66
Отец Карцо, идя вперед в темноте, поднимает взгляд к пятну света, которое его фонарь отбрасывает на потолок, – и замирает. Свод и стены подземелья покрыты фресками и барельефами. Это работа ацтеков, которые, проходя по бассейну Амазонки, оставили после себя такую память. Конечно, какое-то странствующее племя изучало эти места и побывало здесь. Должно быть, оно бежало от конкистадоров с высоких плато полуострова Юкатан. Эти бесценные сокровища искусства сотни лет спали в неподвижном мраке горных недр.
Карцо поднимает факел так высоко, что пламя касается свода. Глаза священника широко раскрываются от удивления. На первой фреске изображено что-то вроде сада – райский уголок, затерянный среди девственного леса. Водопады питают своей чистой водой озеро, а зелень укрывает его как занавес. Всюду растут тенистые деревья, покрытые плодами. Вдоль берега озера тянется песчаный пляж. На нем стоят и забрасывают в воду рыболовные сети обнаженные мужчина и женщина. Что-то в их наготе тревожит отца Карцо. Эти двое – ольмеки, прародители народа ацтеков. Цивилизация ольмеков загадочным образом исчезла в самом начале нашей эры. У Карцо пересохло горло. Должно быть, ацтеки вырезали эти фрески, чтобы рассказать, что случилось с их предками. Перед ним библия ольмеков.
На рисунке были написаны имена индейца и индианки, забрасывавших сети, – Кал и Келла. Присмотревшись к их фигурам, Карцо заметил, что в их телах есть что-то странное. Что именно, он еще не понимал, но эта странность сразу зажгла в его мозгу сигнал тревоги. Он прищурил глаза и стал смотреть только на фигуру женщины. То, что он увидел, заставило его похолодеть до мозга костей.
Вода озера доходит мужчине до колен, а женщине до бедер. Над безволосым половым органом индианки поднимается гладкий плоский живот. Но художник не сделал своим долотом никакой отметины там, где должен быть пупок. Карцо смотрит на живот мужчины. Гладкая тугая кожа от лобка до грудной кости и тоже никаких следов пупка. Экзорцист вытирает пот со лба. Отсутствие пупка на изображениях ольмекской четы имеет тот же смысл, что у христиан его отсутствие на изображениях Адама и Евы в саду Эдема. То, что пупка нет, значит, что они не были зачаты в утробе человеческой женщины и их не питала материнская плацента. Что они – первые люди, созданные Богом. Значит, этот пейзаж в блеклых тонах, на который Карцо сейчас смотрит, потерянный рай ольмеков. Другого толкования быть не может.
Экзорцист медленно подходит к следующим изображениям. На барельефе, округлости которого время частично стерло, сияющее божество указывает ольмекской женщине на плод, который та не должна есть. Но Бог-Ягуар пришел к молодой индианке во сне и смутил ее. Она ослушалась Света. Тогда Свет погас навсегда, и произошла катастрофа – то ли ураган, то ли землетрясение. Небо почернело, и на следующем рисунке было показано, как водопады, питавшие водой озеро, стали извергать кровь. Деревья, оставшись без Света, засохли, их стволы покрылись толстым слоем гнили. Та же самая серая зараза сейчас распространялась по землям народа яномани.
Карцо снова широко раскрывает глаза. На следующей фреске молодая индианка беззвучно кричит, а Бог-Ягуар насилует ее среди развалин рая. Карцо не может отвести взгляд от этой картины. Он ощущает себя Богом-Ягуаром и почти чувствует, как его мужской член лишает невинности прародительницу ольмеков. Он чувствует, как в него входит эта звериная сила, это абсолютное зло. Фреска, изображающая осквернение женщины, как будто пропитана святотатством.
Карцо идет дальше. На следующих рисунках живот у женщины округлый: она носит в утробе дитя Бога-Ягуара. Чета ольмеков, изгнанная из рая, бродит по джунглям. Вот рисунок, на котором они только что вышли к океану. Карцо замечает, что лица мужчины и женщины изменились, а спины согнулись так, что руки почти касаются земли.
