– Но если он совершил столько преступлений, почему выдвинуто обвинение только по одному? – спросил репортер новостного радиоканала.
– Мы хотели начать с самого первого случая, чтобы быть уверенными в том, что это дело никуда от нас не уйдет. По остальным обвинения будут вынесены в течение месяца. А обвинение, которое мы выносим сейчас, сразу же переводит этот случай в эпицентр общественного внимания. Мы, не теряя времени, начнем работать с национальным банком данных. Насильник может скрываться, но на этот раз он продержится недолго.
– Мистер Батталья, а вам известно, почему начальник полиции связывает недавнее убийство с преступлениями Шелкового Чулка?
– Пока рано делать подобные выводы и будоражить общественность. Надо проверить все улики, – нахмурившись, произнес Батталья.
– Будоражить общественность? – переспросил Даймонд. – В Верхнем Ист-Сайде женщины передвигаются по улицам так поспешно, будто сейчас рождественская распродажа. Это же просто ужас. Настоящая паника.
– Именно этого мы и пытаемся избежать. Дамы и господа, послушайте. Позвольте привести вам статистику. Количество нападений в Манхэттене за прошлый год значительно меньше, чем за позапрошлый.
Если верить, что все подобные заявления за последние десять лет соответствуют действительности, боюсь, придется признать, что в Манхэттене нападения больше не случаются. Что скажет Батталья потом, я знала заранее:
– Цифры не врут, а вруны все выдумывают.
Он усмехнулся. Журналисты лишь хлопали глазами.
– Уровень убийств ниже, грабежи сокращаются…
– Возрастает только количество изнасилований. В чем причина, мистер Батталья?
Шеф покосился в мою сторону и незаметно кивнул – вероятно, в благодарность за то, что возможность такого вопроса я обсудила с ним заранее.
– Здесь две проблемы, – сказала я. – Все, кто занят на подобной работе, согласятся со мной: на самом деле стало больше разговоров об изнасилованиях, но не самих изнасилований. Поэтому и возможностей для пострадавших получить помощь становится больше. Есть юридические, медицинские, психологические службы. Во-вторых, следует различать изнасилования по тому, знаком ли преступник с жертвой. Изнасилования женщин, с которыми преступник незнаком, составляют меньше двадцати процентов всех сексуальных преступлений. Это число постоянно в целом и за последние пять лет не увеличилось ни по одному району.
– А в чем разница между этими двумя категориями? – спросил репортер "Эн-би-си".
– Нью-Йоркская полиция проводит эффективную политику предупреждения нападений. Работают отделы по борьбе с преступностью, отдел, отслеживающий агрессивных насильников, специальный отдел по предотвращению преступлений, патрулируются районы. У потенциальных насильников на улице поэтому не так много шансов. Когда изнасилования совершаются знакомыми лицами, жертва думает, что может довериться. Это может быть член семьи, сотрудник по работе или просто друг. Она спокойно идет с ним к нему домой, в свою квартиру, в отель – мимо полицейского на посту. Подобные случаи органы правопорядка предотвращать не в состоянии. Число изнасилований временами растет именно за счет таких преступлений.
Микки Даймонд напомнил нам о последних событиях.
– Почему никто не смог предотвратить нападение на студентку на прошлой неделе? – спросил он. – А вчерашнее убийство?
Снова взял слово Батталья:
– Именно поэтому мы избрали наступательную политику, обвинив Условную Личность. Мы не позволим им держать город в страхе.
Он встал с кресла, давая понять, что встреча окончена, и направился к столу.
– Вы утверждаете, Пол, что эти нападения дело рук одного человека? – спросил Даймонд.
Батталья прикинулся, что не слышал вопроса. Ему не хотелось быть пойманным на слове, если он вдруг ошибется.
– Роуз, соедините меня, пожалуйста, с мэром. И спровадьте эту публику поскорее, – распорядился он вполголоса.
Даймонд не сдавался:
– Алекс, я слышал, что вы лично заметили череп в подвале университета. Может быть, вы расскажете, что почувствовали в тот момент? Где проходит расследование?
