IX
Владлен Греков не стучал вольнолюбиво и победоносно каблучками по коридорам. Он сидел в той самой приемной и послушно ждал, понимая, что сегодня он не по звонку. Сегодня рядовой функционер мечтал хоть на минутку прорваться к высокому начальству. Прорваться по счастливому случаю. Секретарша неодобрительно поглядывала на него. Он изредка вставал, здороваясь: мимо, к высокому начальству, пробегало просто начальство. Наконец вышел из кабинета последний и утихло все. Секретарша холодно сообщила:
- Через пять минут Николай Александрович отбывает в ЦК.
Отбывает. Через площадь - и всего делов-то. Отбывающий выглянул в приемную и любезно попросил:
- Люба, чайку, - и увидел Владлена. Недолго моргал, вспоминая, поинтересовался - Тебе чего?
- Пять минут для срочного разговора, Николай Александрович.
Пять свободных минут он выкроил для паренька: пока чай готовится, пока чай пьется… Да и настроение демократичное. И поэтому предложил:
- Заходи.
Николай Александрович быстро прошел к столу, незаметно перелистал список своих сотрудников и, усевшись, сообщил Грекову:
- Слушаю тебя, Владлен. Только покороче.
- Постараюсь. Совершенно случайно, от одного общего знакомого, я сегодня утром узнал, что против моего школьного друга, молодого, подающего надежды журналиста Александра Спиридонова, возбуждено уголовное дело, где он обвиняется в том, что один - я подчеркиваю: один! - пресек трамвайный грабеж и обезвредил трех бандитов, вооруженных пистолетом и ножами. Более того, бандит с пистолетом оказался опасным убийцей, которого до этого тщетно разыскивала московская милиция.
- Как это - обезвредил? - недоуменно спросил Николай Александрович.
- Нокаутировал, Николай Александрович. Алик - хороший боксер, и именно это теперь ставится ему в вину.
Вошла секретарша, поставила перед Николаем Александровичем стакан темно-коричневого чая:
- Вам пора, Николай Александрович.
Тот отхлебнул из стакана в юбилейном подстаканнике, спросил:
- А ему чайку?
- Сейчас будет, Николай Александрович, - зауверяла секретарша и вышла. Николай Александрович смотрел на Грекова и соображал. Сообразив, сказал:
- Ты чего стоишь? Садись, в ногах правды нет.
Греков, зная место, сел на один из стульев, что стояли в ряду у стены, и завершил речь:
- Человек, смело вставший на защиту людей, которые подвергаются насилию со стороны уголовного элемента, комсомолец, для которого наши идеалы - превыше всего, оказывается, преступник?
- Ты не очень приукрасил действия своего приятеля? - спросил Николай Александрович.
- Я беседовал по телефону с начальником отделения милиции, которое ведет дело Спиридонова. И он мне зачитал по телефону все материалы, относящиеся к схватке в трамвае. Я излагаю все по этим материалам, тем более что со Спиридоновым еще не разговаривал. Да дело сейчас и не в Спиридонове. Главное, что смелый поступок настоящего комсомольца милицейские чинуши пытаются подать как хулиганство.
- И это не главное, Владлен, - Николай Александрович большим глотком ополовинил стакан, вышел из-за стола. - Главное то, что ко времени.
Вошла секретарша, и Греков взял из ее рук стакан в эмпээсовском подстаканнике.
- Николай Александрович, опоздаете, - зловеще предрекла секретарша и вышла.
- Вот что, Владлен, - Николай Александрович, прогуливаясь по ковровой дорожке, посмотрел на часы. - Я сейчас в ЦК, думаю, на час, не более. А ты у меня посиди, чай попей. Когда напьешься, от моего имени срочно вызови редактора газеты. Срочно! Чтоб к моему возвращению был.
- Будет исполнено, - стоя ответил Греков. Стакан он держал, как ружье на караул.
Уже в дверях Николай Александрович обернулся:
- Хорошо начинаешь, хорошо! Комсомольский задор, гражданский пафос и человеческая страстность - не последнее в нашей работе. Отмечу тебя, обязательно отмечу, не беспокойся.
