* * *
Надо было позвонить Деб. Она ждет звонка. Ник печально смотрел на телефон и думал, что скажет жене. Что друга его убили, что его первая родина превратилась в притон и живет по законам притона, что сам он вылетит ближайшим рейсом…
Ник очень ясно понял, что звонить Деб сейчас не в состоянии. Как ни хотелось ему услышать ее голос, но лучше пусть она нервничает, что он не звонит, чем будет нервничать после его звонка.
Ник включил телевизор и сел в кресло. Шла программа "МТБ". Жеманничающая негритянка рассказывала по-английски о новостях современной музыки. И Ник опять подумал, что странно отвык от этой страны, она словно притворялась той, которую он хоть смутно, но помнил. Причем притворялась плохо, все тут уже представлялось ненастоящим, фальшивым, и, если не опасным, то неинтересным.
Изображение на экране сменилось, и зазвучали знакомая мелодия. Какая-то голландская группа исполняла американскую песню "Добро пожаловать домой, усталый мальчик".
Когда Ник и Деб познакомились, эта песня какое-то время была очень популярна в дансинг-холлах, куда будущая жена любила затащить будущего мужа. Ник, который танцевать не умел совершенно и всего дичился, хотел гулять с ней по тихим освещенным улицам, но она настойчиво волокла "красноармейца" в толпу прыгающих, танцующих и вбухивающих в себя литры "пепси" молодых американцев.
- Это очень просто, - говорила она, когда учила его танцевать. - Ты должен слушать музыку, двигаться, слушаться меня и сильно любить. И все получится. Если мы не танцуем, можно не слушать музыку и не двигаться.
И у Ника действительно стало получаться.
Песенка, которая звучала сейчас по телевизору, была их любимой. Деб постоянно напевала ее, и даже когда они целовались на заднем сиденье ее машины, она ласкала его этими словами: "Добро пожаловать домой…"
Ник протянул руку к телефону, чтобы позвонить ей, но тут в дверь постучали.
Ник никого не ждал. В любое другое время и в любом другом месте, и даже сегодня утром - он просто открыл бы дверь. Но теперь его тело подобралось, он выключил звук и свет в номере. После нехитрых приготовлений, способных создать ему некоторое преимущество, он бесшумно подошел у двери и прислушался.
За дверью дышали двое или трое.
Кто это может быть? Из кафе? Или те, кого он ищет, сами его нашли? Если знать фамилию, вычислить его не составит труда - в городе всего три гостиницы "Интурист". Паша его фамилии не знал. А Таня? Эта девушка с изможденным сереньким личиком?
В дверь постучали еще раз, и Ник резко распахнул ее, очень удивив этим трех парней школьного возраста. "Фарцовщики, - догадался Ник. - Господи, совсем голову потерял".
- Hello, mister, - довольно бойко залопотал один из них, оправившись от изумления. - We have something very interesting for you.
- For me?
- Yes. Can we come in?
Ник, несколько заинтригованный предложениями малолеток, вернулся в номер и зажег свет. Один из парней остался у двери, двое проскользнули в комнату и на журнальном столике развернули тряпицу красного не то бархата, не то плюша, к которой ровными рядами были прикреплены советские ордена и медали.
- Do you like it? - спросил один из подростков. Ник разглядывал товар. Надо сказать, что он плохо
разбирался в орденах, но некоторые все-таки мог отличить. В основном в коллекции были представлены награды Великой Отечественной. Впрочем, был даже один Орден Боевого Красного Знамени. Были и медали. Среди них Ник обнаружил и свою, полученную за провод колонны машин через территорию, которую контролировали душманы. Колонна тогда дошла, но из прикрытия уцелел один БТР. Медаль та пропала в плену. Вот теперь он мог купить такую же. Только чужую. От этой мысли что-то замутилось у Ника в голове и он указал мальчишкам на дверь:
- Get out.
- Mister, look, it's real! - настаивал один из мальчишек, но Ник так глянул на него, что тот мгновенно запнулся и задом начал отступать к двери:
- Sorry, sorry… - И переходя на русский, замечая своим коллегам:
- Пошли отсюда. Американ вольтонутый какой-то попался. Может, воевал где.
- Да ладно, спустимся на этаж, там итальянцы сегодня понаехали… Купят.
Ребята, оглядываясь на Ника, который смотрел им вслед, подошли к запертой пожарной лестнице, покопались с замком и двинулись вниз, аккуратно заперев за собой дверь.