Батталья резко повернулся и кинул в мою сторону красноречивый взгляд. Я поняла, что для меня будет лучше воздержаться от комментариев.
– Это в компетенции полиции и экспертов, – произнес он. – Надо определить, кто была эта женщина и как она умерла, после чего подключится наш отдел. По этому поводу Александра ничего сказать не может. Конференция закончена. Поторопитесь, иначе не успеете дать материал.
– Видимо, начальник полиции не сообщил вам о звонке, который поступил сегодня на "горячую линию".
Батталья не терпел, чтобы хоть что-то оставалось вне его ведома. Он взглянул на меня в поисках поддержки. Я лишь пожала плечами и мотнула головой. Конечно, за отсутствие оперативных сведений он будет винить только меня.
– Я был занят весь день, – пробормотал он. – Возможно, начальник полиции звонил, но я еще не связывался с ним. О чем вы говорите?
– Какой-то психиатр из Виллидж видел мою статью в субботнем номере, – гордо проговорил Даймонд. – И говорит, что знает, кто эта девушка, которую нашли в стене. Он заявил, что его пациентка с инициалами А. Т. пропала почти двадцать пять лет назад.
Глава 15
– Доктор Ичико, скажите, почему вы вдруг передумали? Почему считаете нужным все-таки скрыть личность вашей бывшей пациентки?
Репортер "Нью-Йорк" накинулся на психиатра, когда тот, закончив работу, выходил из своего офиса на Шестой авеню. Интервью показали в семь часов вечера.
Доктор поднял воротник пальто и быстро проследовал мимо камер. Он скорее не защищался от холода, а скрывал лицо.
– Правда, что вам предложили значительную сумму денег, чтобы вы рассказали обо всем на телевидении завтра вечером?
Доктор отмахивался, норовя увильнуть в проход между двумя припаркованными машинами.
– Полиция считает, что это убийство, но вы отказываетесь говорить с ними, доктор. Может быть, я не прав?
Репортер наконец сдался и обернулся к камере.
– Это был доктор Ву-Джин Ичико, – продолжил он. – Возможно, у него в руках ключ к разгадке тайны женского скелета. Об этой находке мы рассказывали на прошлой неделе. Похоже на то, что уважаемый доктор набивает себе цену.
Бренда Уитни не заперла офис – в зале по связям с общественностью Майк, я и Мерсер должны были еще раз просмотреть конференцию в вечернем выпуске новостей. В пять тридцать, когда Батталья выпроводил репортеров, я позвонила Майку. Майк и рассказал, что история с доктором принимает странный оборот.
– Ичико пытается заработать на минутной славе. Обслуживал отщепенцев, пьяниц и наркоманов, и тут вдруг улыбнулась удача.
Майк не дослушал речь репортера.
– С кого он начал? – спросил Мерсер.
– Первым делом позвонил в "Пост", – ответил Майк. – Как только прочитал их статью. Те в него вцепились – еще бы! Возможность эксклюзивного интервью! Мы узнали об этом только потому, что редакторы обратились в управление, чтобы навести справки – не шарлатан ли этот Ичико. А ему так понравилась их реакция, что он стал названивать всем подряд, чтобы создать конкуренцию и набить цену.
– Я думала, СМИ не платят своим источникам. Думала, они все-таки придерживаются какой-то этики, – сказала я.
– Этика и СМИ. Думал, ты намного умнее, Куп, – проговорил Майк. – Новостной продюсер готов купить у доктора право на эту историю. Сосватал его в программу "Фактор преступления" – знаешь, где бывшие зэки рассказывают, как они творили свои гнусные дела и как им удавалось уйти от закона. Доктору готовы заплатить двадцать пять тысяч долларов за то, что ему известно. Потом какие-то фрагменты покажут в новостях. А нам остатки сладки.
– Дежа вю, – протянула я.
– Да, все то же самое.
