Агнес, как всегда, подумала, что он слишком мягко делает им замечания. Она бы на его месте прикрикнула гораздо строже и не только выбранила, но и прибавила бы хорошую оплеуху. Но во всем, что касалось мальчиков, муж был непоколебим. Никто не смеет поднимать руку на его сыновей. Однажды он застал ее врасплох, когда она дала пощечину Юхану, и ей тогда так за это попало, что она больше не смела этого делать. Во всем другом она могла добиться от Андерса, чего хотела, но когда речь заходила о Карле и Юхане, тут уж последнее слово всегда оставалось за ним. Даже имена для них он выбрал сам. Имена, которые годились для королей, годятся и для его мальчиков, сказал он ей. Агнес на это только фыркнула. Но вообще-то ей было совершенно безразлично, как назовут мальчишек, так что раз ему так нравится, то пускай!
Больше всего Агнес радовалась избавлению от этой беспокойной особы Янссон. Разумеется, для Агнес было очень удобно, что та, бог весть почему, добровольно возилась с мальчишками, но в то же время укоризненные взгляды этой женщины действовали ей на нервы. Можно подумать, что ты в чем-то хуже других, если не считаешь, что подтирать детям задницы - смысл твоей жизни!
Подвода не могла подъехать к самому крыльцу домика, расположенного на склоне одного из холмов, что спускались к морю, и пришлось переносить пожитки на руках. Андерсу понадобилось сделать несколько ходок, чтобы перетащить колченогую мебелишку, Агнес же сначала поздоровалась с хозяином, который сдавал им дом, а затем вступила в свое новое жилище. Разве думала она когда-нибудь, что две крошечные комнатенки в маленьком домишке покажутся ей когда-то ступенькой вверх, означающей улучшение жизненных условий! Однако по сравнению с мрачным бараком новое жилище было в ее глазах настоящим дворцом.
Шурша юбками, она переступила порог и с удовольствием отметила, что прежние жильцы оставили после себя чистоту и порядок. Она терпеть не могла жить в грязи, но тесная барачная комнатенка не вдохновляла ее на уборку, да и полученное воспитание к тому не располагало. Но если она выпросит у Андерса денег на хорошенькие занавески и добьется, чтобы этот жадина купил ковер, то квартирка приобретет вполне презентабельный вид.
Прошмыгнув мимо нее в дверь, мальчики ворвались в дом и начали носиться по пустым комнатам как ошалелые. У Агнес все закипело внутри, когда она увидела, как они повсюду оставляют следы грязных ботинок.
- Карл! Юхан! - заорала она, и мальчики замерли, оцепенев от страха.
Едва удержавшись, чтобы не отвесить сыновьям по оплеухе, она схватила обоих за локти, выволокла на улицу и ущипнула каждого за плечо, с удовольствием отметив, как их лица сморщились от плача.
- Папа! - захныкал Карл, и тут же к нему присоединился Юхан:
- Хочу к папе!
- Да замолчите вы! - зашипела на них Агнес, беспокойно оглядываясь.
Не хватало только осрамиться в первый же день. Но мальчики уже не могли остановиться и дружно ревели:
- Папа!
Агнес заставила себя дышать глубоко и ровно, чтобы овладеть собой и не сорваться. Дети разошлись и завопили еще громче.
- Карин! Хотим к Карин! - стали они кричать, бросившись на землю и колотя по ней пятками и кулачками.
Плаксы несчастные! Точно такие же тряпки, как их отец! Это надо же: какая-то деревенская баба им милее родной матери! Агнес почувствовала, как нога сама просится двинуть носком ботинка прямо в мягкий живот, но тут на выручку подоспел Андерс - явился не запылился!
- Что тут у вас происходит? - спросил он на певучем наречии своего родного Блекинге, и мальчики моментально вскочили с земли:
- Папа! Мама злая!
- Ну что такое стряслось? - спросил он безнадежным тоном, бросив на Агнес укоризненный взгляд.
Она мысленно обругала его. Даже не зная, что случилось, он заранее встал на сторону сыновей! Она не потрудилась ничего объяснить, а молча повернулась и ушла в дом убирать глину, которую мальчишки натащили в комнаты. За спиной она слышала приглушенные всхлипывания. Близнецы рыдали, уткнувшись в отцовскую куртку. Каков папенька, таковы и сынки!