Ник вернулся в кресло, но усидеть уже не мог.
* * *
Было уже поздновато для магазинов, пришлось вернуться в бар. Бармен, скучавший за стойкой - посетителей было мало, - отзывчиво приблизился к Нику.
- Будьте любезны, - сказал Ник отчего-то по-английски и сам удивился, но уже не стал перестраиваться на русский. - Меня неожиданно пригласили в гости, но с пустыми руками неудобно. Положите закуску, бутылку джина и швепс. Вот сто долларов, - Ник протянул бумажку. - Достаточно?
- Да, сэр, - легко согласился бармен. - У нас все фасованное. Вам в пакетик?
- Да.
- Не хотите ли пока чего-нибудь выпить?
- Пожалуй, что-нибудь легкое.
- Мартини?
- Нет, - отчего-то передумал Ник. - Водки русской. Сто грамм.
- Водички налить? - бармен ловко налил водки и придвинул стаканчик Нику.
- Не надо водички.
Бармен скрылся, и Ник, повернувшись спиной к стойке, пригубил по-американски водку. Была она на вкус неприятна и запах имела отвратный. "Так вот почему у нас залпом пьют", - вяло отменил Ник, опрокидывая всю дозу в рот и спеша затянуться сигаретой, чтобы перебить противный вкус.
- Сигареты положить? - спросил, появляясь бармен.
- Нет, не надо, у меня есть.
- Тогда все, - он протянул Нику пакет. - Удачно повеселиться.
Бармен заговорщицки ухмыльнулся, чем в первый момент Ника удивил - чего это он? Но тут же до него дошло: конечно, куда же ему в гости идти, как не к бабе. Поэтому ответил сухо, без улыбки:
- Спасибо.
Таксист запросил вдвое больше, чем тот, который вез утром, но торговаться Ник не стал. Все равно цена была смехотворно мала по американским меркам.
Не прошло и получаса, как он толкнул дверь Паши:
- Можно?
Раздался скрип тележки и в дверях комнаты появился Паша:
- А! Американец! Второй раз за день у меня в гостях. Он разглядывал Ника, который выглядел несколько
растрепанно и был смущен.
- Прощаться пришел, американец, - резюмировал Паша. - Погостил и домой.
- Прощаться, - согласился Ник. - Пустишь?
- Да проходи, - безразлично ответил Паша и отъехал в сторону, давая Нику пройти в кухню.
Ник по-хозяйски перенес с кухонного стола грязную посуду в мойку, стряхнул тряпкой крошки, вывалил из пакета содержимое. Бармен, хоть и сам явно в накладе не остался, жадности не проявил. Была тут и рыбка, и колбаса, и ветчина разных сортов, порезанный и заплавлен-ный в целлофан сыр, баночка оливок, орешки и даже баночка красной икры. И даже кусочек масла. И.даже хлеб. Бутылка джина и бутылка швепса, как просили.
- Расковыривай пока, - попросил Пашу Ник. - А я посуду у тебя помою.
- Ого! - въехал на кухню Паша. - По поводу чего гуляем, тимуровец? Поминки по Сереге?
- Пусть так. Поминки.
Ник мыл посуду, которой было не мало, и чувствовал спиной тяжелый Пашин взгляд.
- Ну, что смотришь? - наконец не оглядываясь спросил Ник, но Паша не ответил.
Закончив с посудой, Ник вытер руки и присел с другого конца стола, на котором так и высилась гора нераспечатанной еды.
- Лень было? - тоже не ласково, кивнув на пакеты, спросил Ник.
- Устал я, американец. И с тобой, чувствую, не отдохну. А это давай сам.
Ник, пожав плечами, стал выкладывать еду на тарелки, поставил рюмки, стаканы, откупорил бутылки. Ему уже казалось, что это второе путешествие к Паше затеял он зря, но тот обладал чем-то, важным для Ника. Серега, к которому он летел через океан от любимой жены, умер. И нужен был кто-то, кому необходимо было объяснить, почему он теперь возвращается. А Паша был Сереге другом. Значит и объяснить все надо ему.
Схема логики тут хромала, Ник это чувствовал, да и Паша не был расположен к всепрощению, скорее, наоборот.
Ник разлил джин и потянулся к Паше чокнуться, но тот быстро отодвинул руку:
- Совсем одичал ты там, тимуровец. На поминках не чокаются. И тосты не произносят.
