Месть фортуны. Фартовая любовь - Эльмира Нетесова

Дети – преступники?! Дети, чья жестокость превосходит порою жестокость взрослых?! Это – не миф, а реальность. Обычная, повседневная реальность нашей жизни. Сломаны, истерзаны судьбы пацанов и девчонок, выросших по воровским "малинам" и едва ли не с молоком матери усвоивших звериный блатной "закон": ИЛИ ТЫ – ИЛИ ТЕБЯ. Они давно уже ничего не боятся и ни во что не верят. Они готовы на все…

Содержание:

• Глава 1. Паханка 1

• Глава 2. Переменчивость фортуны 9

• Глава 3. Взросление 17

• Глава 4. Фартовая любовь 24

• Глава 5. Счастливчик 32

• Глава 6. Своя кодла 42

• Глава 7. Месть "малины" 51

• Глава 8. Свежаки 58

• Глава 9. Проколы 65

• Глава 10. Последняя разборка 76

Нетесова Эльмира
Месть фортуны. Фартовая любовь

Глава 1. Паханка

Задрыгу приняли в закон вскоре после приезда в Минск.

Медведь, услышав от Шакала обо всем случившемся, качал лохматой головой, сочувствовал пахану Черной совы. Дивился Капкиной находчивости и говорил, улыбаясь:

- Ну и зелень! Законников обставила! Такая, в любой малине, вместо кубышки приморится! Кого другого в проверку бы отправил перед принятием в закон. Эту - не стоит! Созрела для фарта целиком! - смеялся раскатисто.

Задрыга стояла у порога. Ей - не принятой в закон - пока не позволялось сидеть в присутствии честных воров, а тем более маэстро. Она слушала его равнодушно. Ждала, когда придет Мишка-Гильза.

Но, тот был в деле. И, как поняла Капка из разговоров фартовых, лишь сегодня ночью должен вернуться на хазу, если все будет "на мази". С кем он фартует, на какое дело пошел, она так и не узнала. Паханы предпочитали не говорить о таком, пока дело не сделано. Да и кто он для них? Обычный кент, законник, каких много в малинах. А вот о Задрыге говорили все.

Нет, маэстро! Эту шмакодявку рано в закон брать! Да и зачем! Ходок не нюхала, в дальняках не канала! В делах вострая, так это оттого, что Шакал рядом! С ним всяк скентуется! Ну, а накроется пахан? Что тогда? Она ж засветит всех!

Ну, где ты сек, чтоб зелень в закон брали, да еще без проверок? В шмары, ну в стремачи, майданщицей, но не в честные воры! Это уж слишком! - подали голос двое законников из Одессы.

- Заткнись, кенты! Я о ней не от Шакала сек! Эта зелень десятка фартовых стоит! У Сивуча канала! Такое - важней ходок! - отмахнулся Медведь.

А через два дня слушали паханы малин Глыбу, Тетю и Пижона, рассказавших о Задрыге памятное всем.

Законники малины поручились за Капку головами и жизнями. Сказав при этом, что Задрыга хоть и мала, но без труда одна заменит нескольких кентов.

- Проверять ее - без понту время проссать! Она все осилит! Да и в делах уж пообтерлась! Ей сам бес по хрену! Век свободы не видать, если стемню! С ней любая малина скентуется!

- Но мы ее не пустим! Кентушка наша, как талисман удачи! - сказал Тетя.

- Я б хотел поглядеть на шустряка, взявшегося проверять нашу Задрыгу! Она любому кентель откусит! - рассмеялся Пижон.

- Какая доля у нее в общаке?

- В каких больших делах была?

- Сколько раз навары приносила?

- Сыпалась ли в делах?

- Была ль в ментовке? - спрашивали паханы законников Черной совы.

Те отвечали быстро. Паханы лишь удивлялись. И на третий день все согласились принять Задрыгу в закон, оставив ее в Черной сове с прежней кликухой.

Капка стояла на коленях перед маэстро. Так было положено- соглашаться на беспрекословное повиновение до конца жизни - воровскому закону. Она клялась никогда не нарушать его, если даже за него ей придется платить жизнью. Задрыга верила в каждое слово, сказанное ею на сходке.

