Смутно представляя, что делать дальше, она толкнула вперед рычаг переключения скоростей – под полом кабины раздался металлический скрежет, но больше ничего не произошло. Мужчина тем временем содрал с себя рубашку, обмотал ею руку и с размаха разбил стекло, засыпав кабину мелкими осколками. Зоя не доставала до педали газа, поэтому ей пришлось слезть с сиденья и надавить на нее. Двигатель вновь взревел. Грузовик покатил вперед, когда мужчина распахнул дверцу и влез на сиденье пассажира. Зоя забилась в угол, стараясь оказаться от него как можно дальше. Он схватил ее за волосы и потащил на себя. Она закричала, царапая ему руки ногтями.
И вдруг, совершенно неожиданно, он отпустил ее.
Зоя упала на пол кабины и свернулась клубочком, тяжело дыша. Мотор кашлянул несколько раз и заглох. Грузовик больше не двигался. Мужчина исчез. Дверца оставалась распахнутой настежь. Она осторожно привстала, оперлась коленями на пассажирское сиденье и выглянула наружу. До нее донесся голос мужчины. Он ругался на чем свет стоит. Вытянув шею, она увидела, что он лежит на земле.
Зоя растерянно перевела взгляд на мальчишку, стоявшего рядом. В руке он сжимал нож, лезвие которого было запачкано кровью. Мужчина держался обеими руками за лодыжку, а та обильно кровоточила: пальцы у него были сплошь залиты красным. Мальчишка поднял голову и уставился на нее, не говоря ни слова. Пытаясь встать, мужчина ухватился за ноги парня, и тот отступил в сторону. Мужчина вновь попытался встать, но тут же упал и перевернулся на спину. Икроножные сухожилия у него были перерезаны. Он не мог даже пошевелить ногой. Лицо его болезненно сморщилось, и он принялся изрыгать самые черные ругательства и угрозы. Но осуществить их он был не в состоянии: прыгая на одной ноге и отчаянно хромая, он являл собой жалкое и страшное зрелище.
Полностью игнорируя здоровяка, мальчишка повернулся к Зое:
– Вылезай из кабины.
Зоя спрыгнула на землю, стараясь держаться подальше от раненого. Тот пытался рубашкой перевязать ногу, затянув ее узлом на лодыжке. Мальчишка вытер лезвие ножа и спрятал его под одеждой. Поглядывая одним глазком на мужчину, Зоя пробормотала:
– Спасибо.
Мальчишка нахмурился.
– Если бы Фраерша приказал убить тебя, я сделал бы это.
Помолчав, она поинтересовалась:
– Как тебя зовут?
Он заколебался, не зная, отвечать или нет, но потом все-таки нехотя буркнул:
– Малыш.
Зоя повторила вслед за ним:
– Малыш.
Девочка посмотрела на лежащего мужчину, а потом перевела взгляд на грузовик. Тот съехал с дороги. Мужчина в бессильной злобе ударил кулаком по земле и крикнул:
– Подожди, пока остальные не узнают о твоей выходке! Они убьют тебя!
Зоя подняла глаза на мальчишку, и по лицу ее скользнула тень тревоги.
– Это правда?
Малыш ненадолго задумался.
– Тебя это не касается. Мы идем обратно. Если ты вздумаешь убежать, я догоню тебя и перережу тебе горло. Если ты отпустишь мою руку, хотя бы для того, чтобы поковыряться в носу…
Чрезвычайно довольная тем, что узнала наконец, как зовут ее неожиданного спасителя, Зоя закончила вместо него:
– Ты перережешь мне горло?
Малыш склонил голову набок, с подозрением глядя на нее – и, без сомнения, раздумывая над тем, не смеется ли она над ним. Чтобы успокоить мальчишку, Зоя подошла к нему и взяла его за руку.