Выпили молча.
* * *
Бутылка джина была литровой, но пили хоть и быстро, однако как-то вяло. Разговор очевидно не клеился. В тишине и молчании курили одну за другой, пока в кухне не стало сине. Ник полез открывать окно и, когда распахнул, так и остался стоять спиной к облезлым стенам и тусклому свету, вдыхая ночную свежесть. В сквере молоденькие мальчик с девочкой выгуливали собак и пахло как-то особенно. То ли дерево какое-то цвело, то ли еще что, но Ника опять зацепило это утреннее чувство.
- Джим, фу, - негромко покрикивала девушка. Юноша что-то невнятно отвечал и оба смеялись.
Ник повернулся к столу и обнаружил, что Паша здорово и тяжело, как это бывает с большими людьми в мрачном расположении духа, пьян.
Самого Ника тоже слегка вело и в голове тоненько постукивало от выкуренных сигарет.
- Херня, - вдруг громко сказал Паша. Ник подумал, что вот сейчас произойдет тот разговор, за которым он приехал, очень уж веско Паша сказал "херня". Но Паша помолчал и продолжил, глядя на свой стакан:
- Вода горькая, а водка елкой воняет. Вот, значит, что вы там в Америке пьете. Да, это залпом стакан не шибанешь, по чуть-чуть выцеживать надо.
Ник молниеносно подивился параллели со своим сегодняшним ощущением от водки.
- В Америке, Паша, разное пьют. Только меньше, конечно.
- Да оно понятно… Пьют меньше, живут дольше, жрут лучше, сказка! Так я говорю?
- Что ты имеешь в виду?
- Да ты и сам знаешь, - Паша тяжело навалился на стол, задев рукой вилку, которая со звоном отправилась на пол. - Сам знаешь, корешок, - Паша проводил вилку непонимающим взглядом, но с мысли не соскочил. - Сам знаешь… Потому и притащился сегодня ко мне с этой выпивкой и жрачкой. Только я тебе не священник, грехов не отпускаю. Но вот что я тебе скажу, американец, - Паша хотел еще придвинуться, но ближе было некуда. Ник, почувствовав его усилие, сам наклонился к большому, плохо выбритому, пьяному лицу. - Я Серегу на войне не встречал, он меня от пули не спасал… Но если б я только мог… Если б я в сортир на коляске не ездил, то не жил бы, пока те гады, что Серегу убили, по земле ходят… Но не могу я! Ничего не могу, американец! Я даже совесть себе жрачкой такой закормить не могу…
Паша Ника разозлил. В чем-то он был прав, но все равно было обидно за несправедливость.
- Заткнулся бы ты, - сказал Ник. - Я ведь, знаешь, на войне тоже не обделывался. И в плену тоже. Что ты хочешь, чтобы я как Серега сдох? Здесь-то не война! Вон, люди с собаками гуляют, пиво пьют. Милиция есть тут у вас? Налоги вы зачем платите?
- Милиция, скорая помощь, служба газа… Звоните в любое время… Сука ты, американец. Теперь я ясно вижу, сука ты. И я сука, что за один стол с тобой сел. Все-то вы деньгами мерить умеете. Налоги! Ты хоть сам-то понимаешь, что говоришь? У тебя друга убили, а ты про налоги! Сука и есть.
- Ох, Паша, если бы не ноги твои, получил бы ты у меня и за суку, и за налоги заодно…
- Эх, корешок, если б не мои ноги…
Повисла пауза. Ник плеснул в стаканчики еще джина и намазал Паше бутерброд с толстым слоем масла и красной икрой, ему казалось, что такое трезвит.
- Давай-ка, - они выпили, и Паша стал безразлично уплетать бутерброд, явно не понимая, что у него в руках.
- Пойми ты, - попробовал еще раз объяснить Ник. - Я ведь тоже не могу - у меня жена беременная там, в Америке, дом…
- А Серегина тут. И тоже беременная.
- Это я заметил. Но ты скажи мне, будет лучше, если я тут двух-трех подонков порешу? Больше-то не успею. Положит и меня кто-нибудь, их же много. Или если я жив останусь, жену с ребенком любить буду, о Серегиной вдове всю жизнь заботиться буду? Разве Сереге не так лучше отплатить? Ведь его не вернешь… Да даже если я жив останусь, ведь в тюрьму упекут. А уж чего я в жизни поимел, так это тюрем всяких…
Паша размял "беломорину", нетвердыми пальцами чиркнул спичкой, прикурил.
