Два-три раза он глубоко вздохнул, и тут проснулось обоняние. Камински почувствовал затхлый запах прогорклого бараньего жира на своей одежде и как будто издалека уловил аромат, исходивший от Геллы, – такой же, как прежде, когда он с ней спал. Эти запахи напомнили ему кое-что, о чем он не хотел вспоминать. Артуру хотелось зажать нос, но этим он выставил бы себя на посмешище.
"Мы должны прекратить наказывать друг друга молчанием", – хотел сказать Камински, но удержался. В то время как он лежал в нерешительности, левая рука Геллы, словно змея, осторожно подползла к ремню на его брюках.
Артур решил, что ему это снится, когда почувствовал ее трепещущие пальцы у себя между ног. Он хотел застонать, но не осмеливался, боясь спугнуть Геллу, и лишь бездумно наслаждался ее прикосновениями, не вспоминая о том, чем только что мучился. Он боялся быть отвергнутым.
Это была та Гелла, которую он знал, в которой холодность сменялась пылкой страстью, которая сбрасывала сдержанность, будто кокон. И в одно мгновение куколка превращалась в бабочку.
Секунду Камински еще раздумывал, не защититься ли ему от этих бесстыдных ласк. Но он понимал, что она в мгновенье ока сломит его сопротивление, что у него нет шансов. Ее рука превращала его в безвольное существо. Он улыбнулся, когда представил, что может противостоять этой женщине и очарованию, исходившему от нее. Для этого он был слишком слаб, он хотел быть слабым. А Гелла должна была иметь над ним власть. Разве это не волнующее чувство?
– Я тебя люблю! – сказал Камински, по-прежнему пристально глядя в потолок.
Он должен был это сказать, хотя еще минуту назад ненавидел ее. Но от любви до ненависти один шаг.
– Я тебя люблю, – повторил он.
Гелла без слов отреагировала на его признание. Она легла на левый бок, приподняла ногу и положила ее на бедро Камински. Он застонал, выгнул спину дугой, чтобы сильнее ощутить прикосновение внутренней стороны ее бедра, и снова опустился на скрипучую кровать.
Это повторялось множество раз с нарастающей интенсивностью. Камински оказался в ситуации, в которой мужчины редко оказываются в жизни, но о которой тем не менее мечтают: возбуждение его достигло таких масштабов, что если бы рядом выстрелило ружье, он бы этого не заметил; если бы за ними наблюдала толпа откуда ни возьмись появившегося народу, он бы этого тоже не увидел.
И прежде чем он успел хоть что-нибудь сказать, Гелла ловким движением взобралась на него и уселась, словно амазонка. Ее юбка задралась, обтянув бедра и живот, и Артур увидел, что под ней ничего не было. Левой рукой она вцепилась в его рубашку, а правой расстегнула брюки, схватила его упругий член и одним сильным движением ввела в себя. Это случилось так быстро, что Камински едва ли понял, что произошло.
– Ты… хотел… меня… бросить, – прошипела Гелла, сопровождая каждое слово энергичным движением. – А теперь ты надумал меня продать! – добавила она.
Камински не понял, о чем речь. И когда взглянул ей в лицо, то не заметил и следа страсти. Скорее, от нее исходила дикая ненависть, какой Артур не встречал ни у одной другой женщины. По крайней мере, не в такой ситуации. И именно это его завораживало.
Ее глаза горели решимостью, насколько он мог рассмотреть в скудном свете лампочки. А когда Артур попытался расстегнуть пуговицы ее блузки, она схватила его руку и отвела в сторону – не потому, что она этого не хотела, а потому, что хотела сделать это сама.
Обнаженная, она возвышалась над ним, будто богиня. В ее сильных резких движениях было что-то животное. И Артуру нравилось это…
– Ты что, онемел? – Гелла остановилась.
Камински помотал головой. Он хотел, чтобы она продолжала, и быстро ответил:
– Я боюсь потерять рассудок…
На лице Геллы промелькнула улыбка, в которой читалось скорее сочувствие, чем симпатия. Она с любопытством спросила:
– Из-за меня?