Побережье Тихого океана. Колыма. Порт Магадан. Плавучая тюрьма "Старый большевик"
Тот же день
Ступени и трапы оставались единственным спасением от попавшей в трюм воды. Заключенные облепили их, тесно прижавшись друг к другу, словно воробьи на проводах. Те, кому повезло меньше, сидели на обломках нар – сломанные доски и бревна образовали этакий деревянный остров, со всех сторон окруженный ледяной водой, на поверхности которой покачивались трупы умерших. Лев оказался одним из немногих счастливчиков, ютившихся высоко над водой, на стальных ступеньках, ведущих к простреленному навылет люку, дыры в котором были заткнуты тряпками.
Как только сквозь пулевые отверстия в крышке перестала поступать вода, Льву пришлось заняться поддержанием давления пара в топке. Руки и лицо у него горели от жара, тогда как ноги – он стоял по колено в воде – онемели от холода. Словом, тело его раздирали противоположные ощущения. Дрожащими от усталости руками он без остановки швырял в топку уголь. На помощь ему не пришел никто. Остальные заключенные сидели во влажной темноте, словно первобытные пещерные люди, неподвижные и отупевшие. Всем им грозила перспектива пожизненного труда, и они не желали добавлять к ней ни одного лишнего дня. Если паровая машина остановится, а корабль станет неуправляемым, значит, охранники должны заняться решением этой проблемы. Они могут сами швырять лопатами свой собственный уголь, если им так хочется. Эти люди не собирались помогать им побыстрее доставить себя в тюрьму. А у Льва не было сил убеждать их в том, что не делать ничего – куда опаснее. Он понимал, что, когда охранники спустятся в трюм после подавления попытки бунта, они начнут стрелять без разбора во все, что движется.
Он в одиночку продолжал швырять уголь, пока хватало сил. И только когда он отправил в топку всю кучу и лопата выскользнула у него из рук, из темноты вышел какой-то мужчина и занял его место. Лев одними губами прошептал ему "спасибо" и стал карабкаться наверх – узники подвинулись, давая ему дорогу, – где бессильно повалился на верхнюю ступеньку трапа. Вскоре он заснул (если это можно назвать сном), вздрагивая всем телом, мучимый голодом и жаждой.
* * *
Лев открыл глаза. На палубе появились люди. Он слышал их шаги у себя над головой. Корабль остановился. Пытаясь пошевелиться, он понял, что у него затекло все тело: он спал, обхватив себя руками и поджав колени к груди, и сейчас не мог разогнуть их. Он принялся разминать пальцы, а потом и шею, и суставы протестующе затрещали. Распахнулась крышка люка. Лев поднял голову, болезненно щурясь от яркого света. Небо ослепило его блеском расплавленного металла. Когда же глаза наконец привыкли к свету, он сообразил, что на самом деле оно тускло-серого оттенка.
Его окружили охранники, направив вниз стволы автоматов. Один из них крикнул, обращаясь к узникам внизу:
– Без фокусов! Попробуйте только выкинуть что-нибудь, и мы оставим корабль, а вас запрем внутри, чтоб вы потонули, как крысы.
Заключенные едва могли двигаться, не говоря уже о том, чтобы оказать серьезное сопротивление. Наградой за то, что они не дали паровой машине остановиться и спасли корабль, стали тычки автоматными стволами. Прозвучал еще чей-то голос:
– Все наверх! Быстро!
Лев узнал голос Тимура и приободрился. Сначала он медленно сел, а потом с величайшим трудом, словно скрипучая деревянная марионетка, которую резко дергают за ниточки, поднялся по трапу на палубу.
Потрепанный пароход накренился на один борт. Пулемет исчез. От него осталась лишь перекрученная турель. Трудно было представить, что море, такое спокойное и гладкое сейчас, могло быть столь бурным и яростным. На мгновение встретившись взглядом с другом, Лев отметил темные круги у него под глазами. Значит, и для него шторм оказался нелегким испытанием. Пожалуй, как-нибудь потом они обменяются впечатлениями.
Пройдя мимо, он направился к борту и, облокотившись о поручни, стал смотреть на порт Магадан, раскинувшийся перед ним. Это были ворота в самую отдаленную и суровую часть страны, которую, как ему казалось, он хорошо знал и одновременно чувствовал себя здесь чужаком. Он никогда не бывал здесь сам, зато отправил сюда сотни мужчин и женщин. Он не выбирал им какие-то определенные лагеря, это не входило в его обязанности. Но многие из них неизбежно оказывались на борту этого корабля или ему подобных, выстраивались в длинную очередь и, шаркая ногами, направлялись к сходням.
Учитывая печальную славу этого региона, он ожидал увидеть нечто зловещее в окружающем пейзаже. Но в маленьком порту, построенном около двадцати лет назад, царили почти сонная тишина и спокойствие. Деревянные лачуги изредка перемежались прямоугольными бетонными зданиями городских властей, стены которых украшали пропагандистские лозунги, казавшиеся нелепым взрывом цвета на приглушенной палитре окружающих красок. Вдали, за портовыми постройками, в складках заснеженных сопок раскинулась сеть лагерей ГУЛАГа. Пологие на побережье, по мере удаления от него сопки становились все круче, а покатые вершины кутались в облака. Сонная и угрожающая одновременно, эта земля не терпела слабости, как физической, так и душевной, сметая человеческие пороки со своих скованных арктическими морозами склонов.
Лев спустился на причал, у которого теснились маленькие рыбацкие лодчонки: свидетельство того, что здесь помимо тюремной существует и другая жизнь. Представители народов Крайнего Севера, чьи предки обитали на этой земле задолго до появления лагерей, несли корзины с моржовым клыком и первым уловом трески в этом году. Лев удостоился лишь мимолетного недружелюбного взгляда, словно это узники были виноваты в том, что родина чукчей, эвенков и якутов превратилась в тюремную империю. Охранники рассредоточились вдоль пирса, выстраивая вновь прибывших. Поверх своей формы они напялили на себя толстые меховые и войлочные одежды, сшитые аборигенами, которые выглядели забавно и нелепо на дурно скроенном стандартном военном обмундировании массового производства.
За спинами охранников виднелись освобожденные из заключения люди, ждавшие отправки домой. Они уже или отсидели свой срок, или же их приговоры были пересмотрены. Они вновь стали свободными людьми, чего, впрочем, никак нельзя было сказать по их внешнему виду: ссутулившимся плечам и глубоко запавшим глазам. Лев всматривался в их лица, ища признаки торжества, некоего злорадного, но вполне понятного удовлетворения при виде того, как другие отправляются в лагеря, из которых они только что освободились. Но вместо этого он видел лишь обезображенные руки, на которых недоставало пальцев, шелушащуюся кожу, язвы и дряблые мускулы. Свобода придаст им сил, а кое-кого даже вернет к некому подобию себя прежнего, но спасти всех она не сможет. Вот, значит, что стало с мужчинами и женщинами, которых он отправлял сюда.
* * *
Стоя на палубе, Тимур смотрел, как заключенных погнали к пакгаузу. Лев ничем не отличался от остальных. Их вымышленные личности выдержали очередную проверку. Несмотря на шторм, они прибыли сюда целыми и невредимыми. Морское путешествие являлось необходимой частью их легенды. Хотя в Магадан можно было бы попасть и по воздуху, организация подобного полета не позволила бы им незамеченными проникнуть в систему. Еще ни одного заключенного не привозили сюда на аэроплане. К счастью, для обратного пути такая скрытность уже не требовалась. На аэродроме в Магадане их ждал транспортный самолет. Если все пойдет по плану, через два дня они со Львом вернутся в Москву вместе с Лазарем. Но плавание на корабле было пока самой легкой частью их плана.
Он почувствовал чью-то руку на своем плече. Обернувшись, Тимур увидел перед собой капитана "Старого большевика" и еще одного мужчину, которого он не знал, – какого-то высокопоставленного чиновника, судя по роскоши и качеству его наряда. Как ни удивительно, но для человека своего положения он был прямо-таки неприлично худ, словно хранил солидарность с людьми, находившимися в его власти. Тимур решил, что он болен. Чиновник заговорил, и капитан подобострастно закивал, не дожидаясь, пока тот закончит.
– Меня зовут Абель Презент. Я – начальник регионального управления исполнения наказаний. Офицер Генрих… – Он повернулся к капитану. – Как его звали?
– Генрих Дувакин.
– Он погиб, как мне доложили.
При упоминании имени молодого человека, которого он бросил умирать на палубе, Тимур почувствовал, как у него сжалось сердце.
– Да. Его смыло волной за борт.
– Генрих служил на этом корабле, и теперь капитану нужны новые охранники на обратный путь. А у нас их хроническая нехватка. Капитан докладывает, что вы прекрасно справились с попыткой бунта на борту. Он лично ходатайствовал о том, чтобы вы заменили Генриха.
Капитан заулыбался, рассчитывая, что Тимур будет ему благодарен за столь лестный отзыв. А того охватила паника.
– Я не понимаю…
– Вы останетесь на борту "Старого большевика" и вернетесь вместе с кораблем обратно.
– Но у меня приказ прибыть в лагерь № 57. Я должен стать заместителем его начальника, чтобы претворить в жизнь новые указания Москвы.
– Я весьма признателен вам за это. Вы займете свою должность в лагере № 57, как и планировалось, но только позже. Если погода будет благоприятной, дорога в бухту Находка займет семь дней, и столько же потребуется, чтобы вернуться сюда. Вы займете свой пост, но через две-три недели в самом худшем случае.
– Товарищ начальник, я вынужден настаивать на выполнении полученных мною приказов. Прошу вас найти кого-нибудь другого.
Презент начал терять терпение. На висках его вздулись жилы, что явно было дурным знаком.
– Генрих погиб. Капитан просит вас заменить его. Я объясню свое решение вашему начальству. Вопрос закрыт. Вы остаетесь на борту корабля.
Москва
Тот же день
Малыш стоял рядом со своим обвинителем – Лихим, тем самым вором, которому он перерезал жилы на ноге. Сейчас лодыжка его была забинтована, он был бледен, и его лихорадило от потери крови. Несмотря на свою рану, он настоял на немедленном созыве сходки – своеобразного суда чести между членами преступной группировки.
– Фраерша, что говорит наш кодекс? Насчет того, что один вор не должен причинять вреда другому? Ранив меня, он опозорил тебя. Он опозорил всех нас.
Опираясь на костыль, Лихой отказывался присесть, потому что это было бы проявлением слабости. В уголках его губ выступила пена, крошечные пузырьки слюны, которые он и не думал вытирать.
– Я хотел секса. Разве это преступление? Только не для преступника!
Остальные воры заулыбались. Уверенный, что заручился их поддержкой, Лихой сосредоточил все внимание на Фраерше и склонил голову в знак уважения, понизив голос:
– Я требую смерти Малыша.
Фраерша повернулась к мальчишке:
– Твой ответ?
Обведя взглядом враждебные лица вокруг, тот сказал:
– Мне было приказано обеспечить ее безопасность. Это был твой собственный приказ. Я сделал так, как мне было велено.
Даже угроза смерти не сделала его более разговорчивым. Хотя Малыш был уверен в том, что Фраерша не желает его смерти, его собственные действия оставили ей мало места для маневра. Нельзя было отрицать очевидное – он нарушил их кодекс. Один вор не мог причинить зло другому без разрешения Фраерши. Им полагалось защищать друг друга, как если бы их жизни зависели от этого. А он поддался минутному порыву и совершил серьезный проступок, встав на сторону дочери их врага.