~~~
Она позвонила в библиотеку, сказала, что больна, и отпросилась на весь понедельник. Тело девочки было найдено всего лишь неделю назад, а ей казалось, что с тех пор прошло несколько лет. Она слышала, как на кухне гремит посудой Кай, и знала, что это теперь только вопрос времени. Действительно, все случилось так, как она думала.
- Моника-а-а! Где у нас кофе?
Она прикрыла глаза и, набравшись терпения, ответила:
- В шкафчике над плитой стоит банка.
И добавила, не удержавшись:
- Там же, где она всегда стояла последние десять лет.
В ответ из кухни послышалось ворчание. Моника со вздохом встала и отправилась туда сама. Лучше уж пойти и помочь. Ну как взрослый человек может быть таким беспомощным? Как ему удавалось руководить большим предприятием с тридцатью служащими - это вообще выходило за рамки ее разумения.
- Дай я, - сказала она и выдала ему банку.
- Что это с тобой? - отозвался Кай все тем же раздраженным тоном.
Стараясь успокоиться, Моника набрала в грудь побольше воздуха и подала ему мерку. Он стал насыпать кофе. Не стоило ко всему прочему еще и затевать ссору с Каем.
- Ничего, - тихо ответила она. - Просто я немножко устала. И мне неприятно, что здесь была полиция и разговаривала с Морганом.
- Подумаешь, что в этом такого? - Кай уселся за стол в ожидании, когда ему подадут кофе. - Как-никак он же взрослый мужчина, хотя ты и не хочешь это признавать.
- Тебе ли не знать, как трудно такие вещи даются Моргану. Где ты только был все эти годы? Ты что, не участвовал в жизни этой семьи?
Раздражение снова закралось в нее, и она порывистыми движениями стала отрезать куски от сладкого рулета.
- Я так же участвовал в жизни этой семьи, как и ты. Благодарю покорно! Но в отличие от тебя я не согласен был цацкаться с Морганом и таскать его от одного мозгоправа к другому! Ну и что это дало? Теперь он сидит в своей берлоге целыми днями и с каждым годом все больше и больше чудит.
- Не цацкалась я с ним, - процедила Моника сквозь зубы. - Я старалась дать нашему сыну все лучшее, что может предложить медицина, учитывая, с чем ему приходится бороться. Если ты предпочел не замечать его, это твое дело. Если бы ты отдавал ему хоть половину того времени, что тратишь на тренировки…
Она почти швырнула ему тарелку через весь стол и встала перед ним, скрестив на груди руки.
- Ладно, ладно, - отмахнулся Кай, откусывая кусок рулета. Видимо, и он не стремился затевать с утра скандалы. - Какой прок снова начинать об этом? Я вполне готов согласиться с тобой: нет ничего приятного в том, что сюда повадилась ходить полиция. Лучше бы они тратили свою энергию на ту бабу.
Вспомнив свою излюбленную тему, он отвел в сторону уголок занавески и поглядел на дом Флоринов.
- Там вроде бы все спокойно. Интересно, зачем это они в пятницу понаехали сразу с несколькими машинами? И вошли туда с какими-то штуками и ящиками?
Моника нехотя сменила воинственную позу на мирную и села напротив него за кухонный стол. Даже взяла кусочек рулета, хотя знала, что ей это вредно: от сластей у нее уже отложился лишний жирок на бедрах. Но Кая это, по-видимому, не волновало, так с какой стати ей было себе отказывать в последней радости?
- Почем мне знать! Да и стоит ли над этим ломать голову! Главное, чтобы они Моргана оставили в покое.
Ощущение сосущей пустоты и холода в желудке никак не хотело уходить, а с каждым днем становилось все сильнее. Сладкое на некоторое время успокоило ее нервы, но она знала, что скоро снова накатит страх. В отчаянии Моника посмотрела на сидящего перед ней Кая и подумала, не рассказать ли ему все, но тотчас же осознала всю нелепость такого поступка. Тридцать лет вместе, и ничего общего! Он с аппетитом уплетал второй кусок рулета, не подозревая о том, как мучается в это время его жена.