Она даже не понимала, а как можно жить иначе, нарушить закон, засветить кентов? Она знала, что бывает за такое. И презирала слабаков.

Капка спокойно порезала себе руку, смешав кровь со щепоткой земли, съела не морщась, согласившись, в случае нарушения клятвы - умереть от руки своих же кентов.

Задрыга стояла перед Медведем, не оглядываясь по сторонам. Но сразу почувствовала, услышала появление в хазе Мишки. Он смотрел на нее. И Задрыге очень хотелось увидеть его лицо. Но она не должна была выдать себя. Ведь ей, как и всем законным, от дня нынешнего запрещалось любить и иметь семью. Она уже слышала, сколько кентов поплатились жизнью за это.

- Клянешься ли, что даже под пыткой не вякнешь в лягашке о кентах, не станешь ботать с мусорами?

- Клянусь!

- Клянешься ль, что не будешь пахать на фраеров, даже если за это тебе вломят кодлой охрана и мусора!

- Клянусь! Все выдержу!

- Обещаешь ли наваром делиться в ходках, поддерживать кентов, попавших в беду, давать долю маэстро и не линять из малины в откол?

- Клянусь! Откинусь в законе!

- Будешь ли отмазывать от себя кентов, если попадешь в ментовку? Не станешь ли их сыпать? Не поддашься ли на "утку" лягашей?

- Клянусь! Они мне западло!

- Станешь ли соблюдать честный закон? Не сорвешься ли с голодухи на налет, щипачество? Не полезешь ли в дело со шпаной?

- Клянусь! Никогда не лажануться с шоблой!

Медведь спрашивал, что сделает Задрыга, если узнает, как кто-то из кентов нарушил закон.

- Подведу под сход, доведу до разборки.

- А если не удастся?

- Сама размажу! - ответила не сморгнув глазом.

- Ах ты, падла! - не выдержал старый пахан из Мурманска и, едва продохнув, завопил:

- Она размажет, сикша гниложопая! А закон? Иль не для всех писан он? Там сказано - фартовый фартового пальцем не тронь и не носи законника по фене! Для этого есть сход и разборка! А она? Уже своих мокрить намылилась! Ишь, зараза!

- Седой тоже в законе был! И паханил до времени! А вот мокрить его - мне с паханом пришлось! - обрубила Задрыга.

- На это было решенье схода! - еще сильнее, громче заорал пахан.

- Мокрят не для кайфа! А если кто скурвится, дышать не дам! Шмонай потом пидера повсюду! Ну уж хрен! Я не дам смыться, коли засеку! Кто из фаршманутых сам возник на разборку и вякнул, что лажанулся, как последняя падла? - усмехнулась Капка и продолжила:

- Вылавливали! Всех падлюк! Но не лучше ли враз? Чтоб кентами не платить? Как нам пришлось…

- Ишь, клок гнилой жопы! Она уже свою пасть открыла, права качает! Сход и разборки хочет заменить собой! Не рано ль вонючка хвост подняла? - вскипел орловский пахан и потребовал повременить с приемом в закон Задрыги.

- А ты, захлопнись, мурло! Седой у тебя под шнобелем приморился! Достал ты его? Хоть сек про решенье схода! Кишка гонка была замокрить его? Иль слово схода и разборки по хрену тебе? Иль без навара не пернешь? Иль слабак в яйцах? Тогда заткнись, плесень! Маэстро всем тогда велел! Никто в Звягинки не намылился! Теперь меня лажать хочешь? На себя гляди, старый козел! - сорвалась Капка, забыв все правила разом.

- Кончай бухтеть, кенты! - потерял терпенье Медведь, понявший, что из этой перепалки может получиться свалка - с кровью, шумом и враждой между малинами на многие годы. Такое

уже случалось. И маэстро, грохнув кулаком по столу, рявкнул так, что паханы головы втянули разом в плечи.

- Хватит базлать! Завязывай базар! Не то я всем вам здесь свою разборку устрою! Чего развонялись здесь, как пидеры под нарами? Чего делите, вашу мать? - налились глаза кровью.

Законники поняли, что перегнули, переполнили чашу терпения и утихли, отвернувшись от Задрыги.

