Варя стояла рядом и тоже думала, что делать. В каждом ее темном глазу Артем видел собственное отражение на фоне мутного неба. Он знал, что Варя сейчас его не видит и даже забыла, что он существует на свете. Ее бледные губы сжались, брови сдвинулись. Лицо стало каменным, и только тоненькая прядка светлых волос выбилась из-под платка и, живая, вьется на ветру.
Варя найдет выход! Варя очень умная. Это она, дурачась за чаем, придумала, как забраться к Галашину. В какие-то полчаса придумала! Фирме "Мечты сбываются" как раз поступил заказ на день варенья глупой галашинской дочки, и Варя ходила смотреть интерьер, чтобы приспособить сценарий к обстановке. Тогда-то она и увидела картины и статуэтку – хозяйка похвасталась. Отличный план вышел у Вари, как в кино. Даже жена Галашина вовремя укатила за границу. Некому теперь вспомнить, что Варя ходила по галерее и разглядывала коллекцию. Или из-за границы поганка по телефону стукнула? И потому их ищут?
Да, кое-какие мелочи не сложились, но это уж он, Артем, виноват. Теперь Варя придумает, как быть, а он сделает все, что она скажет.
– Ладно, хватит тут светиться, – сказала Варя и снова надела очки. – Надо возвращаться в город.
Ненакрашенная, в очках, в туго повязанном платке, который скрыл ее золотую шевелюру, она стала неузнаваемой. Так и было задумано: все вспомнят яркую косынку, очки, одежду – но разве это приметы? Переодеться ничего не стоит. Артему Варя велела надеть дурацкую бейсбольную кепочку с вышивкой. При случае кепочку тоже предстояло выбросить.
– Мы куда? На маршрутку? – спросил Артем, подхватывая сумки.
– Чтоб на нас пялились другие пассажиры? Нет, возьмем такси.
– Таксист нас тоже может запомнить.
– Может, но ему и на дорогу смотреть надо. Прорвемся! – сказала Варя совершенно спокойно.
– А что потом?
– Там видно будет. Из города уйдем на машине. Поедем туда, где нас не ждут, – например, в Гридино. По пути свернем к Новосибирску.
Артем обрадовался:
– Точно! У меня и кореш в Новосибирске есть, Сашка Федосов – к нему можно.
– Какой ты все-таки дурак, – сказала Варя грустно. – Оттуда мы сразу рванем в Москву.
– Ну да, своим ходом, – догадался дурак. – Мой "лексус" и не такой маршрут одолеет.
– Про "лексус" забудь! Побежали скорей – вон из аэропорта толпа двинула.
Варя присмотрелась к толпе и узнала скачущего и визжащего ребенка.
– Ага, – сказала она, – иркутский рейс взлетел, и провожающие домой повалили. Быстрее! Главное, в такси молчи, как глухонемой. Сделай вид, что дремлешь.
Она подбежала к желтому такси и спросила шофера глупым задыхающимся голоском:
– В Березки повезете?
– Двести.
– Поехали!
Артем небрежно швырнул сумки в багажник и развалился на заднем сиденье. Варя села рядом с водителем. Она тут же достала из сумки леденец на палочке, сунула его в рот и принялась, весело причмокивая и громко глотая сладкую слюну, болтать о всякой ерунде – о погоде, о Киркорове, о дорожных ямах. Водитель сначала отмалчивался, но, когда Варя набрела на дачную тему, оттаял. Он пустился в обсуждение сортов чеснока и даже дал рецепт приманки для кротов, которую надо делать из отравленной пшенной каши.
Артем восседал на заднем сиденье, сонно свесив голову. На нос он надвинул козырек бейсболки. Вышитый на ней дракон был отлично виден водителю, да вот лицо пассажира вряд ли.
Варину болтовню Артем слушал с восхищением. Теперь он был уверен, что все будет хорошо, что все придумано на много ходов вперед, и ладно, хитро придумано. Еще бы! Варя не переставала его удивлять. Никогда раньше не говорила она таким, как сейчас, противным тягучим голоском. Никогда она не травила дачных вредителей, потому что отродясь ни на каких дачах не бывала. И откуда только она все знает?