Малыш смотрел, как Фраерша расхаживает в кольце своих сторонников, взвешивая настроения членов своей банды. Общественное мнение явно было настроено против него. В такие моменты власть вожака становилась шаткой и двусмысленной. Хватит ли ей авторитета, чтобы переломить настроения большинства? Или же ей придется примкнуть к большинству, дабы сохранить собственную власть? Положение Малыша усугублялось еще и тем, что его обвинитель пользовался некоторой популярностью. Лихой получил свою кличку за громкие сексуальные подвиги, тогда как его прозвище имело куда более прозаическое значение: маленький мальчик, неопытный как в сексуальных, так и в криминальных делах. Да и в банду он вступил совсем недавно. Если остальные ее члены встретились в лагерях, то Малыш присоединился к ним совершенно случайно.
С пятилетнего возраста он занимался мелким воровством на Ленинградском вокзале Балтийской железной дороги. Беспризорник, выросший на улице, он быстро заработал репутацию ловкого и удачливого карманника и однажды обокрал саму Фраершу. В отличие от многих, она тут же заметила пропажу и бросилась за ним в погоню. Ее решительность и сила изрядно удивили Малыша, и ему понадобились вся его сноровка и знание закоулков вокзала, чтобы удрать, выскочив в окно, сквозь которое не пролезла бы и кошка. Но даже при этом Фраерша успела завладеть одним из его башмаков. Рассчитывая, что на том дело и кончилось, Малыш на следующий день преспокойно вернулся на работу, правда, уже на другом вокзале, и обнаружил, что Фраерша поджидает его с башмаком в руках. Но вместо того, чтобы наказать его, она предложила ему оставить шайку карманников и присоединиться к ней. Он оказался единственным воришкой, которому удалось улизнуть от нее.
Несмотря на ловкость и сноровку, он пока так и не обрел статуса настоящего вора. Остальные с презрением относились к его прошлому опыту мелкой уголовной шпаны. По их мнению, он был недостоин стать членом их банды. Он никого не убивал и не мотал срока в ГУЛАГе. Но Фраерша небрежно отмахнулась от подобных возражений. Он пришелся ей по душе, несмотря на свою замкнутость, холодность и неразговорчивость. Остальным ничего не оставалось, как неохотно смириться с тем, что отныне он – один из них.
С такой же неохотой и Малыш признал, что стал одним из них. На самом деле он принадлежал ей, и все об этом знали. В благодарность за покровительство Малыш платил Фраерше той любовью, какой злобный бойцовый пес любит своего хозяина, все время держась рядом и рыча на всех, кто смел приблизиться к ней. Но при этом он вовсе не был наивным, понимая, что теперь, когда ее власть подверглась сомнению, их отношения ровным счетом ничего не значат. Фраерша была начисто лишена сентиментальности. Малыш не только пролил кровь другого вора, но и поставил под угрозу ее собственные планы.
Поскольку водить грузовик он не умел, ему с девчонкой пришлось возвращаться в город пешком, что заняло добрых восемь часов. А ведь их запросто могли остановить и арестовать. Девчонке он пригрозил, что, если она вздумает позвать на помощь или отпустит его руку, он перережет ей горло. Та повиновалась. Она не жаловалась на усталость и не просила сделать передышку. Даже на запруженных толпой улицах, где можно было с легкостью создать ему нешуточные проблемы, она крепко держала его за руку.
Фраерша заговорила:
– Факты не подлежат сомнению. Согласно нашим понятиям, наказанием за причинение зла другому вору является смерть.
Впрочем, имелась в виду смерть не в общепринятом смысле этого слова. Виновника не застрелят и не задушат. Смерть означала изгнание из банды. На хорошо видном месте – на лбу или тыльной стороне обеих ладоней – ему сделают татуировку разверстого влагалища или заднего прохода. Такая отметина служила для всех уголовников знаком того, что к ее обладателю можно смело применить любое физическое либо же сексуальное насилие, не опасаясь мести. Малыш любил Фраершу. Но он не мог принять такое наказание. Переступив с ноги на ногу, он незаметно сунул руку в карман. Там, в складках брюк, у него покоился нож. Он осторожно накрыл его ладонью, держа палец на кнопочном пружинном механизме, одновременно прикидывая пути отхода.
Фраерша повернулась лицом к своей банде. Она приняла решение.