Странно, хотя он и испытывал наслаждение, но в то же время чувствовал себя униженным. У него было чувство, и уже не в первый раз, что она с ним играет, иногда даже смеется над ним, использует его. Он понял, что в своей страсти к этой женщине теряет себя.
Должен ли он признаться, что пережил? Должен ли рассказать, какие страшные видения его преследуют, как она в моменты высочайшего наслаждения превращается в призрак? Конечно же, она ему не поверит. Она только посмеется над ним. И, если честно, он не мог за это на нее обижаться.
– Ты такая разная… – сказал Камински, потому что Гелла по-прежнему неподвижно сидела, словно ожидая ответа.
Это только еще больше разозлило ее, и акт любви грозил вылиться в ссору – в общем-то, действие, от которого Камински не отказался бы, потому что секс – это все-таки борьба, но Гелла отомстила коварным образом. Она поднялась и уселась ему на грудь.
– Что значит "такая разная"? – спросила она, грозно глядя на него сверху вниз.
Камински не знал, как поступить. Он чувствовал, что из него делают посмешище, и попытался сменить позу, но Гелла удержала его.
Он понял, что сможет справиться с ней только словами. Если вообще сможет.
– Эта проклятая мумия, – простонал он. – В том, что наши отношения испортились, виновата эта проклятая мумия.
Гелла наморщила лоб, словно эти слова были ей неприятны, но ничего не ответила. Она смотрела на Артура, ожидая объяснений.
Камински отвернулся от нее:
– Поэтому я хочу продать мумию Бент-Анат!
Гелла вздрогнула. Артур почувствовал, как по ее телу волной пробежала дрожь, и она постепенно ослабила хватку.
"Я на правильном пути, – думал Камински, – теперь только не ошибиться…"
– Фостер предлагает полмиллиона долларов за эту мумию.
Гелла, опершись руками о грудь, наклонилась к его лицу.
– И ты все рассказал ему, этому Фостеру? – спросила она прерывающимся голосом.
– Да, – ответил Артур. – Все, что он хотел знать.
Гелла изменилась в одно мгновенье. Ее высокомерие, которое только что его так унижало, вдруг сменилось нерешительностью, чего он никак не ожидал.
– Ты не сможешь до конца жизни вести разговоры с глазу на глаз с Бент-Анат, – сказал Камински. – А денег хватит, чтобы начать где-нибудь новую жизнь. Только не здесь.
– Разве ты не понимаешь, что для меня значит Бент-Анат? – умоляюще произнесла Гелла.
– Что здесь понимать? Это мумия женщины, умершей три тысячи лет назад. Я действительно не знаю, что тебя в ней так привлекает.
– Ты ненавидишь Бент-Анат! – разъяренно крикнула Гелла и ударила его кулаком в грудь.
– Чепуха! – возразил Камински. – Как я могу ненавидеть женщину, которую не знаю и которая умерла три тысячи лет назад? Впрочем, абсолютно все равно, что я думаю об этой ужасной мумии! Я не хочу ее больше видеть. Я хочу, чтобы она исчезла из твоей и моей жизни. И чем быстрее, тем лучше.
– Ты ненавидишь Бент-Анат и ненавидишь меня! – повторила Гелла и потерлась об него широко разведенными ногами.
Камински позволял это с удовольствием. Ее движения снова возбудили его. Он закрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями ее тела.
Он не видел, как Гелла, ящерицей извиваясь у него на животе, сунула правую руку под кровать, где стояла ее дорожная сумка, и вытащила оттуда нечто блестящее, с чем явно привыкла обращаться. Камински не видел, как она яростно размахнулась, прицелившись ему в бедро. Камински почувствовал только едва ощутимый укол иглой, но через мгновенье боль сменилась удовольствием.