- Я не спрашиваю совета! Эту кентуху принять в закон хотел еще прежний маэстро, я лишь выполняю его волю! Кто с ним поспорит? - оглядел паханов свирепо. И повернувшись к Задрыге, продолжил:

- Волею покойного маэстро, земля ему пухом, своею волей и с согласия паханов, всех честных воров, принимаем тебя в закон! Единственную из бабьего рода! Но спрос с тебя оттого не станет меньше! Чуть с нашего пути в сторону - хана будет! Секи! Клятву дала! Всякое слово в ней дороже рыжухи! - велел Глыбе поставить Задрыге метку законной воровки.

Капка встала с колен. Ей разрешили присесть рядом с паханами. Те делили границы своих владений. Задрыга молчала, зная, что на сходе паханов нет слова простому законнику. Она слушала, изредка, исподтишка бросала взгляды на Мишку. Тот даже не смотрел в ее сторону.

Задрыга вслушалась в разговор паханов, кусая от обиды губы, заставила себя отвлечься. И поняла, что Черной сове, помимо Брянска, отдал Медведь Ленинград и всю неметчину - Калининград и область. Теперь он выколачивал из Шакала согласие на дань, какую пахан обязан будет отдавать Медведю каждый год. Пахан спорил, урезал. Но маэстро требовал свое жестко:

- Я сам фортовал в тех местах и навары снимал кучерявые. Не облапошишь. Знаю, сколько твоя малина иметь будет. Не жмись. Коли не уломаешься - другим отдам! Те враз сфалуются! - предупредил строго.

- Заломил ты, Медведь! Народец в тех наделах жмотный, сквалыги сплошь. Фраера-бухарики. Пархатых - по пальцам сочтешь. Много хочешь! - ломался Шакал, но приметив, как берется багровыми пятнами лицо маэстро, тут же умолк, пошел на попятную.

- Ну, Шакал! Такое обломилось, а он сквалыжит! Да в Питере тебе малины дань за полгода больше отвалят, чем ты в своем Брянске до конца жизни наскребешь! Фалуйся и не ботай много! - посоветовали паханы.

Капка, послушав их, молча вышла из хазы, дав знать Шакалу, что подождет его снаружи.

Задрыга вышла во двор, присела на скамью, холодную, обледенелую.

Вот и стала она законницей. Но почему нет радости? Ведь гак долго готовилась к этому дню, а он оказался совсем обычным, серым. Пахан рассказывал, когда его принимали - все кенты поздравляли. Капку - никто. Даже своя малина молчала, будто ничего не случилось. А ведь она так долго готовилась, так ждала этого дня…

Законница… Что-то изменится в ее жизни, или все останется по-прежнему?

Кто-то тронул за плечо. Капка подскочила от неожиданности.

- Поздравляю, Задрыга! Теперь ты настоящей кентухой заделалась! Сивуч пронюхает - раздухарится! Балдеть будет, что и ты в чести дышишь! - улыбался Мишка-Гильза. Он присел рядом.

- Хреново приняли! Грызлись паханы! Не хотели в закон брать, - отмахнулась Капка.

- А ты забей на них! Меня тоже так в закон взяли, под треп и звон.

Почему? - удивилась неподдельно.

- Лажанулся малость! Надыбала наводка клевую хазу. Там плесень прикипелась - старая хивря. Ну, а у нее от жмура-мужа кой-какие безделицы остались. Антикварные. Вздумали тряхнуть. А я в закон готовился, домушничать мне было западло. Но пахан не думал, что так все закрутится. И послал меня с двумя кентами. Я возник через балкон. Дверь была открыта на нем. И враз нарисовался перед плесенью. Слышал, что вовсе развалюха. А она, как засекла меня, смекнула. Схватила со стола часы и по кентелю меня погладила. Тыква враз кругом пошла. Часы зазвенели на все голоса как бухие кенты. Я ошалел от такого. Катушки еле удержали. В зенках искры крутятся. А тут второй кент влез. Хивря в него пустила мужиком, какой на пианино стоял. Мраморный Аполлон. Статуэтка. Кент с катушек рухнул. В кентель угодила. Тут третий наш нарисовался. Плесень эта не блажила, как все. Сорвала со стола какую-то хреновину, да как шарахнет ею в нас. Она взорвалась. Огонь, вонь, шум. Пламя из-под катушек до самых мудей поднялось. Все обожгло. Мы - обратно к балкону, слиняли вниз и ходу на хазу. А от нас паленым за версту несет. Будто на костре всех троих разборка приморила. Смываемся, а на нас штаны тлеют. Чуть не с голыми сраками прихиляли в хазу. Только потом мы пронюхали, чем она долбанула в нас. Зажигалкой! Настольной. Она - падла - от ее хмыря осталась. Здоровая, увесистая хреновина. В нее с поллитровку бензина входило. Когда шваркнула старуха ее, она и взорвалась. Бензин на нас попал и горел синим огнем. До пояса поджарились. Какой навар? Хилять не могли. Три недели враскоряку ползали.

