– Так вот, Арнольд Львович! – сказала я, когда он умолк. – Мысль о том, что сцена в больнице мной подстроена, могла прийти вам в голову только в минуту крайнего раздражения. Разумеется, я не имею к этой женщине никакого отношения. А вот вы, напротив, имеете! Поэтому я еще раз призываю – попытайтесь вспомнить, может быть, вы все-таки где-нибудь ее видели раньше?
– Да не видел я эту, извините за выражение, рожу никогда раньше! – уныло проговорил Григорович. – За свою жизнь я перевидал много людей, но такой противной бабы мне, кажется, еще не попадалось!
– Не торопитесь, – сказала я. – Лицо Самойловой здорово изменилось после аварии. Попытайтесь абстрагироваться от тех синяков и ссадин, которые его сейчас украшают, – может быть, тогда что-то вспомните?
– Ничего себе! – заметил Григорович. – Да я ее себе теперь иначе и не представляю. Сейчас, я бы сказал, у этой женщины наблюдается полная гармония между внешностью и внутренним миром… Но если серьезно, то вы правы: болезнь и казенная одежда меняют людей неузнаваемо. Вот если ознакомиться хотя бы с фотографией…
– А вы не догадались заглянуть в ее паспорт, когда осматривали сумочку? – спросила я.
– Ну что вы! – с упреком сказал Григорович. – Я и без того чувствовал себя достаточно неловко.
– А вы не могли по этой причине не заметить записку с адресом? – на всякий случай спросила я.
Адвокат энергично помотал головой.
– Ну уж нет! – заявил он. – В этом отношении я был очень внимателен. Никакой записки в сумочке не было. Это я могу вам гарантировать. У меня прекрасная память – я и сейчас могу подробно перечислить, что там было: паспорт, кошелек с небольшой суммой денег, платок, помада, расческа, зеркальце…
– Ключи от квартиры, – машинально вставила я.
Адвокат озадаченно умолк и посмотрел на меня с некоторым недоумением.
– Да нет, ключей-то как раз там не было, – возразил он. – Это точно. Трубочка с валидолом была, парочка мятных конфет…
– Ключи тоже были, – сказала я. – Вы просто их не заметили. В боковом кармашке. Там же, кстати, где лежала записка. Может быть, вы вообще туда не заглянули?
– Да что вы такое говорите! – Арнольд Львович начал уже горячиться. – Вы меня дураком считаете, что ли? Повторяю: я помню каждую мелочь! Ни записки, ни ключей там не было!
– Постойте, – с тревогой воскликнула я, осененная внезапной догадкой. – Вы твердо в этом уверены?
– Могу поклясться на Библии, если для вас это так важно! – сердито сказал Григорович.
– Тогда это меняет дело, – пробормотала я. – Вы преподнесли мне своего рода сюрприз, Арнольд Львович! Возможно, ваша наблюдательность еще сослужит нам хорошую службу. Вы знаете, я теперь, пожалуй, пойду – нужно проверить одну мысль. Но, если вы не против, на днях я опять к вам загляну и постараюсь раздобыть для вас фотографию Самойловой.
Григорович посмотрел на меня с легким испугом и нерешительно пробормотал:
– Ну что ж, заходите. Не смею возражать.
– Тогда до свидания! – сказала я и поспешно покинула его квартиру.
Боюсь, что по пути в редакцию я несколько раз позволила себе нарушить правила движения: так не терпелось мне поделиться сногсшибательной новостью с коллегами. И, едва переступив порог, я выпалила:
– А вы знаете, что кто-то забрал у гражданки Самойловой ключи от квартиры?
Разумеется, никто этого не знал. Все молча уставились на меня и несколько минут переваривали это сообщение. А потом Кряжимский осторожно спросил:
– И что же это означает?
– Не знаю, что это означает, – сказала я. – Но, по-моему, что-то очень интересное. Давайте подумаем, кому могли понадобиться ключи от чужой квартиры? Ведь, кажется, друзей и близких у Татьяны Михайловны не имеется?
– Это еще не факт, – остудил мой пыл Виктор.
