– Значит, у великого советского народа, – снова закричал Смоличев, – нет хороших инженеров? Разве не наш летчик, товарищ Гагарин, первым полетел в космос? Разве не советские инженеры запустили первый космический корабль "Восток"? – Полковник явно вошел в раж. – Абу-Симбел – это дело чести. Все остальное – абсолютно второстепенно, товарищи. Нам нет никакого дела до того, что под водой окажется пара камней. Нет, наша задача заключается в том, чтобы сделать Египет ведущей страной арабского мира. У нас повсюду свои люди: среди военных, в редакциях газет, в университетах, даже в партиях. Советские офицеры командуют египетскими войсками, советские инженеры управляют египетскими рабочими. Я считаю совершенно недопустимым, чтобы в этой стране что-то происходило против нашей воли. Несмотря на это, мы проспали Абу-Симбел.
Один из агентов поднял руку, словно хотел что-то сказать, но Смоличев не дал ему и рта раскрыть. Он продолжил, будто возлагая всю вину за случившееся на себя:
– Именно советские люди строят Асуанскую плотину, по масштабам превышающую пирамиды! Но весь мир говорит об Абу-Симбел, где распиливают какой-то храм и переносят его на другое место. И что еще хуже, весь мир говорит об уникальных достижениях западногерманских, итальянских и шведских инженеров! Когда я открываю иностранные газеты, то только и читаю о капиталистических говнюках в Абу-Симбел. И я спрашиваю себя, товарищи, где же хвалебные гимны социалистическим достижениям в Асуане? Где?
Мужчина справа, который и раньше пытался заговорить, наконец перехватил инициативу.
– Это не наша вина, товарищ полковник. Это все из-за него! – И он указал пальцем на Балое. – Это он делает все эти бесконечные репортажи.
– Ерунда! – заорал полковник еще до того, как Балое успел вставить слово в свое оправдание. – Кто мешает ин формационному бюро в Асуане издавать такое же количество репортажей?
– Спрос на репортажи об Абу-Симбел, – осмелился заметить француз, – так высок, что мы, журналисты, уже не успеваем их делать. Это потому, – продолжал он, – что газетчики делают привлекательные проекты, если вы понимаете, о чем я говорю. Плотин по всему миру строится много, а такого, как происходит в Абу-Симбел, мир еще никогда не видел…
Советский полковник уставился в стол. Его густые черные брови нахмурились, вид не предвещал ничего хорошего. Задыхаясь от гнева, он отчеканил:
– Где… товарищ… Антонов?
– Ждет снаружи, – ответил адъютант.
– Пусть войдет!
Через боковую дверь в комнату совещаний вошел русский директор строительства Асуанской плотины Михаил Антонов и приветливо кивнул Смоличеву. Тот сидел напряженно, словно готовясь к прыжку. Возможно, присутствующих не удивило бы, если бы полковник набросился на директора строительства. Но полковник, не глядя собеседнику в лицо, сказал подчеркнуто спокойно:
– Какой идиот так организовал работу прессы на вашей строительной площадке, товарищ Антонов? Назовите фамилии!
Антонов запнулся, и Смоличев заорал:
– Назовите все фамилии!
– Моисеев, Лысенко и товарищ Курянова. Все известные люди, – наконец ответил Антонов.
Полковник Смоличев движением пальца поманил адъютанта и продиктовал:
– Записывайте! Товарищи Моисеев, Лысенко, а также товарищ Курянова предали дело социализма. Они немедленно покидают Египет. Их места после собеседования займут новые люди. А теперь о вас, товарищ Антонов.
Директор строительства, в прошлом неприметный общественник, не особенно боялся полковника КГБ. Своим продвижением по карьерной лестнице он был обязан дружбе с сыном всемогущего Никиты Хрущева. Но ссылался он на это в крайних случаях, когда разумные доводы не действовали или если чувствовал сопротивление со стороны партийных товарищей.
