- Догадываюсь, - буркнул Митя. - Ты стерилизованная?
- Конечно, как же иначе. У нас все девочки стерилизованные. Почему спросил?
- Нипочему, к слову пришлось.
На втором этаже, где стояла кровать, улеглись под шерстяное покрывало на поролоновый матрас. Некоторые свойства мутантов остались при них: в темноте оба видели так же хорошо, как днем. Митя лежал на спине, чувствуя непонятную вялость, душа его притихла. Даша ерзала, вздыхала. Не понимала, почему он медлит.
- Тебе помочь, Митенька? - заботливо прошептала.
- А ты хочешь?
- Я всегда хочу, я же измененная. От меня не зависит. У "матрешек" психика функциональная. Заводимся с пол- оборота.
- И тебе все равно, с кем?
Дикий выскочил вопросец, но Даша ответила без раздумий:
- Я себя за это презираю.
- Ага, йюнятно… - С тяжким ощущением, что с ним происходит что–то противоестественное, противоречащее здравому смыслу, Митя выпал из реальности, отключился.
Проснулся - и л первое мгновение показалось, что продолжается сон, как! это бывает при передозировке "экстази". Весь дом - Ш 4 ны, потолок, пол - светился, точнее был пронизан розовым излучением, и слегка вибрировал, как лодка на тихой волне. Даша ровно дышала, глаза закрыты, грудь мерно вздымалась и опускалась. Но кроме них в комнате было еще одно живое существо: благообразный старец с белой бородой согнулся на стуле рядом с кроватью и смотрел на него, Чуть склонив голову, подслеповато щурясь. Он был удивительно похож на Николая–угодника на иконе. Митя попытался сесть, но тело не слушалось. Как ни чудно, страха он не испытывал, одно только любопытство. И тоска вдруг отступила, грудь наполнилась чистым, свежим дыханием.
- Здравствуйте, - поздоровался Митя. - Это, наверное, ваш дом? Извините, что мы без спросу завалились.
Старец ответил не сразу, пожевал губами и забавно почесал затылок длинными, как у пианистки, пальцами.
- Нельзя сказать, что дом мой, - ответил глухо и с некоторым напряжением. - Всеобщий. Кого впустит, тот и жилец.
- Почему его не разрушили?
- Дом появился позже, когда ушли окаянные.
- Дедушка, можно спросить, кто вы такой?
- Можно, почему нет. Зовут меня дед Савелий, я в здешних местах вроде соглядатая. Приставлен для охраны реликвий.
- Кем приставлен, дедушка?
- То нам неведомо… - Чем–то вопрос старику не понравился, он насупился, но тут же лицо смягчилось, вокруг глаз побежали озорные лучики. - Больно ты, Димитрий, говорливый для мутанта.
- Откуда вы знаете мое имя?
- Какой тут секрет, ежели положено напутствие тебе дать.
Розовое свечение в доме мерцало, голова у Мити кружилась. Глянул на Дашу: по–прежнему спит беспробудным сном, а ведь они разговаривают громко, не таясь.
- Какое напутствие, дедушка Савелий?
- Такое напутствие, чтобы знал, куда идешь и зачем.
- А вы знаете?
- Я‑то, может, знаю, да сперва хотел тебя послушать, Димитрий.
Митя еще раз попробовал привстать, но опять неудачно. У него мелькнула мысль, что все это могло быть лишь изощренной формой допроса с помощью направленной галлюцинации. Метод современный, отработанный во многих странах при проведении гуманитарных операций. Митя, естественно, о нем слышал, но в России он применялся редко из–за дороговизны. Руссиян обычно допрашивали либо через "Уникум", либо дедовскими способами, используя обыкновенные пытки.
- Нет, Димитрий, об этом не беспокойся. - Старик перестал чесаться, вместо этого начал заботливо оглаживать пушистую, как снег, бороденку. - Я не из тех, кто за тобой гонится.
- Зачем тогда допытываетесь?
- Не так уразумел, Димитрий. О твоем задании нам все известно. Несешь кудеснице весточку от Димыча, мы это одобряем. Но надобно убедиться, тот ли ты посредник, какой нам нужен.