Несколько лет назад мы работали по одному громкому убийству. Была задушена молодая женщина. Друзья обвиняемого сняли на видео его кривляния в суде. Паренек был под кокаином, смеялся в камеру, вертел в руках какую-то куклу и сломал ей шею. Вместо того, чтобы дать полиции сведения о том, что этот парень говорил по делу, или хотя бы сообщить нам о существовании пленки, предприимчивый "режиссер" сбыл пленку телевизионщикам для показов после суда.
– Скотти знает? – Я вспомнила про детектива из отдела нераскрытых преступлений.
– Он услышал об этом по радио и сразу помчался в контору к Ичико. Но дальше приемной его не пустили.
– Передайте Скотти, что я жду его завтра как можно раньше, – распорядилась я. – Мы начнем расследование в Большой коллегии и вызовем доктора в суд. Если он не хочет говорить с полицией, пусть расскажет присяжным. А упрется – привлечем за неуважение к суду.
Мы с Мерсером досматривали новости. Майк сделал несколько звонков, воспользовавшись телефоном на столе Бренды. Прилетела одна из сестер Эмили Апшоу, чтобы сопроводить ее тело в Мичиган. Сегодня она должна была быть в морге. Согласилась поговорить с нами в восемь вечера, после встречи с патологоанатомом.
Телевизор у Бренды стоял на старой зеленой тумбе. В двадцать пять минут восьмого мы переключили канал. Требек задавал последний вопрос: "Нововведения Бенджамина Франклина".
– Ставлю двадцатку, – сказала я.
– Я хорошо знаю отцов-основателей, которые были воинами, а не политиками…
– Расслабься, Майк. Мерсер, ты?
Он вытащил банкноту из кошелька и положил на стол.
– Ты лишаешь меня последнего куска, Атекс. Громоотвод, двухфокусные очки, библиотечный абонемент. Я знаю по этому поводу только то, что проходят в школе…
Требек зачитал вопрос:
– Этот роман стал первым печатным произведением, вышедшим в Америке. Он был отпечатан на станке Франклина в 1744-м.
Майк кинул в экран комок бумаги.
– Ну и подстава. Литература под маской истории, как ты выражаешься. Тогда никто не писал романов. Все были заняты подготовкой к революции или воевали с индейцами и французами.
– Покажи мне деньги.
– Зарплата в следующую пятницу. Ты все думаешь, Мерсер?
Тот показал на экран. У двоих участников ответные листы были пусты.
– Я знаю столько же, сколько они, – пробурчал Мерсер.
– К сожалению, Джош, ответ неверный, – сказал Требек владельцу школы по дрессировке собак.
– Ты, должно быть, хреново играешь в покер, Куп. Тебя выдает эта мерзкая самодовольная улыбочка, – снова сказал Майк, направляясь к двери. – Хитрость не твой конек. Так что там…
– "Памела", – сказала я. – Сэмюел Ричардсон. Напечатана в Англии в 1740 году и переиздана Франклином. Второе название – "Вознагражденная добродетель". Героиня уклоняется от распутных посягательств человека, у которого служит.
Я положила в кошелек деньги, которые поставил Мерсер.
– Ладно. Добавь на мой счет двадцатку, и пошли займемся Эмили Апшоу. Если б ты меньше сидела уткнувшись носом в книги и больше общалась с людьми, то смогла бы удержать мужика, который однажды окажется в твоей спальне.
– Думаешь, я их на этом этапе упускаю?
– Скорее всего, блондинка моя. Ты делаешь что-то не так.
Мерсер обнял меня. Майк шагал впереди по темному коридору.
– Тогда мне нужно брать уроки у тебя, Майк. По рукам? Как это я раньше не додумалась. Начнем сегодня вечером?
Майк остановился. Обернулся к нам и запустил пальцы в густую черную шевелюру. Несмотря на тусклый свет, я разглядела у него на лице смущенное выражение.
– Мерсер, ты слышал? – спросил он.
– Да. Но мне кажется, наш юрист блефует.
– Я готов, как и ты, – сказал Майк. – Подожди, вот обзаведусь супругой, и, когда она уедет из города, ты попробуешь соблазнить меня. А сейчас, извини, ничего не выйдет.
