"Авось этот вечно бурчащий старикашка расслышал мои последние слова, - подумала она, натягивая сапоги. - А то он как раз успеет смыться, пока я доберусь до больницы".
Ларса Похьянена она обнаружила в служебной курилке больницы: он сидел, скрючившись, на зеленом потрепанном диване семидесятых годов. Глаза его были закрыты, и только дымящаяся сигарета между пальцами указывала на то, что он не спит и вообще жив.
- Ага, - произнес он, не открывая глаз. - Неужели тебя не интересует убитый Виктор Страндгорд? Я бы сказал, что это дело как раз для тебя, Мелла.
- До родов я собираюсь только перекладывать бумажки на столе, - ответила она, стоя в дверях. - Но будет лучше, если я переговорю с тобой до твоего отъезда, чем ты уедешь просто так.
Он засмеялся своим каркающим смехом, тут же перешедшим в кашель, поднял веки и бросил на нее проницательный взгляд.
- Он будет являться тебе по ночам, Мелла! Разберись во всей этой заварушке, иначе ты и с коляской будешь бегать и допрашивать подозреваемых. Ну что, пойдем?
Он сделал приглашающий жест в сторону морга.
Зал, где проводилось вскрытие, выглядел опрятно: чистый каменный пол, три стола из нержавеющей стали, красные пластмассовые ящики разного размера, расставленные под мойкой, две раковины, на которых Анна Гранлунд вешала всегда безукоризненно чистые полотенца. Стол для проведения вскрытия был отмыт и вытерт насухо. Гудела посудомоечная машина. Единственное, что напоминало о смерти, - это длинный ряд прозрачных пластмассовых баночек с наклейками, в которых хранились в формалине серые и бледно-коричневые фрагменты мозга и других органов, предназначенные для дальнейшего исследования. И тело Виктора Страндгорда - оно лежало на спине на одном из столов. Один разрез проходил по затылку, от уха до уха, и весь скальп был снят с черепа, обнажив лобную кость. Две длинные раны пересекали живот - они были схвачены грубыми железными скрепками. Одну сделала ассистентка судмедэскперта, исследуя внутренние органы. На теле имелось несколько коротких порезов, каких Анна-Мария немало повидала на своем веку, - ножевые раны. Труп был чистый, зашитый и отмытый, бледный под лампами дневного света. Холодок пробежал по спине у Анны-Марии, когда она увидела это сухощавое тело, лежащее голым на стальном столе. Сама она стояла в пуховике.
Ларс Похьянен надел зеленый операционный халат, вставил ноги в изношенные деревянные башмаки, когда-то белые, судя по сохранившимся фрагментам краски, и надел тонкие резиновые перчатки.
- Как детишки? - спросил он.
- С Йенни и Петтером все в порядке. А вот Маркус страдает от несчастной любви - целыми днями валяется на кровати с наушниками и зарабатывает себе звон в ушах.
- Бедный мальчик, - искренне посочувствовал Ларс Похьянен и повернулся к Виктору Страндгорду.
Анна-Мария задалась вопросом, кого же он имел в виду - Маркуса или Виктора Страндгорда?
- Можно, я запишу? - Она достала из кармана диктофон. - Чтобы другие тоже потом послушали.
Похьянен повел плечами. Анна-Мария нажала на кнопку.
- Итак, в хронологическом порядке, - сказал Ларс. - Удар по затылку тупым предметом. Мы с тобой не в том состоянии, чтобы его переворачивать, но я покажу на картинке.
Похьянен достал снимок компьютерной томографии и укрепил на рентгеноскопе. Анна-Мария смотрела в полном молчании - ей вспомнились черно-белые изображения ее будущего ребенка на экране аппарата ультразвуковой диагностики.
- Вот тут ты видишь трещину в черепной кости. И субдуральную гематому. Это здесь. - Палец судмедэксперта обвел черную область на снимке. - Вероятно, его удалось бы спасти, если бы он получил только этот удар по голове, но, возможно, что нет. Убийца, скорее всего, правша. Ну вот, после удара по голове последовали два удара ножом в живот и в грудь.