- Кому это вам?
- Не спеши, Димитрий, все узнаешь в положенный срок. Сейчас некогда калякать по–пустому. Ответь на самый простой вопрос: как понимаешь суть быстротекущей жизни, а также смысл происходящих в мире перемен.
- Извини, дедушка Савелий, никогда об этом не думал. Некогда было. Двадцать лет, как всякий руссиянин, от смертушки спасаюсь, какой уж тут смысл.
- Верю, - чему–то обрадовался старец, - так и должен отвечать. А помышлял ли ты когда–нибудь, Димитрий, что ты не вошик, а человек, сотворенный по образу и подобию?
- Какой же я человек? - Митя почувствовал раздражение не столько от никчемного разговора с таинственным стариком, взявшимся невесть откуда, сколько от того, что никак не мог овладеть своим телом. Он давно привык к разным видам насилия, умел перемогаться и терпеть, но внезапная недвижимость, паралич мышц казались почему–то особенно унизительными. Похоже, стойкое душевное просветление влекло за собой все новые нюансы, и сейчас в тонких структурах психики возродилось то, что прежде называлось самолюбием. Знобящее и неприятное ощущение. - Какой я человек, - повторил он уныло, - когда меня все гонят, плюют в рожу, издеваются кто как хочет, а я никому не могу дать сдачи. Истопник - вот человек, а не я.
- Ты хотел бы стать таким, как Димыч?
- Такими, как он, не становятся, ими рождаются.
к - Тоже верно. - Старец расцвел в улыбке, из глаз про
лились голубые лучи, под стать мерцанию стен. - Только, Димитрий, каждый на своем месте хорош, коли помнит отца с матушкой.
- Человек! - Митя завелся, талдычил свое. - Какой я человек, если ты меня к кровати пригвоздил и я пошевелиться не могу. Вошик и есть. Зайчонок ушастый. Лягушка препарированная. Вот и все подобие.
- Преодолей, - посоветовал старец. - Возьми и преодолей.
- Как? Против лома нет приема. У меня вдобавок все лампочки закоротило. Отпусти, дедушка, не терзай понапрасну.
- Сам себя отпусти. Соберись и отпусти. Отмычка в тебе самом.
- В каком, интересно, месте? В жопе, что ли?
- Сообрази, Димитрий. Докажи, что можешь. На тебе печать проставлена. Сорви ее. Всегда помни, враг твой лишь внутри тебя.
От темных слов старца на Митю обрушилось прозрение, как ком снега с крыши. Он скосил глаза на спящую "матрешку" и мысленно со всей силой отчаяния позвал: "Проснись, Дашка, проснись! Помоги, девушка. Одолжи свою силу".
Даша услышала. Резко повернулась на бок. Смотрела не мигая, с изумлением.
- Что с тобой, Митенька? У тебя что–то болит?
С треском лопнула в груди зудящая жилка, и Митя почувствовал, что свободен. Вот оно! У тебя что–то болит? Сколько жил, не слышал таких слов и сам их никому не говорил. Кого нынче волнует боль ближнего?
Митя сладко потянулся и положил руку на Дашино плечо.
Дом потух, розовое мерцание исчезло, старец испарился, словно привиделся. Лишь белая бороденка осыпалась на стекле рассветными бликами. Но не привиделся, нет. Старец беседовал с ним. А о чем, сразу и не вспомнишь.
- Что с тобой, что, Митенька? - настаивала Даша, подвигаясь ближе, опаляя кожу своим жаром.
- Ничего, - нехотя отозвался Митя. - Спишь крепко, гостя проспала. ч
- Какого гостя, Митенька? - Даша испуганно обернулась себе за спину.
*- Старик бродячий заходил, на Николу–угодника похожий. Потолковали о том, о сем. Он загадки загадывал, а я блеял, как овца.
Измененные, а Даша одна из них, не страшатся безумия, оно всегда рядом, но девушка жалостливо хлюпнула носом.
- Может, сон снился плохой?