– Почему ты все время треплешь волосы? Нервничаешь?
Майк сунул руки в карманы и пошел к лифту.
– Все и так уверены, что мы с тобой давно переспали. На мою репутацию это может влиять и так и сяк – в зависимости от того, какого мнения люди о тебе. Но у меня нет никакого желания лично убеждаться в том, что ты держишь под подушкой искусственную челюсть с острыми зубами.
– Ты паразит, Чэпмен, – сказал Мерсер.
– Не мешай ей. Она строит на меня планы, а ты ее удерживаешь.
– Значит, так. Либо ты идешь со мной домой, либо ты раз навсегда прекращаешь трепаться про мою сексуальную жизнь.
– Я беспокоюсь насчет Дня святого Валентина. Тебе будет холодно и одиноко.
– Я уже занята. Можешь расслабиться.
– И кто же этот бедолага, которого угораздило так вляпаться?
Открылись двери лифта.
– Молчи, Алекс, – сказал Мерсер.
Майк приставал ко мне все время, пока мы спускались и потом шли к его машине. Только когда мы подъезжали к моргу, мне удалось привести его в чувство и переключиться на тему смерти Эмили Апшоу.
Доктор Чет Киршнер, главный патологоанатом, передал, что с сестрой Эмили можно поговорить в его кабинете. Служаший открыл дверь, и мы увидели ее. Она сидела там одна, с закрытыми глазами, наклонив голову и держа в руках измятый платок.
Мы представились и объяснили, что занимаемся расследованием убийства. Сэлли Брендон было около пятидесяти. Она казалась выше и стройнее младшей сестры. Только что видела тело и теперь пыталась взять себя в руки. Потом стала расспрашивать нас о случившемся.
Майк и Мерсер ответили на большинство ее вопросов. Потом Мерсер взял инициативу в свои руки. В ходе работы ему не раз приходилось общаться с жертвами и их родственниками. Он говорил твердо и в то же время с состраданием, людям это нравилось. Майк же любил заниматься расследованием убийств не в последнюю очередь именно потому, что ненавидел устанавливать подобные эмоциональные отношения. Ему казалось, что это только замедляет работу.
Когда Сэлли немного рассказала о себе, детективы стали задавать ей вопросы о сестре.
– Она была самой младшей, мистер Уоллес. Я старше на семь лет. Еще есть средняя сестра. Мы росли в дружной семье. Но в восемнадцать лет я поступила в колледж, Эмили было всего одиннадцать…
– Когда вы стали взрослыми, какие у вас были отношения?
Сэлли мяла в руках носовой платок.
– Мы не общались. После колледжа я сразу же вышла замуж, у меня появились дети. Эмили переехала в Нью-Йорк. После этого жизнь родителей сделалась просто невыносимой.
– Почему?
Сэлли вздохнула.
– Я до сих пор не могу простить ей этих ее выходок. Я понимаю, сейчас это звучит ужасно…
– Расскажите подробнее.
– Эмили оказалась совсем не такая, как мы с Бетси, средней сестрой. Родители были очень серьезными и набожными людьми. Пресвитерианцы. И мы с Бетси не доставили им ни минуты беспокойства. А Эмили – стоило ей немножко подрасти, она сделалась просто неуправляемой. Водилась с ребятами старше себя и стала выпивать еще в средней школе.
– А наркотики? – спросил Мерсер.
– Об этом тогда никто не знал. В семье просто представить не могли такое. Я все время была на занятиях и не замечала у нее никаких странностей. Мама не хотела ни о чем слышать, а отец был уверен, что все беды можно победить молитвой. Никто это не обсуждал.
– Но она продолжала учиться в школе?
– Это было единственное, что ее удерживало. Эмили нравилась школа, ей нравилось учиться. Она писала, это всегда было для нее отдушиной. – Сэлли оставила платок в покое и взглянула на меня. – Понятия не имею, как ей это удавалось, но она сдавала все экзамены и получала хорошие оценки, даже когда была в запое.