Артур заметил, что Гелла вдруг прекратила свои похотливые движения. Он хотел крикнуть: "Дальше, дальше, дальше!", но когда открыл глаза – что стоило ему невероятных усилий, – то увидел над собой Геллу со шприцом в правой руке. Она держала его как трофей. В ее осанке, в судорожной нарочитой улыбке читалось ликование.
Но прежде чем он понял причину этой улыбки, прежде чем ему стало ясно, что сделала Гелла, на него опустилось свинцовое облако. Он попытался схватить ее, но руки его не слушались. Лицо женщины, стоящей над ним, пошло рябью, начало расплываться и таять, как весенний снег. Он хотел набрать в легкие воздуха, глубоко вдохнуть, но не смог. Несколько секунд ему казалось, что он задыхается. Но прежде чем он смог додумать эту мысль до конца, еще до того как осознал, что с ним случилось, сознание покинуло его.
33
На следующий день примерно около полудня портье, убиравший номера, обнаружил на кровати тяжело дышавшего Артура Камински. Тот был раздет, а в комнате все еще горел свет. Слуга решил, что европейский гость хватил лишку и ему нужно проспаться, поэтому удалился, заперев дверь.
Камински проспал целый день и всю следующую ночь. Рано утром у его кровати стояли двое полицейских в белой форме. Они потребовали, чтобы он срочно оделся и последовал за ними.
Камински просто выворачивало наизнанку. Ему потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. Он не мог сказать, сколько времени был без сознания. С трудом он вспомнил о разговоре с Фостером, о цене, которую тот предлагал за мумию. Приключение с Геллой он помнил только частично. Он не мог с уверенностью сказать, переспал ли с ней или все закончилось ссорой.
На его вопрос о причинах ареста блюстители порядка лишь пожали плечами. Камински показалось разумным пойти с ними и прояснить дело.
Он все меньше помнил, о чем они говорили с Фостером. Насколько ему казалось, египтянин предлагал бешеные деньги, даже не осмотрев объект сделки. Он доверил ему такие вещи, какие даже египтянин, у которого что на уме, то и на языке, никогда не расскажет другому. При этом они едва знали друг друга.
Может, торговец обвел его вокруг пальца? Вел ли он двойную игру, чтобы напасть на след мумии?
Камински уже оделся и как раз собирался завязать шнурки на ботинках, когда заметил пустую ампулу под кроватью. Он взял ее и прочитал надпись: KUP EMD 0,25 TDM 0,1.
Что бы это значило?
Полицейские торопили, и Камински засунул пустую ампулу в карман куртки. "Гелла! – билась в его голове мысль. – Что она натворила?"
Когда он проходил мимо зеркала на входной двери и увидел свое отражение, то испугался сам себя. Его лицо было красным, как мякоть арбуза, остекленевшие глаза косили. Ему было тяжело держаться на ногах.
Когда он выходил из "Эль-Саламека", это не осталось незамеченным. Перед отелем стоял советский "уазик", в котором сидел третий страж порядка. Камински сел на заднее сиденье и положил голову на скрещенные на коленях руки. Его повезут как преступника!
Его ужасно затошнило, когда машина поехала, руки и ноги словно налились свинцом. При этом он ничего не пил.
Пока автомобиль, сигналя, мчался по пыльным улицам, Камински пришла в голову мысль, что Гелла могла вколоть ему какое-то анестезирующее средство. Он полез в карман куртки и достал ампулу. Какую же цель преследовала Гелла?
Перед входом в новый госпиталь машина остановилась. Их уже ожидал хорошо одетый египтянин. Он представился. Его звали Хассан Наги, он расследовал дело.
– Какое дело? – спросил Камински, но египтянин не ответил.
Он понимающе улыбнулся и жестом велел Камински следовать за собой. Оба полицейских держались сзади.
Их шаги эхом разносились по длинному коридору. Справа была лестница наверх. Такой же коридор вел в противоположную сторону.