Митя догадался, о чем она думает, но ему вдруг все стало безразлично. Ее рыжие космы жгли висок, призывно кривился припухший рот. Митя со стоном прижался к ней, сдавил руками податливое тельце - и укатился в обморочную негу…
На четвертый день пути, перебравшись вплавь через черную реку с вонючей водой, наткнулись на одичавших. Отдувались, отряхивались на берегу от плотных ртутных капель, когда из прибрежных зарослей с разных сторон выкатилась целая орда кривоногих волосатых существ, кое- как прикрытых по чреслам звериными шкурами, и с ужасными воплями накинулась на них. Митя сопротивлялся отчаянно, сломал две–три скулы, кому–то выбил глаз, одному, особо азартному, захватив в горсть, раздавил тугую мошонку, и смирился лишь когда на него верхом, прижав к земле, уселись сразу четверо полудурков.
- Свои мы, свои, - хрипел Митя, харкая кровью, пытаясь разглядеть хоть одну разумную морду. - Не убивайте, пожалеете.
- Свои давно в могилах, - отозвался вязкий голос, и Митя обрадовался, услышав человеческую речь. По лесам и угодьям бывшей империи шатались толпы переродившихся, недобитых аборигенов, среди них было мною всяких и разных, но самые опасные и беспощадные бьши те, кто разучился говорить. Об этом Митю предупреждал, напутствуя в дорогу, Димыч. Дал и несколько советов, как вести себя при столкновении. Одичавшие не были мутантами в привычном значении слова, то есть не проходили
цивилизованную обработку в гуманитарных пунктах, и все первичные инстинкты утратили естественным путем от непомерных лишений и тотального отравления ядохимикатами. В животном мире им не было аналогов. В отличие от нормальных мутантов, одичавшие соплеменники ничего не боялись и ненавидели лютой ненавистью всех, в том числе и себе подобных. Поладить с ними можно было единственным способом: телепатически внушить, что находишься на ступеньку ниже, чем они, хотя в действительности таких ступенек уже не было. В научном смысле одичавшие являли собой последнюю степень вырождения мыслящей протоплазмы.
Мите заткнули рот какой–то вонючей дрянью, обмотали телеграфным проводом, как и вырубившуюся Дашу, зацепили их автомобильным тросом и, точно падаль, поволокли через чащу. Раня бока на колдобинах и сучьях, стараясь уберечь глаза, Митя ни на секунду не забывал о том, что Даше, не умеющей группироваться, наверное, приходится еще хуже. От этой мысли сердце обливалось слезами - вот следствие позорного очеловечения.
Притащили в самую глушь, двумя колодами свалили у кострища, оставили одних. Митю ткнули мордой в землю, но для одного глаза остался обзор: лесная прогалина, шалаши из еловых веток… Лагерь отверженных.
- Эй, - окликнул он. - Даша, ты живая?
Даша отозвалась глухо:
- Мы здорово накололись, да, Митя?
- У тебя руки–ноги целы?
- Вроде да.
- Значит, ничего страшного… Будут допрашивать, не груби, отвечай радостно, искренне… - Не успел досказать, набежали опять волосатые хлопцы, быстренько вынули кляпы, развязали, потом снова примотали тем же проводом к толстой сосне: теперь они не могли видеть друг друга, но, пошевелив пальцами, Митя коснулся ее бока, даже почувствовал сквозь полотняную ткань куртки, как бьется, частит ее пульс.
- Слышишь меня?
- Слышу, Митя… Что с нами сделают?
- Скоро узнаем. Потерпи маленько.
- Убьют, да?
- Нет, накормят и отпустят… Даша, мне понадобится твоя помощь.
- Не понимаю. Шутишь?
- Чувствуешь мои пальцы?
- Думаешь, так получится?
- Что получится?
- Хочешь секса напоследок?
Митя ощутил першение в горле и странное давление в висках, и тут же сообразил, что смеется. Увы, одна за другой возвращались прежние человеческие эмоции. Перевоплощенные не умеют смеяться. Они лишь корчат рожи, когда под кайфом, но и это бывает редко.
- Придется поделиться энергией, своей мне мало. Ты должна настроиться на передачу. У меня уже получилось один раз… там, в доме… Это как прямое переливание крови. Ничего особенного. Поможешь мне?
- Зачем это?
- Объясню, если удерем. Поможешь или нет?
