Выстрел на окраине - Почивалин Николай Михайлович

Содержание:

• ДЕЛО МАКСИМА ГРЕЧКО 1

  • Первая любовь майора Чугаева 1

  • Оля находит тетку 3

  • Адрес становится известным 5

  • Третий допрос Гречко 7

  • "Эта женщина клевещет!" 9

  • Находка в Чернигове 11

  • Последняя глава этой повести 13

• ПИК БЕРЕТ СЛЕД 13

• ТИХИЙ УЧАСТОК 20

• ПАСПОРТ № 200195 23

• ВЫСТРЕЛ НА ОКРАИНЕ 26

• ГЛАВНАЯ УЛИКА 35

• Примечания 41

Выстрел на окраине

ДЕЛО МАКСИМА ГРЕЧКО

Первая любовь майора Чугаева

Чугаев читал протоколы допросов, расспрашивал сотрудников райотдела, выслушивал ответы - все было, как в обычной командировке, но мысль о том, что он в Заломовске, не покидала его ни на минуту. Вначале она, эта мысль, жила в сознании каким-то вторым планом, не мешая работе; потом, незаметно, исподволь накапливая нетерпение, начала заявлять о себе все требовательнее, и майор уже дважды ловил себя на том, что смотрит в окно. Там, дробясь в квадратах тяжелой бурой, решетки, синело февральское небо.

Приехал Чугаев вчера поздно ночью. С вокзала до гостиницы его довезли в машине; утром так же, в машине, хотя Чугаев и не просил об этом, доставили в райотдел. Так что Заломовска майор еще и не видел.

Прислушиваясь к ровному, очень уж самоуверенному голосу капитана Савина, Чугаев ждал, пока тот кончит, досадуя, что время тянется так медленно: до обеденного перерыва, как и до конца доклада Савина, было далеко...

В двенадцатом часу, обнаружив, что в пачке "Беломора" осталась единственная папироса, Чугаев решительно поднялся из-за стола. Конечно, за папиросами можно было попросить сходить, но нетерпение уже восторжествовало. Эх, товарищи, товарищи, попадите вы в родной город через двадцать лет, в город, где вы родились, выросли, откуда ушли в жизнь и в который, по нелепой случайности, вопреки постоянному стремлению, не могли заглянуть до сих пор, а потом уж судите взрослого дядю за его почти детскую нетерпеливость!

Чугаев вышел на крыльцо и довольно засмеялся: вот он, Заломовск!

Приземистый деревянный городок, с редкими двухэтажными особняками, голыми ветлами по сторонам, неторопливо сбегал уютными улочками к Заломовке. Внизу, по синему льду, носились ребятишки, сверкая на солнце маленькими молниями... Когда-то, лет эдак тридцать пять назад, мотался там и десятилетний Яшка Чугаев. Только подвязывал он к валенкам не коньки, а деревянные колодки с толстыми проволочными "подрезами".

Вот ведь - ни одной тут родной души не осталось, а тревожит! Майор все смотрел и смотрел, не обращая внимания на то, что младшие чины непочтительно поталкивали его - прилипшего к крыльцу штатского гражданина в коричневом пальто и в каракулевом "гоголе" на крупной голове.

Второй день стояла оттепель, и хотя за ней неизбежно должны были прийти морозы и метели - редки и недолги улыбки зимы в середине февраля, - впечатление было такое, что это весна. Раздвинулся и трепетно заголубел горизонт; хрустальные пестики капель радостно наколачивали в синие чашечки выбоин; теплый воздух свеже пахнул арбузной корочкой. Оттепель ввела в заблуждение даже старых рыжих воробьев, и они, уверовав в тепло, с ликующим криком вились под застрехами районного отдела милиции.

Ах, черт возьми, и правда ведь - весна скоро! Чугаев сбежал с крыльца, пошел по деревянному, влажно дымящемуся настилу. Узкие веки майора почти прикрылись, но в щелочках прорезей глаза смотрели остро, пытливо и возбужденно.

