– Если с точки зрения средств, лучше всего снять частные апартаменты, будет намного дешевле. – Консул порылся в толстой визитнице, выудил из пластикового кармашка кусочек картона. – Вот вам телефон агентства, там могут подыскать недорогой и удобный вариант. И держите меня в курсе, если измените адрес и телефоны.
Маша поблагодарила, потянула Ларису за рукав:
– На моей карточке номер сотового, вы тоже, пожалуйста, звоните, если будут новости.
– Да-да, конечно! – Консул учтиво встал, провожая дам.
Она вышли на жаркое солнце. Пальмы на аллее сухо шелестели веерными листьями.
– Они ее никогда не найдут, – вдруг тихо сказала Лариса. – Никогда… Для них же это просто одно из обычных происшествий, а не конец жизни…
И впервые Маша не знала, что отвечать.
21 августа 2008 года, четверг, утро
Ане снился пылесос. Она держала в руке толстую трубу и водила щеткой по зеленой траве. Мама стояла рядом и хохотала, показывая пальцем на деньги, разбросанные повсюду: бумажки пылесос затягивал, а монеты блестели сквозь траву и не давались. Аня пыталась раздвинуть траву щеткой, а над ухом кто-то гортанно и непонятно кричал не по-русски.
Она вздрогнула и проснулась. Тело затекло на жестком, руки свело, и она не сразу сообразила, где находится. В сумраке от нависших ветвей разглядела круглые колонны, скамью, мусор на полу. Завывающий звук пылесоса раздавался совсем рядом, его силился перекричать мужской голос.
Аня вскочила, раздвинула густые ветки кустарника, которым была обсажена беседка. По дорожке, усыпанной битым кирпичом, передвигались два темнокожих человека – один поменьше, второй побольше. На них были надеты яркие желтые жилеты с ослепительно горящими от утреннего солнца светоотражающими полосами.
Маленький нес за спиной что-то вроде ранца, а длинную трубу от него держал в руках. Ранец завывал дурным голосом, струей воздуха из трубы коротышка сметал с дорожки листья и мелкий мусор. Длинный вез тележку, на которой было наворочено множество разных приспособлений из яркого пластика и висел большой синий мешок. Наклоняясь к маленькому, он старательно что-то кричал тому в ухо. На каком языке, Аня не поняла.
Вот чудик, разве можно эту трубу переорать, когда он сам себя не слышит. Аня попыталась засмеяться, но ничего не получилось. Горло немилосердно драло, левый бок отмерз так, что она его почти не чувствовала.
Комичный дуэт направлялся прямо к ее убежищу, и, когда Аня это сообразила, сон мгновенно пропал. Она схватила сумку и перелезла через невысокий парапет беседки в ту сторону, где кусты были гуще. Левая нога плохо слушалась, и Аня присела в кустах, пытаясь растереть ее такими же ледяными пальцами.
Маленький уборщик вошел в беседку, недолго повыл там своим "наоборотным пылесосом", выметая мусор наружу. Потом отключил его – настала такая тишина, что зазвенело в ушах. Впрочем, уборщики тут же заболтали на каком-то странном языке, собирая выметенный мусор в мешок. Аня подглядывала за ними, отчаянно надеясь, что ее не увидят. Наконец они ушли. Вдали снова завыл агрегат коротышки.
Аня посидела в кустах еще немного, потом вылезла, разогнулась с трудом. Все тело болело, страшно хотелось есть. Аня бесцельно побрела к забору, вспоминая, где вчера обнаружила калитку.
Что же делать? Вчерашнее отчаяние снова навалилось на нее кирпичной стеной. Голова кружилась, бедро под повязкой дергало – наверное, ранка воспалилась. Она шла и шла вперед, боясь остановиться. Потому что тогда оставалось только лечь на тротуар и плакать – что делать еще, она не знала.
Народу на улицах было немного, редкие прохожие смотрели на нее удивленно. Ане казалось, что все они как-то колышутся и извиваются, как доброе привидение Каспер в мультике. Она шла, не разбирая дороги, улицы становились какими-то грязными, серыми. Дома вокруг стали совсем похожими на обшарпанные здания в Иванове, где она раньше гостила летом у бабушки. Улица шла вверх и вверх, народу на ней прибавилось, многие были с детьми. Наконец на другой стороне улицы она увидела большую толпу, которая, колыхаясь, как желе, медленно двигалась куда-то вперед и вверх.
