Он рассказал Рейли, что в то время быть христианином значило подвергать себя опасности преследований и даже казни и самое существование Церкви зависело от установления некоего порядка. Организация развивалась, пока в 180 году собор под главенством Иринея, епископа Лионского, не установил единого, унифицированного учения. Допускалась только одна Церковь с общими обрядами и единой верой. Все иные взгляды отвергались как ересь. Доктрина была проста: нет спасения вне истинной Церкви; она должна быть "ортодоксальной", то есть "прямомыслящей", православной, и "католической", то есть вселенской. Это означало, что производство евангелий на дому должно прекратиться. Ириней решил, что должно иметь четыре истинных евангелия - на том любопытном основании, что как вселенная имеет четыре угла и четыре ветра, так и евангелий должно быть четыре. Он написал пятитомный труд "Уничтожение и опровержение ложного знания", в котором расправился с большинством известных писаний как с богохульными, объявив четыре известных в наше время истинной записью слова Божия, безупречными, непогрешимыми и более чем достаточными для нужд приверженцев веры.
- Описание Страстей Христовых отсутствует во всех гностических евангелиях, - заметил Венс, - но присутствует во всех четырех, отобранных Иринеем. Рассказ о смерти Иисуса на кресте и его воскресении положил начало главному церковному ритуалу - причастию, Тайной Вечере. А ведь вначале и этого не было, - фыркнул рассказчик. - В ранней версии, первой из канонических, в Евангелии от Марка, вовсе не говорится о непорочном зачатии и о воскресении. Оно заканчивалось описанием пустой могилы Христа и появлением таинственного юноши, некоего небесного посланца, сообщающего пришедшим к могиле женщинам, что Иисус ждет их в Галилее. Перепуганные женщины убегают прочь и никому не рассказывают об услышанном, что заставляет задуматься, откуда об этом узнал рассказчик. Именно так первоначально заканчивалось Евангелие от Марка. Только у Матфея - пятьдесят лет спустя - и у Луки - еще через десять лет - появляется этот сложный мотив явления после воскресения, и тогда Евангелие от Марка переписывается и к нему добавляется новое окончание. Понадобилось еще двести лет, чтобы в 367 году окончательно установился тот список из двадцати семи текстов, который теперь известен нам как Новый Завет. К концу этого века христианство становится государственной религией, а хранение еретических текстов - государственным преступлением. Все известные копии альтернативных евангелий были сожжены или уничтожены.
- То есть все, кроме тех, спрятанных в пещере Наг-Хаммади, которые рисуют Иисуса вовсе не сверхъестественным существом, - продолжал Венс, не сводя взгляда с лица Рейли. - Их запретили, потому что Иисус в этих текстах - просто бродячий мудрец, призывающий вести жизнь нищего странника и открыть сердца ближним своим. Он явился не для того, чтобы спасти нас от греха и вечного проклятия. Он явился, чтобы направить нас на путь духовного понимания. А когда его ученик достигает просветления - эта мысль, должно быть, заставила Иринея и его присных провести немало бессонных ночей - он больше не нуждается в Учителе. Ученики становятся равны Учителю. Четыре канонических Евангелия Нового Завета видят в Иисусе Спасителя, Мессию, Сына Бога. Ортодоксальное христианство - как и ортодоксальный иудаизм, между прочим, - утверждают, что непроходимая бездна отделяет человека от его Создателя. Евангелия, найденные в Наг-Хаммади, противоречат этому: для них самопознание есть познание Бога; личность и божество - едины. Хуже того, описывая Иисуса как учителя, как просветленного мудреца, они видят в Нем человека, того, с кем можем равняться вы или я, - а для Иринея с присными это не годилось. Он не мог быть просто человеком, Он должен быть чем-то большим. Сыном Божьим. Он должен быть единственным, потому что Его единственность делает единственной Церковь, единственным путь к спасению. Изображая Его в таком свете, ранняя Церковь могла утверждать, что если ты не с Ним, не следуешь Его заповедям, не живешь, как Он указал, то обречен проклятию.
Венс помолчал, всматриваясь в лицо Рейли, и его свистящий шепот рассек воздух:
- Да, я говорю вам, агент Рейли, что практически все, во что верят христиане сегодня и чему они верили начиная с четвертого века: все их обряды, причастие, святые праздники - все это было изобретено после первых последователей Иисуса. Все это придумано, введено много позже - обряды и чудеса, многие из которых заимствованы из других религий, как Рождество и Воскресение. Но основатели Церкви хорошо потрудились. Их бестселлер держался во главе списка две тысячи лет, но… Я думаю, тамплиеры были правы. Уже в их дни он завел слишком далеко - людей стали убивать только за то, что они верили во что-то другое.
- А глядя, как обстоит дело в наши дни, - объявил он, устремив острый взгляд на Рейли, - я утверждаю, что его, безусловно, пора снять с продажи.
ГЛАВА 68
- Так вот что, по-вашему, вез "Храм сокола"? - неприязненно спросил Рейли. - Доказательство, что Евангелие, как вы выражаетесь, вымышленное произведение? Что Иисус не был Богом? Даже если такое возможно, - заметил он, - я могу понять, что это подорвало бы веру, но как бы это помогло тамплиерам объединить три религии, даже допуская, что такова была их цель?
- Они начали с того, что было им ближе, - уверенно возразил Венс. - С религии, которую они знали и своими глазами видели, куда она заводит. После ее… развенчания… Думается, они заранее обзавелись союзниками среди мусульман и евреев - сотрудниками, которые должны были посеять подобные сомнения относительно собственной веры и вымостить путь к новому, единому взгляду на мир.
- Собирая обломки единства, расколотого разочарованием? - Рейли скорее констатировал, чем спрашивал.
Венс остался непоколебим.
- По большому счету, мне кажется, мир стал бы лучше. Вы так не думаете?
- Очень сомневаюсь, - огрызнулся Рейли. - Впрочем, не думаю, чтобы человек, так мало ценящий человеческую жизнь, мог это понять.
- Ох, избавьте меня от праведного негодования. Не пора ли повзрослеть? Это же смехотворно! - не отступал Венс. - Мы и теперь, в двадцать первом веке, живем в царстве вымысла. Мы не далеко ушли от несчастных ублюдков из Трои. Все человечество предается иллюзиям. Христианство, иудаизм, ислам… Люди готовы драться насмерть, защищая каждое слово в книгах, которые они почитают за священные, а на чем основаны эти книги? На легендах и мифах тысячелетней давности? Авраам, если верить Ветхому Завету, зачал дитя в нежном возрасте ста лет, а всего прожил сто семьдесят пять! Какой смысл вы видите в том, что жизнью людей и теперь правит собрание нелепых баек?
- Опросы неизменно свидетельствуют, что большинство современных христиан, мусульман и иудеев даже не подозревают, что все три религии ведут род от Авраама, общего для всех патриарха и основателя монотеизма, - объяснял профессор. - Забавно, что, согласно Книге Бытия, Бог послал Авраама на землю, дабы уничтожить разделение народов. Имелось в виду, что вопреки различию языков и обычаев весь род человеческий должен стать единой семьей перед единым Богом и Создателем мира. Случилось так, что эту высокую мысль извратили, - насмешливо продолжал Венс, - сделав похожей на неудачный эпизод из "Далласа". Жена Авраама, Сара, была бесплодна, и потому он взял вторую жену, арабскую служанку Агарь, и та родила ему сына Исмаила. Тринадцать лет спустя Сара тоже сумела родить сына, названного Исааком. После смерти Авраама Сара изгнала Агарь с Исмаилом, и семитская раса раскололась на арабов и евреев.
Венс покачал головой, беззвучно смеясь.
- Штука в том, что все три религии проповедуют веру в единого Бога, Бога Авраама. Все пошло вкривь и вкось, когда люди стали ссориться из-за того, чье учение вернее передает завет Бога. Евреи ведут свою веру от заповедей пророка Моисея и числят его род от Исаака и Авраама. Несколькими столетиями позже Иисус - иудейский пророк - выдвинул новое учение, собственную версию религии Авраама. Еще несколько столетий - и другой человек, Магомет, объявил истинным посланцем Господа себя, а не первых двух шарлатанов, и посулил возврат к первым заветам Авраама - на сей раз, обратите внимание, через Исмаила. Так родился ислам. Неудивительно, что лидеры христианства видели в исламе христианскую ересь, а не новую, самостоятельную религию. А после смерти Магомета и сам ислам раскололся на два течения: шиитов и суннитов, оспаривавших друг у друга звание его верных последователей. И так оно продолжается, и конца тому не видно. Нет ничего страшней человеческой глупости.
- И вот христиане смотрят сверху вниз на евреев, - объявил он, - видя в них последователей раннего, неполного выражения Божьей воли, а мусульмане по тому же праву пренебрегают христианами, хотя они тоже почитают Иисуса, но только как предвестника посланца Божьего, а не как Его Сына. Это почти трогательно. Известно ли вам, что правоверный мусульманин семнадцать раз в день благословляет Авраама? А хадж - паломничество в Мекку - святой долг каждого мусульманина? Миллионы людей одолевают удушающий зной, рискуют быть растоптанным в давке - знаете, ради чего? В память о милости Бога к Исмаилу - сыну Авраама! Стоит отправиться в Хеврон, чтобы посмотреть, до какого абсурда все это дошло. Арабы и евреи продолжают убивать друг друга за самый драгоценный участок земли на планете - и все потому, что на ней, видите ли, якобы находится могила Авраама, пещерка, с отдельными обзорными площадками для каждой конфессии. Авраам - если он когда-либо существовал - перевернулся бы в гробу, узнай он о нелепых ребяческих сварах среди своих потомков. Кто бы говорил о распаде семьи…
Венс устало перевел дыхание.