Мимо прошла статная дивчина в черной овчинной бекешке и белом, с кистями, вязаном платке, стрельнула от хорошего настроения смешливыми глазами. "Уж не Маруся ли Казанская!" - подумал Чугаев, круто оборачиваясь. Почувствовав на себе пристальный взгляд, девушка тоже оглянулась - снова плутовато стрельнули глаза, - и, простодушно кокетничая, ленивой развалочкой поплыла дальше.

Полные одутловатые щеки Чугаева порозовели. С веселым изумлением, в которое просочилась и капелька горечи, майор упрекнул себя: "Умен, нечего сказать! Этой самой Марусе Казанской теперь, самое малое, лет сорок - узнал!.."

- Яша!.. Яков Васильевич! - окликнули справа.

Чугаеву показалось, что он ослышался. Заступившая дорогу женщина в поношенной котиковой дошке и дымчатом пуховом платке смотрела на него в упор требовательным, беспокоящим взглядом.

- Не узнаешь, да? - с мягкой хрипотцой спросила женщина, и по этой хрипотце, по глазам, в которых, кроме улыбки, угадывался теперь еще и упрек, Чугаев - нет, еще не узнал! - волнуясь, почувствовал что-то очень близкое и дорогое. Чудодейственно отодвинув в сторону и синий февральский полдень, и эту немолодую, с напряженной затянувшейся улыбкой женщину, память выхватила из прошлого незабываемый облик. Нежные очертания слегка выдавшихся скул, упругие пунцовые губы и, по краешкам их, - лукавые мягкие складочки... В ту же секунду, вернувшись к действительности, Чугаев как бы наложил этот вызванный из прошлого облик на лицо стоящей перед ним женщины и почти с отчаянием убедился, что ничего из этого не получилось. Скулы выдались больше, чем нужно, острые морщинки прорезали увядшую кожу; не совпадали с тем свежим пунцовым бантиком и жестковатые губы, а складочки возле них, утратив былое лукавство, несли выражение горечи.

- Даша!

- Узнал, наконец!

В больших карих глазах вспыхнула чудесная улыбка и тут же погасла, но теперь, уже восстановленное прошлым, сходство не исчезло.

- Изменилась ты! - не скрывая изумления и боли, сказал Чугаев, захватив руку в колючей шерстяной варежке.

Не отнимая руки, Даша покачала головой.

- А ты думаешь, ты не изменился? - И с острым интересом оглядела Чугаева. - Ну, как живешь? Счастлив?

- Да как тебе сказать? - не сразу нашелся Чугаев. Ему никогда не приходило в голову определять, счастлив он или нет. - В первый раз ведь живем, в новинку. Не жалуюсь. - Чугаев пожал плечами. - Так оно...

- Не забыл свою поговорку? - засмеялась Даша, стараясь избежать очень уж пристального, словно изучающего его взгляда. - И чего она тебе далась?

- Удобно, - пошутил Чугаев. - Пока ее говоришь - с мыслями соберешься. Особенно хорошо, когда вопросы нелегкие задают, вроде тебя вот. - Черные глаза Чугаева снова оглядели женщину. - А ты как? Работаешь где?

- Работаю в райкоме, инструктором. А живу?.. - Даша теперь уже спокойно встретила взгляд Чугаева, горькие складочки у губ обозначились резче. - Как видишь вот: встретил - не узнал. Постарела сильно, сама чувствую...

- Ну что ты!.. Это я просто так - столько не виделись!

- Зачем ты, я же знаю, - спокойно продолжала Даша. - Мне не повезло. Муж на фронте погиб. Осталась с сыном... Теперь уже большой, после десятилетки техникум кончает...

Даша вздохнула; лицо ее, следуя за движением мысли, неуловимо изменило выражение. Карие глаза, еще минуту назад полные улыбки, потом - горечи, смотрели сейчас озабоченно.