Он указал на две раны на теле Виктора Страндгорда.
- К сожалению, по направлению удара в голову ничего нельзя сказать о росте преступника - так же, как и по направлению колотых ран. Они нанесены сверху - могу сделать предположение, что Виктор Страндгорд в этот момент стоял на коленях. Либо так, либо твой злоумышленник гигантского роста, как американский баскетболист. Но скорее всего, дело было так - сначала Страндгорду нанесли удар по голове. Бах.
Судмедэсперт стукнул по своему лысому затылку, чтобы показать, как был нанесен удар.
- От удара он упал на колени - на них нет ни царапин, ни гематом, но ведь ковер был мягкий, - и затем преступник наносит ему еще два удара ножом. Поэтому лезвие входит сверху вниз под углом, и сказать что-либо о росте преступника трудно.
- Так он умер от удара по голове и двух ударов ножом?
- Вот именно. - Похьянен кивнул и подавил приступ кашля. - Эта колотая рана проходит через стенку грудной клетки, пронзает левое седьмое ребро, вскрывает перикард…
- На понятном языке, пожалуйста!
- …сердечную сумку и правый желудочек, хм, сердечную камеру. Это приводит к кровоизлиянию в сердечную сумку и правое легкое. При втором ударе нож рассек печень и вызвал кровоизлияние в брюшную полость и брыжейку.
- Он умер мгновенно?
Похьянен пожал плечами.
- А прочие повреждения?
- Они нанесены ему после наступления смерти. Острым предметом по корпусу и животу. Эти удары наносились спереди под прямым углом. Предполагаю, что Виктор Страндгорд лежал на спине, когда его так исполосовали. Как видишь, есть еще большой разрез, которым вскрыли живот.
Он указал на длинную красно-синюю рану на животе, теперь зашитую грубыми стежками.
- А глаза? - спросила Анна-Мария, разглядывая пустые глазницы Виктора Страндгорда.
- Смотри сюда. - Похьянен прикрепил на экран другой снимок. - Видишь кусок кости, который откололся от черепа возле глазницы? И вот здесь. Поначалу это было почти незаметно на снимках, но потом я почистил глазницы и обратил внимание на сами кости. Зазубрины в костях черепа по краям глазниц. Убийца воткнул нож в глаза и повертел его там. Не просто выколол, а еще и выковырял.
- Чего он этим добивался, интересно? - с чувством выговорила Анна-Мария. - А руки?
- Также отделены от тела после наступления смерти. Одна ведь лежала неподалеку.
- Отпечатки пальцев?
- Возможно, на самих обрубках, но это посмотрят в лаборатории в Линчёпинге. Хотя я бы на это особенно не рассчитывал. На запястьях видны следы захвата пальцами, но никаких отпечатков. Думаю, Линчёпинг скажет, что тот, кто отрезал руки, действовал в перчатках.
Анна-Мария почувствовала, что настроение у нее портится. Ее охватило острое желание поймать убийцу. Она не вынесет, если материалы предварительного следствия через несколько лет отправятся в архив за полным отсутствием результатов. Похьянен оказался прав: Виктор Страндгорд будет являться ей во сне.
- А что за нож?
- Охотничий нож большого размера. Слишком широкий для кухонного. Заточен с одной стороны.
- А тупой предмет, которым нанесли удар по голове?
- Это могло быть все, что угодно. Лопата, большой камень…
- Разве не странно, что ему сначала наносят сзади удар по голове одним предметом, а потом спереди - ножом? - проговорила Анна-Мария.
- Ты у нас следователь, а не я.
- Возможно, нападающих было несколько, - продолжала размышлять вслух Анна-Мария. - Еще что-нибудь?
- Пока ничего. Никаких наркотиков. Никакого алкоголя. И он не ел в течение нескольких суток.
- Что? Нескольких суток?
Самой Анне-Марии сейчас приходилось перекусывать каждые два часа.