- Пожалуйста… Хоть забери меня всю. Давно пора… Митя, откуда ты знаешь, что это был Николай–угодник?
Митю не удивило, как скачут ее мысли. Похоже, в психической регенерации она отставала от него на фазу.
- У деда была икона. Прятал в матрасе. За это его и сожгли вместе с домом.
После паузы Даша мечтательно прошелестела:
- Я помню. Дедушка Захар. Славный старик. Однажды перенес меня через ручей и отшлепал. Мне было четыре годика. Митя, а ты помнишь, как был маленький?
Ответить он не успел. На поляну выступила процессия особей мужского пола, вооруженных чем попало: калеными дротиками, старинными саперными лопатками, у двухтрех на пузе болтались проржавевшие "калаши", у других за спинами охотничьи луки, на поясах колчаны со стрелами. Впереди вышагивал главарь столь впечатляющего вида, что у Мити засосало под ложечкой. Коротконогое, до неприличия исхудавшее существо, словно выбравшееся из могилы, с круглой, несоразмерно раздутой башкой, поросшей чер
ной шерстью, сквозь которую лихорадочно сияли маленькие алые глазки, разя окружающих неистовым блеском разума. В когтистой лапе главарь сжимал мобильную трубку эпохи погружения во тьму, служившую ему, скорее всего, амулетом. Кроме того, на волосатой груди на золотой цепочке болтался пластиковый рожок для обуви.
Главарь со свитой обошел три раза сосну, к которой были привязаны пленники, при этом почмокивал, приседал и подскакивал, как кузнечик. Обход имел, вероятно, ритуальное значение. Дашу, обвисшую на проводах, главарь ткнул мобильником в грудь и что–то проверещал радостное, но неразборчивое, что–то такое:
- Утю–тю–тютеньки!
Потом остановился перед Митей, и тут же кто–то услужливо вывернулся с колченогим стулом. Главарь уселся, запахнул острые коленки волчьей шкурой и эффектно харкнул, попав Мите на ногу. Маленький, тщедушный, он разглядывал жертву с таким видом, будто прикидывал: проглотить целиком или раскромсать на куски. Митя на мгновение встретился с ним взглядом и опустил глаза: это было все равно что смотреть на пламя электросварки. "Нет, не справлюсь", - подумал он печально.
Наконец главарь заговорил, на удивление внятно, хотя медленно и глухо, словно из мегафона. Походило на то, как если бы каждое слово выуживал из закоулков памяти.
- Тебя кто прислал, сволочь? - На этот вопрос у главаря ушло минуты две.
- Никто. - Митя тоже не торопился, выдержал ритм. - Мы сами по себе. Мы беженцы.
- Беженцы? - Слово, кажется, было ему знакомое, но он не мог вспомнить, что оно значит. - Бегаете по лесу?
- По жизни, - сказал Митя. - Она для нас темный лес.
- От кого бегаете? От меня?
- Никак нет, сэр. От всех остальных. У вас мы надеялись попросить защиты.
- У нас? Защиты? - Главарь в недоумении покрутил огромной башкой на тонком стебельке шеи - и вдруг рассыпался жутковатым, хриплым смехом. И вся свита подхватила: заухала, заулюлюкала, а некоторые попадали на землю и колотили по ней кулаками, как в припадке. "Дикие, - отметил Митя, - но зомби среди них нет".
Главарь успокоился и важно произнес:
- Хорошо, сволочь, развеселил Ата - Кату. За это мы тебя пожалеем. Будем мало–мало пытать и сразу в котел. Доволен? Большая честь.
- Честь большая, - согласился Митя. - А в котел зачем? Я бы вам живой пригодился.
Думал, опять заржут, нет, задумались. Главарь задумался, а свита заскучала. Двое особенно расторопных волосатиков подобрались к Митиным ногам и расшнуровали кроссовки - драгоценный дар Истопника, каучук дорежимной выделки. Потянули в разные стороны, но Митя напряг ступни - у них никак не получалось сдернуть.
- А ну отзынь! - прикрикнул главарь. - Я с ним дальше говорить буду. Успеете раскурочить.
Недовольно ворча, дикари присели на корточки, не выпуская обувку из рук.