– Товарищ полковник, – начал Антонов, – отдел прессы, который работает под моим началом, ни в чем не виноват. Моисеев и Лысенко работали корреспондентами ТАСС в Каире и Хартуме, заслуженные журналисты. Товарищ Курянова относится…
– Да, может быть… – перебил Смоличев директора строительства. – Вы заступаетесь за людей, и это характеризует вас положительно, только… это вовсе не ваши люди, товарищ.
– Не мои люди? Что это значит?
– Не стройте из себя идиота!
– Я вас не понимаю.
Полковник, улыбнувшись, откинулся на спинку кресла. – Вы никогда не задумывались над тем" кто предоставляет сотрудников для вашего информационного бюро? – Он ткнул себя пальцем в грудь. – Вы знаете, что все корреспонденты ТАСС – агенты КГБ. Иначе они не были бы корреспондентами ТАСС.
Полковник затрясся от смеха, и его брови превратились! в два черных полумесяца.
Глядя на смеющегося Смоличева, Антонов заявил:
– В этой истории еще не поставлена точка. Сейчас я не буду протестовать, но пожалуюсь в другие инстанции.
– Да делайте что хотите! – ответил полковник с ноткой упрека в голосе. – Жалуйтесь хоть самому первому секретарю КПСС. – Он явно намекал на связи Антонова.
– Зачем, собственно, меня вызвали? – закрыл неприятную тему Антонов. – У меня были переговоры с египетским министром строительства Махером и Якоби из Абу-Симбел…
– Ну не тяните уже, говорите, товарищ. Вы выполнили поручение?
Антонов кивнул.
– Советские люди делают все для победы социализме над капиталистическим Западом…
– И товарищ Якоби поверил?
– Герр Якоби поверил. А что ему еще оставалось делать? Западные немцы сейчас под чудовищным давлением, потому что вода поднимается намного быстрее, чем предполагалось. Они отстают от сроков. По моим расчетам, они должны сдаться или…
– Или?
– Или у капиталистов есть еще козыри в рукаве. В любом случае ситуация очень удачная для того" чтобы толковые инженеры великого Советского Союза принялись за работу в Абу-Симбел.
– Хорошо, хорошо.
Полковник Смоличев постукивал костяшками пальцев по столу. Он думал.
– Вы слышали" товарищ, что наш удар по защитной дамбе в Абу-Симбел не удался?
– Нет, я не в курсе! – удивился Антонов.
– Вот! – Полковник протянул директору строительства фотографии Балое. – Вода уже прорвалась к храму, но капиталистическим говнюкам удалось засыпать прорыв и откачать воду. Я думаю, следует предпринять что-то еще.
Телефон на столе призывно звякнул, Смоличев поднял трубку, сказал "да", после паузы еще раз "да". Положил трубку, поднялся, ударил по столу кулаком и приготовился сообщить что-то важное.
– Товарищи, из Москвы сообщают, что Никита Сергеевич Хрущев снят с должности на заседании Центрального комитета КПСС. На посту председателя Совета Министров его сменил товарищ Косыгин. Первым секретарем ЦК КПСС стал Леонид Ильич Брежнев.
Люди в душной приемной словно приросли к полу. Только француз Балое, казалось, не понял важности сообщения. Он вопросительно смотрел на присутствующих, но никто не решался взглянуть ему в глаза. Антонов стоял мертвенно бледный. Он особенно тяжело переживал это сообщение.
– Как такое могло произойти? – спросил он, повернувшись к Смоличеву. – Вы знали об этом, товарищ полковник?
По хмурому лицу Смоличева скользнула циничная ухмылка. Потом, словно он молниеносно осознал все преимущества и недостатки случившегося, его улыбка переросла в глухой раскатистый хохот, и Смоличев сквозь смех сказал:
– Я пока воздержусь от комментариев. Но глава правительства, который перед всем миром, стоя на трибуне, стучит по ней башмаком, чтобы придать вес словам, явно упустил свой шанс. С тех пор на этого клоуна никто не обращал внимания, даже Запад. Он раструбил всем, что великий Советский Союз отказывается от шпионажа. При этом каждый ребенок знает, что у нас есть свои люди во всех западных правительствах, партиях и исследовательских институтах. Американцы обнаружили на своей подлодке шпиона, Нельсона Драмонда, и осудили его на пожизненное заключение. Шведы так же поступили с Эриком Веннерштремом. Англичане нашли Владимира Соломатина. А товарищ Хрущев утверждает, что советских шпионов нет. Вы, вы и вы… – он ткнул пальцем. – Вас тоже никогда не было и сегодня не существует!