- И плесень не проучили? - изумилась Капка.

- Не до разборки с нею было. Кое-как одыбались. А на сходе когда пронюхали, почему я не возник, чтоб в закон взяли, совсем фаршмануть хотели. Трехали, мол, западло паленого домушника в честные воры принимать! Он с плесенью не справился! Не смог ее тряхнуть путем! Куда ж ему в дела? Заткнулись, когда на этой хивре сам Бешмет накололся. Доперло, что бабка та в партизанах войну канала. Ее на гоп-стоп хрен возьмешь. Только после этого меня в закон взяли. Но не без вони и трепу. С тобой еще тихо обошлось, - успокаивал Задрыгу. Та хохотала от души.

- Так вот и приняли в закон с новой кликухой. Паленый я теперь, а не Гильза. Весь сход со смеху зашелся, не хуже тебя рыготали кенты! - сознался Мишка, понурившись.

- У меня тоже не все по маслу в малине было. И махалась, и вопила на кентов. Особо на Боцмана с Таранкой бочку катила, да и они на меня всегда наезжали. А вот теперь их нет. Зверюги схавали, как падлюк! Обоих. Даже костей не осталось. Все их жалеют.

- И ты? - удивился Паленый.

- Мне тоже их не хватает. Не на ком стало свои подмоги проверять. Раньше - все на них испытывала, - вздохнула Капка.

- Они тоже не хотели, чтоб меня в закон взяли. Трандели, мол, на сходе трехнем, что паскудней Задрыги - зверя нет. Ну я им за это врубала! - вспомнила Капка.

- А что отмачивала? - поинтересовался Мишка.

- Они с дела возникли тогда. В Новосибирске. Пахан ботнул мне - примориться в хазе и приготовить хамовку малине. А сами смылись на дело. Все, кроме меня и Боцмана с Таранкой. Они не стали хавать, закемарили враз. Я все сделала. И вздумала проучить кентов. Прибила их ботинки к полу гвоздями. Барахло связала друг с другом. Носки к рубахам, штаны к рукавам на пуговки пристегнула. Залезла под стол и оттуда лягавым свистком зазвенела. Кенты как переполохались. Вскочили, скорей за барахло. А оно связано! Они - по фене звенят. Все жопы в пене со страху. А я из-под стола жару даю. Навроде, как лягавые хазу окружают, в кольцо берут. Боцман никак проснуться не может. Тыквой в портки полез, а клифт на ходули пялит. Таранка рубаху на катушки натянул и в ботинки заскочил. Хотел линять, а они - намертво к полу пришпандорены. Тыквой в пол воткнулся, лается, как блатяра! Меня по фене носит, ничего не может сообразить. Боцман свои не может от пола оторвать. Вывалили из хазы, как ханурики, босиком. Харями тычутся в коридоре, не смекнут - где двери. А я свищу. Они и вовсе кентели посеяли. Но тут пахан с Глыбой подоспели, возникли на счастье кентов. Те уж хотели из окон сигать. Ну их и притормозили. Включили свет. Пахан допер враз. Выволок меня из-под стола. Сам долго над цирком хохотал. А Боцман с Таранкой всю ночь до утра дрыхнуть не могли. Сдрейфили как последние сявки. И трехали, что если б не темнота, вмиг бы усекли мою подлянку. Но ссали свет включить, чтоб лягавые не возникли. Все просили Шакала не оставлять меня с ними наедине, мол, до беды доведу их - козлов облезлых! - вспоминала Задрыга и пожаловалась:

… Ну и накостылял мне пахан за них тогда! Три дня ни сесть, ни лечь не могла. Но я ему это не спустила на халяву и отомстили. Хаза та в отдельном доме была с подвалом. Я, пока кентов не было, закопалась в нем. В землю. Помнишь, как Сивуч учил, что чем л я всю боль на себя берет, если в нее лафово затыриться. Я и приморилась. Малина чуть не рехнулась шмонали меня повсюду. Н ментовке и в чужих малинах, на свалках и в морге. Весь Новосибирск на уши поставили. А я тихо канаю. Ничего не знала. Слышила шум, феню. А это пахан горячился. Меня не мог нашмонать, так Боцмана с Таранкой тыздил за то, что я, как он подумал, слиняла с малины.

- Три дня живым жмуром канала! Ну и Задрыга! Я больше одного дня не выдерживал! - сознался Паленый, с восторгом хлопну" Каику по плечу.

- Когда я возникла, они уже все мозги просрали, где шарить меня, только на погосте дыбать!

- Как они встретили тебя? - заинтересовался Мишка.

- По-всякому! Боцман с Таранкой - взвыли. Будто им в ерики "розочки" вогнали. Они думали, будто меня кто-нибудь пришил. И духарились, что без меня в малине дышать станут. Л я им кайф обломала - живой оказалась. Шакал слова трехнугь не мог. Глыба, как усрался. Сел на стул и заплакал, как баба, другие громко радовались. Пижон вякнул:

- Я ж трехал, жива, зараза облезлая! Ничего с ней не случится! Наша лярва когда в ад возникнет, первым делом, пахану чертей муди откусит за то, что тот ей положняк не платил на этом свете. И станет там малину сколачивать из нечисти. Чтоб оттуда тряхнуть всех обидчиков, какие на земле еще канают…

- Боцман с Таранкой, услышав это - офонарели. Подумали, что о них трехают и зашлись в фене. Ну, а Пижон совсем другое мерекал и послал шестерок за водярой обмыть мое возвращение. Тут и пахан с Глыбой и Тетей поверили, что не привиделась, жива, на своих ходулях вернулась к ним. И все спрашивали - где канала?

- Раскололась?

- Хрен им в зубы! Ничего не вякнула. Они так и не доперли. Зато пахан с перепугу до сих пор на меня не наезжает и не трамбует, - похвалилась Задрыга.

- Я тоже со своим паханом срезался недавно. Ему стукнуло в тыкву меня проверить. И посадил на хвост не законника, а блатаря. Тот давай за мной шмыгать повсюду. Куда я, туда и он. Я поначалу не врубился. Когда допер, вздумал оторваться от гада и ввалился в притон. Там к шмарам подвалил. И только бухнуть хотел с ними, этот хмырь нарисовался.

Паленый не заметил, как вздрогнула Задрыга, и продолжил хохоча:

- Я его к шмарам за стол затащил. Укирялся он до того, что баб от кентов отличать не мог и завалил его в постель к бандерше. К ней лет тридцать мужики не заходили по своей воле.

- Старуха?

- У нее, заразы, не только зубы вставные, а и парик носила. Каждую ночь его на банку натягивала, чтоб не помялся. Ну, а блатарь не допер. Ночью впотьмах шарил стакан, чтоб напиться воды, нащупал полный. Хвать! И чует, в пасти что-то костяное застряло. Уже давиться начал. Вырвал помеху. Ощупал. А это челюсть барухи! Блатаря на рыготину понесло. Только к столу хотел присесть, дух перевести, чует, задницей на что-то жесткое попал. Схватил. Видит, голова! Аж зашелся со страху. Не врубился, когда он успел ожмурить кого-то. Схватил барахло и ходу с хазы. Голиком по улице, средь зимы. Пока к пахану примчал, яйцы поморозил. Хотел ботнуть, что стряслось, и не смог. Язык отказал. Мычит, и все тут. Через неделю брехалка развязалась. Но не по-фартовому. Заикой остался с перепугу.

- А ты куда свалил? - спросила Капка.

- А я в дело смылся!

- В какое? - не верила Задрыга.