроме нашего участкового, я б и тогда с ним в одной тайге срать не села бы! - отпарировала баба.
Следователь, не сдержавшись, рассмеялся. Такая откровенность сразила участкового. Он потерянно качал головой, чесал в затылке. И спросил:
- Чем же я тебя так обидел?
- Иль забыл? Думаешь, я за два года память потеряла? Нет, она в моей башке крепко сидит…
Следователь, поняв, что у Дашки с участковым давние счеты, пресек их разговор, продолжил допрос:
- Были друзья у Тихона?
- Конечно. Вся бригада. Да и все условники Трудового уважали мужика. Не то что некоторых, - сверкнула баба взглядом на участкового.
- А враги были?
- Нет. Откуда им взяться здесь? Да и не хватало времени на блажь. С работы вымотанные, усталые приезжали. Едва успевали до утра дух перевести. И снова в лес…
- Это ему так. Ты-то находила время на утехи, - вставил участковый,
- Не про меня спрашивают. Про себя я сказала б, что есть у меня в Трудовом враг, это ты! И не одной мне враг, а всем нам, - сорвалась Дашка.
- Попомнишь ты это. Не раз, - пригрозил участковый вполголоса.
- Тихон никогда не говорил вам, что остались у него в прошлом враги? Никого не опасался? - продолжил допрос следователь.
- Не слыхала от него такого, - призналась баба.
- Он в гости никого не ждал?
- Нет. Иначе бы предупредил.
- А деньги он в доме держал? - поинтересовался следователь.
- Откуда они у нас? - отмахнулась баба.
- А на что дом собирались купить?
- Так это на те, что он в Воркуте заработал.
- Они у него на счете, в сберкассе?
- Не знаю. Наверное. Я у него денег не просила. Сама работаю. А про те он сам сказал. Когда жить стали вместе. Мол, освободимся, хватит нам на хозяйство. А где они и сколько их - не сказал. Я и не спрашивала. Неловко. Я ведь даже не расписана с ним.
- А почему не расписались?
- Да пила она. Вот и одумался мужик. По-своему решил - поджениться можно, жениться - нет, - встрял участковый.
- Я не вас спросил, - прорезалось раздражение в голосе следователя.
- Мы думали, что это не обязательно. Иные всю жизнь незаписанные живут, не в том главное. А сам Тихон говорил, что такое надо делать, став совсем свободными, - ответила Дашка и вздохнула.
- Скажите, вы вчера с работы вместе приехали?
- Конечно. Вахтовая за людьми один раз в тайгу приходит. Деляны далеко от села. Все в одной машине приехали.
- Вы домой вместе пришли? - интересовался следователь.
- Нет. Я позвала его, как всегда, в столовую. Тихон отказался. Тогда я пошла ужинать в хамовку, а он - в хату.
- Во сколько вы ушли из столовой?
- Не знаю. Часов у меня на руке нет.
- Попытайтесь вспомнить. Это очень важно. Может, вас кто-то проводил, кто подтвердит, когда вы ушли из столовой?
- Так меня там все видели. Одно знаю - пурга уже сильной была и свет выключил дизелист, когда я домой верталась.
- Свет вчера выключили в одиннадцать вечера, как всегда. Значит, она домой приволоклась в начале двенадцатого, - вставил участковый.
- Вы ничего не заметили, когда вернулись домой? - обратился следователь к Дашке.
- Тепло было. Очень тепло. А я промерзла. Выпила, конечно. Никогда раньше не было, чтоб после выпивки продрогла. А тут душа в сосульку согнулась.
- Да у тебя вместо души пустая бутылка в брюхе колотится, да к тому же без дна, - не выдержал участковый.
- Иди в жопу! - подскочила Дашка.
- Чего взвилась? Иль вру? Ты ж и вчера, наверное, с обос- санным хвостом приползла. Из столовой не уходишь, покуда не напьешься до уссачки. За это тебя и выкидывает уборщица. Надоело ей за тобой подтирать…
- Я сама ушла. Вчера никто не выгонял. Даже Тихону пару котлет в карман прихватила, - оправдывалась Дашка.
Но участковый смеялся:
- Заботчица, едрена мать!
- Когда домой вошли, ничто не насторожило?
- Нет.
- Вы где спали?
- Здесь. Прямо на Тихоне. Об него споткнулась.