- Разве тебе не надо на работу? - спросил Кай, перестав жевать.
Очень типично для него! Ей полагалось выйти час назад, а он только сейчас обратил внимание, что она дома.
- Я отпросилась по болезни. Плохо себя чувствую.
- А с виду ты здорова, - заметил он критически. - Разве что немного бледная. Впрочем, ты же знаешь: я за то, чтобы ты совсем отказалась от этой работы. Это же безумие - тянуть лямку, когда тебе не нужно зарабатывать. У нас достаточно средств.
И тут в ней всколыхнулась страшная злость. Она резко встала из-за стола.
- Я не желаю больше об этом слышать. Я двадцать лет просидела дома и только и делала, что гладила твои рубашки и готовила обеды для тебя и твоих деловых партнеров. Неужели я до сих пор не заслужила права на собственную жизнь!
Она схватила со стола тарелку с рулетом, пошла к мусорному ведру и демонстративно выбросила недоеденные остатки на дно к пищевым отходам и кофейной гуще. А затем удалилась, оставив изумленного Кая с разинутым ртом. Она не в силах была терпеть его вид ни минутой дольше.
Поставив коляску позади "Скобяных товаров", Мия на всякий случай еще раз убедилась, что Лиам спит. Ей надо было только на минутку заскочить в лавку, чтобы купить кое-какие мелочи, поэтому не хотелось тащиться туда с коляской. На улице дул ветер, но сильнее всего - с фасада, который смотрел в сторону моря. На задах, за горой Веддерберг, было защищенное от непогоды место, и она решила, что на пять минут спокойно может оставить там ребенка.
Когда она вошла, на двери звякнул колокольчик. Лавка была набита всем, что только можно вообразить, в основном из области инструментов для домашнего мастера и разных мореходных принадлежностей. Ей пришлось сначала свериться по записке, которую дал ей с собой Маркус, чтобы сообразить, что искать. Он собирался доделать на выходных полки в детской комнате, если только она приготовит все нужное.
Мия была рада, что скоро все будет наконец сделано. Не успела она оглянуться, как промелькнуло несколько месяцев, и хотя Лиаму уже исполнилось полгода, детская по-прежнему больше походила на временное пристанище, чем на уютную, ухоженную комнатку, о какой она давно мечтала. Трудность состояла в том, что это зависело от ее парня. Сама она не умела орудовать молотком, а он был мастер на все руки, требовалось только как-то его раскачать. К сожалению, это всегда получалось со скрипом.
Иногда ее начинали одолевать сомнения. Неужели так будет всю оставшуюся жизнь? Сначала, когда они только познакомились, ей очень нравилась его философия: живи так, как тебе приятно, и никогда не делай того, что скучно. Она клюнула на его стиль жизни, и около года они вели беззаботное, чудесное существование, в котором было много праздников и веселых безумств. Но если ей это надоело и взрослая жизнь с ее требованиями все чаще напоминала о себе, особенно когда родился Лиам, то Маркус продолжал жить в своем отгороженном мирке. И тут вдруг она поняла, что на руках у нее фактически не один ребенок, а два, считая Маркуса. Если бы не деньги, которые она получала по уходу за новорожденным, им вообще пришлось бы голодать. У парня был хорошо подвешен язык, и он всегда умел устроиться на работу. Беда заключалась в другом: на какое бы место он ни поступал, оно никогда не оправдывало его ожиданий. Он хотел, чтобы все всегда было клево, и потому, проработав недельку-другую, как правило, увольнялся, потом долго тянул резину и жил за ее счет, прежде чем, пустив в ход свое обаяние, устроиться на новую работу. Днем он подолгу спал и почти не помогал ей ни по хозяйству, ни нянчить Лиама, зато потом просиживал ночь напролет за компьютерными играми.
По правде сказать, ей это порядком уже надоело. Ей было двадцать лет, но чувствовала она себя на все сорок. Постоянно Мия ловила себя на том, что пилит его и ворчит, а порой с ужасом замечала, что в точности повторяет свою мать.