Аня подняла голову.
Над купами деревьев высился белый-белый храм – на солнце его стены искрились, как будто были сделаны из рафинада. Такой странный сахар неровными кусками бабушка обожала колоть маленькими железными щипчиками. Однажды Аня без спросу схватила эти щипчики, чтобы отколоть себе кусочек твердого и очень сладкого сахара. И больно-пребольно защемила кривыми рычажками нежную кожу между большим и указательным пальцами… Бабушка ее потом необидно ругала и жалела одновременно, а потом дала большой кусок рафинада просто так, без чая…
Голова кружилась, из толпы вдруг вылез странный красный вагончик и полез в гору. Аня засмеялась – вагончик был совсем карликовый, сквозь стеклянные стены виднелись улыбающиеся лица. Толпа остановилась. Сбоку подошли какие-то ребята с рюкзаками, постояли, галдя, кажется, по-немецки. Потом один из них, блондин в белых шортах, махнул рукой, и все они пошли вокруг толпы влево. Проходя мимо Ани, один из них, чернявый и маленький, с тремя разными фотокамерами на груди, что-то весело сказал ей и показал пальцем: туда, мол, за мной.
Аня послушно пошла за чернявым, но догнать его не могла, только видела впереди колыхающиеся большие рюкзаки. Оказалось, слева в гору ведет лестница. Широкие ступени из камня по бокам заросли кустами с лиловыми шишечками. Цепляясь за ветки, Аня поднималась – ступени были очень высокими, но ей почему-то было весело, хотя горло болело все сильней. Она оглянулась – сверху толпа казалось мелкими игрушечными человечками. Аня опять засмеялась. Вдруг справа что-то загремело и зашуршало – вниз пронесся красный вагончик, Аня успела заметить внутри смешных людей. Они плавали за стеклом и разевали рты, как большие рыбы.
Когда она взобралась наверх, к белому храму, веселых немцев уже не было видно. На широкой балюстраде, уступами идущей вниз, сидели, стояли, даже лежали люди. Все смотрели вниз. Аня тоже обернулась: в сиреневой дымке внизу раскинулся большой город, отблескивали стекла – наверное, двигались машины. Ближе к горе все дома были интересные, с синими нашлепками мансард, а на горизонте высокие и скучные, как поставленные на попа чемоданы.
Аня развернулась – над храмом вздымался большой яйцеобразный купол, как над павильоном "Космос" на ВДНХ. Только с двух сторон к нему теснились два таких же купола поменьше, а над ними торчали вверх совсем малюсенькие куполята. Над центральным входом стояли два зеленых коня, на которых сидели зеленые всадники. Один вздымал вверх крест, второй – зеленый меч. "Где-то я это видела, – подумала Аня. – Раньше, еще когда была мама…"
Она пошла вокруг храма. Справа за ним была застекленная терраса – за светлыми занавесками стояли столики, накрытые скатертями. Людей за ними было совсем мало, но пахло оттуда чем-то очень вкусным – корицей, ванилью… Аня почувствовала, как желудок скрутился в тугой комок, ее затошнило.
Она вернулась к ступеням, пошла в другую сторону. От храма шла кривая улочка с маленькими каменными домами. В больших стеклянных витринах висели куклы, флаги, какие-то медали на ленточках, деревянные башмаки парами и поодиночке, на подставках стояли Эйфелевы башни разного калибра…
За собой Аня услышала цокот подков и поняла, что зеленые всадники скачут за ней, угрожающе вытягивая вперед крест и меч. Шея закаменела от страха, но она все же оглянулась. Всадники тут же скрылись, ей приветливо покивали две седые старушки в одинаковых панамках и улыбнулись во всю ширь керамических зубов. Аню передернуло: старушки были зеленые, только зубы белые, лошадиные.