Шутка подняла настроение. Михаил Антонов начал первым:
– Говорил Никита Сергеевич правду или нет, безразлично, товарищ полковник. Важно то, что его высказывание было в интересах Советского Союза.
– А вот как раз наоборот! – выпалил Смоличев.
Он ударил кулаком по столу и закричал:
– Наоборот, товарищ Хрущев навредил этим Советскому Союзу. Он нас, КГБ, сделал посмешищем перед всем миром. До такого человека, как Кеннеди, Хрущев вообще не дорос.
Глядя в потолок, где вентилятор коричневыми лопастями молотил горячий воздух, Антонов думал. Он должен был сдерживаться, чтобы не рассмеяться. Слов Смоличева еще вчера было достаточно, чтобы на всю жизнь упечь полковника в какой-нибудь далекий сибирский лагерь, и это в лучшем случае. Возможно, его сразу бы расстреляли или подстроили автомобильную аварию со смертельным исходом. Он, Антонов, и раньше едва ли мог перечить всемогущему полковнику Смоличеву. А теперь-то и подавно.
Смоличев вытащил из стола бутылку водки. Прислуга принесла поднос с рюмками. Полковник налил их до краев.
– Мы пьем за великий Советский Союз, – сказал Смоличев и выдержал паузу. – За товарища Косыгина и товарища Брежнева!
– За здоровье!
Полковник КГБ поднял бокал.
– Антонов, – сказал он, обратившись к директору строительства, – все останется, как я сказал: товарищи из вашего информационного бюро поедут назад в Советский Союз. Жалобы можете писать позже. Если хотите, прямо в Москву. – И он ядовито улыбнулся.
9
У причала новой плотины стоял корабль "Нефертари", доставлявший продовольствие. Он был готов к отплытию в Абу-Симбел. Это путешествие вверх по Нилу занимало добрых тридцать часов. Нос и рубка корабля были загружены ящиками, набитыми запчастями, консервами и напитками. В железном садке раскудахтались куры. На корме, на деревянных скамейках, разместились немногочисленные пассажиры, которым предстояло утомительное путешествие. Оба самолета, обслуживавшие совместное предприятие "Абу-Симбел", смогли взять на борт только восемь человек.
Египетский матрос растянул на железных шестах палубный тент. Штурман, он же капитан "Нефертари", худощавый нубиец с пухлыми губами и сероватой кожей, все пытался настроить радио, крича слово, похожее на "алло", и ударяя микрофоном о боковое стекло рулевой рубки.
В конце концов он сдался и затеял дискуссию с матросом, единственным членом команды, сопровождавшуюся живописной жестикуляцией. Они яростно спорили об отправке корабля, которая снова задерживалась, и уже надолго. Но что вообще могло идти по плану в этой забытой Богом жаркой стране!
Вдруг из желтого пыльного облака вынырнул джип с надписью "Совместное предприятие". Из машины выскочил француз Жак Балое с парусиновой сумкой оливкового цвета. Он бросил ее на лавку, а сам уселся рядом. "Нефертари" отчалила.
На борту были семеро египтян в длинных белых одеждах, которые молча смотрели на воду и безучастно перебирали пальцами жемчужные четки. На самой последней скамейке, прямо над корабельным винтом, сидела женщина в парандже. Это почему-то никого не удивляло, хотя в Абу-Симбел женщин было немного. Но египтянка, да еще и путешествующая одна, – это было крайне странно. Балое удивленно поднял брови, но остался на месте.
После продолжительного разговора с полковником он не был настроен на светскую беседу. Балое облокотился о борт, подложив под спину сумку, так что у него появилась возможность вольготно протянуть ноги на лавке.
