- Согласен. Итак, прежде всего, меня интересует возможность получения от них сведений о пропавшем имуществе Мелешевич, если таковое было. Пока нельзя сбрасывать со счетов версию ограбления. Мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что из квартиры пропали какие-то ценности или важные документы, как не можем утверждать и обратного: одного свидетельства сына в разрешении этого вопроса слишком недостаточно; судя по всему, он слишком мало и не доверительно общался со своей матерью.
- Сомнительно, чтобы двоюродный брат наперечёт знал драгоценности и гардероб Александры Васильевны - шубы, меха и прочие женские штучки, - кисло вставил Гаевский.
- Согласен, шанс не большой, но спросить вам всё же его придётся.
- Полагаю, полковник Волков был более всех остальных в курсе того, что она носила и что прятала в тайниках покойная. Видимо, отношения у них были вполне доверительными. Да и сам он говорил, что был её самым близким другом, - высказал свое мнение Иванов.
- Ну-у, он говорил не совсем так, - замялся товарищ прокурора. - Но я дождусь его сегодня в этой квартире и добьюсь, чтобы он внимательно осмотрел найденные вещи.
- Александра Борисович, я так понимаю, что вы исходите из того, что целью убийцы была именно госпожа Мелешевич, а горничная просто оказалась лишним свидетелем, и потому была убита. - продолжил Иванов. - Но ведь возможно и другое: злоумышленник изначально намеревался убить именно горничную, а хозяйка пошла "паровозом".
Эггле нервно постучал пальцами по коленке.
- Что толку гадать на кофейной гуще? Я не удивлюсь, если окажется, что преступник вообще не планировал убийства. Возможно, он шёл в квартиру, уверенный, что хозяйка в отъезде; напомню, у него были свои ключи! Что он там планировал, мы узнаем только после его ареста, - примирительно сказал он.
Путилин, не вмешивавшийся в общение своих подчинённых с товарищем прокурора, поднял руку, привлекая внимание:
- Господа, давайте не будем мудрствовать лукаво. Больше конкретики. У нас есть любопытный нож с буковой ручкой, очевидно, явившийся орудием убийства. Надо отработать нож. Следует потолковать с Шумиловым, он, конечно, хитрован, всего не скажет никогда, но дельную мысль подкинуть может. Кроме того, у нас есть ряд персон, с которыми следует познакомиться поближе, меня, например, весьма заинтересовал биржевой брокер Штромм. Давайте отработаем его. Будем реалистами: убийца вовсе не человек с улицы. При жизни госпожи Мелешевич он должен был быть где-то рядом с нею. Хватит ходить кругами по квартире и собирать-разбирать мебель, давайте начинать работать!
Алексей Иванович Шумилов уже много лет квартировал на набережной реки Фонтанки, неподалёку от Лештукова моста, в большом доходном доме, владелица которого, госпожа Раухвельд, была вдовой жандармского офицера. И она сама, и её сын Александр, служивший полицейским врачом, считали себя в известной степени коллегами своему проверенному временем постояльцу, к которому относились не только с теплотой, но и с известной долей почтения. По рассказам госпожи Раухвельд в дни своей молодости она держала конспиративную квартиру в охваченном антирусскими беспорядками Вильно; квартира эта использовалась её мужем для конфиденциальных встреч с жандармскими информаторами. Наверное, именно из тех далёких уже шестидесятых годов, она вынесла странный для женщины её круга интерес к разного рода криминальным загадкам. Она живо интересовалась газетной хроникой, подробно освещавшей преступления, обожала репортажи из зала суда, всякие тайны и больше всего на свете любила строить предположения относительно развития событий в громких расследованиях. В этом смысле Алексей Шумилов, занимавший две комнаты в её огромной квартире, был для Марты Иоганновны сущей находкой, настоящим кладезем разнообразной информации, поскольку всегда знал о громких преступлениях больше того, что писали газеты.