В маленьком скверике ей попался питьевой фонтанчик, она обрадовалась и долго пила из него, хотя горлу было очень больно от холодной воды. Потом намочила ладонь, отерла горячий, как утюг, лоб. Ее снова затошнило, она отошла в сторонку, села на траву. Ее вырвало, но легче не стало, горло снова стянула боль.
Аня легла под кустом, усыпанным миллионами оранжевых ягодок, и подумала: "Вот я сейчас умру, а мама даже не узнает". Она вздохнула, повернулась на бок и заснула.
21 августа 2008 года, четверг, день
Утро выдалось суматошным. Один за другим шли посетители, как будто у людей не осталось никаких дел, кроме судебных. Очередь в приемной рассосалась только к обеду, и Илья наконец придвинул к себе блокнот со списком Аниных сокурсников.
Первый телефон не отвечал, по второму тоже долго гудел зуммер, потом заспанный юношеский басок с сильным акцентом откликнулся:
– Алло! Кого надо?
– Казбек Мусаев дома? Можно его услышать? – Илья усмехнулся про себя: хорошими манерами парень явно изуродован не был.
– Ну, я Казбек. А кто это?
– Я – дядя Ани Северцевой. – На всякий случай Илья решил держаться наступательной позиции. – Вам это имя должно быть хорошо знакомо.
– Аня? Какая Аня? Не знаю я никакой Ани, – явно струхнул парень. – А что надо?
– Как это – что надо? – грозно переспроси Илья. – Я вас спрашиваю, что вам от Анечки надо?
– Мне? Я… Да не знаю я никакой Ани. – Парень успел подумать и, видимо, решил держаться насмерть.
– И Алену Каравайко тоже не знаете, конечно, – съязвил Илья. – И вы девушек никуда не звали, не возили, не катали на машине?
– Да каких таких девушек? – Казбек окончательно пришел в себя. – Вы что, дядя? – У него получилось "дзядзя". – Я не знаю вашу Аню и Алену никакую не знаю!
– И на факультет журналистики вы не поступали? – ехидно поинтересовался Илья. – Значит, вашу фамилию в списки внесли ошибочно?
– На факультет поступал, – согласился Казбек. – И никакой ошибки. Но девушек таких не знаю, даже не слышал никогда. Можете у кого угодно спросить.
– И спросим, – пошел на попятную Илья. – Только имейте в виду: еще раз узнаю, что к Анечке вяжетесь с дурными намерениями, – приму меры. Адекватные, ясно? – Илья добавил в голос металла. – Вам ясно?
– Да ничего я не вязался, нужны они мне! Сами вешаются на шею, а потом дядям жалуются, – презрительно щелкнул языком Казбек. – Тоже мне…
– Ну ладно, я все сказал! – Илье самому стало смешно, так отчетливо в его голосе прозвучали кавказские интонации. И где он только этого набрался, наверное, в идиотских сериалах слышал. – До свидания.
– До свидания! – И мальчик бросил трубку.
Илья посидел минуту, в уме прокручивая разговор еще раз. Нет, вроде парень не врал – если бы знал девочек, выдал бы себя интонацией, паузами. Набрал третий номер.
– Слушаю! – отозвался приятный женский голос.
– Добрый день, можно Марселя? – Илья постарался сделать голос приятным.
– Марсельчик, тебя! – крикнула женщина куда-то вдаль. – А кто спрашивает?
– Это дядя одной девочки, они вместе поступали, вот Аня просила ему кое-что передать, – не очень ловко выкрутился Илья, не подготовившись к такому вопросу.
– Девочки? Какой девочки? – закудахтала женщина, но тут же ее сменил юношеский баритон:
– Слушаю!
– Марсель, добрый день. Я хочу спросить вас, где Аня? – Илья решил идти напролом, чтобы не дать парню времени опомниться.
– Аня? – Парень явно опешил. – Н-не знаю.
– И где Алена, тоже не знаете?
– Алена? Каравайко? Не знаю, честное слово.
– Так, значит, Аню Северцеву и Алену Каравайко вы знаете, а где они, не знаете? – Илье что-то не понравилось в голосе парня. – А с прокурором дел не хотите иметь?
– Н-не знаю. – Парень явно струхнул. – А вы кто?
– Я – дядя Ани, и хотел бы понять, что вам от моей племянницы надо?