- Потери жидкости в организме не наблюдается, так что это не отравление и не голодание. Но создается впечатление, что он принимал только жидкую пищу. Лаборатория скажет, что именно. А теперь отключи магнитофон.
Анна-Мария выполнила его просьбу, и он протянул ей копию первичного протокола вскрытия.
- Не люблю строить догадки, - проговорил Похьянен и откашлялся. - Во всяком случае, когда они документируются.
Он кивнул на диктофон, который исчез в кармане куртки Анны-Марии.
- Но край надреза вокруг запястий очень аккуратный, - продолжал он. - Возможно, ты гоняешься за охотником, Мелла.
- Ах вот ты где! - донесся из дверного проема звучный голос.
Это был Свен-Эрик Стольнакке.
- Да, - в смущении пробормотала Анна-Мария: как бы коллега не подумал, будто она что-то предпринимает у него за спиной. - Похьянен позвонил и сказал, что уезжает, вот и…
Она замолчала, сердясь на себя за то, что начала объясняться извиняющимся тоном.
- Ну и отлично, - весело сказал Свен-Эрик. - Расскажешь по дороге. У нас возникли проблемы с пасторами прихода. Черт, я просто с ног сбился, разыскивая тебя. В конце концов спросил Соню, которая сидит на коммутаторе, кто тебе звонил. Пошли, пошли.
Анна-Мария вопросительно посмотрела на Похьянена, но тот лишь пожал плечами, приподняв брови в знак того, что их разговор закончен.
- "Ферьестад" обыграл "Лулео", - усмехнулся Свен-Эрик, кивнув в знак приветствия судмедэксперту и буквально выволок Анну-Марию из помещения.
- Как мило с твоей стороны мне об этом напомнить, - вздохнул Ларс Похьянен и стал рыться в кармане в поисках пачки сигарет.
* * *
Самолет до Кируны был почти полон. Толпы туристов, которым предстояло покататься на собачьих упряжках и переночевать на оленьих шкурах в ледяном отеле в Юккас-ярви, смешивались с помятыми бизнесменами, возвращающимися домой и сжимающими в руках бесплатные фрукты и газеты.
Ребекка опустилась на свое место и пристегнулась ремнем безопасности. Гул голосов, электронные звуки загорающихся и гаснущих табло и гудение моторов заставили ее забыться беспокойным сном. Она проспала весь полет.
Во сне она бежит по болоту. Жаркий августовский день. Солнце освещает клюкву и морошку на кочках. Средство от комаров вперемешку с потом стекает со лба. В глазах жжет, на них выступают слезы. Она уже почти ничего не видит. Кто-то догоняет ее. Он уже совсем близко. И как всегда в ее снах, ноги отказываются повиноваться. Силы иссякли, а болото под ногами топкое. Ноги проваливаются все глубже и глубже в белый мох, и кто-то или что-то догоняет ее. Вот она уже не может вытащить ногу. Она завязла. Пытается крикнуть, позвать на помощь маму, но из горла вырывается лишь слабый писк. Тут она чувствует, как тяжелая рука опускается ей на плечо.
- Простите, я напугала вас?
Ребекка открыла глаза и увидела стюардессу, которая стояла, склонившись к ней. Стюардесса неуверенно улыбнулась и убрала руку с ее плеча.
- Мы заходим на посадку в аэропорт Кируны. Вы должны привести спинку кресла в вертикальное положение.
Ребекка приложила руку ко рту. Неужели ее вырвало? Или еще того хуже - она кричала во сне? Не решаясь посмотреть на своего соседа, вместо этого она устремила взгляд в темный иллюминатор. Вот он. Город. Как блестящее украшение на дне колодца, он сиял огнями, окруженный темнотой молчаливых гор. У нее кольнуло в животе и в сердце.
"Мой город", - подумала она с ностальгическим чувством, ощущая радость, гнев и страх одновременно.