Камински не понимал, что с ним случилось. Его все еще тошнило, а неопределенность делала состояние невыносимым. Они остановились перед двустворчатой дверью с молочно-белыми стеклами. Наги постучал. Темнокожий врач в белом резиновом фартуке и шапочке на голове открыл дверь.
Не говоря ни слова, Наги толкнул Камински вперед. Оба полицейских остались ждать за дверью. Врач прошел вперед и пересек комнату, в центре которой на тяжелом мраморном столе стояла гигантская лампа. Нетрудно было догадаться, где оказался Камински. Анатомическая. "Бог мой, что же произошло?"
Вращающаяся дверь вела в прямоугольную вытянутую комнату с бесконечным рядом маленьких дверей с левой стороны. У одной из этих дверей врач остановился, открыл ее и вытащил наружу носилки. Под некогда белой простыней просматривались очертания тела.
Из-за странного запаха в комнате, тревожной атмосферы, которая здесь царила, и неопределенности Камински прошиб пот. Он с трудом подавлял позывы рвоты и боялся, что его стошнит прямо здесь. Камински вздрогнул, когда врач убрал простыню.
– Что вы на это скажете? – жестко спросил Наги.
Камински отвернулся: Фостер.
– Что вы на это скажете? – повторил Наги.
– Это Чарльз Д. Фостер, – едва слышно ответил Камински. – Я с ним познакомился вчера.
Наги подошел к Камински ближе.
– Вчера Фостер был уже мертв, – констатировал он и грозно посмотрел на Артура. – Он умер от передозировки морфия.
Наги поднял руку покойного и указал на многочисленные синяки от инъекций.
"Ампула", – вспомнил Камински. Он полез в карман и вытащил пустую стекляшку.
– Что это? – спросил Наги.
Камински молча протянул ампулу комиссару.
– Интересно, – произнес Наги и взял ампулу в руки. – Значит, вы признаетесь, что убили Фостера этой инъекцией?
– Вы с ума сошли! – нервно закричал Камински. Он наконец понял, о чем идет речь. – Я, похоже, сам стал жертвой покушения на убийство. Ампула лежала у меня под кроватью в отеле. И я могу сказать, откуда эта ампула!
– Ах вот как… – с иронией заметил Наги. – Неужели это ампула таинственного незнакомца?
– Послушайте… – Камински разозлился. Он понял, что оказался в сложной ситуации. – Послушайте, когда я вчера вернулся в отель после обеда с Фостером, то обнаружил в своей комнате доктора из госпиталя Абу-Симбел…
Наги недоверчиво смотрел на него.
– Я должен все объяснить, – продолжал Камински. – У меня роман… – Он поправился: – У меня был роман с доктором Геллой Хорнштайн, но чем дольше он продолжался, тем больше у нас было проблем. У меня есть подозрения, что она хотела меня убить.
– Убить вас?
Камински пожал плечами. Он заметил, что Наги не верит ни единому его слову. Но как иначе ему было защищаться?
Наги подал доктору знак. Тот накрыл труп Фостера и задвинул носилки обратно.
Потом Наги серьезно сказал:
– Мистер Камински, я арестовываю вас. Вы убили Чарльза Д. Фостера.
Камински был не в состоянии что-либо возразить и только хватал ртом воздух. В голове билась одна мысль: "Прочь из этой комнаты!"
У входа в госпиталь ждали полицейские. Они взяли его под руки и повели к машине. Камински больше не воспринимал реальность. Очевидно, Гелла подставила его. Но действительно ли она так его ненавидела, что была готова даже совершить убийство? Почему она хотела свалить вину на него? В этом не было никакого смысла!
По пути в отделение полиции Камински неотрывно смотрел перед собой, покачивая головой и горько улыбаясь. Встреча с Геллой с самого начала не вписывалась в реальность. Если бы он не любил эту женщину, обожествляя ее, ему было бы стыдно перед самим собой, потому что он пресмыкался перед ней, как собака под плетью хозяина. Каким же жалким созданием он был!