- Девка твоя или чья? - спросил главарь.
- Ничейная, - ответил Митя. - Тоже беженка. Не советую с ней связываться, сэр.
- Почему?
- Липучая она. Скоро помрет. К ней лучше не прикасаться.
Его слова произвели эффект взрывной волны, на который он и не рассчитывал. Волосатики отпустили кроссовки и откатились ближе к деревьям. И вся свита отшатнулась, один лишь главарь не двинулся с места.
- Врешь, сволочь. Если она липучая, почему ты не липучий?
- Я привитый, сэр. Из группы доноров. Седьмой инкубатор. Готовили к пересадке печени, чудом удалось сбежать, сэр.
Митя балабонил наобум, не надеясь, что главарь поймет, и незаметно вдавил пальцы в Дашин бок, как штепсель в розетку. Теперь все зависело от нее. И "матрешка" не сплоховала, послала ответный импульс. У Мити закололо кончики пальцев, искра пошла. Дыхание сбилось, в глазах
полыхнуло, как при разрыве аорты, но через мгновение все жизненные позиции восстановились и он, висящий на проводах, почувствовал необыкновенный прилив сил. Казалось, ничего не стоит разорвать путы, только рвани посильнее. Увидел, как вокруг головы атамана возникло фиолетовое с черными крапинками светящееся облачко наподобие нимба. Аура жизни и смерти. Никто не учил этому Митю, но он не сомневался, что внезапно обрел дар телепатического контакта, которым владели истинные хозяева леса и равнинных пространств. Прекрасное, волнующее состояние, как если бы удалось в один присест умять барашка и выпить десять бутылок вина. Главарь Ата - Кату в растерянности поднес мобильник к уху и прогудел в пустоту:
- Кто там? Говорите, слушаю.
- Это я, - отозвался с дерева Митя. - Это я с вами разговариваю, сэр.
Алые очи главаря налились неземной тоской.
- Что ты сделал со мной, сволочь?
- Ничего не сделал, Ата - Кату, сэр. Что может сделать такое ничтожество, как я, с могучим воителем? Только покорнейше прошу выслушать меня.
- Чего?
- Могу дать богатый выкуп. От нашей смерти вам мало пользы, тем более девка липучая, ее даже жрать нельзя. Во мне тоже одна желчь. После обработки в инкубаторе мясо больное. А выкуп - это выкуп.
- Врешь, сволочь. У тебя ничего нет. Что у тебя есть, сам возьму. - Слова грозные, но в голосе жалобные нотки: дикарь потерял уверенность в себе. Одновременно Митя услышал, как Даша взмолилась, прошептала не в уши, а от сердца к сердцу: "Поторопись, Митенька, мочи нет, всю высосал. Сейчас усну"… "Продержись самую малость, - так же, не разжимая губ, ответил Митя. - Видишь, я стараюсь".
Вслух объявил торжественно:
- В двух днях пути отсюда есть подземный склад. Его никто не охраняет, кроме роботов. К ним у меня отмычка. Отведу туда ваших людей, сэр, и вы станете самым богатым человеком в этих лесах, сэр.
- Что на складе? - Фиолетовая аура главаря побледнела, словно покрылась лаком, увеличилась в размерах: не нимб, а летающая тарелка, удерживающаяся на черном отростке, торчащем из черепа.
- Вы слышали, кто такой Анупряк–оглы, сэр?
- Поганка американская.
- Правильно. Это его личный схрон. Чего там только нет. Герыча - тонна. Оружие, консервы, спирт, о-о, не пожалеете, сэр!
Контакт не прерывался, но вибрировал: Даша слабела.
- И никакой охраны?
- Роботы безмозглые. Японские попугайчики. Анупряк- оглы никому не доверяет. Разве вам не хочется дать ему по мозгам, сэр?
Ата - Кату стушевался, края его ауры обуглились - вот- вот исчезнет.
- Страшно, - признался он с горечью. - Они сильнее нас. Они нас с говном сожрут.
- Там только роботы, - терпеливо напомнил Митя. - У меня к ним код. Плевое дело, сэр. Склад уже ваш. Спирт прямо в бочках.