- Я знаю, проще всего винить во всех исторических конфликтах политические амбиции и жадность, и, конечно, они играют свою роль… Но все эти страсти всегда подогревала религия, разжигавшая пожар нетерпимости и ненависти. И она отгораживает нас от лучших вещей, особенно от возможности принять правду о себе, от постижения всего, чему учила и учит нас наука, от того, чтобы принять на себя ответственность за свои поступки. Этим примитивным кочевникам тысячи лет назад нужна была религия - попытка постичь тайны жизни и смерти, смириться с беспощадными болезнями и непогодой, с зыбкими надеждами на урожай и стихийными бедствиями. Нам это уже ни к чему. Мы можем нажать кнопку сотового телефона и поговорить с человеком на другом конце планеты. Мы посылаем управляемые аппараты на Марс. Мы создаем жизнь в пробирке. И способны на большее. Пора нам расстаться с древними суевериями и увидеть себя, какие мы есть, и понять, что мы стали теми, кого всего сотню лет назад приняли бы за богов. Нам пора понять, на что мы способны, и не ждать больше, что некая непостижимая сила снизойдет с небес и все за нас устроит.
- Не кажется ли вам, что этот взгляд немного близорук? - сердито отозвался Рейли. - Вы видите одни недостатки, не замечая достоинств. А этический кодекс, установленные религией моральные рамки? То, что она дает утешение, не говоря уж о благотворительности, заботах о прокормлении бедняков, призрении несчастных? В Христа верят миллионы, и миллионам эта вера дает опору, силы, чтобы идти по жизни. Вы ничего этого не замечаете? Собственная беда заслоняет вам мир и все, что в нем есть доброго!
Лицо Венса стало отчужденным и усталым.
- Я вижу только ненужные мучения и страдание, не только свои - миллионов людей за долгие века.
Он помолчал, потом его взгляд снова остановился на Рейли, и голос сделался жестким.
- Христианство в своем начале служило великой цели. Оно давало людям надежду, обеспечивало поддержку общества, помогало покончить с тиранией. Оно служило людям. А чему оно служит теперь, препятствуя медицинским исследованиям, оправдывая войны и убийства? Мы смеемся, глядя на нелепых божков, которым поклонялись инки и египтяне. А чем мы лучше? Что подумают о нас люди через тысячу лет? Мы все еще пляшем под дудку, сработанную людьми, считавшими грозу знаком божьего гнева. И это, - процедил он, - пора переменить.
Рейли обернулся к Тесс. Та не сказала ни слова за время обличающей филиппики Венса.
- А ты что думаешь? Ты с ним согласна?
Лицо Тесс затуманилось. Она отвела глаза, очевидно, стараясь подобрать верные слова.
- Это все исторические факты, Шон. Речь идет о вещах широко известных и подтвержденных документами.
Она помолчала, прежде чем продолжить.
- Я тоже думаю, что евангелия сначала несли в себе духовное наставление, и только потом они стали чем-то иным - орудием политиков. Иисус жил в ужасное время в оккупированной стране. Римская империя того времени была миром чудовищного неравенства. Массы голодали, а немногие избранные безмерно богатели. То было время голода, болезней и мора. Легко представить, с каким жаром в этом несправедливом и жестоком мире было принято христианство. Мысль, что милосердный Бог ждет от людей милосердия друг к другу, невзирая на то, к какому роду или сообществу те принадлежат, была подлинно революционной. Она предлагала всем новообращенным единую культуру, чувство равенства и общности, не требуя от них отказа от этнических связей. Христианство давало им достоинство и равенство, независимо от положения в обществе. Голодные знали, что будут накормлены, больные и дряхлые - что о них позаботятся. Оно обещало каждому бессмертие, свободное от бедности, болезней и одиночества. Оно принесло в мир новые идеи: любви, милосердия и общности в мире, раздираемом жестокостью и охваченном культом смерти.
- Я не такой специалист, как он, - продолжала Тесс, кивнув на Венса, - но он прав. У меня всегда были трудности со всеми этими сверхъестественными делами: с божественностью Иисуса, с представлением, что он Сын Божий, рожденный непорочной Девой Марией. И правда, как ни трудно принять, но факт, что все это возникло спустя сотни лет после Его распятия, а принято как церковный закон только на Никейском соборе в 325 году. Похоже, что им… - она махнула рукой, - нужно было что-то особенное, жирная наживка. И в век, когда большинство людей верило в сверхъестественное, для продвижения своей религии надежнее было предположить, что ее основатель - не скромный сын плотника, а божественное существо, которое в силах гарантировать вам бессмертие.