- Я ведь к тебе, Яков Васильевич, по делу. Услышала, что ты приехал, вот и пошла.

- А без дела, значит, нельзя? И Яков Васильевич сразу?

- Катя у нас пропала, - не обратив внимания на шутливый упрек, продолжала Даша. - Вот мне Пазухин, секретарь наш, и посоветовал к тебе сходить.

- Это какая же Катя? - Чугаев был еще полон прошлым и, не придав никакого значения словам о пропаже, заинтересовался только именем.

- Забыл? Сестренка моя.

- Катя... Катя... - Припоминая, Чугаев прищурился, потом засмеялся, поднял на метр от земли руку. - Вспомнил! Вот такая особа с белыми косичками!

- Сказал! - невольно улыбнулась и Даша. - С той поры двадцать лет прошло, повыше нас с тобой была.

- Почему была?

- Говорю тебе - пропала.

- Ну, как пропала?

- Уехала с мужем - и конец. Четыре года ни слуху ни духу. Сколько уж запросов посылала, сюда в милицию заявляла - все без толку.

- К кому здесь обращалась?

- К капитану Савину.

- Знаю. - По лицу Чугаева скользнула недовольная гримаса. - Вот что, Даша, подожди минутку: возьму папирос, и пойдем, расскажешь все по порядку.

- Ладно.

Чугаев добежал до магазина и, пока платил в кассу, получал папиросы и шел назад, заново переживал впечатления взволновавшей его встречи. "Прошла бы мимо - не узнал, очень постарела! Жена куда моложе выглядит... А ведь какая была! Через нее, пожалуй, из Заломовска и уехал... Как бы, интересно, сложилась жизнь, согласись она тогда выйти замуж?.."

Чугаев в самом деле никогда не задумывался, счастливый он человек или нет. Да и времени задумываться над этим не было: работа, работа, работа... Он - начальник уголовного розыска, жена - судья, вечно занятая, с озабоченным суховатым лицом, энергичными жестами и повелительными интонациями в голосе: "Яков, брось папиросу!.." Может быть, особой любви и не было, так - уважение, привычка? В редкие минуты, обычно ночью, перед сном, когда бог весть по какой причине начинаешь перебирать собственную жизнь, вдруг, словно наяву, всплывало из прошлого милое лицо с чуть выдавшимися скулами и блестящими карими глазами. А вот встретил - и не узнал... В-такие редкие минуты, случалось, жалел - может быть, не больше, чем жалеют об ушедшей молодости; но каждый раз, подумав о том, что с другой женой нажил бы и других детей и не было бы у него Ленки, Чугаев поспешно отмахивался от досужих мыслей. Нет, хорошо, что все так, как есть, а не иначе! Семнадцатилетняя красавица-дочь была гордостью и слабостью Чугаева...

- Не долго я? - Чугаев на ходу подхватил Дашу под руку. - Пошли, пошли.

В маленьком кабинетике с зарешеченным окном Чугаев помог Даше раздеться, невольно отметил, что без пальто, в синем шерстяном платье, она выглядела значительно лучше: тело было моложе лица. Чугаев в этом отношении являл собой полную противоположность: лицо изменилось мало, а фигура заметно раздалась. Чугаев снял шапку, Даша ахнула:

- Зачем обрился? Кудрявый какой был!

- Сама, говоришь, стареешь, а другие, думаешь, нет? - засмеялся Чугаев. - Кудри, Даша, около ушей остались, а посредине лысина, с добрую тарелку. Моложусь!

- А что же не в форме?

- Видно, чувствовал, что тебя встречу, - снова пошутил Чугаев. - Помню ведь, как тебе не понравилось, что я милиционером стал.

- Злопамятный ты, Яков Васильевич, - покраснела Даша. - А мне не до шуток... Нет у меня больше сестры!

- Ну вот, сразу и в панику! Выводы будем делать потом. А сейчас давай по порядку.