– Она могла положить ключи под подушку, – добавил Кряжимский. – Для большей надежности.
– А с чего ты вообще это взяла? – скептически заметила Маринка. – У тебя было озарение?
И только юный Ромка озвучил мою тайную мысль.
– Ключи забрал тот, кто взял записку! – голосом Шерлока Холмса произнес он. – Это элементарно!
– Вот и я думаю то же самое! – заключила я. – А отсутствие ключей обнаружил адвокат Григорович, когда искал записку. Он утверждает, что ошибиться не мог: у него профессиональная память.
– Допустим, – сказал Кряжимский. – Но это еще ни о чем не говорит. Как я уже упоминал, Самойлова просто могла переложить ключи в другое место – под подушку, повесить себе на шею наконец. Человек она, судя по всему, недоверчивый, а тут постоянное присутствие посторонних – медсестры, нянечки, адвокаты… Вот она и спрятала ключи от греха подальше.
Возможен и другой вариант. Виктор верно заметил – мы предполагаем, что Самойлова абсолютно одинока. Но откуда у нас такая уверенность? Вполне возможно, есть кто-то, кому она полностью доверяет и кому может поручить наблюдать за квартирой, пока находится в больнице.
– Я бы тоже так поступила, если бы зависла в больнице на несколько месяцев, – заметила Маринка. – Мало ли что! Вдруг у нее дома хомячки?
– Скорее уж крокодил! – сердито сказал Ромка. – А по-моему, все совершенно ясно: преступник побывал у Самойловой, получил адрес, ограбил квартиру и теперь преспокойно отсиживается дома у своей сообщницы.
– Ну, насчет того, что преспокойно – это ты хватил! – возразил Кряжимский. – Появление чужого сразу бросилось бы в глаза соседям.
– А он скажет соседям, что племянник, – и все, – не сдавался Ромка. – Да чего проще – пойти и проверить?
– Что ж, такой вариант тоже может иметь место, – согласился Кряжимский. – Но в таком случае проверять нужно очень осторожно. Если в квартире Самойловой прячется преступник, при малейшем подозрении он оттуда уйдет.
– Для начала можно просто спросить соседей, – солидно сказал Ромка. – Представиться разносчиком телеграмм и спросить. Мол, проживает ли кто в квартире номер пятнадцать…
– Ну что ж, тогда ты этим и займись, – ободрила я Ромку. – Только уж действуй так, чтобы ни у кого не вызвать подозрений! Не лезь на рожон!
– Нашего Ромочку никто не заподозрит, – невинно заметила Маринка. – Он на сыщика ни капельки не похож!
Худшего оскорбления для нашего курьера не существовало. Он бросил на Маринку взгляд, полный бессильного негодования, хотел что-то сказать, но передумал и только отвернулся. Вероятно, он боялся, что у него от волнения сорвется голос.
Уставившись на Маринку, я сделала страшные глаза и незаметно показала ей кулак. Она в ответ изобразила на лице полное простодушие, но не смогла удержаться от самодовольной улыбки – все-таки современная молодежь слишком долго выходит из детства. И самое прискорбное, что теперь это относится и к женщинам.
– Так я могу приступить, Ольга Юрьевна? – хмуро спросил Ромка, справившись наконец с волнением.
– Да, разумеется, – сказала я. – Надеюсь, все у тебя получится.
Мне и самой не терпелось смотаться по адресу Татьяны Михайловны, но я понимала, что у Ромки это получится лучше. Все-таки что ни говори, а он действительно менее всего походил на сыщика.
Едва Ромка ушел, зазвонил телефон. Трубку сняла Маринка и после недолгих переговоров протянула ее мне.
– Твой долгожданный доктор звонит, – многозначительно произнесла она и не утерпела, чтобы не спросить: – А он интересный мужчина, правда?
– Кому как, – ответила я. – Между нами чисто деловые отношения.
Голос Александра Михайловича в трубке звучал, как всегда, бодро и весело:
– Ольга Юрьевна, приветствую! Рад вас слышать! А у нас для вас хорошие новости. Можете сейчас к нам подъехать. Как раз дежурит медсестричка, которая может ответить на ваши вопросы.