2
С целой папкой наработок по делу Галашина Вероника в то розовое утро явилась к Стасу. Накануне они договорились на полдевятого. В девять Стас явился, как всегда хмурый.
– Проходите, – буркнул он и открыл свой кабинет.
Вероника, чуть-чуть робея, переступила порог. В Следственном комитете она славилась аналитическим складом ума. Теперь, наблюдая мельчайшие детали обстановки, она надеялась проникнуть в загадочный внутренний мир Станислава Ивановича Новикова.
Пригодных для анализа деталей нашлось до обидного мало. Мебель у Стаса стояла типовая, неинтересная, стол был пустым и матовым от пыли, занавески висели такие же скучно-желтые, как и повсюду в отделе. Единственным живым штрихом был кактус на подоконнике, кособокий и усохший до полусмерти. Видно, рядом со Стасом бедолаге жилось куда труднее, чем в родной пустыне Атакама.
Вероника поискала глазами графин с водой, чтобы избавить кактус от мук. Графин помещался на высокой тумбе. Вода в нем была мутновата, как слезы нечистой совести.
Стас уловил движение Вероники и предостерег:
– Пить не советую! Я тут два дня не был, вода застоялась. Если мучит жажда, попрошу принести минералки.
– Я не хочу пить, – сказала Вероника. – У вас на подоконнике растение погибает. Его надо полить.
– Зачем? – искренне удивился Стас. – Не будем терять времени на ерунду. Немешаев со своей красоткой в аэропорт не явился. Где он может быть? Ой, боюсь, что далеко отсюда!
– Я принесла материалы по фирме "Мечты сбываются". Может, это прольет свет…
– Выкладывайте. Кстати, что у вас с лицом? Вы нездоровы?
Вероника была в полном порядке. Однако, собираясь на встречу со Стасом, она накрасила губы и слегка подсинила веки, поэтому выглядела не совсем привычно. Стала ли она миловиднее, сказать трудно: она была из тех, кого косметика не делает красотками, а лишь обозначает, что они тоже женщины.
Стасу сейчас было не до подобных сигналов. С помощью Вероники он собрался пролить свет на судьбу другой женщины. Та женщина как раз и краситься, и наряжаться умела, но со вчерашнего дня была мертва.
– Итак, Немешаев был любовником не только Фоминой, но и Зинчук, – сказал он, просмотрев бумаги из Вероникиной папки.
– Косвенные данные… – начала Вероника, старательно шевеля накрашенными губами.
– Какие там косвенные! – с досадой отмахнулся Стас. – В офисе Зинчук обнаружено заявление в полицию. Она пишет, что Немешаев год назад начал с нею сожительствовать, для чего поселился в ее квартире. Вчера она поняла: Немешаев пошел на близость, чтобы, пользуясь ее доверием, похитить из ее квартиры драгоценности. На сумасшедшую сумму.
– Целый год сожительствовал и ничего не крал? Но почему? – удивилась Вероника.
– Черт его знает! Извращенец какой-то, – хмыкнул Стас. – С картиной вчерашнего убийства, казалось бы, все ясно – Зинчук прибежала на съемную квартиру Немешаева, стала требовать похищенное, а он ударил ее по голове тупым предметом. Теперь мы даже знаем каким – трубкой радиотелефона "Панасоник". Остается вопрос по вашей художественной части: каким образом Зинчук замешана в ограблении Галашина?
– Вы считаете, замешана? – снова удивилась Вероника и сразу поняла, что выглядит некомпетентной, особенно с голубыми тенями на веках. Ей страшно захотелось погрызть какой-нибудь карандаш, но она взяла себя в руки.
Стас поиграл желваками.
– Создается впечатление, что замешана. Судите сами: под ногтями Зинчук обнаружены микрочастицы засохшей масляной краски и волокна льняной ткани. Небеленой. Холста, короче. Ненового. Экспертиза еще делается, но специалисты говорят, что именно на таком холсте художники рисуют. Зинчук с Немешаевым явно боролась – стул опрокинут, соседи слышали грохот. Картину они рвали друг у друга из рук, что ли?
– Почему бы нет? – подхватила Вероника. – Картины грубо вырезаны преступником из рам. На неровных краях нарушен красочный слой и могли торчать эти самые волокна.