Двадцать минут спустя Ребекка сидела в арендованном "ауди" на пути к Курравааре. Деревня располагалась в полутора милях от Кируны. Ребенком она не раз доезжала до нее от самой Кируны на финских санях. Приятные воспоминания. Особенно в начале весны, когда вся дорога была покрыта толстым, ровным, блестящим льдом, который никто не портил песком, солью или гранитной крошкой.
Луна освещала заснеженный лес вокруг. Сугробы лежали по обеим сторонам дороги, образуя белую насыпь.
"Это несправедливо, - подумала Ребекка. - Зачем я позволила все это у меня отнять? Прежде чем пуститься в обратный путь, я обязательно должна покататься на финских санях. Впрочем, с какого момента мне надо было вести себя по-другому? - думала она, пока машина мягко неслась среди леса. - Если отмотать время вспять, мне придется вернуться в самое первое лето. Или еще раньше? Наверное, той весной, когда я впервые встретилась с Томасом Сёдербергом. Когда он пришел в наш класс в гимназии Яльмара Лундбума. Уже тогда я должна была поступить по-другому. Сразу его раскусить. Не быть такой наивной. Мои одноклассники оказались умнее. Почему никто, кроме меня, не купился?"
- Всем добрый день, позвольте представить вам Томаса Сёдерберга. Он новый пастор миссионерской церкви. Я пригласила его к нам как представителя свободных церквей.
Это говорит Маргарета Франссон, учитель религиоведения.
"Она всегда улыбается, - думает Ребекка. - Интересно почему?" Улыбка у учительницы не веселая, наоборот, униженная и как бы извиняющаяся. И еще она одевается в магазине "Рука помощи" - им заправляет общественная организация, которая на добровольных началах торгует изделиями женских кооперативов из развивающихся стран.
- Ранее вы встречались с Эвертом Аранссоном, пастором шведской церкви, и Андреасом Гольтом, пастором католической церкви, - продолжает Маргарета Франссон.
- Мне кажется, нам не помешало бы встретиться с буддистом, или мусульманином, или кем-то еще, - заявляет Нина Эрикссон. - Почему нам приводят одних только христиан?
Нина Эрикссон задает тон в классе и выступает от его имени. Ее голос звучит громко и твердо. Многие поддерживают ее согласным мычанием.
- У нас в Кируне возможности ограниченны, - вяло оправдывается Маргарета Франссон.
И передает слово пастору Томасу Сёдербергу.
Он красив, этого невозможно не заметить: темные курчавые волосы, длинные густые ресницы. Он смеется и шутит, но время от времени его лицо становится серьезным. Для пастора он выглядит слишком молодо. И одет в джинсы и рубашку. Он рисует на доске изображение моста. Как Иисус отдал за них жизнь. Построил мост к Богу. Ибо так любил Господь этот мир, что отдал ему своего единственного сына. Он говорит "ты", обращаясь к классу, хотя разговаривает одновременно с двадцатью четырьмя слушателями. Он хочет, чтобы они выбрали жизнь. Сказали "да". И на все вопросы, которые они задают ему в конце, у него есть ответы. Некоторые вопросы заставляют его замолчать. Нахмурить брови и задумчиво покивать - словно их ему задали впервые и теперь он и сам будет размышлять над ними. Много лет спустя Ребекка узнает, что все эти вопросы ему уже задавали неоднократно, что ответы на них были известны заранее. Но важно, чтобы человек, задающий вопрос, почувствовал свою оригинальность.
Свое выступление пастор заканчивает приглашением в летнюю церковную школу в Елливаре. Три недели работы и изучения Библии, без зарплаты, но с бесплатной едой и проживанием.
- Позволь себе быть немного любопытным, - призывает он их. - Ты не можешь знать, даст ли тебе что-нибудь христианская религия, пока не узнаешь, в чем же ее суть.
Ребекке кажется, что он произносит эти слова, глядя ей прямо в глаза. И она тоже смотрит ему прямо в глаза. И чувствует жар пламени.
Дорога была расчищена до самого бабушкиного домика. На втором этаже горел свет. Ребекка достала из багажника свою сумку и пакет из "Консума". По дороге она купила продукты. Возможно, в этом нет необходимости - но кто знает? Заперла машину.