Немка чрезвычайно дорожила своим необычным квартирантом, которого периодически навещали весьма известные в столице люди. Самым любимым её времяпровождением были вечера, когда сидя перед камином с рюмочкой рябиновой наливки она могла обсудить с сыном Александром и любимым квартирантом Алексеем Ивановичем последние газетные новости. Шумилов в общем-то не тяготился интересом домовладелицы к своей персоне, благодаря которому, по его собственным словам, снимал самое дешёвое жильё в Петербурге, но в иные минуты уставал от него.
Вечер двадцать пятого апреля был как раз тем временем, когда Шумилов чувствовал усталость от людей и хотел побыть в одиночестве. Закрывшись в комнате, служившей ему кабинетом, он перечитывал Семевского, находя удовольствие в отрешённом от будней погружении в историю России. Однако уединение Алексея Ивановича было прервано появлением на пороге кабинета двух колоритных фигур - сыскных агентов Владислава Гаевского и Агафона Иванова.
- Я ничего не имею против Сыскной полиции, но только в том случае, когда она не является самочинно в мой дом, - поприветствовал явившихся Шумилов.
- И вам не болеть зубами, Алексей Иванович, - в тон ему отозвался Гаевский. - Со мной, как видите, Агафон. Так что если вы не угостите его коньяком, мы будем разговаривать с вами в два голоса, так сказать, дуэтом. Как вы относитесь к полицейскому дуэту?
- Как и прежде сугубо отрицательно. Мы с вами видимся раз в три месяца, а то и реже, - развил мысль Шумилов. - И хоть бы раз вы пришли и сказали что-нибудь хорошее. С днём рождения, что ли, поздравили.
- Что ж, поздравляем с днём рождения и даже от чистого сердца.
- Так сейчас-то не надо, надо же в день рождения! - Шумилов со вздохом отложил книгу и, поднявшись, направился к горке, стоявшей между книжными шкафами. Гаевский тут же взял книгу, выпущенную хозяином из рук, пролистал её и обратился к Иванову:
- Агафон, ты известен в рядах столичной полиции как человек широкой образованности и даже - не побоюсь этого слова - неслыханной эрудиции. А как давно ты в последний раз перечитывал стихи Семевского?
Иванов пошевелил бровями, наморщил лоб и облизал губы. Не спуская глаз с Шумилова, доставшего из горки три крошечных рюмки богемского стекла и полуштоф с жидкостью чайного цвета (коньяк, стало быть, будет!), Агафон переспросил:
- Поэта Семевского, что ли?
- Ну да, конечно, поэта. Лирика. Он романсы прекрасные пишет. Ты же любишь романс "Как умру, так закопайте…"
- "Как умру, так закопайте…"? - переспросил Агафон; он заподозрил подвох, но не мог понять его сути. - Что-то я не помню такого романса.
- Да как это ты не помнишь, Агафон? Тебе сейчас хозяин коньяка не нальёт за твою плохую память. Что ж ты Сыскную полицию позоришь-то? Семевский - любимый поэт Шумилова, вот видишь, он даже книгу его перечитывает вечерами. Видишь надпись на форзаце "Се-мев-ский"? - Владислав показал Иванову книгу.
- Ах Семевский! - Агафон радостно заулыбался. - Так ты бы сразу и сказал, а то всё путаешь меня! Да, это вообще мой любимый поэт…
- Я это знал, - Гаевский отложил книгу в сторону. - Но только я перепутал, Семевский не писал романса "Как умру, так закопайте…"
- Правда?
- Конечно, правда. Разве я тебя когда-либо обманывал, Агафон? Признаюсь тебе, как на духу, Семевский написал совсем другой романс - "Как оживу, так откопайте…"
- Ну ясно, - Агафон махнул рукой. - Ты всё шуткуешь, брат. Я узнаю у господина Шумилова, какой романс на самом деле сочинил Семевский.
- Семевский - писатель-историк, он вообще не сочинял романсов, - объяснил Агафону Шумилов. - Владислав Гаевский совершенно не знает русской литературы.
Он переставил на письменный стол коньяк, стопочки, блюдечко с нарезанным лимоном.
- Агафон, обрати внимание: всякий раз, как мы являемся в гости к господину Шумилову, он достаёт из своей горки коньяк и уже нарезанный лимон, - продолжал ёрничать Гаевский. - Что бы ты сказал об этом, рассуждая как сыскной агент?
- Очень просто: в этом доме есть человек, который всякий раз ставит туда блюдечко с заранее нарезанным лимоном, - не задумываясь, ответил Иванов. - Но для чего он это делает, я не знаю, возможно, от кого-то прячет.
- А может, господин Шумилов знает о нашем визите загодя и успевает приготовиться?
- Если бы я загодя знал о вашем визите, господа, то просто-напросто ушёл бы из дому, - вмешался Шумилов и с самым серьёзным выражением лица добавил. - Дабы лишний раз не видеть ваши свободные от всякой мысли глаза. Отвечу как на духу: лимон стоит с вашего прошлого посещения…
- Неужели четыре месяца? А выглядит таким свежим!
- Господин Гаевский, мало того, что вы намереваетесь выпить мой коньяк, так вы ещё рассчитываете закусить свежим лимоном?
- В самом деле, Владислав, нескромно как-то, - поддакнул Иванов.
Коньяк был разлит по рюмкам, а рюмки подняты на столом. Все трое быстро переглянулись.
- Как там у кавалергардов положено? Линия "рюмка-локоть" должна быть параллельна линии нафабренных усов, так кажется? - уточнил Гаевский, поднимая локоть и располагая его над столом.
- За что выпьем, господа? - полюбопытствовал Иванов.
- Как всегда… за климат! - провозгласил Гаевский.
Коньяк был выпит, рюмки отставлены, все, сидевшие за столом, расслабленно откинулись на спинки кресел.
- Да, я замечал странную особенность нашего климата, - хитро посматривая на гостей, заговорил Шумилов. - Как только случается в городе какое-нибудь из ряда вон выходящее дело, так сразу мне начинают попадаться на пути сыскные агенты: и прогулки их мимо моего дома пролегают, и в гости неожиданно заходят, и натыкаются на меня чуть ли не на каждом углу. Я полагаю, сие напрямую связано с нашим отвратительным климатом, неблагоприятной розой ветров и неизбежными белыми ночами.
- А я вот тоже замечал нечто похожее, - в тон ему парировал Агафон, - как ни придётся копнуть по какому-нибудь серьёзному делу, обязательно на Шумилова наткнешься. И как это у вас получается, Алексей Иванович?
- Что именно?
- Да я про убийство Александры Васильевны Мелешевич. Или Барклай, как она сама хотела, чтобы её величали.
- Первый раз слышу, - Шумилов выглядел озадаченным.
- Сегодня около полудня нашли в собственной квартире.
- Ничего об этом не знаю.
- В бумагах убитой оказался документик с вашей визиткой. Нам он показался любопытным.
- Это не документик, - поправил Шумилов, - это выражение моих дружеских чувств, скажем так.
- То есть к Александре Васильевне вы испытывали дружеские чувства? - уточнил Гаевский.
- Кто такая Александра Васильевна? - в свою очередь спросил Шумилов. - Я имел в виду вовсе не Александру Васильевну, кстати, совершенно незнакомую мне. Я говорил о Дмитрии Николаевиче Мелешевиче, который обратился ко мне с просьбой сделать заключение о коммерческой ценности его имения: земельных угодий, надворных построек и тому подобном, вплоть до инвентаря. Речь шла об усадьбе Мелешевича близ села Рождественское Новгородской губернии. Я не земельный оценщик, но представление о правилах оценки недвижимости имею, а кроме того, владею той нормативной базой, что регулирует оборот земель и недвижимости в России. Как я понял, интерес Дмитрия Мелешевича объяснялся возможной продажей поместья. Самая обычная просьба, я бы сказал, рядовая. Ничего из ряда вон. Если хотите, могу провести оценку вашей недвижимости или объяснить, как это сделать самому.
- Агафон, скажи пожалуйста, у тебя есть поместье? - спросил Гаевский своего напарника.
- Нету, - со вздохом ответил Иванов.
- Жаль. А то бы Алексей Иванович тебе его оценил.
Шумилов стал опять разливать коньяк по рюмкам. Гаевский, подмигнув Иванову, затянул на манер калядки:
- Выпил рюмку коньяку - стало лучше дураку…
- … а испивши пару рюмок поумнеет недоумок, - закончил со вздохом Иванов. - Так Вы, господин Шумилов, утверждаете, будто Дмитрий Мелешевич говорил об имении в Рождественском как о своём?
- Ну да, - подтвердил Шумилов. - Как я понял, он планировал его продавать и потому пожелал узнать оценочную стоимость.
- Хм… любопытно. Вообще-то имение принадлежало его матери, ныне убитой. И документ, написанный вашей рукой, и вашу визитку мы нашли именно в её квартире. Любопытно… Не прокомментируете?
- Я не газетный комментатор. Как сам Дмитрий Мелешевич объясняет сей любопытный факт?
- Да пока никак не объясняет. Мы думали, что это его мамаша документик у вас запросила, потому как именно она являлась законной владелицей поместья. А когда же он к вам за справочкой обратился? - уточнил Иванов.
- Дайте припомнить… - Шумилов на миг задумался, затем принялся листать перекидной календарь, стоявший перед ним на столе. - Да, точно, это было десятого апреля. Он приехал в "Общество", там мы с ним потолковали, я объяснил, какие мне понадобятся документы: кадастровая выписка, справка межевого комитета. Он привёз их на другой день. Но поговорить толком мы с ним тогда не успели, он очень спешил. Ещё раз Дмитрий Мелешевич навестил меня двадцатого апреля или… стоп, девятнадцатого апреля. Тогда-то я ему и произвёл расчёт ориентировочной стоимости.
Все трое подняли рюмки с коньком.
- Возможно, это вовсе ничего не значит, - поразмыслив немного, предположил Иванов. - Сама же мамаша и поручила сынку всё выяснить. Ведь такое происходит сплошь и рядом, я имею в виду, когда взрослый сын фактически управляет семейным имуществом, формальным владельцем которого является мать.
- Эх, Агафон, бывать-то бывает, да только это не наш случай. - возразил Гаевский. - Посмотри, Дмитрий Мелешевич не сказал, что действует по поручению матери, а сам назвался владельцем, ведь так, господин Шумилов?
- Честно признаюсь, у меня как-то не отложилось в памяти, чтобы этот нюанс выяснялся в хоже разговора. Но насколько я понял Дмитрия Николаевича, он сам распоряжался имением. И матушку свою не упоминал вовсе. А что же там, у его матери, ограбление произошло или что другое? - полюбопытствовал Шумилов.
- Пока не ясно. Читайте газеты, господин Шумилов, - с позабавившей Алексея Ивановича снисходительной интонацией в голосе ответил Агафон.
- Эвона как! Ну-ну… Придёт момент и я вам, господин сыскной агент, отвечу также: "Читайте газеты!"
Впрочем, Шумилов обижаться не стал; сыскных агентов он знал уже более десятка лет, так что можно было без преувеличения назвать их отношения свойскими. Колкость Агафона Иванова вовсе не была проявлением неуважения или недоброжелательности, а свидетельствовала лишь о том, что он не знал точного ответа на заданный вопрос. Для Шумилова это было совершенно очевидно.
- Ладно, господа, считайте, что я убедился в вашей беспомощности. - позволил себе отпустить колкость Алексей Иванович. - Давайте выпьем по третьем рюмашке коньяку и вы пойдёте в белую ночь, а я, наконец-то, лягу спать и отдохну от ваших скучных тайн.
Между тем, в квартиру убитой Александры Васильевны Мелешевич полицейские привезли отставного полковника Волкова. Товарищ прокурора окружного суда Эггле ждал его с нетерпением, поскольку Волков представлялся ему человеком, способным многое рассказать о жизни убитой. При всём том, полковник не казался даже косвенно причастным преступлению, поскольку он был первым, кто поднял тревогу вокруг факта отсутствия хозяйки. Очевидно, что тревога эта полностью разрушила планы преступника, заставив его покинуть квартиру днём, а затем попытаться проникнуть туда ночью.
На полковника, когда он появился в квартире Александры Васильевны, было тяжело смотреть. Ещё вчера это был бодрый, молодцеватый мужчина, подвижный и энергичный. Теперь же он выглядел потерянным, мрачным, постаревшим на два десятка лет. Глаза казались потухшими, вокруг опущенных уголков рта залегли скорбные складки, вмиг придавшие лицу страдальческое выражение. Сама походка полковника изменилась, сделавшись странно нерешительной, словно он был не уверен в своей способности сделать шаг.
- Присаживайтесь, господин полковник. - Эггле указал ему на стул подле себя. - Вчера мы имели с вами недолгий разговор, но обстоятельства сложились так, что нам пришлось ещё раз побеспокоить вас. Повод к тому трагичный, крайне неприятный, но он делает наше общение совершенно необходимым.
Они сидели в кабинете Александры Васильевны, в котором после обыска уже был наведён порядок: разобранная мебель обратно свинчена, бумаги убраны в стол и книжные шкафы. Рядом сидел ещё один человек в синем кителе министерства юстиции с карандашом и пачкой чистых листов бумаги - это был делопроизводитель прокуратуры, которому надлежало записать предстоящий разговор. Напольные часы показывали половину девятого вечера, но рабочий день товарища прокурора вовсе не заканчивался.
- Простите, не могли бы вы ещё раз представиться, - попросил Волков. - У меня не отложилось в памяти ваше звание… Извините.
- Фамилия моя Эггле. Эггле Александр Борисович, товарищ прокурора Санкт-Петербургского окружного суда. По факту убийств в квартире Александры Васильевны Мелешевич возбуждено уголовное дело, расследование оного буду вести я. Полиция занимает по отношению ко мне подчинённое положение и выполняет мои поручения.
- Благодарю вас, думаю, я понял.
- Сергей Викентьевич, вы официально допрашиваетесь в качестве свидетеля по делу о двойном убийстве Мелешевич-Толпыгиной. Я официально сообщаю вам, что статья 443 "Устава уголовного судопроизводства Российской империи" подразумевает не приведение вас к присяге в качестве свидетеля при допросе судебным следователем. Однако, я ставлю вас в известность, что в суде вы будете спрошены по сути сделанных вами в ходе допроса заявлений под присягой. Это означает, что вы не должны сейчас скрывать относящиеся к этому делу сведения, а также сообщать ложные сведения.
- Это понятно, - кивнул отставной полковник.
- По закону я должен разъяснить вам смысл упомянутой статьи до начала допроса. Вы не можете скрывать некие сведения, относящиеся к делу, отговариваясь тем, что считаете их несущественными. Таковая оценка производится лицом, отвечающим за порядок следствия, то есть мною. Наш с вами разговор будет записан присутствующим здесь делопроизводителем и оформлен в виде протокола, который вам будет предложено подписать. В том случае, если вы сочтёте передачу протоколом ваших слов неточной, закон даёт вам право сделать собственноручное пояснение ниже текста протокола и подписаться под этим пояснением. Вам это понятно?
- Да, вполне.
- Тогда начнём. - кивнул товарищ прокурора.
Далее последовали стандартные вопросы, необходимые для заполнения допросной анкеты - фамилия, имя, отчество, дата рождения, вероисповедание, сословная принадлежность. После этого Эггле принялся задавать вопросы по существу:
- Сергей Викентьевич, как давно вы знали Александру Васильевну Мелешевич и как часто бывали в её доме?
- Мы были знакомы, почитай лет пятнадцать. Я был в дружеских отношения с её мужем, ныне покойным. Статский советник Мелешевич работал в министерстве государственных имуществ, где курировал работу некоторых военных заводов. Я же служил в Главном штабе по линии воинского снабжения, так что сферы нашей деятельности пересекались. Последние два года, после того, как Александра Васильевна овдовела, я ближе познакомился с нею. Общались довольно часто. Я ведь тоже вдовец. Дочери замужем, живу бобылем. - проговорил с видимым трудом, не поднимая глаз, полковник. Голос звучал глухо, подавленно.
- Скажите, пожалуйста, по вашему суждению Александра Васильевна была состоятельной женщиной?