Стас развалился на стуле и, глядя в окно, почесал бок.
– Зинчук – хваткая, опытная бизнесменша, – изрек он. – Могла быть либо заказчиком, либо организатором ограбления Галашина. Но когда рыло настолько в пуху, глупо соваться в полицию с заявлением на сообщника. И зачем она пришла к Немешаеву? Вернуть драгоценности? Тоже глупо. У нее есть служба безопасности; в конце концов, могла нанять каких-нибудь лихих ребят.
– Может, она за картинами приходила?
– И тут самой светиться не обязательно. Нет, что-то у нас не срастается. Не похожа Зинчук на круглую дуру.
Вероника хотела заикнуться насчет любви, которая толкает людей на глупости, но промолчала. Она подумала: Стас оттого глядит в окно, что на нее, накрашенную, неловко смотреть. Стало быть, удалось произвести впечатление! Надо в следующий раз одеться поинтереснее. Вероника перебрала в уме свои серые и коричневые кофточки и решила сегодня же купить что-нибудь в цветочек.
Стас между тем рассуждал вслух:
– Ваш Немешаев прямо-таки двоится у меня перед глазами. Смотрите: ограблений два. Квартир, где он живет, две. Любовниц две. Одну свою бабу он уже прикончил, а где сейчас Фомина? Жива ли?
– Он ее любит.
– Не говорите ерунды! Какая любовь, когда он за сутки взял ценностей на полтора миллиона зеленых? Цацки Зинчук, картины Галашина… Ох эти ваши картины, – проворчал Стас совсем уж нелюбезно. – Спасибо, я вас больше не задерживаю. Идите работайте. До чего скверное убийство! Мотивы неясны.
– Обыкновенное убийство на почве страсти, – заметила Вероника, вставая.
– Поверьте моему опыту, таких женщин, как Зинчук, из-за любви не убивают.
– А что ж тогда с ними делают?
– Просто бросают, – бестрепетно ответил Стас.
Когда Вероника вышла, Стас некоторое время продолжал смотреть в окно. "Странная девица, – думал он. – Все говорят, умница, а она либо моргает, как лошадь, либо чушь какую-то порет. И как только она вчера скрипку нашла по горячим следам?"
Сам он после встречи с Вероникой чувствовал себя необыкновенно умным. Его стали посещать здравые идеи. Он позвонил оперу Лямину (тот работал по ограблению Галашина) и спросил:
– Эдик, слушай, кто у нас в оцеплении стоял позапрошлой ночью? Ну, на Театральном, после галашинского пожара?
– Группа Кукушкина.
– Хорошо. Сам Кукушкин сейчас где?
– Да где-то, Станислав Иванович, тут с утра.
– Найди и попроси его ко мне.
Старший лейтенант Кукушкин, дотошный и въедливый карьерист, был, как всегда, идеально выбрит и крепко надушен чем-то сладко-цитрусовым. Он очень хорошо, по десятому разу описал пожар, крики, приезд начальства и самого Галашина. Но Железного Стаса интересовало совсем другое.
– Давай еще раз переберем случайных прохожих, – потребовал он.
– На выходе из оцепления были задержаны три парочки, – отчитался старательный Кукушкин. – Их данные записаны. Поначалу какие-то спортсмены по аллее бегали, местные. Они каждый вечер там бывают.
– Что за спортсмены? Как выглядели? Документы показали?
– Ну, кто с документами на пробежку ходит? Был там один такой спортсмен, старый придурок из ближайшего дома. Как пожарные сирену дали, он сразу в подъезд побежал.
– Известно, кто это такой?
– Ну да. У меня мать живет неподалеку и знает его. Да сам я видел сто раз, как он бегает при луне. Лет шесть уже бегает. Немного с приветом, я думаю. Той ночью я его опросил – ничего необычного он не видел. Еще парень из кустов вышел.
– Каких кустов?
– Со стороны Семашко.
– Где обрыв? – уточнил Стас.
– Ну да. Говорит, отлить туда забегал.
– Что за парень?
– Высокий, длинноногий, за метр девяносто, в трениках, в шапочке. Назвал имя и адрес. Тоже по аллее бегал.
