- Все в порядке. Я понимаю. - Мисс Плендерлейт улыбнулась и взяла ее за руку. - Это… очень символично. То, что подошли именно вы, я хочу сказать. Он сделал это ради вас и только ради вас и малыша.
- Вы подразумеваете…
- Бесстрашный Фостер. - Слова были напыщенны, но она произнесла их, как молитву. - Бесстрашный Фостер Фарнхольм. Так мы называли его в шлюпке. Ничто на земле не могло внушить ему страх.
- Вы так давно его знаете, мисс Плендерлейт?
- Он сказал, что вы держитесь лучше всех. - Мисс Плендерлейт даже не слышала вопроса. Она задумчиво качала головой, потеплев взглядом от воспоминаний. - Он дразнил меня по поводу вас сегодня днем. Он сказал, что не знает, о чем думает современное поколение, и поклялся Богом, что, будь он на лет тридцать моложе, давным-давно отвел бы вас к алтарю.
- Он был очень добр ко мне, - нисколько не смущаясь, улыбнулась Гудрун. - Боюсь только, он не очень хорошо меня знал.
- Это его точные слова. - Мисс Плендерлейт мягко вынула большой палец мальчика у него изо рта. - Фостер всегда говорил, что, хотя образование, несомненно, важно, первостепенной роли все же не играет, потому что любые знания бессмысленны, не имей их обладатель природной мудрости. Он сказал, что не знает, есть ли у вас образование или нет, и что в вашем случае это абсолютно не существенно, ибо даже слепой увидит, сколь доброе у вас сердце, важнее которого в мире нет ничего. - Мисс Плендерлейт улыбнулась, и ее печаль на мгновение растворилась. - Фостер частенько сетовал, что на земле осталось так мало великодушных людей, каким был он сам.
- Генерал Фарнхольм был очень добр, - пробормотала Гудрун.
- Генерал Фарнхольм был очень умен, - с мягким укором проговорила мисс Плендерлейт. - Он был настолько умен, что… ну, да ладно.
- "Неся с собой блеск славы, мы идем", - пробормотал Уиллоуби.
Что? - Мисс Плендерлейт удивленно посмотрела на него. - Как вы сказали?
- Не обращайте внимания. Просто пришло в голову, мисс Плендерлейт.
Мисс Плендерлейт улыбнулась и, склонив голову, стала смотреть на ребенка. Воцарившуюся умиротворенную тишину прервал капитан Файндхорн, задавший наконец вопрос, на который всем не терпелось получить ответ.
- Если мы когда-нибудь вернемся домой, то целиком будем этим обязаны генералу Фарнхольму. Не думаю, чтобы кто-либо из нас не помнил об этом до конца дней. Вы сказали, почему он сделал это. Вы, по всей видимости, знали его куда лучше любого из нас, мисс Плендерлейт. Объясните же мне, как ему это удалось.
Мисс Плендерлейт кивнула.
- Я объясню. Все было очень просто, ведь Фостер был простым и прямым человеком. Вы все заметили саквояж, с которым он не расставался?
- Заметили, - улыбнулся Файндхорн. - Тот, где он держал свои… мм… запасы.
- Правильно, виски. К слову сказать, он ненавидел эту дрянь, и использовал ее только, как говорится, для острастки. Как бы то ни было, он оставил все бутылки еще на острове, в расселине между скалами, я полагаю. Потом он…
- Что? Что вы сказали? - раздался голос еще не пришедшего в себя после удара по голове Ван Эффена. Голландец подался вперед, периодически жмурясь от боли в поврежденной ноге. - Он… он все оставил на острове?
- Да, именно так я и сказала. А почему это вас так удивляет, мистер Ван Эффен?
- Думаю, это не имеет большого значения. - Ван Эффен откинулся назад и улыбнулся ей. - Продолжайте.
- Да это, в общем-то, и все. В ту ночь он собрал на берегу множество японских гранат и четырнадцать или пятнадцать из них положил в свой саквояж.
- В свой саквояж? - Николсон похлопал по соседнему с ним сиденью. - Но они здесь, под скамьей, мисс Плендерлейт.