При свете факела перед Карцо проходит век за веком. Первые дни человечества. Вулканы и затонувшие позже острова. В небе летают гигантские птицы. Карцо видит огромные звездные пространства, ряды планет и кометы, которые чертят полосы и зигзаги в ночном мраке. На земле он видит среди болот потомков Бога-Ягуара.
Вдруг экзорцист замирает: очередная фреска изображает воинов-ольмеков, стоящих на коленях на полу пещеры. Небесный посланец, лицо которого скрыто пылающим облаком, парит над ними в воздухе. Карцо поднимает факел выше. Из ладоней посланца вылетают молнии: он учит ольмеков пользоваться огнем. По мере того как пламя факела приближается к потолку, экзорцист все шире раскрывает глаза. Он встает на цыпочки, чтобы рассмотреть лицо посланца.
О господи! Это невозможно! – подумал Карцо, когда при свете факела узнал небесного посла. Это был тот посланец, который по поручению Бога объявил Деве Марии, что она родит Иисуса. Тот, кто через шесть столетий после этого внушил Магомету строфы Корана. Это был архангел Гавриил.
67
Территория Рима, город-государство Ватикан
Три часа. По часам видно, что уже ровно три часа, как его святейшество не может ни двигаться, ни произнести хотя бы одно слово. Паралич наступил внезапно, когда старик папа тянулся рукой к колокольчику, стоявшему на ночном столике. Сначала это простое движение происходило нормально: старая ладонь приближалась к нужной вещи, а локоть в это время разгибался, и мускулы плеча вытягивались, причиняя старику боль. Но в тот момент, когда пальцы его святейшества коснулись поверхности колокольчика, он вдруг перестал чувствовать ими холод металла. Однако проклятый колокольчик по-прежнему был на своем месте, исчезло ощущение того, что он находится под рукой. Словно пропали связи между его молекулами, и он рассыпался невидимым бесшумным дождем.
Потом рука и плечо его святейшества онемели, и он понял: что-то не в порядке. Тогда он услышал в глубине своего мозга нечто похожее на щелчок. Это вена на поверхности мозговых оболочек раздулась и лопнула, выплеснув наружу кровь, которая наполнила черепную коробку и сдавила зоны, отвечающие за речь и движение. Вот так старик оказался заперт в углу себя самого. С тех пор его святейшество слушал тиканье часов и глядел широко открытыми глазами на мир, свет которого доходил к нему словно из другой галактики.
Раздается шум, и папа прислушивается к нему. Это вдалеке зазвонили колокола собора Святого Петра, призывая к полуденной молитве. Папа вдруг вспоминает то, что было недавно. Вспоминает свой разговор на заре с кардиналом Камано. Вспоминает, как его личный секретарь поставил на низкий столик графин с водой. Вспоминает про вкус земли, появившийся у него во рту, и про тошноту, от которой сжался его желудок. Когда Камано ушел, его святейшество лег в постель, чтобы набраться сил перед началом собора, и уснул. Ему снились братство Черного дыма и Воры Душ, Янус, вопящий на кресте, и пустое небо над ним. Внезапно он проснулся, в горле у него было сухо, голова была тяжелой. И во рту был вкус земли. Именно из-за этого вкуса он хотел взять колокольчик со столика. Боже, сжалься надо мной!
Обезумев от ужаса, папа пытается пошевелить руками и ногами. Шум шагов заставляет его прекратить эти попытки. Он пытается перевести взгляд на того, кто к нему подходит, но все усилия напрасны: глаза продолжают смотреть на потолок. Его лица касается струя воздуха. Над ним наклоняются люди, чья-то рука щупает его пульс. Папа узнает лицо своего личного врача, морщинистый лоб служанки, вытянувшиеся от тревоги лица двух апостольских протонотариев. Глаза у них влажные, и это заставляет предположить самое худшее.
Несколько секунд это облако шепотов и лиц вращается вокруг него, потом врач достает стетоскоп, прикладывает его металлический наконечник к груди папы и ищет сердце, но не находит. Врач медленно качает головой и кладет свой инструмент обратно. Папа в паническом ужасе пытается подать знак этому сборищу дураков, которые считают его мертвым. Достаточно дрожи или едва заметного движения век. Или даже едва видимого изменения в напряженности взгляда. Да, вот он, выход! Чувство, просто эмоция, всего лишь крошечный огонек на поверхности его погасшего хрусталика.