– Отлично! – обрадовалась я. – Немедленно выезжаю!
– Так я жду! – жизнерадостно сообщил доктор. – До встречи!
Положив трубку, я задумчиво посмотрела на Виктора.
– Есть одна мыслишка, – сказала я. – Хорошо бы умудриться переснять фотографию Самойловой с ее паспорта. Только желательно сделать это так, чтобы она ничего не заметила. Возьмешься за это дело?
Виктор пожал плечами.
– Нет проблем, – ответил он. – Наверное, она спит иногда?
– Да уж, думаю, не без этого, – согласилась я. – Жаль только, мы не в курсе, какой у нее распорядок дня. Но ведь можно подождать, верно?
– Ждать и догонять – это по-нашему, – изрек Виктор. – Я возьму аппарат.
Глава 7
Александр Михайлович встретил нас как добрых знакомых, хотя я заметила, что появление вместе со мной Виктора слегка его разочаровало. Однако доктор был по-прежнему улыбчив и словоохотлив.
– Добро пожаловать! – провозгласил он. – Очень рад вас видеть! Сегодня вы вдвоем?
– Мой коллега Виктор, – сказала я. – Он фотограф.
– Очень приятно, – сказал Александр Михайлович, протягивая Виктору руку. – Меня зовут Александр. А вы, я вижу, во всеоружии? Кого собираетесь снимать?
– Я сейчас все вам объясню, – ответила я. – Хорошо бы только где-нибудь присесть, чтобы можно было спокойно поговорить.
Александр Михайлович понимающе кивнул.
– Айн момент! – сказал он. – Пойдемте ко мне в ординаторскую. Там нам никто не помешает.
Он отвел нас в небольшую белую комнату, где стоял старый диван и два письменных стола, на которых лежали пухлые истории болезней, исписанные торопливым неровным почерком.
– Присаживайтесь! – распорядился Александр Михайлович. – А я сейчас приглашу сестричку…
Он вышел из комнаты и вскоре вернулся с худенькой девочкой в чистом, подогнанном по фигуре халатике. У нее были на удивление строгие глаза и упрямо вздернутый носик. Войдя в ординаторскую, она сухо поздоровалась и выжидательно остановилась посреди комнаты, опустив руки в карманы халата.
– Вот, значит, Светочка, – бодро сказал доктор. – Она расскажет нам, кто посещал нашу пациентку.
– Это Самойлову, что ли? – независимым тоном произнесла девушка. – Да, были у нее. На второй день – я тогда в первую смену дежурила – приходили две женщины. По-моему, с работы ее, потому что они держались так… ну, не как родственники. Были у нее минут десять. Фрукты какие-то приносили.
– А скажите, Света, они ничего не говорили о том, где, собственно, работают? – спросила я.
Девушка равнодушно на меня посмотрела и сказала:
– Ничего, по-моему… Они только спросили, где тут сослуживица лежит, – и все. А я не больно-то интересовалась. У меня своих проблем хватает.
– Понятно, – вмешался Александр Михайлович. – А кроме этих двоих, кто еще приходил?
– Ну, и на третий день – я уже в вечернюю выходила – был посетитель. Мужчина. Представился родственником. Я еще удивилась: родственник, а без гостинцев. Этот у Самойловой вообще недолго был – буквально минуты две и сразу ушел.
– Расскажите о нем немного подробнее, – попросила я.
– А чего рассказывать? – неохотно произнесла Света. – Мужчина. Обыкновенный. Лет сорока примерно. Костюмчик так себе. Я его особенно не разглядывала.
– И все-таки, вы не могли бы описать его лицо? – не отставала я.
Девушка раздраженно пожала плечиками.
– Лицо как лицо, – сказала она. – Обыкновенное. Слегка загорелое. Волосы черные, редкие. Глаза… – Она задумалась. – Не помню, какие глаза! И нос самый обыкновенный… В общем, не помню я! Если бы вы, Александр Михайлович, предупредили, что мы должны посетителей запоминать, я бы все на бумажку записала! А вообще-то у меня совсем другие обязанности!