- Перестань, Тесс, - возмутился Рейли. - У тебя получается, что все это было просто циничной пропагандистской компанией. Ты в самом деле веришь, что учение, основанное на обмане, могло набрать такую силу и продержаться так долго? Из всех проповедников и мудрецов, бродивших тогда по земле, Он один сумел заставить людей рисковать жизнью ради Его учения. Он потряс людей, как никто другой, и они писали и рассказывали о том, что видели.
- О том я и говорю, - вмешался Венс, - что не существует ни единого отчета из первых рук. Ни одного определенного доказательства.
- Как и опровержения, - отбивался Рейли, - или вы не желаете рассматривать обе части уравнения?
- Ну, судя по тому, как легко удалось запугать Ватикан открытием тамплиеров, - фыркнул Венс, - позицию Церкви угадать не трудно. Если бы только мы могли закончить начатое тамплиерами, - теперь он обращался к Тесс, устремив на нее пылающий взгляд, - это стало бы последним шагом по пути, начатому в эпоху Просвещения. Не так уж давно люди верили, что Земля - центр Вселенной, и Солнце вращается вокруг нас. Когда Галилей доказал, что все происходит наоборот, Церковь едва не сожгла его на костре. То же было с Дарвином. Подумай об этом. Чьи слова сегодня "истина, как в Писании"?
Рейли притих, осмысливая услышанное. Мучительно и упорно сопротивляясь, он все же должен был признать, что все сказанное представляется не просто возможным, но и правдоподобным. Как-никак, на планете существует несколько основных религий, и каждая утверждает, что ее истина - единственная. Не могут же все они быть правы! Он виновато подумал, что всегда с легкостью относил чужие религии к массовым заблуждениям… Почему же та, которую исповедует он сам, должна быть исключением?
- Один за другим, - объявил Венс, не сводя с Тесс взгляда, - рушились эти вымыслы, эти фальшивки, изобретенные основателями Церкви. Осталось повергнуть всего одну.
ГЛАВА 69
Рейли одиноко примостился на остром выступе скалы. Отсюда хорошо видна была полянка, где стояла машина. Он смотрел, как на быстро темнеющем небе проступают бесчисленные звезды и огромная яркая луна, какой ему еще не случалось видеть. Такое зрелище могло разбередить душу даже самому равнодушному зрителю, но Рейли сейчас был не в настроении восхищаться.
В ушах у него все еще звучали слова Венса. Сверхъестественные явления, составлявшие ядро его религии, всегда плохо укладывались в его рациональном, склонном все подвергать сомнению мозгу, но прежде у него не возникало потребности рассматривать их со столь критических позиций. Неудобные и, как он неохотно признавал, убедительные аргументы Венса выпустили джинна из бутылки, закрыть которую оказалось нелегко.
Грузовик теперь был почти невидим, как и темная фигура Венса, сидевшего рядом с ним. Рейли без устали перебирал его доводы в надежде найти слабое место - и не находил. Но подсознательно Рейли был убежден в своей правоте. И пожалуй, это было гораздо важнее.
Хруст гальки под ногами вернул его к действительности. Тесс взобралась на гребень и встала рядом.
- Привет, - проговорила она.
Сияние жизни, очаровывавшее его, теперь погасло в ней, сменившись выражением тревоги.
Рейли слабо кивнул:
- Привет.
Она постояла над обрывом, впитывая в себя окружавшую их тишину, потом присела на соседний камень.
- Слушай, мне очень жаль. Я знаю, что это довольно болезненная тема для дискуссии.
Рейли пожал плечами:
- Скорее, разочаровывающая.
Она непонимающе взглянула на него.
- Я хочу сказать, разговор на самом деле получается не о том, - пояснил он. - Заговариваешь о чем-то уникальном, совсем особенном, а сводится все к самому грубому примитиву.
- Ты предпочел бы не замечать доказательств?
- Нет, просто рассматривая их в таком свете, со всеми подробностями, перестаешь видеть целое. Понимаешь, дело не в научных доказательствах. Они тут ни при чем. Речь идет не о фактах, обоснованиях и анализе. Это просто чувствуешь. Это в душе, в образе жизни, в связи… - он широко взмахнул рукой, - со всем этим.
С минуту он пристально смотрел на нее, потом спросил:
- Разве ты ни во что не веришь?
- Моя вера не имеет значения.
- Для меня имеет, - настаивал он. - Серьезно. Я хочу знать. Неужели ты ничему этому не веришь?
Она отвела взгляд, взглянула на Венса, уже скрытого непроницаемой темнотой. Ей казалось, она чувствует на себе его взгляд.
- Наверное, проще всего сказать, что я здесь в одном лагере с Джефферсоном.
- С Джефферсоном?
Тесс кивнула.