– Она лечилась, когда жила с родителями?
Сэлли покачала головой.
– Они не хотели признавать, что ей надо лечиться.
– Они вообще ничего не хотели замечать?
– Нет, это не так, мистер Уоллес. Невозможно было ничего не замечать, когда она была на шестом месяце беременности.
– Когда это случилось?
– В выпускном классе. Не то что этого никто не ожидал… Но маму с папой это просто подкосило. Они не смогли…
Ей снова пришлось замолчать. Успокоившись, она продолжала:
– В то время в городке с населением в тысячу восемьсот человек невозможно было помыслить… Они отправили ее рожать ко мне.
– И она родила?
Сэлли Брендон кивнула. По ее лицу опять побежали слезы.
– Да, она родила девочку.
– Что с ней стало? Она отдала ее для удочерения?
– Нет, мисс Купер. Я согласилась воспитать ребенка как своего. В то время у меня уже было двое мальчиков. Я приняла девочку при условии, что Эмили навсегда забудет к нам дорогу.
Жестокое решение.
– Она согласилась?
– Мне показалось, это устроило ее во всех отношениях, – сказала Брендон. Она сидела прямо, глядя мне в глаза. – За месяц до родов Эмили мы пошли к соседям на обед. Оставили ее с детьми. Она выпила две бутылки вина и уснула на диване с сигаретой в руке. Сигарета упала, чехлы на диване загорелись. Благодарение богу, наши дети и Эмили остались невредимы. Но ее я видеть не могла после этого.
– Понятно, – сказал Мерсер, наливая Сэлли воды из-под крана.
– Эмили закончила школу. Получила стипендию для учебы в Нью-Йоркском университете. А дочку с радостью оставила мне. Она презирала нас с нашими семейными радостями. Мечтала уехать, потому что нравы маленького городка стесняли ее свободу.
– Она соблюдала договор?
– Добросовестно. Ее дочь была зачата в пьяном угаре и дыму марихуаны. Это была случайная связь. Муж считает, что это случилось, когда она впервые поехала в Нью-Йорк – для собеседования и зачисления. Действительно, она родила через девять месяцев после этого. Ребенок был для нее неудобством. Зато она сделала его героем романа, который тогда писала. Ей было наплевать на материнство. В семье для нее никто ничего не значил. Все было только материалом для ее книги.
– Значит, вы почти ничего не знали о ней после того, как расстались?
– До меня доходили слухи. Мы с мамой часто о ней говорили. Для мамы ее бегство стало страшной трагедией. Она могла выплакать свое горе только мне и средней сестре. К тому времени она поняла, что Эмили нуждается в помощи, что она стала алкоголичкой и наркоманкой. Но было поздно. Эмили жила в Нью-Йорке и не хотела ничего слышать о своей прошлой жизни. Я поддерживала эти разговоры только для того, чтобы знать, что Эмили не собирается возвращаться.
– И она не вернулась?
– Однажды хотела приехать. Но это было больше двадцати лет назад. Муж дал ей понять, что ее никто не ждет. С тех пор мы о ней не слышали.
– А с дочерью они когда-нибудь виделись?
– Она моя дочь, мисс Купер, – сказала Сэлли. – Поймите вы, Амелия моя дочь.
– Что еще вы можете рассказать об Эмили? – спросил Майк. – Вам известно, чем она занималась в последнее время?
– Наверное, писала.
Было видно, что она сказала это наугад.
– Вы не знаете, возможно, ей грозила опасность?
Майк, наверное, подумал о Тедди, который заходил в ее компьютер в поисках какого-то файла.
– Родители у нас умерли, мистер Чэпмен. Я что-то узнавала о ней только через них. Так что, понимаете… О двух последних годах я ничего сказать не могу.
– Тогда начнем сначала, – предложил Майк, держа в руке открытый блокнот. Я увидела слова "Нью-Йоркский университет" и знак вопроса. – Вам известно, закончила ли она университет?
– Да. На год позже, по-моему, потому что она постоянно срывалась.