- Он насобирал гораздо больше, чем сказал вам, - очень тихо проговорила мисс Плендерлейт, - и взял их с собой на борт. Он бегло говорил по-японски, и ему не составило труда убедить офицера, в наличии у него документов Яна Беккера. Попав на катер, Фостер, якобы собираясь показать им эти бумаги, засунул руку в саквояж и выдернул у одной из гранат предохранительную чеку. Он сказал, что времени останется всего четыре секунды.
Ночь выдалась беззвездной и безлунной, и только несущиеся облака бороздили темное небо. Николсон вел шлюпку вперед, полагаясь на Бога и интуицию. Стекло на корпусе компаса треснуло, почти весь спирт вытек, и катушка теперь вращалась столь беспорядочно, что всякие попытки прочесть ее в слабеющем свете фонаря были совершенно бессмысленны. Пришлось идти только по ветру, постоянно держась к нему левым бортом и уповая лишь, что пассат не ослабнет и не изменит направления. Но даже при устойчивом ветре управление шлюпкой давалось с трудом; все больше и больше воды заливалось сквозь поврежденную обшивку на корме, и шлюпка тяжело оседала назад, все больше сбиваясь к югу.
С течением ночи напряжение и беспокойство Николсона возрастали, передаваясь большинству в шлюпке, спали очень немногие. Вскоре после полуночи Николсон понял, что, даже по самым скромным расчетам, они находятся в пределах десяти-двенадцати миль от Зондского пролива, не дальше, а может, и много ближе - милях в пяти. Имевшаяся на борту карта Восточного Архипелага, пропиталась солью и истлела, став практически бесполезной, однако Николсон прекрасно знал об опоясывающих юго-восточный берег Суматры подводных скалах, рифах и отмелях. Но, как он ни старался, точное их расположение припомнить не мог, равно как и определить местонахождение шлюпки. Вполне возможно, подсчеты широты были настолько приблизительны, что им грозило вообще разминуться с проливом. Вероятность наскочить на какой-нибудь прибрежный риф выглядела отнюдь не призрачной, и окажись они сейчас за бортом всего в полумиле от суши, едва ли будут шансы на спасение хотя бы у половины изможденных и обессиленных людей. И даже если они избегут всех опасностей, им придется вытаскивать шлюпку на берег в неиствующем прибое.
После двух часов пополуночи Николсон послал боцмана и Вэньера головными наблюдателями на бушприт. Еще человек шесть тут же вызвалось держать вахту, но Николсон приказал им оставаться на местах, лежать как можно ниже и проявить максимум выдержки. Ему следовало добавить, - чего он не сделал, - что глаза Маккиннона все равно зорче и острее, чем у всех них, вместе взятых.
Минуло еще полчаса, и Николсон вдруг осознал, что произошла какая-то едва ощутимая перемена. Она, как гром, поразила Николсона и заставила его отчаянно вглядываться в мрак впереди. Длинная, пологая зыбь с северо-запада с каждой минутой становилась прерывистее и круче, и уставший от слепого ведения шлюпки Николсон спохватился едва не в последний момент.
- Маккиннон! - Хрипло крикнул он, и несколько человек приняло сидячее положение. - Нас несет прямо на мель!
- Понял. Думаю, вы правы, сэр, - донесся сквозь ветер не особенно встревоженный голос боцмана. Он стоял в полный рост на мачтовой банке схватившись одной рукой за мачту, а другой - заслоняя глаза от брызг.
- Видите что-нибудь?
- Будь я проклят, если вижу, - отозвался Маккиннон. - Сегодня чертовски темная ночь, сэр.
- Продолжайте наблюдение. Вэньер?
- Сэр? - Голос четвертого помощника был взволнован, оставаясь при этом достаточно твердым.
- Спустите люггер. Как можно скорее. И не убирайте его - нет времени. Ван Эффен, Гордон, помогите ему. - Шлюпку начинало яростно болтать на стремительно растущих волнах. - Сейчас что-нибудь видите, боцман?
- Совсем ничего, сэр.
- Развяжите Сайрена и его людей. Пересадите их ближе к середине шлюпки. - Он подождал, пока три человека, спотыкаясь, не перешли на новое место. - Сайрен, вы и ваши люди возьмите по брештуку. Гордон, вы тоже. По моей команде вставляйте весла в уключины и начинайте грести.
- Не теперь, мистер Николсон.
- Вы что-то сказали?