И ушел. Греков, как было приказано, сел на стул допивать чай.
X
Сергей Ларионов по списку, составленному исходя из рекомендации Вадика Клока и собственных соображений, шерстил соответствующих марух. Работенка эта была нервная.
Роман Казарян с пареньком отрабатывал Рижскую дорогу. Сколько их, станций, от Москвы до Волоколамска! И на всякий случай - до Шаховской. На каждой сойди, на каждой с людьми поговори, человечка подбери, фотографию Столба покажи как бы ненароком - кореша, мол, ищу. Маета, как говорит любимый начальник Александр Смирнов.
А любимый начальник с удовлетворением рассматривал карту-схему, которую он составил по двум убийствам, когда раздался телефонный звонок.
- Он умер, Саня, - сообщил далекий голос Алика.
…Алик взял под руку тихо плакавшую мать.
- Давай гроб сюда! - зычно распорядился с полуторки председатель профкома завода, который строил перед уходом на пенсию Иван Павлович Спиридонов. Уважил завод, уважил: и полуторку прислал, и ограду к могилке, и представительную делегацию из четырех человек.
- На руках понесем! - злобно отрезал Александр. И они - Александр Смирнов, Виллен Приоров, Алексей Гольдин, Владлен Греков - несли гроб до самого кладбища.
У выкопанной могилы, опершись на лопаты, стояли кладбищенские старики. Божьим, а не хлебным делом было тогда копание могил.
Гроб поставили на козлы, и председатель профкома авторитетно и скорбно приступил:
- Мы провожаем в последний путь коммуниста и отличного производственника Ивана Павловича Спиридонова. За время совместной работы коллектив нашего предприятия горячо полюбил Ивана Павловича за принципиальность, щедрость души и глубоко партийное отношение к делу. Память о нем будет жить в наших сердцах. Спи спокойно, дорогой Иван Павлович! - и, сурово насупив брови, отступил, предлагая желающим продолжить.
Все молчали, прибитые ненужностью профсоюзных слов.
- Заколачивать будем? - негромко предложил один из кладбищенских стариков.
- Подожди, - властно сказал Смирнов. Был он в форме, при всех регалиях и поэтому сразу стал здесь главным.
Он подошел к гробу, глянул в маленькое сухонькое мертвое лицо и негромко заговорил:
- Мы осиротели. Осиротели Алька, Лариса, которой сегодня нет с нами, Алевтина Евгеньевна. Осиротел и я, его крестник, его приемыш. Осиротели мы все, потому что он был нам отцом. Настоящим отцом своим детям, своей жене, чужому как будто пацану со двора - всем. Я помню все, что вы говорили мне, Палыч. Я помню и постараюсь быть таким, каким вы хотели меня видеть. Прощайте, Иван Палыч.
Алевтина Евгеньевна безудержно рыдала. Алик нежно гладил ее по спине. Виллен Приоров шагнул вперед, скрипнул зубами и начал:
- Ушел из жизни замечательный человек, ушел преждевременно, до срока, отпущенного ему природой, ушел, не успев сделать того, что мог. А мог он многое. Ушел, унеся с собой горечь несправедливых обид и бесчестных наветов. Когда же постигнет кара тех, кто на много лет укоротил его жизнь?! Над этой могилой клянусь преследовать, разоблачать, уничтожать оборотней, вурдалаков, палачей, изломавших нашу жизнь!
Смирнов кивнул кладбищенским старичкам. На веревках спустили гроб в могилу. Алевтина Евгеньевна бросила первую горсть земли. И отошла, чтобы не видеть дальнейшего. Бросили по горсти и все остальные. Замахали лопатами старички. Опять грянул оркестр.
К могиле, опираясь на изящную трость, тихо приблизился высокий поджарый седой человек. На взгляд - не советский даже человек, залетная чужеземная птица: светло-коричневый заграничный костюм, бежевая, с короткими полями, по-американски жестко заломленная шляпа, до остолбенения непривычный галстук-бабочка и креп на рукаве. Человек снял шляпу и подошел к Алевтине Евгеньевне.
- Здравствуй, Аля, - сказал и, взяв ее руку обеими руками, поцеловал. - Так и не удалось увидеть Ивана живым. Опоздал. Не по своей вине, но опоздал. Прости.
Алевтина Евгеньевна не понимала сначала ничего, потом поняла, заговорила несвязно:
- Ника, Ника! Ты разве живой? Да что я говорю: живой, живой! Счастье-то какое! А Ваня умер, не дождался тебя, - и заплакала, опять заплакала.
- Утешить тебя нечем, Аля. Ивана нет, и это невосполнимо. Но надо жить.
- Тебя совсем освободили? - осторожно спросила Алевтина Евгеньевна.
- Выпустили по подписке. Буду добиваться полного оправдания, - продолжить человек не смог: подлетел Алик, сграбастал его, подхватил, закружил, забыв, где находятся они. Поставил на землю, полюбовался и поздоровался:
- Дядя Ника, здравствуй!
- Алик? - боясь ошибиться, узнал человек. - Господи, какой вымахал!
Подошел Смирнов, поздоровался:
- Здравствуйте, Никифор Прокофьевич.
Никифор Прокофьевич увидел смирновский иконостас и сказал:
- Спасибо тебе, Александр.
- За что?
- За то, что победил. За то, что дрался с фашистом вместо меня.
- Все дрались.
- А я не дрался, - Никифор Прокофьевич взял Алевтину Евгеньевну под руку, и они подошли к холмику, на который наводили последний глянец старички: лопатами придали могилке геометрическую правильность, воткнули в рыхлую землю палку с фотографией под стеклом. Хваткие заводские представители умело ставили ограду.
Все. Уложили венки, рассыпали живые цветы, расправили ленты с торжественными надписями. Музыканты сыграли в последний раз.
- Всех прошу к нам. Оказать нам честь и помянуть Ивана, - пригласила Алевтина Евгеньевна.
XI
На кладбище казалось, что народу мало, а в квартиру набилось столько, что молодежи сидеть было негде.
Алевтина Евгеньевна, Никифор Прокофьевич и немолодые приятели Спиридонова-старшего тотчас организовали компанию со своими воспоминаниями, представители составили свою, соседи со старого двора - свою. Смирнов тихо приказал:
- Смываемся, ребята. Не будем мешать старикам, помянем Палыча отдельно.
Саня предупредил Алика, и они незаметно покинули квартиру.
- Ко мне? - спросил во дворе Лешка.
- Нам бы просто вчетвером посидеть, одним, - возразил Александр. - А у меня как на грех мать с рейса.
- Ко мне пойдем, - предложил Виллен.
Вот и маленький уютный бревенчатый дом с заросшим палисадником. Смирнов оглядел внутреннее помещение и оценил с военно-милицейской безапелляционностью:
- Бардак у тебя, Виля. Где веник?
Смирнов снял китилек и принялся за уборку. Старательно мел пол, тряпкой собирал пыль, расставляя по полкам разбросанные книги. На одной из полок стоял фотопортрет, угол которого был перехвачен черной лентой.
- Кто это? - спросил Смирнов.
- Отец, - ответил Виллен.
- Там умер? Давно?
- Не знаю.
- Не знаешь когда или не знаешь, умер ли? - со следовательской дотошностью поинтересовался Смирнов.
- Оттуда живыми не возвращаются.
- А Никифор Прокофьевич? Может, рано еще отца-то отпевать?
- Его, Саня, в тридцать седьмом взяли.
- Ты запрос в органы делал?
- Мать до своей смерти каждый год делала. Ни ответа, ни привета.
- А ты сейчас сделай.
- Какая разница - сейчас или тогда?
- Все же попробуй.
- Попробую, - сказал Виллен и стал резать хлеб.
Уселись, когда сварилась картошка в мундире. Рюмок не было: стакан граненый, стакан гладкий, чашка, кружка.
Смирнов налил всем, поднял невысоко кружку:
- Помянем Иван Палыча.
По иудейской неосведомленности Лешка полез чокаться. Смирнов тут же его осадил:
- Не чокаются, "дитя Джойнт".
Выпили, выдержали минутную паузу.
В дверь буйно забарабанили. Вломился Костя Крюков:
- Вот вы где! А я уж и к Лехе забегал, и у Саньки проверил, - нету вас!
- Ты почему на кладбище не был? - неодобрительно спросил Александр.
- Ты же знаешь, меня Алевтина Евгеньевна не любила. Все боялась, что Альку ходить по ширме завлеку. Вот я и решил: чего глаза ей в такой день мозолить. А помянуть хорошего человека надо.
- А что он тебе хорошего сделал? - непонятно спросил Виллен.
Костя посмотрел на Виллена, как на дурачка, и ответил обстоятельно:
- А то, Виля, что жил рядом со мной. Я не из книжек, собственными глазами видел человека, который всегда и всюду жил по правде. И оттого понимал, что живу не по правде. Вот и все, что он для меня сделал.
- Поэтому ты теперь не щиплешь, а слесаришь, - догадался Виллен.
- Фрезерую, - поправил Костя.
И снова стук в дверь. Пришел Алик, молча уселся за стол, потер, как с мороза, руки.
- Что там? - потребовал отчета Смирнов.
- Удивительная штука! Разговорились старики, развоспоминались. И будто отец живой, будто с ними!
Алик положил на тарелку селедочки, спросил у Виллена:
- Сестры-то нет еще?
- Экзамены на аттестат сдаст и приедет. Письмо тут прислала и фотографию.
- Покажь, - попросил Алик. Фотография пошла по рукам. Блистательный моментальный снимок: сморщив нос, хорошенькая девушка сбрасывает с плеч белый казакин - жарко. И по белому надпись: "Ехидному братцу от кроткой сестренки".
- Красотка стала, - констатировал Алик.
- А то! - отвечал довольный брат.
- Да, теперь с такой сестренкой забот не оберешься, - сказал Костя.
- А то, - грустно согласился Виллен.
- Алик, ты вчерашнюю нашу газету читал? - со значением спросил усиленно молчавший до того Владлен Греков.
- Мне в эти дни только газеты читать… Я свою-то не читал, а уж вашу…
- И зря, - сказал Владлен и вытащил из кармана аккуратно сложенный комсомольский орган. Алик развернул газету, Владлен указал - Вот здесь читай!
- "Лучше, когда "моя хата с краю"?" - прочел название трехколонника Алик.
- Вслух все читай, - распорядился Владлен.
Алик долго читал вслух. Закончив, спросил без выражения:
- Откуда им все известно о моем деле?
- Я им дал все материалы, - признался Владлен.
- А ты от кого узнал, что меня привлекают?
- Это я Владлену сказал, - тихо доложил Лешка.
- Всем все известно, один я ничего не знал, - раздраженно заметил Смирнов. - Друг, тоже мне!
- Ты ничем не мог мне помочь, Саня.
- Зато Владлен тебе помог!
- Помог, - согласился Владлен. - Разве не так?
- Трепотня и демагогия эта ваша статья! - раздраженно заключил Смирнов.
- Зато Алик будет в порядке, - не опровергая его, отметил Владлен. Помолчали все, понимая, что после такой статьи у Алика действительно все будет в порядке.
Греков поднялся:
- Ну, мне пора. Алик, будь добр, проводи меня немного. Пару слов надо сказать.
Они Шебалевским вышли к Ленинградскому шоссе и мимо Автодорожного института направились к метро "Аэропорт".
- Спасибо, - выдавил наконец из себя Алик.
- Не за что! - легко отмахнулся Владлен и добавил - А у меня к тебе маленькая просьба…
- Излагай. Я теперь тебе по гроб обязан.
- Ничем ты мне не обязан, - сказал Владлен. - А я тебе буду по-настоящему благодарен, если ты захочешь выполнить мою просьбу. Как ты знаешь, с понедельника я начинаю сдавать экзамены на вечерний юридический. Конечно же, меня примут. И я уверен, что историю там, устную литературу я сдам легко. Но вот за сочинение немного опасаюсь. А хотелось бы нос утереть всем, чтобы со всеми пятерками…
- Хочешь, чтобы я сочинение написал? А как?
- Раз плюнуть, Алик, - на листке фотографию переклеим. А сочинение пишут всем кагалом, вечерники всех факультетов, человек триста. Пойди там разберись.
- Сделаю, Влад, - заверил Алик.
- Помни, за мной не пропадет.
Они пожали друг другу руки, и Владлен спустился в метро.
Алик вернулся в сильно прокуренный уют приоровского дома. Лешка как мог потренькивал на гитаре, а Саня, Виля и Костя, расплывшись по громадному дивану, громко и хорошо пели:
Выстрел грянет,
Ворон кружит.
Мой дружок в бурьяне
Неживой лежит…
XII
…Бревна лежали вразброс. Как срубили их осенью, как очистили от ветвей, так и оставили. Бревна привыкли здесь, вросли в вялую серую землю.
Сначала раскачивали и выворачивали из земли, потом тащили по скользкой траве, затем по двум слегам закатывали на тракторную телегу. За полчаса вшестером - десять кубов.
- Колхозник! - крикнул Тимка трактористу. - Заводи кобылу!
Тракторист сложил брезент и нехотя побрел к кабине. Остальные вскарабкались на телегу: застучал мотор и поезд потихоньку тронулся. Тракторист, видимо, хотел объехать разбитую в дым, свою же колею, и поэтому взял левее, - ближе к спуску в овраг, но не рассчитал, и телега, которую занесло на повороте, боком поползла вниз, сметая мелкие кусты и завалы хвороста.
- Совсем одичал, крестьянский сын?! - осведомился Тимофей.
Тракторист, видя, что телега остановилась, упершись в единственное дерево на склоне, заглушил мотор. Петрович от нечего делать пошел смотреть, что с телегой.
- Мужики, сюда! - вдруг крикнул он.
Смяв хворост и проскользив до дерева, телега открыла вход куда-то, прикрытый дощатой крышкой. Тимка догадался:
- Блиндаж еще с войны!
- Дверца-то никак не военная, свежая дверца-то! - возразил Петрович. Решительный Тимка подошел к дверце и открыл ее. Из темной дыры вырвалась стая энергичных золотисто-синих крупных мух и удручающая вонь. Тимка, зажав ноздри, шагнул в темноту.
- Ребята, там - мертвяк, - сказал он.
- Шкелет, что ли? - спросил тракторист.
- Шкелет не воняет, - возразил Тимка.
- Что ж это такое, что ж это такое?! - завопил тракторист.
- Сообщить надо, - решил Петрович.
- А ты не врешь? - вдруг засомневался тракторист. - Знаем твои шуточки! - радостно кинулся в блиндаж и тут же выскочил из него, заладив по новой - Что ж это такое, что ж это такое?..
- Мы здесь покараулим, чтоб все было в сохранности, а ты дуй в деревню и сообщи по начальству, - приказал ему Петрович. Тракторист, все хлопавший себя по штанам, в ответ замер, подумал и кинулся через лес к шоссе.
- Ничего себе поработали, - не терпя тишины, сообщил просто так Тимка.
Петрович не выдержал и тоже заглянул в блиндаж.
- Еще вполне цельный, - сообщил он, воротясь.
Никто ему не ответил.
Группа прибыла на место происшествия через час тридцать две минуты, неслись под непрерывную сирену.
…Чистоплюй Казарян выбрался из блиндажа первым. Следом за ним - Андрей Дмитриевич, который спросил невинно:
- Запах не нравится, Рома?
- Фотограф отстреляется, и вы его забирайте.
- Кто он, Рома?
- Жорка Столб. Как его, Андрей Дмитриевич?
- Металлическим тяжелым предметом по затылку. Железный прут, свинцовая труба, обух топора - что-нибудь эдакое. Вскрою - скажу точнее. В блиндаж затащили уже труп. Кокнули где-то поблизости.
- Наш? - спросил Гусляев. - Тот, кого я ждал в Дунькове?
- Тот, Витя, тот.
- Я, выходит, ждал, а он уже тут лежал.
- Кстати, сколько он тут лежал, Андрей Дмитриевич? - спросил Казарян.