– Ладно-ладно, не кипятись! – примирительно сказал доктор. – Никто у тебя твои обязанности не отнимает. Просто спросили. Ну а больше никто к Самойловой не приходил?
– В мою смену – никто, – отрезала девушка. – Все, я могу идти?
Александр Михайлович вопросительно посмотрел на меня. Мне уже было ясно, что из сердитой медсестры вытянуть ничего больше не удастся. Но она, желая подстраховать себя от новых вопросов, с вызовом сказала:
– Взяли бы да спросили у самой больной! Она-то уж точно знает, кто к ней приходит!
– Ну ладно, без тебя разберемся! – уже с досадой произнес Александр Михайлович и махнул рукой. – Спасибо, можешь идти!
Светлана резко повернулась и, стуча каблучками, вышла в коридор. Александр Михайлович виновато улыбнулся, почесал нос и спросил:
– А правда, почему вы не спросите у Самойловой? И вообще, если не секрет, чем она вас так привлекает?
– Вообще это секрет, – мило улыбнулась я. – Но вам сажу. Мы хотим найти человека, который сбил Татьяну Михайловну.
– Но его же уже нашли! – удивленно поднял бровь доктор. – Он же уже под стражей!
– У нас подозрения, что это ошибка, – не моргнув глазом соврала я. – Но многое пока нам и самим неясно. Татьяна Михайловна что-то умалчивает. Вот мы и пытаемся разобраться.
– Понятно! – ошарашенно пробормотал доктор. – Независимое журналистское расследование, значит?
– Вы нашли удивительно точное определение! – одобрительно заметила я. – Только оно еще и конфиденциальное – поэтому большая просьба…
– Я нем как рыба! – поспешил успокоить меня Александр Михайлович и, многозначительно улыбнувшись, добавил: – Ради вас я готов молчать, даже если меня подвергнут суровым пыткам!
– Не зарекайтесь! – сказала я. – Впрочем, вряд ли кто-то станет вас пытать. Это дело не имеет широкой огласки. Просто мне не хотелось бы, чтобы о наших поисках болтали на каждом шагу. А главное, Самойлова не должна ничего знать.
– Об этом не беспокойтесь, – улыбнулся Александр Михайлович. – Наша Самойлова не из тех людей, с которыми хочется общаться. Медперсонал от нее просто стонет. Конечно, такие больные всегда капризны, но Самойлова в этом отношении – экземпляр вообще уникальный!
– Александр Михайлович! – вспомнила я. – Помогите нам еще в одном вопросе. Нам требуется фотография этого уникального экземпляра. Но не в теперешнем плачевном состоянии, а в обычном виде. Взять ее неоткуда, кроме паспорта. А он, как вы знаете, лежит в тумбочке, под самым носом у Самойловой. Виктор у нас – ас, и переснять фотографию для него – секундное дело. Однако хотелось бы, чтобы Самойлова ничего не заметила. Возможно ли организовать это? Скажем, во время сна…
Александр Михайлович задумался на минуту, а потом сказал:
– Вообще лежачие больные спят очень плохо и чутко. Сами понимаете – сутками в постели, любому спать надоест. Но есть выход. Дважды в день мы вводим Самойловой обезболивающее. После этого она обычно тридцать-сорок минут спит достаточно крепко. Ваш фотограф мог бы за это время вполне управиться, я полагаю. К сожалению, следующий укол теперь будет сделан перед ночным сном. Наверное, удобнее будет подъехать завтра утром – часикам эдак к одиннадцати, как вы думаете?
– А нельзя ли в виде исключения сделать дополнительный укол? – спросила я. – Например, перед дневным сном?
Александр Михайлович нахмурил лоб, но потом решительно мотнул головой.
– Это было бы нежелательно! – сказал он. – Собственно, я уже намеревался постепенно отменять обезболивающее, тем более что Татьяна Михайловна, судя по всему, относится к тому типу людей, у которых легко формируется наркотическая зависимость… В общем, давайте отложим до завтра!
– А если просто, безо всяких этих? – вдруг спросил Виктор.
– Ты имеешь в виду – просто зайти, залезть в тумбочку, сделать снимок и уйти? – спросила я. – Представляю, какой скандал после этого разразится!