Запруженный Нил отливал бирюзой. Вода искрилась всеми оттенками радуги, а ярко-белые пески берегов слепили глаза. Француз набросил на голову платок и задремал. Иногда он на ощупь доставал флягу из сумки, делал пару глотков и снова начинал клевать носом. Через час он крепко заснул.
Когда Балое проснулся, над бескрайним водохранилищем уже сгущались сумерки. Берега почти не было видно, и скоро он вообще скрылся из виду за водной гладью. Приятное тепло сменило невыносимый дневной жар. Под парусиновым тентом над головой мерно покачивалась керосиновая лампа, рассеивающая желтоватый свет. Египтяне спали на лавках, прислонившись друг к другу. Женщина в парандже все так же сидела на своем месте. Она не спала.
Балое перегнулся через спинку скамейки и обратился к незнакомке по-французски:
– Вы же не египтянка, хотя и так одеваетесь!
Женщина сняла чадру и ответила ему тоже по-французски, причем без провинциального акцента, который был у Балое:
– А вы не парижанин, мосье! – И поскольку пораженный француз не смог ничего та это ответить, спросила: – А как вы догадались?
– Египтянки никогда не путешествуют в одиночестве, они не настолько эмансипированные.
– Мосье, за кого же вы меня тогда принимаете? – рассмеялась дама.
– Если я не ошибаюсь, вы француженка!
– Угадали.
– А откуда?
– Париж!
Оба на мгновенье задумались, о чем могут спросить друг друга. Женщина сообразила быстрее:
– А зачем вы едете в Абу-Симбел?
Балое с удовольствием сам задал бы этот вопрос, но его опередили.
– Я работаю в Абу-Симбел. Возглавляю информационное бюро.
У незнакомки вырвалась фраза, которой Балое не понял, но которая, без сомнения, была сказана по-русски. Француз заинтересовался:
– Что вы сказали, мадам?
Она испуганно прикрыла рукой рот. Балое взглянул ей в лицо. Незнакомка не была красавицей, но, как он успел заметить, весь ее облик излучал странную притягательную силу.
– Что вы сказали? – повторил француз.
Женщина испуганно посмотрела по сторонам, словно этим вопросом ее загнали в угол. Казалось, она не решается ответить.
– Вы должны меня извинить, я солгала, – наконец ответила она. – Я не француженка, я русская.
– Русская? Вы разговариваете по-французски лучше любого иностранца, которого я когда-либо встречал.
– Я прожила в Париже десять лет.
Балое взглянул на нее, не веря своим глазам. Ситуация была не совсем ясна.
– Я работала секретарем пресс-атташе в советском посольстве.
– Ах вот оно что…
– Да. А в Асуане я работала в информационном бюро в рамках проекта постройки плотины.
Балое не проронил больше ни слова. Он только еще раз взглянул на женщину, пытаясь разобраться, в чем дело: "Может, меня проверяет КГБ? Возможно, все спящие мужчины – наемные убийцы?" У Балое на спине выступил пот, но он старался держать себя в руках.
– Вы, конечно же, этого не ожидали, – сказала русская.
– Да, – ответил Балое, – этого я точно не ожидал.
– А вы? Я имею в виду, что вы делали в Асуане?
Француз выдавил из себя улыбку и невнятно ответил:
– Да, знаете, собственно… то же, что и вы… Кстати, меня зовут Жак Балое, я родом из Тулона.
Балое интересовало, что же все-таки она о нем знает. А Рая Курянова в этот момент размышляла, можно ли довериться этому французу. Каждый, у кого в советском посольстве была ответственная должность, должен быть настороже.
Чтобы как-то заполнить паузу, Балое спросил:
– А для чего вы едете в Абу-Симбел?
Рая смотрела то на спящих мужчин, то на Балое. Наконец она сказала шепотом:
– Мосье, вы должны мне помочь! Прошу вас, помогите!
Балое не знал, что делать. Он кивнул. Все это становилось еще более таинственным. Чего русская хочет от него?