– Срочно мне его данные – что-то в последнее время я спортсменам в шапочках доверять перестал.
Стас не мог похвастаться тонким обонянием, но после ухода Кукушкина открыл форточку:
– Где этот хлыщ берет такие крепкие одеколоны? Надо чем-то перебить, а то амбре работать мешает.
Стас открыл шкаф. Из ароматического там был лишь баллончик с дихлофосом да три, с запасом, банки сайры в масле. Пока Стас решал, чему отдать предпочтение, пахучий Кукушкин снова явился с бумагой в руках.
– Вот, Станислав Иванович, данные по спортсмену, – сказал он. – Это Скурлатов Юрий Георгиевич, двадцать пять лет, улица Чехова, дом…
– Тащи его сюда. Хочу этого спортсмена видеть.
Через час лейтенант Кукушкин докладывал:
– Нашли мы Скурлатова. Имя-отчество и адрес совпадают, но сам парень совсем другой. У него жена, тесть, теща, двое детей. Рост метр семьдесят один, астенического телосложения. Сколиоз второй степени.
– Так я и думал, – ухмыльнулся Стас.
– И еще: установлено, что Скурлатов поправляет здоровье в фитнес-центре, в спецгруппе, но по улицам никогда не бегает. Особенно ночью. Он в прошлом году вышел к вечеру за хлебом, а его ограбили и челюсть сломали. Какой тут бег?
– Замечательно! Теперь придется побегать нам – за твоим длинноногим.
3
На завершение дел в Нетске самому себе Виктор Дмитриевич Козлов дал три дня. Зачем откладывать в долгий ящик? Около девяти утра он уже прогуливался по бульвару напротив музея, вороша влажные палые листья острием элегантного зонтика. Когда в конце аллеи появился внушительный силуэт Ольги Тюменцевой, Виктор Дмитриевич азартно крякнул. Он отошел в сторонку и замер за старым тополем, поджидая свою жертву.
Несомненно, в эту минуту он ощущал радостное возбуждение хищника: его немолодые глаза искрились, а ноздри вздрагивали, вдыхая свежесть осеннего утра. Иногда он слегка высовывался из-за ствола – прикидывал, когда надо показаться, чтобы Ольга не смогла сбежать (последнее время она явно пряталась от гостя из Москвы).
– Ольга Иннокентьевна, что за радостная встреча! – воскликнул он через пару минут и вышел из засады.
Ольга, которая такой радости не ждала, едва не села в кучу прелых листьев. Это было бы катастрофой, поскольку куча едко дымилась. Виктор Дмитриевич подхватил Ольгу под руку и начал сыпать комплиментами. Ольга обреченно улыбнулась в ответ. Она хотела освободить руку, но эксперт только теснее прижался к Ольгиному боку. Пара стала бродить взад-вперед по аллее, причем Виктор Дмитриевич кончиком зонта чертил в воздухе овалы и прямоугольники, а Ольга то и дело спотыкалась.
– Полюбуйся, Коля, на этого старого сатира, – сказала Вера Герасимовна Самоварову. – Уже полчаса водит Ольгу Иннокентьевну по бульвару и что-то нашептывает на ухо. Наверняка сальности! Кажется, она сдается? В ее возрасте столичные шаркуны очень опасны.
Из окон гардероба аллея была хорошо видна, а посетителей пока не было, и ничто не отвлекало Веру Герасимовну от наблюдений.
– Я давно чуяла недоброе, – продолжала она. – Когда несколько дней назад вы с Ольгой заперлись в твоей мастерской, она рыдала. Не отпирайся, я явственно слышала! Понятно, от чего может плакать женщина.
– Это не то, что вы подумали, – заверил ее Самоваров.
– Тогда скажи, что это было? Что творится у нас в музее? Коллектив лихорадит от интриг. Ренге, это ухо старой лоханки…
Самоваров понял, что сейчас пойдут сводки с войны за гардероб, и стал подниматься по лестнице. День обещал быть солнечным и спокойным. В такие дни хорошо работается.
Однако толком взяться за дело ему не пришлось – в мастерскую постучала все та же Вера Герасимовна.