– Ничего, честное слово. – Парень понизил голос. – Давайте встретимся, я вам все расскажу как было… – В его речи Илья не приметил ни ноты акцента – так, обычный разговор обычного интеллигентного московского мальчика.
– Хорошо, в пятнадцать ноль-ноль я буду ждать вас на "Пушкинской", в кафе у "Макдоналдс". Это справа от главного входа, знаете? Не опаздывайте. И не вздумайте устраивать разборку – я предупрежу своих сотрудников. Я буду в сером замшевом пиджаке, в очках, с ноутбуком.
Мальчик пришел в кафе минута в минуту. Илье, который уже минут пятнадцать сидел в углу с чашкой невкусного кофе, это даже понравилось. И выглядел он вполне пристойно: в джинсах, белой рубашке и черном пиджаке, тонкое смуглое лицо, модная стрижка, крупные глаза. Ничего "кавказского", то есть нарочито показного, демонстративного, Илья в мальчике не заметил.
Тот учтиво наклонил голову.
– Здравствуйте, это вы мне звонили?
– Я звонил, – сурово кивнул Илья. – Садитесь. Будете кофе, чай?
– Нет, спасибо! – Мальчик сел на краешек стула, стесненно огляделся.
– Ну, рассказывайте!
– Мы с девочками сдавали в одной группе. – Марсель не поднимал глаз на Илью. – Ну и Алена, она… Мне очень нравится. Аня тоже, конечно, хорошая, но Алена…
– Но вы же не один с ними встречались! – наугад брякнул Илья.
– Д-да, еще брат мой двоюродный, Рустам, он на юрфаке учится, перешел на третий курс…
– И что? Куда вы девушек водили?
– Ну, куда… В кафе, как обычно, в кино два раза были. Но у нас ведь времени не было, готовиться надо было, экзамены…
– И тем не менее вам хватило времени… – провоцировал парня Илья.
– Да нет, ничего не было! – Марсель впервые поднял на него глаза. – Понимаете, после последнего экзамена Алена меня пригласила к себе домой. Мы пили кофе, смотрели видик… А тут пришел ее отец…
– И выгнал вас?
– Н-нет, не выгнал. – Щеки парня пошли бурыми пятнами. – Сначала он спросил, кто я такой. Ну, я сказал. Он спросил, кто мои родители.
– А кто, кстати, ваши родители?
– Отец преподает на психфаке, доктор наук, мама – в центральной музыкальной школе. – Марсель сжал кулаки. – В Москву еще прадедушка мой приехал в 1936 году, в ЦПШ – центральную партшколу, понимаете? Он потом погиб в 1941-м здесь, под Москвой… А он стал кричать, что не позволит, чтобы его дочь таскалась со всякими чернож… черными. Ну, в общем, выгнал, конечно. Я при маме не хотел вам рассказывать, она расстроилась бы сильно… Алена за мной побежала, он ее с площадки вернул, тащил за руку. Мобильник у нее отобрали, новый купили… Вот после этого мы только через Аню и общаемся. Я ее даже не видел ни разу с тех пор. А сейчас Анин телефон тоже не отвечает. Наверное, вы ей запретили со мной разговаривать, да?
– Да нет, никто ей не запрещал… Просто Аня пропала, вот я и пытаюсь ее отыскать… – Илья сам не знал, зачем он рассказывает это незнакомому мальчику, но чувствовал, что тот никак не мог быть причастен к случившемуся.
– Как пропала? – Крупные глаза парня стали еще больше. – Где?
– Они с мамой поехали отдыхать в Турцию, а ее в аэропорту похитили… – Илья отодвинул недопитую чашку, поднялся.
Мальчик тут же вскочил.
– И что теперь делать? – Он растерянно смотрел на Илью.
– Пока не знаю, вот, делаю что могу.
– А в милицию? – с надеждой спросил Марсель.
– И что, наша милиция поедет в Турцию искать ее? – криво усмехнулся Илья.
– Да, это я зря… – Марсель посторонился, пропуская Илью к выходу. – Но надо же как-то…
– Там полиция ищет, – нехотя сказал Илья. – Пока ничего не нашли.