- Вы меня слышали. Я сказал: "Не теперь", - холодно и надменно проговорил Сайрен. - Мои руки онемели. К тому же я не склонен к сотрудничеству.
- Не будьте идиотом, Сайрен. От этого зависят жизни всех нас.
- Но не моя. - Николсон увидел блеснувшие в темноте зубы. - Я превосходный пловец, мистер Николсон.
- Вы ведь обрекли сорок человек на смерть, не так ли, Сайрен? - как бы невзначай спросил Николсон. В нависшей тишине раздался громкий щелчок предохранителя его "кольта". Прошла секунда, две, три. Наконец Сайрен задвинул брештук в гнездо и, взявшись за весло, пробормотал указания своим людям.
- Благодарю вас, - буркнул Николсон и повысил голос: - Слушайте все. Полагаю, мы приближаемся к берегу. Ситуация такова, что нас, скорее всего, ожидают прибрежные рифы или буруны. Шлюпку может затопить или перевернуть - маловероятно, но эту возможность исключать нельзя. - "Будет чудом, если этого не случится", - мрачно подумал Николсон. - Если вы окажетесь в воде, держитесь за шлюпку, весла, спасательные пояса, - за все, что угодно, лишь бы оно плавало. И что бы ни произошло, друг за друга. Все меня поняли?
Раздался тихий утвердительный ропот. Николсон включил фонарь и повел им внутри шлюпки. Насколько позволял судить чахлый желтоватый свет, все проснулись. И даже бесформенная, насквозь промокшая одежда не могла скрыть необычайно напряженных поз людей. Николсон быстро потушил фонарь. Он знал, что, несмотря на слабость луча, его глаза только через некоторое время смогут вновь привыкнуть к темноте.
- По-прежнему ничего, боцман? - крикнул он.
- Ничегошеньки, сэр. Темно, как… Подождите-ка! - Он застыл на месте, положив руку на мачту и склонив голову набок.
- Что там, старина? - окликнул Николсон. - Что вы видите?
- Буруны! - отозвался Маккиннон. - Буруны или прибой. Я слышу шум.
- Где? Где они?
- Впереди. Я пока их не вижу. - Молчание. - Справа по носу, я думаю.
- Переносите кливер! - скомандовал Николсон. - Снять мачту, Вэньер. - Он налег на румпель, поворачивая шлюпку носом к ветру и к морю. Лодка медленно, неохотно слушалась руля, то и дело черпая кормой воду, но в конце концов развернулась.
- Теперь вижу, - донесся с бушприта голос Маккиннона. - По правому борту, сэр.
Николсон бросил быстрый взгляд через плечо. Какое-то мгновение он ничего не видел, но потом разглядел длинную непрерывную белую полосу, то исчезавшую, то показывавшуюся опять, и становившуюся ближе с каждым появлением. Прибой, скорее всего, прибой - никакие буруны так в темноте не выглядят. Спасибо Господу хоть за это. - Ладно, боцман, бросайте.
Стоявший с плавучим якорем наготове, Маккиннон изо всех сил швырнул его в море, вытравливая перлинь, когда якорь начал ползти.
- Весла на борт! - Николсон уже снял румпель, древком рулевого весла удерживая шлюпку носом к морю, пока не начал действовать якорь. Это было нелегко, так как приходилось справляться с беспрерывно набегавшими почти отвесными волнами в кромешном мраке, не имея при этом никаких ориентиров, кроме дувшего в лицо ветра и тяжеловесного движения шлюпки. Время от времени Николсон слышал скрежет застрявших весел и глухой металлический звук, с которым они вновь проваливались в уключины. - Налегли все вместе, - крикнул он. - Легче теперь, легче!
Николсон не надеялся на синхронную греблю и корректировал ход рулевым веслом. Полоса прибоя лежала теперь почти прямо за кормой. Даже против ветра ясно доносился ее сердитый гул. Она с равной долей вероятности могла находиться, как в пятидесяти, так и в двухстах пятидесяти ярдах от шлюпки. С уверенностью судить было невозможно.
Николсон снова напряг зрение, однако ветер бил ему в глаза дождем вперемежку с солеными брызгами, и он так ничего и не увидел. Пассат, по всей видимости, крепчал. Николсон сложил рупором руки и прокричал:
- Как у вас дела, Маккиннон?