- Вам не показалось, что в комнате кто-то был, чужой?
У Дашки глаза округлились.
- Нет. Ничего такого не было, - ответила, икнув.
- А Тихон с кем мог выпивать? - спросил следователь.
- Не знаю. Но, в общем, с любым из бригады.
- Они вчера на ужине были все?
- Получку вчера привезли на деляну. Потому по хатам пили. В столовую мало кто пришел.
- А кто обычно к вам наведывался? Кто чаще других приходил?
- Никого я не видала, - опустила баба голову на руки.
- А Тихон куда получку дел? - интересовался следователь. - И сколько он получил?
- Не знаю, - растерялась она.
- Что ж ты за баба, если об деньгах не заботишься? - упрекнул участковый.
- Я не за их, за мужика замуж выходила…
- А ваша получка где? - поинтересовался следователь.
- При мне, - щелкнула резинкой рейтуз на ноге.
- Вас в столовую пригласил кто-нибудь или сами пришли?
- Иногда звали, а вот вчера - не помню, - призналась Дашка простодушно.
- Постарайтесь все восстановить в памяти. С кем вы пошли в столовую, с кем говорили, может, кто-то необычно рано ушел из столовой? - спрашивал следователь.
Дашка, морща лоб, вспоминала.
- Может, деньги у Тихона взаймы кто-нибудь просил? - вставил участковый. Следователь поблагодарил его взглядом за вопрос.
Баба мучительно вспоминала.
- Никитка клеился! Просил одолжить. Но Тихон отказал пьянчуге. Сказал, что самим надо. Перед самой столовой, в машине попросил. Да и я бы ему не дала. За день пропьет. А возврата потом не жди, - обрадованно вспомнила Дашка.
- Он в тот вечер был в столовой? - спросил следователь.
- Был. Пришел вместе со всеми. А потом напился очень скоро, как всегда. И его утащили мужики в барак.
- Сколько времени он пробыл в столовой?
- Да с полчаса. Не больше. Он всегда так. Одного стакана ему по горло хватает, - рассказывала баба.
- Нет. Это не Никита. Он алкаш. Это верно. Долг может не вернуть. Но мужик не без совести. На мокрое не решится, - вставил участковый. И добавил, подумав: - Да и ростом он не удался. Дашке по сиськи будет, - глянул туда, где раньше была задвижка.
- Никитка к нам заходил иногда. Вечером. То хлеба, то чаю попросит. Тихон давал ему. Но друзьями иль врагами они не были. Он в другой бригаде работает. Просился к нам. Но люди наши его не захотели. Слабоват. Мало от него проку на деляне.
- На такое убийство сила не нужна, - в раздумье сказал следователь.
- Верно. Но Тихон втрое крупнее Никитки. И один на один тому сморчку не одолеть бы бригадира. Даже если предположить, что он вначале оглушил Тихона, - говорил участковый.
- Да никогда не стал бы Тихон с ним выпивать. Это я точно знаю, - поддержала баба.
- Но открыть дверь, будучи в нижнем белье, он мог только хорошо знакомому человеку. А выпивать мог с другим. Тем, кто и не думал убивать его. Хотя все это лишь версии, - вздохнул следователь.
- Да не могли его убить. Не за что. Ну строгий, так потому что бригадир. Зато никого не обижал, даже выпивши. Никогда не буянил, не матерился. А и враждовать с ним было не за что. Враждуют из зависти. Тихону никто не мог завидовать. Сам он помер. С горя, - пригорюнилась Дашка.
- Рад бы поверить в несчастный случай, да долг не велит.
Дашка пожала плечами, сказала тихо:
- Воля ваша. Ищите. Коль был супостат, его поймать надо. Знай я наверняка, что убит Тишка, узнай, кто это утворил, своими руками ему башку бы открутила, сукиному сыну…
- Вам не нужно вмешиваться в работу следователя, а тем более - карающих органов. Теперь это наша забота, - оборвал бабу приезжий следователь и спросил: - А этот самый Никита с кем выпивает, с кем дружит?
- Со всеми, кто его угостит! - выпалила Дашка одним духом.
Следователь с участковым переглянулись.
- А с кем-нибудь из вашей бригады?
- Не знаю. Он всем на хвост садится, у кого из кармана поллитровка торчит.