Старик пытается пробить взглядом невидимое стекло, которым накрыты его глаза. Но в этот момент ослепительный луч пронзает роговицу глаз и освещает внутренность того уголка мозга, где укрылось его сознание. Врач осматривает его зрачки с помощью лампы. Они не сужаются от света. Старик слышит, как врач печально вздыхает и объявляет, что его святейшество умер.
Папа изо всех сил старается привлечь – в последний раз – его внимание и в этот момент слышит скрип двери. Звучат шаги. Шепот стихает; те, кто наклонялся над папой, выпрямляются, чтобы дать место тому, кто вошел. Поле его зрения постепенно заполняет лицо кардинала-камерлинга. Вот кто взял на себя труд официально констатировать смерть папы – милый старина Кампини. Он-то сейчас заметит, что его святейшество еще не умер. Тогда он поднимет тревогу, папу перевезут в больницу Джемелли, подключат к аппарату искусственного дыхания, и полтора миллиарда верующих почти во всем мире начнут молиться о его выздоровлении. Да, так и будет. Поэтому, когда Кампини подносит к его губам зеркало, старик снова собирает все свои силы, чтобы выдохнуть струю воздуха, которая покажет, что в его останках еще есть дух жизни. Горло папы сжимается, и, когда камерлинг отнимает зеркало от губ, чтобы взглянуть на его поверхность, его святейшество замечает на этой поверхности слабое пятно тумана. Сейчас Кампини непременно поймет, что в происходящем что-то не так. Он не сможет не заметить этот след конденсации, хотя пятно уже рассасывается под действием комнатного тепла. Вот оно! Папа читает в глазах камерлинга, что тот заметил туман на зеркале. Но тогда чего же он ждет? Почему не говорит об этом врачу и не приказывает готовить папу к перевозке?
Сквозь щель между веками своих полузакрытых глаз папа всматривается в глаза своего камерлинга и старается определить, что означает огонь, который в них блестит. Надежду и счастье? Нет. Кровь холодеет у папы в жилах. В глазах первого прелата Ватикана горит огонек наслаждения. Да, это наслаждение и ненависть. О господи! Он притворяется, что ничего не видит!
Камерлинг вытирает зеркало и кладет его в карман сутаны, а потом всматривается в мертвые глаза, которые глядят на него, наклоняется к папе и шепчет ему на ухо:
– Ваше святейшество, я знаю, что вы меня слышите. Знайте, что в не очень далекие времена, когда пап не потрошили перед тем, как хоронить, многие ваши знаменитые предшественники задохнулись в своих гробницах. Вам же повезло: к вам придут бальзамировщики, которые распорют вам живот и вынут из него внутренности. Возблагодарите Бога и перестаньте отбиваться: это бесполезно. Приближается час, когда Черный дым Сатаны снова распространится по миру.
Увидев приближавшуюся к его лицу руку Кампини, папа понимает, что это конец. Когда его веки закрываются, словно могила, под пальцами камерлинга, у старика вырывается долгий крик, но изо рта не вылетает ни звука.
68
Медленно двигаясь вперед в подземелье ацтекского храма, отец Карцо проходит мимо последних картин, которые вырывает из мрака свет его факела.
Племена, не получившие священного огня, украли его у ольмеков, потом сделали их своими рабами и переселили на другой берег великой реки, чтобы ольмеки построили на новом месте храмы и города во славу богов леса. Дальше было изображено, как войска преследуют избранников, сумевших бежать из рабства. Сердце Карцо бешено забилось в груди, когда он увидел, что изображено потом: воды реки расступились, пропустили ольмеков, потом снова сомкнулись и поглотили их преследователей.