Напрасно он искал хоть какое-то объяснение этой ситуации. Чем дольше он думал об этом, тем больше сомневался – особенно в свете событий последних недель, – что он хозяин своего рассудка. Не сыграли ли с ним злую шутку фантазия и память? И все из-за этой женщины! Конечно, при одном воспоминании о ней в нем просыпалось смутное желание, но от мысли, что он спал с убийцей, по спине бежали мурашки.
Когда машина остановилась в пыльном дворе полицейского участка в Асуане и Камински увидел маленькие квадратные окна с тыльной стороны здания, то понял, что есть только один способ выбраться из этой ситуации: он должен говорить правду, он должен рассказать о мумии. "Только это, – думал Камински, – только это может снять с меня страшные подозрения. Какой был смысл убивать человека, который предлагает целое состояние?"
Допрос в пустой комнате на первом этаже продолжался больше двух часов. Кроме Камински и Наги, в нем принимали участие помощник комиссара, протоколист и переводчик. Он переводил слова Камински с английского на арабский, и это занимало больше времени, чем само высказывание, Камински сомневался, правильно ли переводчик передает смысл его слов. Ему казалось, что переводчик позволяет себе еще и комментарии к его ответам.
Камински вынужден был сознаться, что его история звучит неправдоподобно. Особенно многочисленные моменты, которых он не мог вспомнить. Казалось, в его памяти образовались черные дыры, и это тоже было не в его пользу.
Наги взялся за дело серьезно. В конце концов, речь шла об убийстве влиятельной особы. Он неоднократно упоминал во время допроса, что в Египте за убийство полагается смертная казнь. Этот закон действует также и для иностранцев, которые совершили преступление на египетской территории.
Камински во время допроса рассказал не только о месте, где находится гробница, но еще и приплел Геллу Хорнштайн с ее чрезмерным интересом к мумии. Казалось, эта информация нисколько не удивила Наги.
Примерно через час после того как Камински дюжину раз извинился за провалы в памяти, Наги велел привести человека, которого Камински уже где-то видел. Он только не помнил, где и когда.
– Это тот человек? – спросил Наги незнакомца и кивком головы указал на Камински.
Мужчина уверенно кивнул.
– Да, с этим человеком мистер Фостер обедал в "Алье".
Он также сказал, что хорошо их запомнил, поскольку сам обслуживал, после чего они, этот человек и Фостер, вместе покинули заведение.
– Следовательно, – произнес Наги, обращаясь к Камински, – вы последний, кто видел Фостера живым. Что вы на это скажете?
Камински смотрел в пол. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя столь беспомощным. Его одолевала усталость, было трудно ровно сидеть на стуле. Камински решил не защищаться. Те моменты, которые всплывали у него в памяти, были больше похожи на фарс – невероятный, абсурдный. Поэтому он ничего не ответил на вопрос Наги, только покачал головой.
Дальнейший ход допроса поверг Камински в ступор. Наги все чаще задавал провокационные вопросы и употреблял слово "убийство". Он так долго говорил с Камински, что тот сознался в вещах, о которых ничего слыхом не слыхивал. Он хотел только, чтобы этот безжалостный допрос поскорее прекратился.
"Я этого не делал, – сказал он себе. – И когда-нибудь правда откроется".
34
Камински пришел в себя только около полуночи в камере следственного изолятора. Он испугался, когда, насколько мог позволить скудный лунный свет, пробивавшийся сквозь зарешеченное окно, разглядел над собой чужое лицо.
– Эй, мистер! – произнес юноша, почти подросток, и дружелюбно улыбнулся.
Камински настолько устал, что прежде не заметил человека в камере и не понял, когда его успели привести. Может быть, когда Артур уже провалился в глубокий сон? Незнакомец не казался опасным, и Камински сильным движением оттолкнул его в сторону.
Новичок говорил без умолку, и Камински едва его понимал. Парня звали Али. По характерному движению рукой, которое он часто повторял, Камински понял, что Али посадили за кражу. В конце концов он устал и замолчал.