"Вот такая я теперь стала, - подумала она. - Закрываю на замок".
- Алло! - крикнула Ребекка, войдя в дом.
Ответа не последовало, но, вероятно, Санна и дети закрыли на втором этаже дверь, ведущую на лестницу, и просто не слышат ее.
Опустив на пол свою ношу, она обошла нижний этаж, не включая света. Запах старого дома. Линолеум и сырость. Давно не проветривалось. Мебель стоит вдоль стен, как сборище усталых привидений, прикрытая льняными простынями, подшитыми вручную бабушкой.
Ребекка осторожно поднялась по лестнице, боясь упасть, так как подошвы сделались скользкими от растаявшего снега.
- Алло! Есть тут кто? - снова позвала она и снова не получила ответа.
Открыв дверь в квартиру на втором этаже, Ребекка вошла в темный тесный холл. Когда она наклонилась, чтобы расстегнуть молнию на сапогах, что-то черное подлетело к ее лицу. Она вскрикнула и упала на спину. Раздался радостный лай - и черная масса превратилась в симпатичную собачью голову. Розовый язык тут же воспользовался случаем и обследовал ее лицо. Снова радостный лай, и собака опять облизала ее.
- Чаппи, ко мне!
В дверях появилась девочка лет четырех. Собака сделала небольшой пируэт на животе у Ребекки, танцующей походкой подбежала к девочке, лизнула ее и затем, виляя хвостом, устремился обратно. Однако к этому времени Ребекка успела подняться на ноги.
- А ты, наверное, Лова, - сказала она, зажигая свет в холле и одновременно пытаясь отогнать собаку от пакета с провизией.
Свет упал на девочку - она стояла, завернувшись в одеяло, и тут Ребекка осознала, что в доме холодно.
- А ты кто? - спросила девочка.
- Меня зовут Ребекка. Пошли в кухню.
Переступив порог, она замерла в тихом изумлении. Стулья были перевернуты. Бабушкины тряпичные коврики валялись горой под кухонным столом. Чаппи подбежала к куче простыней, которые, судя по всему, еще совсем недавно прикрывали мебель в комнате, и с рычанием начала игриво трепать их. В кухне стоял резкий запах бытовой химии. Приглядевшись, Ребекка обнаружила, что весь пол перемазан моющим средством.
- Господи ты боже мой, - выдавила она из себя. - Что здесь произошло? И где твоя мать и старшая сестра?
- Я мылась, - призналась Лова. - И Чаппи тоже.
Детская ручка высунулась из-под большого одеяла и потянулась к блестящей пуговице на пальто у Ребекки, но та нетерпеливо отмахнулась.
- Где твои мать и сестра? - снова спросила она.
Лова указала на раскладной диван, стоявший в алькове.
Там сидела девочка лет одиннадцати, облаченная в длинную серую шубку из овчины - по всей видимости, мамину. Она оторвалась от иллюстрированного журнала - глаза прищурены, губы как узкая черточка. Ребекка почувствовала, будто что-то толкнуло ее в грудь.
"Сара, - подумала она. - Такая большая. И так похожа на Санну. Такие же светлые волосы. Но у нее - прямые, как у Виктора".
- Привет, - сказала Ребекка Саре. - Что тут устроила твоя сестра? И где Санна?
Девочка пожала плечами, показывая, что в ее задачи не входит следить за младшей сестрой.
- Мама рассердилась, - проговорила Лова и потянула Ребекку за рукав пальто. - Она в пузыре. Она лежит там.
Девочка указала на дверь спальни.
- А ты кто такая? - подозрительно спросила Сара.
- Меня зовут Ребекка, и это мой дом. Во всяком случае, частично мой.
Она снова обернулась к Лове.
- Что значит - в пузыре?
- Когда она в пузыре, она не отвечает и не смотрит на тебя, - объяснила Лова, не в силах удержаться, чтобы еще раз не потрогать пуговицы Ребекки.