Следующая фреска. Определяя путь по звездам, ольмеки блуждают в джунглях, двигаясь в сторону своего потерянного рая. По пути шаман, управляющий ими, поднимается на вулкан. На вершине этой горы тот же Свет, который дал огонь их предкам, передал шаману глиняные таблички, исписанные очень древними знаками, которые Карцо не мог прочесть. Вход в храм был теперь далеко и казался лишь маленьким белым прямоугольником в темноте за спиной священника.
Огонь факела касается следующей фрески. Ольмеки пришли в свой потерянный рай и построили в нем великолепные города во славу Света. Прошло много столетий. Опьянев от богатства и гордости, ольмеки начали строить гигантскую пирамиду, чтобы пробить облака и достичь солнца. Они снова отвернулись от породившего их Света, и Свет снова погас. Что-то случилось: ольмеки разбудили какую-то губительную силу, которая вышла из лесов. Это было показано на последних фресках: великое зло внезапно обрушилось на ольмекские города, построенные во славу Света. Пирамиды из камня и золота наполнились трупами. Против этого великого зла были бессильны стрелы и мужество. Колонны убегающих от беды женщин и детей начали уходить из городов, чтобы укрыться в лесах. Но леса начали увядать: сероватая плесень заразила деревья. И вот факел отца Карцо осветил картину угасания ольмекской цивилизации. От нее остались только мох и лианы, которые постепенно окутали обезлюдевшие города.
Карцо остановился под последней фреской, красной как кровь. Она изображала огромную пирамиду, словно горящую в лучах заката. На вершине пирамиды стоят три тяжелых деревянных креста. На них ждут смерти три распятых человека, которых жестоко обжигает солнце. У того, кто висит на центральном кресте, лицо искажено ненавистью. Он смотрит с креста на толпу, которая осыпает его ругательствами. Это бородатый человек, его белая кожа резко выделяется на фоне смуглых тел двух других страдальцев. На его голове венок из колючих веток, и один острый шип проколол ему глаз. Господи Иисусе милостивый и милосердный!
Свет факела показывает экзорцисту лицо "ольмекского Христа", распятого на кресте на вершине пирамиды. Это действительно Христос, которого толпа обрекает на смерть. Но это не Христос, каким он показан в Евангелиях, – не добрый пастырь, не Мессия, полный сострадания к заблуждающимся людям, которые его убивают. Этот Христос – вопящий зверь, который извивается на кресте, ругая Небо, это Дьявол во плоти. Это он – беда ольмеков.
Свет факела начинает слабеть. Карцо едва успевает прочесть символы, которые ацтеки написали над крестом, чтобы подать знак тревоги человечеству и предупредить будущие поколения. Огонь, кровь и смерть – символы вечного проклятия.
Под ними дата: шестой день девяностого года седьмого солнечного цикла. Словно ледяной ветер замораживает душу Карцо. Один цикл солнечного календаря ацтеков равен четыремстам оборотам Земли вокруг Солнца, то есть четыремстам нашим годам. Значит, по католическому календарю тот, кто стал бедой для ольмеков, умер 3 апреля 33 года – в тот же день, что Христос.
Карцо протягивает руку, чтобы коснуться лица распятого, но тут во мраке снова раздается тот крик, от которого поседели волосы Аламеды. Зверь зовет Карцо, и этот Зверь совсем рядом.
Карцо продолжает свой путь. Пройдя еще несколько метров, он входит в пещеру, вырубленную в сердцевине горы. Его факел только что погас. Вдалеке священник видит круг свечей, их огни дрожат в темноте. В центре этого светящегося круга стоит существо, которое было Малуной. Оно смотрит на приближающегося Карцо глазами полными ненависти.