- Черт с тобой, американец. Вот я тебе говорю: прав ты. Во всем прав. Езжай спокойно к жене.
У Ника несколько отлегло от сердца. Но Паша помолчал и продолжил:
- Только не моя это правда. И не приму я ее никогда. А вообще-то все правильно. И если ты за этим приезжал, то я тебя отпускаю, вали в свою Америку…
- Спасибо, - зачем-то сказал Ник.
- Слушай, - вдруг встрепенулся Паша. - А ты сегодня до кафе-то дошел?
- Дошел.
- И чего тебе там сказали?
- Ничего.
- Ну ты хоть пару окон им выбил, хозяину там профиль начистил или еще что?
- Да нет, к чему это все? Не они же…
Паша покивал головой, но потом как бы про себя заметил:
- Я бы непременно все там разнес. Ну совершенно все. Ну до основания. Эх, ладно, ночь на дворе, ступай. Мне спать пора.
* * *
Когда Ник, слегка пошатываясь, выходил из подъезда, навстречу поднимался тот паренек, что гулял с девушкой и собаками. Они удивленно уставились друг на друга: это был один из тех ребят, что фарцевали в гостинице наградами.
И чувство освобождения, которое Ник мимолетно ощутил, словно сбросив с души непомерный груз, это чувство дало слабину.
Сразу стала видна и грязь на дороге, и такси не ловилось, и за каждым освещенным окном Нику мерещилась всякая гадость.
Он добрался до гостиницы и сразу перезвонил портье:
- Как переоформить авиабилет?
- Я вам сейчас телефон продиктую, но агентство работает только с десяти утра…
Ник записал телефон и. лег спать.
Некоторое время его неприятно покачивало от непривычной дозы алкоголя, но потом поплыли перед глазами образы - то Паша, давящий на рычаги своего загадочного станка, то Таня, безразлично глядящая как бы сквозь него…
"Господи, - подумал Ник. - Ну почему это не сон?"
А это был уже сон.
* * *
Это только так кажется, что больше всего преступлений происходит по ночам. На самом деле каждому преступлению- свое время, а ночь - романтикам.
К дому, где жила Таня, весело подрулила "девятка" цвета "мокрый асфальт", отчего-то считавшегося особенно престижным. Из нее неспеша выгрузились два человека в кожаных куртках и с толстыми золотыми цепочками на бычьих шеях и вошли в подъезд.
Таня никого не ждала. Но последние несколько дней, несмотря на ее просьбы не беспокоиться, к ней часто заходили. То соседки, то подружки, один раз пришли ребята из автопарка, где Сергей работал до того, как устроился на свою последнюю работу. Принесли немного денег. Она отказывалась, но они деньги все равно оставили. Потом еще приходил этот американский друг Сергея.
Но и его она видеть не могла. Все, что напоминало ей Сергея, причиняло нестерпимую боль. Ей как-то хотелось остаться с ним наедине, чтобы никто больше о нем не помнил, чтобы никто не мог ей ничего о нем рассказать, чтобы он полностью
принадлежал ей.
Почти все время, сидя одна в квартире, она методично вспоминала его, каждую черточку, каждый жест, стараясь довести этот образ до полного совершенства. Любое вторжение болезненно отражалось на этой работе.
Телефона у нее не было, поэтому являлись просто так, без предупреждекия. Она покорно открывала дверь и старалась вежливо поговорить, но в квартиру пускала неохотно.
Она как раз готовила чай, когда в дверь очередной раз позвонили. Мельком глянув в окно на сырое туманное утро, Таня подошла к двери, спросила:
- Кто?
И, не дожидаясь ответа, отперла замок, приоткрыв щель на длину цепочки. На площадке стояли два человека с наглыми лицами. Таня обмерла от страха, сразу осознав, кто это и что будет дальше. Она попыталась навалиться на дверь, чтобы вновь захлопнуть ее, но было уже безвозвратно поздно.
Дверь отбросила ее вглубь прихожей, хлипкая цепочка разлетелась на куски, и блатные вошли в квартиру.
Пока один из них снова запирал дверь, второй наклонился к женщине и, гаденько улыбаясь, потрепал ее по щеке:
- Вот и мы, лялечка. Повеселимся?
Таня попыталась вырваться и это ей почти удалось, только бежать все равно было некуда.