- О, прекрасно, сэр. Просто великолепно. - Боцман наконец пробил прикрепленный к тросу масляный мешок большим морским ножом. Он проделал в мешке множество отверстий, ибо масло, из-за дальнейшей его ненадобности, жалеть было нечего; и чем большая площадь моря окажется залитой им, тем легче станет прохождение прибоя. Маккиннон перекинул мешок через бушприт, выпустил еще несколько футов троса за борт и надежно привязал его к мачтовой банке.
Они предприняли меры предосторожности как нельзя вовремя. Прибой находился от них скорее в пятидесяти, чем в двухстах пятидесяти ярдах, и теперь шлюпка максимально приблизилась к нему. Осторожно и со знанием дела используя весла и плавучий якорь, Николсон медленно подал шлюпку кормой к сглаженному началу волны прибоя. Почти немедленно гигантский вал подхватил ее, и, стремительно набирая скорость, она взмыла вверх одновременно с поднятыми веслами и бесшумно и ровно понеслась вперед. Мгновения спустя весла были вновь опущены в воду, а якорь, по команде Николсона, отцеплен, и шлюпка резко остановилась, затем устремилась через гребень волны вниз, к пологому берегу, в фосфоресцирующем фейерверке пены и брызг, - масляная пленка еще не успела распространиться так далеко. Шлюпка неуклонно мчалась к берегу, обгоняемая волнами, и, когда худшее, казалось, было позади, внимательно всматривавшийся вперед Николсон увидел нечто, чего теперь совсем не ожидал. Его хриплый предупреждающий крик раздался слишком поздно.
Зубчатый риф - хотя, возможно, это было и острие коралла - начисто, от кормы до носа, срезал дно мчащейся на огромной скорости шлюпки. Резкий толчок, сопровождаемый невыносимым скрежетом, сорвал судорожно вцепившихся в банки, скамьи и борта людей и яростно швырнул их на корму, перекинув двух или трех человек через борт. Секундой позже искореженная шлюпка рывком встала на бок и перевернулась, выбросив всех в кипящий откат прибоя.
Последовавшие за этим мгновения казались бесконечным кувырканием в бушующих волнах, перемежающимся падениями и попытками встать на дрожащие ноги, чтобы доковылять до берега по засасывающему песку и упасть наконец на уже сухом пляже в полном изнеможении, с гулко бьющимся сердцем и разрывающимися от боли легкими.
Николсон в общей сложности совершил три рейда на берег. Первый - с мисс Плендерлейт. При крушении шлюпки ее с силой бросило на старшего помощника, и они вместе упали за корму. Погрузившись в воду, Николсон инстинктивно обхватил ее, тут же ощутив тяжесть, вдвое превосходившую его самые смелые предположения. Руки мисс Плендерлейт продолжали держать увесистый дорожный несессер, сопротивляясь попыткам Николсона вырвать его с совершенно неожиданной безрассудной силой, рожденной страхом и паникой. Так или иначе, но Николсону удалось наконец доставить все еще упрямо цеплявшуюся за свой несессер мисс Плендерлейт на берег, после чего он вновь кинулся в воду, дабы помочь Вэньеру вытащить из нее капитана. Файндхорн упорно не принимал ничьей помощи, о чем не уставал повторять, однако силы окончательно оставили его, и он легко бы захлебнулся там, где лежал, - в каких-то двух футах воды. Оскальзываясь и спотыкаясь, падая и поднимаясь снова, товарищи вынесли его на берег и положили на гальку вне досягаемости волн.
Теперь почти дюжина людей сбилась в тесную кучку - кто-то лежал, кто-то сидел, а некоторые стояли едва различимыми в темноте силуэтами, с хриплым стоном хватая ртом воздух или же в мучительном пароксизме изрытая морскую воду. Николсон решил провести быструю перекличку. Но дальше первого имени так и не продвинулся.
- Гудрун! Мисс Драхман! - Ответом были лишь стоны и судорожная рвота. - Мисс Драхман! Кто-нибудь видел мисс Драхман? Кто-нибудь вынес Питера? - Тишина. - Ради Бога, ответьте же кто-нибудь! Никто не видел Питера? Ребенка? Никто не видел его? - Ив ответ слышал лишь угрюмый гул прибоя и шелест откатывающей вместе с морем гальки.