69
Струи ливня обрушиваются с неба на самолет компании "Юнайтед" и стегают его как плети. Борт 554, вылетающий в Денвер, тяжело отрывается от взлетной полосы и исчезает в толстом слое облаков, висящих над Массачусетсом. Пока машина набирает высоту, порывы ветра хлещут по иллюминаторам так, словно дают ей пощечины, и выбивают из корпуса скрипы, похожие на стоны. Мария Паркс, вцепившаяся в подлокотники кресла, резко вздрагивает, когда свет в салоне гаснет и бледные лица пассажиров погружаются в полумрак. Двигатели воют, борясь с грозой. Зигзаг молнии прорезает темноту справа от машины. Паркс закрывает глаза и начинает медленно дышать через нос, чтобы расслабиться. В салоне странно пахнет: сюда доносится издалека запах гнили. Нет, запах приближается к ней. Он ударяет Марии в ноздри, как раз когда она собирается открыть глаза. Слева от себя она замечает какое-то движение и замирает от ужаса в своем кресле. В соседнее кресло только что село какое-то существо, которое воняет смертью. Мария хочет открыть глаза, но веки не поднимаются. Она изо всех сил сжимает кулаки.
Я не хочу знать, кто сидит рядом со мной. Боже, сделай так, чтобы это существо ушло…
Волосы существа слегка касаются плеча Марии. Она поворачивается к нему – и ее сердце выпрыгивает из груди: рядом с ней сидит труп Рейчел. Мертвая девушка опустила голову, и слипшиеся от грязи волосы закрывают ее лицо. Новая молния разрывает небо, Рейчел поднимает голову и смотрит на Паркс пустыми глазницами. Изо рта мертвой девушки звучит голос, который подошел бы людоеду из сказки:
– Куда это ты летишь, дорогая Мария?
Паркс снова закрывает глаза и сосредоточивает все свои силы на том, чтобы прекратить видение. Но ладонь Рейчел ложится на ее руку, и пальцы цвета земли сжимают ее запястье. Потом запах гнили подступает к самому лицу Марии: Рейчел наклоняется к ней. Разлагающиеся губы мертвой шевелятся в нескольких сантиметрах от губ Марии.
– Ты действительно веришь, что я оставлю тебя в покое, дорогая Мария?
Паркс уже готова закричать, но внезапно в иллюминаторах загорается дневной свет: "Боинг-737" вынырнул из облаков. Она открывает глаза и вздрагивает, увидев голубые глаза очаровательной стюардессы, которая наклонилась над ней.
– Все в порядке, мадам?
– Простите, но в чем дело?
– Вы кричали.
Запах духов, которыми пахнет блузка стюардессы, изгоняет из сознания Марии остатки зловония падали, которое все еще хранится в ее памяти. Она вдыхает несколько глотков ароматного воздуха, изображает на лице улыбку и отвечает:
– Это был просто плохой сон.
– Плохой сон? Лучше скажи, что это был жуткий кошмар, дорогая Мария.
Паркс каменеет от страха: губы стюардессы раздвинулись в улыбке и открыли целую челюсть клыков. Она снова закрывает глаза и прогоняет это видение. Когда она их открывает, зубы у стюардессы снова нормальные, и голос тоже.
– Вы уверены, что с вами все в порядке?
Мария кивает, а потом, глядя на уходящую стюардессу, вдыхает глоток замкнутого в этом герметичном пространстве воздуха, чтобы успокоить биение своего сердца. Никогда еще ее видения не были такими сильными. Как будто участок мозга, который их порождал, расширялся за счет других неработающих областей.
Из-за того, что Мария представляла себе, как этот участок трепещет под ее черепной коробкой, она стала воображать свой мозг в виде огромной планеты, поверхность которой – пустыня. В пустыне есть зеленые оазисы. Это участки, или нервные клетки, активные с самого рождения Марии, – зона речи, зона понимания, зона координации, зона равновесия. Крошечные пятна, затерянные среди миллиардов квадратных километров бесплодного песка. Удар молнии в центр пустыни – вот что произошло в день, когда Мария попала в аварию. Оглушительный удар грома, когда ветровое стекло разбилось о ее лицо. Вспышка света в небе, а потом небытие.
Если бы увеличить маленький электрический разряд, который активизировал мертвый участок мозга Марии, до размеров внешнего мира, он был бы молнией в десятки километров длиной. В пустынные области ее мозга ударил большой сгусток энергии. Паркс была уверена, что с тех пор эта энергия растекается под кожей ее черепа и неработающие клетки ее мозга включаются одна за другой, словно миллиарды фонарей зажигаются в пустыне. Вот почему ей становится все труднее держать под контролем свои видения.