– Он снова здесь! – сказала она и сделала страшные глаза.
– Он – это кто?
– Странный посетитель – тот, что зарился вчера на нашего Репина. Стоит в вестибюле. Он спрашивает тебя!
Самоваров вспомнил, что вчера познакомился с человеком, который собирался что-то продать. Кажется, статуэтку Лансере? Если у чудака в самом деле есть что-то стоящее, день станет солнечным вдвойне.
Самоваров вынул из кармана вчерашнюю бумажку, где записал, как зовут нового знакомого. "Сахаров Юрий Валерьевич. Отлично! Заглянем в закрома Юрия Валерьевича, если таковые имеются", – подумал Самоваров и направился к выходу.
– Коля, ты что, собрался общаться с этим человеком? – насторожилась Вера Герасимовна. – А если это маньяк?
– Тем лучше. Тогда я обезврежу маньяка.
Юрий Валерьевич стоял в уголке вестибюля.
Он робко косился на гипсовый слепок Венеры Милосской в натуральную величину. Венера была установлена прямо напротив гардероба и как бы приглашала посетителей честно раздеться.
Увидев Самоварова, Юрий Валерьевич заулыбался.
– Коля, будь спокоен: я запомнила его приметы, – не разжимая губ, но внятно прошептала вдогонку Вера Герасимовна. – И не теряй бдительности!
– Ну что, для начала по пивку? – предложил Самоваров обладателю Лансере.
Тот еще больше просиял, и даже хохолок у него на макушке радостно зазолотился.
– Здесь недалеко есть отличное местечко, "Жигуленок" называется, – сказал он.
Самоваров знал эту дыру, любимую невзыскательными забулдыгами. Ничего отличного там не наблюдалось. Однако Самоваров считал, что владелец интересующей его вещи всегда прав, и охотно потопал в сторону "Жигуленка".
Посетителей отличного местечка ждал трудный выбор – где расположиться для беседы. Внутри помещения было душно и пел громовым голосом Стас Михайлов, а снаружи, на веранде, вовсю гуляли зябкие осенние сквозняки. К тому же из окрестных кустов несло мочой.
Самоваров настоял на компромиссном варианте: они с Сахаровым устроились внутри заведения, но за столиком, ближайшим к выходу. Беседа поначалу не клеилась – у Самоварова долго не выходило перекрикивать Стаса, а Юрий Валерьевич робел и отделывался пустыми фразами. Но взаимное доверие понемногу росло. Самоваров узнал, что его собеседник инженер на пенсии, нуждается в средствах и живет "внатяг", как он сам выразился.
– Согласен, пенсии у нас аховые, – поддакнул бедняге Самоваров.
– Я и сам дурак, – самокритично сообщил Юрий Валерьевич. – Когда жена моя первая, Нинель, умерла, тосковал сильно, вот и женился на Галке. Я неисправимый романтик – влюбился по уши. Галка была дама как раз в соку. Сами представьте – ей тридцать восемь, мне шестьдесят два. В парикмахерской за углом она работала. Вы бы видели ее, Николай Алексеевич, когда намажется! Тоже не устояли бы, даю голову на отсечение. И я пропал. Нинель моя, первая, была женщина душевная, но в блондинку краситься не умела. А эта! А в постели что вытворяла! Вы не поверите…
Самоваров терпеливо слушал. Было похоже, что речь о статуэтках зайдет не скоро, если эти статуэтки вообще существуют в природе. Может, Вера Герасимовна права и Сахаров просто человек со сдвигом? Самоваров своей интуиции доверял, но вдруг он в первый раз ошибся?
Как только Юрий Валерьевич в очередной раз блаженно припал к довольно теплому пиву, Самоваров заговорил о другом:
– Вы вчера намекнули, что продаете какие-то произведения искусства. Я понимаю, вы стеснены в средствах. Если вам удастся заинтересовать своим предложением музей…
– Это было бы чудесно! – закончил Юрий Валерьевич. – Я гол как сокол. Видите этот костюм?
Костюм на Сахарове был вчерашний, потертый, с огромными лацканами и клешами от колен. Такие странные штаны Самоваров раньше видел только на Трубадуре из мультика про бременских музыкантов.