– В общем… – начала она, запинаясь и глядя перед собой на струганные доски палубы, – в общем, я должна была бы уже лететь на Ил-28 в Москву. Я… – она посмотрела французу в глаза, – я работала на КГБ. Все русские, занимающие высокие должности, сотрудничают с КГБ. Я не оправдала возложенных на меня ожиданий. На их профессиональном языке это называется "саботаж". А что ожидает саботажника в Советском Союзе, надеюсь, вам не надо рассказывать.
Последние слова Рая произнесла так тихо, что Балое едва их разобрал. Он увидел, как у нее дрогнул уголок рта.
– Пожалуйста, помогите мне! – умоляла русская.
Балое все еще не был уверен, что это не ловушка. Ему самому следовало опасаться длинных щупалец КГБ. Он колебался, не рассказать ли ей правду, но решил сдержаться.
– Я восхищаюсь вашим мужеством, – сказал он. – Всему миру известно, что русские делают с перебежчиками. Они не успокаиваются, пока не настигнут их хоть на краю света.
Рая горько улыбнулась.
– Я знаю. Но пусть лучше у меня будет хоть какая-то надежда, чем ее не будет вовсе. Перед тем как исчезнуть я пустила их по ложному следу.
Балое вопросительно посмотрел на нее.
– Я не хочу сейчас об этом говорить. Не теперь. Все, что мне нужно, – это прибежище на пару дней, может быть, пару недель. А там посмотрим. Я свободно владею парой языков. Может быть, я смогла бы устроиться в Абу-Симбел. Как вы думаете?
Француз пожал плечами. Безусловно, Рая Курянова смогла бы найти работу. Но Балое думал о том, что произойдет, когда русские попросят его разыскать их пропавшего агента. От этой мысли ему стало не по себе. Он вообще-то пока не задумывался над тем, что будет, если в один прекрасный день он откажется работать на КГБ. "Бог мой, во что я влип!"
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, – прервала молчание Рая. – Вы спрашиваете себя, что заставило меня связаться с КГБ. – Она глубоко вздохнула.
– Да, именно над этим я и думал, – соврал француз. – Ведь у такой женщины, как вы, есть множество других возможностей…
Рая встрепенулась:
– Пожалуйста, не надо фраз, мосье! Я и так оказалась в дурацком положении. Но отвечу на ваш вопрос: КГБ использует страшные методы, чтобы заставить человека работать. Они предпочитают людей, с которыми судьба или природа сыграла злую шутку…
Балое почувствовал, что это как раз о нем. Слова Раи попали в цель. Хотя он и не очень страдал от того, что похож на гнома, но в жизни был неудачником и никогда не мог с этим смириться. Это, наверное, и послужило причиной того, что он попал в сети КГБ. Когда принадлежишь к опасной и могущественной организации, появляется чувство власти над людьми, осознание, что другие тебя просто недооценили. Вот что доставляло ему истинное удовольствие, а вовсе не деньги, которые он получал за выполненную работу.
"Природа, может, здесь и ни при чем…" – подумал Балое, рассматривая русскую. Она, казалось, читала его мысли.
– Нет, нет, – поторопилась она объяснить, – просто мне очень не повезло в жизни.
– Сожалею, – холодно ответил француз.
И Рая Курянова незамедлительно начала рассказывать.
– Я была замужем за химиком. Я поняла, как сильно его любила, только когда потеряла.
– Он вас бросил?
– Можно сказать и так. – Рая горько улыбнулась. – Когда он уходил утром, то сказал: "До вечера". Но так и не вернулся… Он умер на рабочем месте.
– Как это?
– Двое сотрудников МВД сообщили вечером, что мой муж умер от сердечной недостаточности. Вот так. Сначала я поверила в это… А что мне еще оставалось делать? Факты говорили сами за себя. Но чем была вызвана эта сердечная недостаточность, мне никто не сказал. Я только потом это узнала от его коллеги, который вскоре бесследно исчез. Мосье, что это за мир?! – Рая едва сдерживалась, чтобы не заплакать.
После паузы она продолжила: