Он откинулся на подголовник и потерял сознание.
Сзади послышался вой сирены милицейской машины.
- Нашли всё-таки!.. Ничего, не догоните! - Нажатием на пульт Котов опустил стекло, отстегнул ремень безопасности, удерживающий Бориса, и, убедившись, что стремя на его ноге уже тоже расстегнуто, рывком перетащил своего пленника на правое сидение, а сам перевалился вперёд и сел за руль. Похлопал Бориса по безжизненному плечу. - У вас есть мозги, точнее, были. Я учту вашу подсказку… А сейчас надо срочно уменьшить процент алкоголя, добавить трезвой крови. Сейчас, моя девочка, сейчас… Я не дам тебя скомпрометировать… - Снимает с правой ноги туфлю, остаётся в носке - Чтоб тебе было легче. - Резко ставит ногу на педаль газа - стремя захлопывается. - Давай, моя хорошая, соси, пей, выздоравливай!..
Борис приоткрыл глаза и с трудом произнес:
- Лучше… дайте ей… рассолу… опохмелиться.
- Вы живы?… Странно!.. Она должна была отпустить вас только после полной выкачки крови. Это недоработка!
- Не сердитесь на неё… она же… пьяная.
- Сейчас!.. Сейчас я её излечу, моя кровь приведёт её в нормальное состояние… Кстати, вам пора умирать - судя по приборам, в ваших венах почти не осталось жидкости.
- А литр коньяка?..
Вокруг ревели сирены - к погоне присоединялись новые милицейские машины.
- Сейчас мы оторвёмся от ваших друзей. И машина уже трезвеет, слушается руля… Лечение закончено - Нажимает на пульт, чтобы отстегнуть стремя. Не получается - Отпусти меня, милая… Ой!.. Голова закружилась. - Пытается выдернуть ногу, сорвать стремя… - Почему ты меня держишь?
- Она протрезвела… и выполняет программу: высосать… из водителя… всю кровь, - не открывая глаз, пробормотал Борис.
- Но не из меня же, своего родителя…
- А ей плевать… Ей нужна кровь… и она высосет её… до последней капли.
- Но вас же она отпустила живым.
- Так мы же с ней… выпили на брудершафт.
- Мне плохо… - Всё ещё безуспешно пытается вырвать ногу из седла - Мне очень плохо… Я умираю… Умираю… Помогите…
- У меня… нет сил… даже приподнять руку… Могу только… передать… ваше последнее желание…
- Берегите "Мэри"…
Обмякнув, Котов валится в бок. на дверцу. Очевидно, "бак" опустел: машина по инерции ещё катится метров триста и останавливается посреди шоссе. Рокот двигателя переходит во что-то похожее на храп, как-будто она заснула после перепоя.
Омоновцы окружили машину. Вопреки ожидаемым сложностям. дверцы открылись легко: после пьянки машина явно потеряла бдительность. Два неподвижных тела вытащили и уложили на расстеленный брезент.
Тина склонилась над Борисом, похлопывала по щекам, трясла за плечи.
- Борис!.. Борис, миленький!.. Пожалуйста, очнись!.. Ну, пожалуйста!..
Она стала делать ему искусственное дыхание, рот в рот. Он открыл глаза и еле слышно произнёс:
- Какой… чудесный… сон.
И снова потерял сознание.
Подъехала "Скорая помощь". Тина торопила врачей:
- Скорей капельницу!.. Скорей!.. Он обескровлен!..
- Всё будет хорошо, - успокаивал её врач, - мы привезли кровь, его группу.
Капельница сработала: когда они подъезжали к больнице, Борис снова открыл глаза.
- Как вы… меня нашли?.. Ведь вы… не должны были… быть здесь…
Счастливая, что он пришёл в себя, она нежно погладила его по щеке.
- Вы посмеивались над моей любовью к детективам, а они мне помогли. Ведь там всегда преступник назначает свидание, а потом, чтобы сбить сыщиков со следа, неожиданно меняет место встречи в противоположном конце города. Я это учла… А вы молодчина!.. Как вам удалось остаться живым?!..
- Это потом… А сейчас слушайте… парень в Мытищах, у него в подвале… производство в Словакии, под землёй… на выпуске… ещё десять машин… есть заказчики… Все документы… у посредников… под сейфом… под паркетом… Надо найти и остановить… И предупредить Интерпол… туда готовят следующую партию…
Они подъехали к больнице. Бориса вынесли, положили на носилки.
- Сейчас вам сделают переливание крови, и вы быстро встанете на ноги. Только умоляю: хотя бы месяц после этого не пейте… Ну, хотя бы неделю!..
Носилки быстро покатили по коридору. Тина бежала рядом.
- Дальше вам нельзя, - предупредила медсестра. - Сюда пускают только доноров.
- Наклонитесь, - попросил Борис.
Тина поспешно склонилась над ним.
Он прошептал:
- Только, пожалуйста… не давайте мне свою кровь… - Попытался улыбнуться. - А то я стану… такой же занудой… как вы… - Ему было плохо, но он пытался сохранять улыбку, хотя она уже больше напоминала гримасу. - И немедленно… запатентуйте… мой метод… борьбы… с этими вампирами…
Из маминого дневника:
"… Я верю, что мы приходим в эту жизнь, чтобы понять её, переосмыслить и помудреть… И когда это происходит. Бог забирает нас к себе. А потом мы опять возвращаемся на Землю и проходим этот путь с начала. А может, именно сейчас надо бы оставлять нас жить дальше, уже с этой приобретённой мудростью, с этим пониманием. Господи, ты ведь знаешь эту банальную истину: чтобы оценить своё богатство, надо стать нищим… Мы бы больше не совершали глупостей, не растрачивали бы такое дорогое и такое короткое время нашей жизни…
Я схожу с ума: я начинаю учить Бога!"…
Когда Борис утром открыл глаза, ему показалось, что он на совещании: помимо Тины в палате находились Лукоперец и капитан Рябой.
- С добрым утром! - приветствовал его полковник - Кто рано встаёт, тому начальство премии даёт! - поднялся и торжественно произнёс. - За раскрытие особо опасного заговора, вы награждены почётной грамотой МВД, тринадцатой зарплатой и недельным отпуском для поправки здоровья!..
- Служу России! - слабо отсалютовал Борис. И сразу спросил. - А старший лейтенант Валежко?
- Она награждена только грамотой, - сообщил полковник. И виновато объяснил - С деньгами туго.
- Ничего, я с ней поделюсь.
- Перестаньте о глупостях. Как вы себя чувствуете?., - тревожно спросила Тина. - Нет головокружения?
- Немножко есть, - ответил Борис. - Но, думаю, это от успеха.
- Имеете право! - Лукоперец пребывал в состоянии праздника: сам генерал поздравил его с успешной операцией. - Здорово вы их раскрутили!
- Парень жив?
- Да, - ответил Рябой, - только очень голоден: этот мерзавец не давал ему ни есть, ни пить.
- Мы всё проделали в ту же ночь! - Полковник просто сиял… Радость переполняла его. и он спешил поделиться ею с Борисом. - Отвинтили от пола сейф, вытащили документы из-под паркета - там все данные по заказчикам, посредническим фирмам, копии договоров, номера банковских счетов… Сообщили в Интерпол, они благодарили, начинают действовать… А наши словацкие коллеги уже обнаружили этот подпольный завод и уже произвели первые аресты… - Достал из "дипломата" две бутылки апельсинового сока. - Вам это сейчас необходимо - мои внучки его обожают!.. Поправляйтесь, а мы пойдём…
Тина явно не хотела покидать Бориса, но не знала, как поступить. Он пришёл ей на помощь:
- Товарищ полковник, прикажите старшему лейтенанту остаться и подробно доложить мне о ходе операции.
Лукоперец сегодня являл образец понимания и благодушия.
- Согласен. - Повернулся к Тине. - Приказываю остаться и поухаживать за больным майором!.. - Пошёл к дверям, остановился. обернулся. - Да. чуть не забыл: я выпустил не один, а два приказа. В первом - благодарность за отличную операцию, во втором - выговор за проведение этой операции в нетрезвом виде… Да, да!.. Пьянству бой!..
И, пока Борис не успел отреагировать, быстро выскользнул из палаты. Рябой задержался, спросил у Тины:
- Вас подвести? Я могу подождать внизу.
Вместо Тины поспешно ответил Борис:
- Не тратьте время, капитан, она не нарушит приказ полковника!
Рябой козырнул и ушёл. Борис, наконец, смог спросить о самом главном:
- Вы были у мамы?
- Конечно, - ответила Тина.
- Ну?!.
- Операцию сделали, опухоль удалили, но… - Она замялась. - Есть проблемы…
- Понятно.
Он закрыл ладонями лицо. Лежал молча.
- Боря, - позвала она его. Он не отреагировал - Боря, вы меня слышите?.. Операция прошла хорошо, но врач сказал…
Он открыл лицо и прервал её.
- Я догадываюсь… А теперь послушайте меня: к вечеру, когда здешние врачи разойдутся, подгоните такси и отвезите меня к маме.
Она испугалась.
- Это невозможно!.. В таком состоянии!
- Тина! Если не будет машины, я туда поползу на карачках… Вы меня понимаете?..
- Понимаю. Хорошо. Я подъеду за вами… Но вас сёстры не выпустят…
- Вы же сами утверждали, что я умею уговаривать женщин!.. - Получив её согласие, он успокоился и даже повеселел. - А этот Рябой, каков шустрик! - Передразнивает. - "Вас подвести?.. Я могу подождать"… Не зря я его подозревал, не зря!..
Из маминого дневника:
"… Жизнь тяжелая, зато короткая Господи!.. Последняя просьба отсюда, с Земли там, на Небе, я тебе буду часто надоедать… А сейчас прошу только об одном: побереги моего мальчика!.. Сохрани его и помилуй!.. И укрепи! Укрепи во всех его благородных, и поэтому. ниях!..
Боже! Я очень на тебя надеюсь!"…
Он спустился вниз в больничном халате. Тина ждала у выхода и сразу набросила ему на плечи принесенный плащ. Они направились к ожидающему их такси.
Шли медленно. Тина тревожно поглядывала на него.
- Опирайтесь на меня.
- Я себя прекрасно чувствую. С удовольствием съел весь обед. А вечером даже подолью немножко коньяка в капельницу, - храбрился Борис, но видно было, что шагать ему нелегко.
Когда подъехали, попросил:
- Подождите здесь, я поднимусь один. Не волнуйтесь, там есть лифт.
Добравшись до третьего этажа, где находилось отделение реанимации, он отыскал дежурного врача.
- Я - сын Людмилы Пахомовой. Как она?..
- Я вашу маму давно знаю, ещё студентом ходил на спектакли, в которых она играла.
Понимая, что врач оттягивает ответ, Борис спросил напрямую:
- Но хоть надежда есть? - Врач не отвечал. - Хоть какая-нибудь? Самая маленькая?.. Ну, не сейчас, потом, через неделю?.. - терзал его Борис. - Через месяц?.. Через год!?.
- Она уже сутки в коме. В сознание не приходила и, к великому сожалению, не придет - это заключение консилиума. Опухоль была огромная, мозг очень пострадал… Всё, что требуется, мы делаем и будем делать: диализ, поддержка сердца, дыхания… Но… - Врач виновато развёл руками. - Надежды никакой… Это можно было предвидеть… Но она настаивала… Мы старались… - Он снова развёл руками.
Борис не стал его больше пытать вопросами.
- Я хочу её повидать?
- Зайти можно, но…
Они вошли в палату. У кровати стояла капельница, вокруг - какие-то агрегаты… На светящихся экранах прыгали разноцветные диаграммы.
Людмила Михайловна до подбородка была накрыта тонким одеялом, поверх которого лежали её руки, худые, высохшие, с просвечивающимися жилками, исколотые медсёстрами… Их кожа была тонкой, в мелких морщинках, как-будто обе руки завернули в пересохшую папиросную бумагу. На подушке он увидел мамино лицо, точнее, его половину: верхняя часть головы была перебинтована и сливалась с белой наволочкой. Выделялся только нос с двумя трубочками для кислорода и глаза. Глаза были открыты и безжизненно смотрели в потолок.
- Я пойду. Побудьте наедине.
Врач вышел. Они остались вдвоём. Борис взял её руку, свободную от иглы, прижал к губам, стал целовать, приговаривая: привет, мама, это я, здравствуй, врач сказал, что всё будет хорошо, вот увидишь, это очень знающий врач…
Чтобы не видеть её глаз, он продолжал целовать её руку и всё говорил, говорил… Но долго выдержать не смог, взглянул на неё, и поток утешительной лжи прервался - ему показалось, что её безжизненные глаза вдруг ожили и закричали: "Не забудь! Ты обещал!.. Ты обещал!.. Ты обещал!..". Он отпустил её руку, сжал ладонями свои виски, в которых кузнечным молотом стучали эти же слова "Ты обещал! Обещал! Обещал!"… Потом молот смолк, наступила тишина и в голове прозвучала мамина фраза: "Господи! Как я хочу молиться!". Он опустил ладони и опять увидел её глаза, которые продолжали взывать к нему: "Ты же обещал!.. Обещал!"…
И вдруг он понял: сейчас он это сделает! Он не даст ей, своей гордой, красивой маме, такой родной и такой любимой, стать унизительно-беспомощной мумией и постоянно подвергаться чужой жалости!.. Не позволит, чтоб она до конца дней своих взывала к каждому с таким же беззвучным криком мольбы и отчаяния!..
- Я готов, мама!.. Я готов.
Наклонился, поцеловал её в оба глаза, затем сел рядом, левой рукой снова поднял её высохшую ладонь и прижал к своей щеке, а правой - взялся за выключатель работающего агрегата.
- Я с тобой!.. Я провожу тебя… Провожу…
Как перед прыжком в воду, глубоко вдохнул воздух и повернул выключатель. И ему показалось, что по её лицу как-будто пролетела тень улыбки. А он сидел, прижимал к щеке её сморщенную холодную ладонь и негромко повторял так и не услышанное ею слово:
- Я с тобой, мамочка… Мамочка… Мамочка…
Потом посмотрел на монитор, увидел, что ранее прыгающая кривая вытянулась в печальный приговор, вернул выключатель в прежнее положение и, пошатываясь, вышел из палаты.
В коридоре он столкнулся с лечащим врачом.
- Она умерла, - тихо сообщил Борис.
Врач внимательно посмотрел на него, и Борис почувствовал, что тот всё понял, помолчал, потом произнёс:
- Скажу вам не как врач, а как сын, у которого тоже есть любимая мама: это лучшее, что с ней могло произойти. Дай вам Бог силы пережить всё. И будьте благополучны… Ради неё!
Из маминого дневника:
… "Страшно ли умирать? Да, очень! Ведь там с меня спросят за всё, что натворила и чего не сделала… И рядом никого, только я и Бог, всемогущий и карающий. Что я ему отвечу на его вопрос: на что растратила жизнь? У меня масса грехов, меня есть за что судить… И только одно, единственное оправдание: я вырастила хорошего сына, он сильный, честный и добрый, он всё доделает за меня!.. Может, за это Бог меня хоть чуть-чуть простит?"…
Напохоронах была масса народу, знакомых и незнакомых. Пришли даже бывшие соседи по коммуналке: дворничиха Маруся, кореец Ким, Коля, у которого кореец снимал угол, и даже любовница Коли, недоеденная клопами. Была и Людоедовна, которая, как оказалось, умела плакать. Конечно, присутствовал и весь коллектив театра. Говорили речи, утирали слёзы, обнимали Бориса… Приглашали на спектакли, вручали визитки, чтобы звонил, если что понадобится, и вообще… Старенький Никник торжественно поклялся, что в театральном музее её мемориал будет на самом видном месте…
Завалив могилу венками и букетами, все стали расходиться. Актёры садились в автобус: в буфете театра был накрыт стол - дирекция устраивала поминки.
Борис пообещал приехать чуть позже, хотел ещё побыть с мамой.
Он сидел на мраморной плите соседней могилы. Подошла Ти на.
- Можно, я посижу с вами?
Он кивнул. Она присела рядом. Долго молчали. Потом он глотнул из своей фляги и плеснул немного на могилу. Снова глотнул и решительно произнёс:
- Всё!.. Она мечтала, чтоб я перестал пить - я завязываю!
Вылил остаток коньяка на могилу, положил флягу среди цветов и заговорил, глядя в одну точку, негромко, будто сам с собой:
- Я старался чего-то достичь, чтоб она мной гордилась. Я старался, чтоб она радовалась… Оказывается, всё что я делал, я делал ради неё. Я понял, что все мы, мужчины, как бы не надувались и не пыжились, ничего не достигнем, если на нас не смотрят любящие женские глаза, матери, сестры, невесты… У меня была единственная женщина, ради которой я старался - моя мама. Но её уже нет, я её убил, сам, своими руками!.. Я знаю, что поступил правильно, но всю жизнь буду жить с чувством непроходящей вины! Я остался один. Один…
- Вы ещё найдёте свою женщину, ради которой вам будет интересно жить, и стараться, и добиваться, - произнесла Тина. - Я вам так этого желаю, так хочу… Я буду молить Бога, чтоб это произошло…
Она поднялась и пошла по аллее.
- Не уходи!.. - произнёс он негромко, но она услышала и остановилась. - Мне кажется, я её уже нашёл… Не уходи!.. Ты мне очень нужна!.. Ты мне всю жизнь была нужна, но я, дурак, этого не знал!.. - Как будто завороженная его словами, она повернулась и медленно пошла к Борису. Подошла вплотную, положила голову ему на плечо, и так, молча, они стояли у могилы, похожей на цветочную клумбу.
В квартире Людмилы Михайловны на застеленной кровати лежал брошенный оренбургский платок. Борис взял его, поднёс к лицу.
- Мамой пахнет.
- Боря, вас ждут в театре, - напомнила Тина.
- Во-первых, мы, кажется, перешли на ты?
Она исправила местоимение:
- Тебя ждут артисты, и худрук и директор.
- Я хочу побыть у мамы. Вместе с тобой… Я обещал к ней, первой, привести женщину, которую полюблю… Как бы она тебе обрадовалась!.. - Аккуратно разложил платок на подушке и печально добавил - Не дождалась!.. - Подошёл к столику, на котором стояли телевизор, магнитофон, плейер. - Послушаем музыку, которую она любила.
Включил. Зазвучал голос Окуджавы:
– Виноградную косточку в тёплую землю.
- Ой, и я люблю эту песню! - обрадовалась Тина. - Всё мечтала попасть на его концерт, но так и не удалось.
- Обещаю, что теперь я буду водить тебя на любые концерты. Куда бы ты хотела?
- Я Никитиных люблю.
- Пойдём!.. На ближайший их концерт.
- Забудешь.
- Клянусь!
- Ладно, верю. Но всё же возьми, чтоб напоминал.
Она вынула из сумки кружевной платочек с вышитой буквой Ф, завязала на нём узелок и протянула ему.
Он удивлённо спросил:
- Что это?.. - развернул его, всё ещё не понимая, погладил пальцем вышитую букву - Погоди, погоди… Откуда он у тебя?.. - Она, улыбаясь, молча, смотрела на него. - Нет, не может быть!.. - Она продолжала улыбаться. - Но ведь её… то есть, тебя… звали по-другому!.. Я даже помню: Лора.
- Флора, - поправила она.
- Да, да - Флора!.. Конечно, Флора!
- Моё полное имя Флорентина, из двух имён: Флора и Тина. Флора мне никогда не нравилось.
- У тебя была такая роскошная коса!
- Но она же на тебя не подействовала, вот и решила всё поменять: косу-долой, перекрасилась, сделала модную причёску… И профессию сменила - перешла на юридический, потом спецкурсы, потом работала в прокуратуре…
– … И друзей позову - на любовь своё сердце настрою… - пел Окуджава.
Борис всё ещё не мог прийти в себя.
- Ну, коса, причёска - это я ещё понимаю… А профессию менять зачем?