Александр Михайлович смущенно кашлянул и признался:
– Вы знаете, главного я вам еще не сказал… Самойлова категорически от меня потребовала, чтобы вы, Ольга Юрьевна, у нее в палате не появлялись. Она заявила, что от этого у нее делается плохо с сердцем, и опять пообещала написать жалобу. Так что без крайней нужды вам ее посещать не стоит.
– Но Виктора-то она не видела, – возразила я.
– Это верно. Но она ведет себя сейчас крайне бдительно и постоянно настороже, – объяснил Александр Михайлович. – Даже если я сейчас соберу возле ее постели консилиум, чтобы отвлечь внимание, я вовсе не уверен, что вашему Виктору удастся добраться до сумочки. Лучше не рисковать! Не скажу, что рискую потерять место, но заведующему очень не нравится, когда больные жалуются на врачей.
– Я вас прекрасно понимаю, – заметила я. – И вашего заведующего, кстати, тоже. Нам самим желательно, чтобы Татьяна Михайловна вела себя тихо. Поэтому мы выбираем предложенный вами вариант. Виктор завтра подойдет к вам часиков в одиннадцать.
– Ага, – сказал доктор. – К этому времени я как раз закончу обход и буду относительно свободен. Мы нарядим Виктора в белый халат, чтобы он не так бросался в глаза, и, думаю, он без помех сможет совершить свое черное дело… – он довольно улыбнулся, приглашая нас поддержать его шутку.
Прежде чем распрощаться, я попросила Александра Михайловича еще об одной услуге.
– Понимаю, что это не входит ни в чьи обязанности, – сказала я. – Но нельзя ли поставить нас в известность, если Самойлову опять кто-нибудь навестит? Особенно если это будет обыкновенный мужчина в неброском костюмчике. И было бы неплохо разузнать, кто эти люди. Между прочим, Самойлова уже давно не работает на хлебозаводе…
– А где же она работает? – с интересом спросил Александр Михайлович.
– Мне бы и самой хотелось это выяснить, – сказала я. – Только почему-то мне кажется, что Татьяна Михайловна этого не скажет.
– Любопытно! – хмыкнул доктор. – Хорошо, постараемся сделать все, что возможно. Я лично обращу на это внимание, обещаю вам! Даже забыв, что это не входит в мои обязанности.
Когда мы садились с Виктором в машину, я поинтересовалась, как ему понравился доктор.
– Чересчур сговорчив! – недовольно заметил он.
– Ну, это ты уже придираешься! – обиделась я. – По моим наблюдениям, со сговорчивым человеком гораздо приятнее иметь дело, чем с несговорчивым, – он охотно идет тебе навстречу…
– В том-то и дело! – мрачно пробурчал Виктор.
Звучало это довольно туманно, но я отнесла недовольство Виктора на счет извечного мужского соперничества. Поставьте рядом двух мужчин – и вы тут же получите парочку соперников, даже если никакого предмета соперничества нет и в помине. Быть первым и единственным – это в крови у мужчин.
Тем более что сам Виктор относился совсем к другому типу мужчин, нежели милейший доктор. Нашему фотографу трудно было развязать язык, и он трижды бы подумал, прежде чем сообщить постороннему хотя бы даже такую мелочь, как точное время.
Возможно, этому его научил жизненный опыт. В былое время Виктор прошел Афганистан. Он служил во взводе разведки и повидал всякое. Он умел принимать правильное решение в любой экстремальной ситуации, был непобедим в рукопашной схватке, мог часами незаметно выслеживать интересующий нас объект, но разговаривать он не любил – это уж точно.
Поэтому я не особенно удивилась, когда выяснилось, что Александр Михайлович Виктору не понравился. Они были слишком разными, и вряд ли Виктор взял бы доктора с собой в разведку. Но я даже не подозревала, насколько окажется прав Виктор в своем отношении к сговорчивости Александра Михайловича и какой неприятностью для нас она обернется.
Впрочем, и сам Виктор в ту минуту не мог, конечно, этого знать. Он просто высказал свое мнение – и только.