Николсон рухнул на колени, ощупывая лежавших на песке людей. Ни Питера, ни мисс Драхман среди них не было. Николсон вскочил и, оттолкнув оказавшуюся у него на пути плетущуюся фигуру, неистово бросился в море, тут же был сбит с ног накатившей волной, но почти тотчас поднялся, словно бы и не существовало никогда усталости. Он смутно догадывался, что кто-то прыгнул в воду вслед за ним, но оставил это без внимания.
Сделав шесть хлюпающих, размашистых шагов, он, цепенея от боли, почувствовал, как что-то с безжалостным остервенением врезалось ему прямо в коленные чашечки. Плавающая вверх дном шлюпка. Сделав в воздухе полный кувырок и ударившись плечом о киль, Николсон с оглушительным шлепком, парализовавшим на мгновенье дыхание, плашмя приземлился спиной на воду с другой стороны шлюпки, и снова ринулся вперед, движимый страхом и неведомой ему прежде безымянной злостью. Боль в груди и ногах с каждым шагом становилась все невыносимее, но он, будто во сне, продолжал идти, не замечая пожара, бушевавшего в коленях и легких. Еще через два шага он наткнулся на нечто мягкое и податливое. Нагнувшись, Николсон разглядел рубашку, схватился за нее и приподнял за туловище распростертую в воде фигуру, изо всех сил пытаясь сохранить равновесие во вновь нахлынувшей волне прибоя.
- Гудрун?
- Джонни! О, Джонни! - Она вцепилась ему в руки, и Николсон почувствовал, как она дрожит.
- Питер! Где Питер? - настойчиво спросил он.
- О, Джонни! - Присущее ей самообладание исчезло, и она едва не срывалась на плач. - Шлюпка врезалась, и… и…
- Где Питер? - яростно крикнул он, впившись пальцами ей в плечи и лихорадочно ее тряся.
- Я не знаю, не знаю! Я не смогла найти его. - Она дернулась и, высвободившись из его рук, начала боком погружаться в бурлящую воду, доходившую Николсону до пояса. Он подхватил ее, поднял на поверхность и, рывком поставив на ноги, повернул лицом к берегу. Бросившийся следом за старшим помощником человек оказался Вэньером, и Николсон подтолкнул к нему девушку.
- Отведите ее на берег, Вэньер.
- Я никуда не пойду! Не пойду! - Она билась в руках Вэньера, прилагая те немногие силы, что у нее оставались. - Я потеряла его! Потеряла!
- Вы слышали меня, Вэньер, - отрывисто бросил Николсон, отворачиваясь.
Вэньер пробормотал: "Да, сэр" удаляющейся спине и принялся волочить охваченную истерикой девушку сквозь прибой.
Раз за разом Николсон нырял в белую воду, отчаянно шаря руками по покрытому галькой морскому дну, и раз за разом всплывал на поверхность с пустыми руками. Однажды он было решил, что нашел Питера, но это оказался лишь пустой чемодан, который Николсон с сумасшедшим остервенением отшвырнул в сторону, бросившись затем еще дальше в прибой, недалеко от потопившего их коралла. Он стоял теперь почти по плечи в воде, сбиваемый с ног с монотонным постоянством, черпая ртом воду, снова и снова выкрикивая имя мальчика, но не прекращая поисков, стоивших ему нечеловеческих усилий, возможных разве только в той лишавшей рассудка тревоге, что, казалось, даже не могла поселиться в человеческом сердце. С момента крушения шлюпки прошло две или три минуты, и даже в теперешнем состоянии Николсон понимал, что ребенок не способен выжить столь долго в этих водах. Несмотря на всю очевидность и видимую здравость этой мысли, Николсон опять и опять нырял в пенящийся прибой, ощупывая галечное морское ложе. И опять ничего - и под водой, и на ее поверхности, - только ветер, дождь, мрак и глухое урчание волн. И затем, отчетливо и ясно, сквозь ветер и гул моря он услышал тонкий, полный страха детский крик. Он донесся справа по линии берега и, крутнувшись, Николсон ринулся в направлении его, проклиная глубокие воды, замедлявшие и без того ковыляющий бег. Ребенок крикнул снова, теперь совсем недалеко от Николсона. Старший помощник громко позвал на ходу, услышал мужской отклик и неожиданно натолкнулся на человека, столь же высокого, как и он сам, державшего на руках мальчика.