- Ладно, - послушно согласилась Даша и, вздохнув, начала сдержанно рассказывать: - В войну тут у нас госпиталь был, Катя в нем сестрой работала...

- В каком это году?

- Работала-то она там с сорок второго, а вот про что рассказываю, - так это уже через два года было, в сорок четвертом.

- Так, так, продолжай, - делая быструю пометку в блокноте, кивнул Чугаев.

- Лежал у нее в палате лейтенант один, авиатехник. Фамилия его Гречко, Максим Михалыч... Не знаю уж, как они там познакомились, только начала я замечать: как Катя с дежурства придет, так о нем и рассказывает. Вот, говорит, немолодой уже, а совсем один, семья под бомбежкой в Чернигове погибла - сам-то он с Украины был. А какой, говорит, человек хороший!.. Я сначала значения не придала: Катя, бывало, и раньше про раненых своих рассказывала, близко все к сердцу принимала. А тут, вижу, все о нем да о нем. Потом начал этот Гречко к нам заходить. В госпитале тогда не строго было, а он выздоравливал уже, в руку был ранен... Ну, познакомились. Мне, признаться, сразу не по душе он пришелся. Бывает так: не ляжет сердце к человеку - и конец. Да ведь не во мне дело, а совета в таких случаях не спрашивают. Намекала: мало, мол, знаешь его, старше он тебя намного, и время еще такое - война, кто знает, что с ним завтра будет. Останешься, мол, вот, как я, - горемыкой...

Даша коротко вздохнула.

- Не послушала. Люблю - и все! Что ж тут сделаешь?.. После госпиталя дали ему неделю отпуска, расписались они, потом на фронт проводили. Тогда вот, перед самым отъездом, мы и сфотографировались. Показать?

- Покажи.

Даша вынула из сумочки фотокарточку, молча положила на стол.

Первой слева на простенькой, уже потускневшей фотографии была запечатлена рослая симпатичная девушка в белой кофточке, с ямочками на щеках. Лицо у девушки было простодушно-счастливым, на высокой груди лежали тяжелые светлые косы. Рядом стоял наголо остриженный лейтенант, чуть приметно усмехающийся широко расставленными глазами. На вид ему было лет тридцать, не больше, но продольные складки на большом костистом лбу подсказывали, что, возможно, был он и значительно старше. Офицерские погоны с одним просветом сползли наперед.

Впрочем, все эти детали мало пока занимали майора Чугаева, и если он все-таки отметил их, то просто по привычке, мельком. Симпатичная девушка с ямочками на щеках даже и отдаленно не напоминала десятилетнюю Катю, которую Чугаев когда-то знал; не вызывал, по началу Дашиного рассказа, особого внимания и подстриженный под машинку лейтенант Гречко. Чугаев с гораздо большим интересом задержался на лице самой Даши, стоявшей на фотографии крайней справа. Да, здесь она была похожа на прежнюю Дашу - уже не на молоденькую девушку, но еще и не на эту женщину, что внимательно и терпеливо смотрела сейчас озабоченными и грустными глазами на майора Чугаева.

- Так оно!.. Ну, рассказывай дальше.

Даша хотела забрать карточку, Чугаев придержал.

- Пусть полежит. Проводили вы его, значит, на фронт...

- Да, - кивнула Даша. - Проводили мы его в сентябре, а в сорок пятом, как раз в день Победы, Катя родила. Девочку. Олей назвали... Тут я, по совести сказать, повинилась перед собой: вот, думаю, чуть не отговорила, а может, это ее счастье и есть. Война кончилась, дочь родилась, лейтенант ее жив-здоров. Письма пишет, когда, бывает, денег немного пришлет.

- По аттестату? - уточнил Чугаев.