– Вы, пожалуйста, звоните мне, если нужна помощь, если…
Илья кивнул, протянул парню руку, тот с готовностью пожал.
21 августа 2008 года, четверг, день
Страшный темнокожий дядька в желтом жилете поливал ее водой из шланга. Вода была ледяная, светоотражательные полосы на жилете дядьки сверкали, белые зубы тоже – он хохотал во все горло.
Аня проснулась. Озноб бил ее так, что челюсти стучали друг о друга. Сколько она проспала, Аня не понимала. Кое-как поднявшись, она вышла из полутемного скверика и, шатаясь, пошла по узкой улочке вниз. Тут было полно народа, один поток шел навстречу Ане, другой нес ее вдоль витрин магазинчиков и кафе, за которыми сидели веселые люди, что-то ели и пили.
Желудок снова стиснуло спазмом, Аня поняла, что страшно хочет чаю – просто горячего чая, "безо всего", как говорила мама: "Давай попьем чаю безо всего?"
Она вошла в первое попавшееся кафе, свободных мест почти не было. К ней подскочил невысокий раскосый парнишка в фартуке, проводил в угол, подал кожаную папочку меню. Аня положила меню на круглый мраморный столик.
– Э кап оф ти, плиз! – едва выговорила непослушными губами.
Парень исчез. Гул разговора доносился до Ани какими-то волнами, словно ее качало на больших качелях: вверх – голоса слышались тише, вниз – гул раздавался громче. Она уперла локти в столешницу, положила на ладони тяжелую голову, которая никак не хотела держаться прямо.
Официант принес белый чайничек с кипятком, красивую квадратную чашку и деревянный ящик с пакетиками чая. Аня наугад выбрала желтый пакетик с нарисованными цветочками, опустила в чайник. Тут же налила в чашку: горячая вода слабо пахла ромашкой. Аня жадно пила горячий отвар, не напиваясь.
На носу выступила испарина, озноб перестал трепать ее, она с удовольствием положила бы голову прямо на стол и заснула, но понимала, что этого делать нельзя.
Изо всех сил тараща глаза, она дождалась, пока официант вновь подскочил к ней, вытряхнула на стол все свое богатство: две монеты по одному евро и несколько мелких и пятидолларовую банкноту. Официант что-то защебетал по-французски, но она только покачала головой и потрясла пустым кошельком.
Он недовольно нахмурился, но живо смахнул деньги в большой карман на фартуке. Аня засмеялась. Наверное, громко, потому что на нее стали оглядываться из-за соседних столиков.
Кое-как, путаясь в ногах и задевая стулья, она выбралась на улочку. Два противоположных потока все так же текли по ней. Толстые тетки в шортах, дети в панамках и смешных клоунских шляпах, молодые парни на роликах, девчонки в одинаковых форменных курточках, бабушки в розовых кофточках с дедушками в голубых рубашках поло…
Ей казалось, что все они хитро подмигивали ей, улыбались, словно понимали, что с ней произошло и даже что будет дальше, но не хотели ничего говорить. А-а, подумала она, наверное, им нельзя – это же секрет. Аня пошла в людском потоке, сама не зная куда. Ей было жарко и смешно.
Улочка вывела на небольшую площадку, совсем пятачок. По краям сидели и стояли люди с музыкальными инструментами. Мужчина с большим аккордеоном сидел на футляре от него и играл что-то очень знакомое. Рядом с ним стояла худая темнокожая девушка со скрипкой и тихонько подыгрывала. Парень с азиатской внешностью держал металлический треугольник и в такт бил по нему тонкой палочкой. Треугольник звенел.
На коврике сидел большой негр в трехцветной растаманской шапке, из-под которой торчали дреды. Перед ним стояли африканские барабаны, но он не играл, а слушал, сложив большие ладони на коленях. Рядом с ним сидела совсем белая, как негатив, девушка с востроносым птичьим личиком и играла на флейте, не совсем попадая в музыку, но с большим воодушевлением. Парочка – старик с развевающимися белыми волосами и девушка, закрученная в сари, – танцевала посередине площадки. Толпа вокруг фотографировала, аплодировала, время от времени кто-то бросал монеты в пластиковую красную миску, стоявшую перед аккордеонистом.