- Нет, аттестат не высылал, с нас хватало, все не больно хорошо жили, сам-то бы, мол, был цел, и то ладно! - Вспомнив что-то, Даша усмехнулась. - Ну, вот, Катя моя повеселела, начала поговаривать, что уедет с мужем на Украину - писал он вроде, что скоро демобилизуется. Жалко мне тогда, помню, стало: сколько лет ведь так - без отца, без матери, вдвоем. Вроде дочки она мне была... А тут что-то лейтенант замолчал - месяц письма нету, второй. Это уж сорок шестой шел, весна - с Японией воевать кончили, о похоронах и думать забыли. Что-то не так, выходит. Написала Катя в часть одно письмо, другое - молчат. Я писала - тоже молчат. Потом уж, когда в Москву написали, ответили: часть эта, в которой он служил, давно расформирована. Гречко демобилизован. Спасибо, внимательные люди попались: посоветовали обратиться в Управление гражданского воздушного флота. В общем, чтоб время не тянуть, скажу тебе: нашли. Служит в Ташкенте, на аэродроме...

- Так оно! - понимающе кивнул Чугаев, давно уже начавший догадываться, что перед ним развертывается обычная гнусненькая история опытного неплательщика алиментов.

- Да, так вот, - подтвердила Даша. - Сестренка поначалу, конечно, не верила: ошибка, мол, недоразумение, а потом убедилась. Он, правда, и тут не сразу ответил. Когда Катя к начальнику аэропорта обратилась, вот тогда он письмо и прислал. Да уж лучше бы не писал - читать стыдно было!

- А что?

- Да что в таких случаях пишут? Мне иногда и теперь приходится в райкоме такими делами заниматься. Позор! Судила бы я таких по самым строгим законам, без жалости: не ломай жизнь людям! - На щеках Даши выступил гневный румянец. - Так, не письмо - лепет какой-то, не разберешь, где правда, где ложь. Пишет, попал в Ашхабаде под землетрясение, ранен, чуть не при смерти был. Выходила его какая-то женщина, и вот он за это в благодарность у нее и остался. Клятву, слышь, ей дал! И слова-то все жалкие такие: прости, дороги наши разошлись, а в конце просит дочку поцеловать...

Переживая давние события, Даша разволновалась, концом пухового платка вытерла губы.

- Про дочку вспомнил!.. Ну, Катя, конечно, в слезы, а потом как отрезала: не надо нам такого отца, проживу! Поспорили мы с ней тогда здорово: я говорю - подавай в суд, а она ни в какую. Гордая. Не надо мне от такого ничего, и все тут! Я уж ее и так и эдак уговаривала: вот так, мол, подлецов и плодят - одна спустит, другая, - люди-то совесть и теряют. Да и потом, говорю, с чего это отказываться: не тебе, не мне - ребенку своему должен! Уговорила, в общем... Ну, присудили ему алименты. Три раза переводы пришли, потом опять нет. Катя опять на дыбы - не буду искать! А я опять заставила. Подали розыск. И что бы ты думал: перелетел он из Ташкента в Алма-Ату. Только там его нашли, два раза деньги взыскали - в Свердловск удрал. Так вот до пятьдесят первого года и петлял, как заяц!..

Дверь открылась, вошедший в кабинет упитанный человек в хорошо пригнанном форменном кителе уверенно, только для порядка, осведомился:

- Разрешите, товарищ майор?

И, не дожидаясь ответа, кивнул умолкнувшей женщине:

- Привет, Дарья Анисимовна! Наверное, рассказываете о своем деле? Ответа пока на мой запрос нет.

- Давайте, товарищ Савин, попозже, - сдержанно сказал Чугаев. - Я позвоню.

Капитан удивленно двинул крупными плечами, вышел.

- Продолжай, Даша.

- Я уж, наверно, заговорила тебя. Может, сейчас некогда?

- Ничего, давай уж до конца.

- Конец скоро, - вздохнула Даша. - Петлял, говорю, петлял, как заяц, а в пятьдесят первом году объявился. Сам приехал.

- В Заломовск?