Бредя между стеллажами, она вздохнула и еще раз проглядела записку. Гвозди и кое-что из других нужных вещей она нашла без труда, но, чтобы отыскать винты, пришлось обращаться за помощью. Купив наконец все необходимое и подойдя к кассе, за которой сидела Берит, она взглянула на часы. Пока она собирала все по списку, незаметно пролетела четверть часа! Ее прошиб пот. Только бы Лиам не проснулся! Мия стрелой помчалась с пакетами к выходу и, едва отворив дверь, услышала то, чего так боялась: истошный крик мальчика. Но сейчас он кричал не так, как обычно, когда был недоволен. Крик, полный панического ужаса, гулким эхом отдавался от каменистого склона. Материнский инстинкт подсказал ей: случилось что-то плохое! Бросив коробки, Мия со всех ног ринулась к коляске.
А заглянув в нее, почувствовала, как на миг остановилось сердце. Она никак не могла понять, что такое с ребенком. Личико Лиама было измазано чем-то черным, похожим на золу или сажу. В открытом орущем ротике тоже чернела зола, и мальчик высовывал язычок, стараясь выплюнуть эту гадость. Даже внутри коляски все было испачкано этой черной субстанцией, и когда Мия вынула оттуда заходящегося в крике сынишку и прижала к груди, то измазала себе все пальто. Ее мозг не находил объяснения произошедшему, и, схватив Лиама, она снова вбежала в лавку. До нее доходило только одно: кто-то хотел что-то сделать с ее ребенком. Пока звонили в полицию, она тщетно пыталась очистить ротик малыша с помощью салфетки.
Только сумасшедший мог сделать такое с ребенком!
К двум часам они получили все необходимые данные. Анника выполнила подготовительную работу, и Патрик тихим голосом поблагодарил ее, сгребая в стопку бумаги, которые непрерывным потоком поступали по факсу. Постучав в дверь Мартина, он вошел, не дожидаясь ответа.
- Привет, - произнес Мартин, сумев придать неформальному приветствию вопросительное звучание.
Он знал, какую информацию стараются раздобыть Патрик и Анника, и ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять - проделанная работа дала результаты.
Не отвечая на приветствие, Патрик присел на стул и, ничего не комментируя, положил перед Мартином полученные по факсу тексты.
- Как я понимаю, вам удалось что-то найти, - заметил тот, протягивая руку за пачкой бумаг.
- Да, как только мы нашли способ все это раздобыть, перед нами словно открылся ящик Пандоры. Чего тут только нет! Посмотри сам.
Патрик откинулся на стуле, предоставляя товарищу просмотреть выписки.
- Не очень хорошая складывается картина, - сказал Мартин.
- Что и говорить, - согласился Патрик и покачал головой. - Целых тринадцать раз Альбин отмечен в списках пациентов, обращавшихся по поводу той или иной травмы. Переломы, порезы, ожоги и бог знает что еще. Словно читаешь учебник о плохом обращении с детьми.
- И ты думаешь, что все это дело рук Никласа, а не Шарлотты? - Мартин кивнул на стопку бумаг.
- Во-первых, нет никаких конкретных доказательств того, что мы имеем здесь дело с плохим обращением. До сих пор никто не усматривал в этом повода для вопросов, и чисто теоретически это действительно может быть просто самый неудачливый ребенок на свете. Но как сказано, мы-то с тобой знаем, что вероятность такого варианта минимальна. Скорее всего, кто-то неоднократно наносил Альбину травмы. Кто это делал - Никлас или Шарлотта, сказать трудно. Однако Никлас в данном случае тот человек, который вызывает у нас массу всяких вопросов, поэтому я назвал бы его более вероятным кандидатом на роль виновника этих происшествий.
- Может быть, виновники - они оба. Сам знаешь, такие прецеденты бывали.
- Да, разумеется. Возможно все, и мы не можем исключать ничего. Но, памятуя о том, что Никлас солгал насчет своего алиби и вдобавок побуждал солгать другого человека, я бы пригласил его для серьезного разговора. Ты со мной согласен?
- Да, вполне. - Мартин кивнул. - Я считаю, надо его вызвать, ознакомить с этими данными и посмотреть, что он на это скажет.
- Хорошо. Так и сделаем. Поедем вместе?
Мартин опять кивнул:
- Я готов, как только ты скажешь.
Через час Никлас уже сидел перед ними в комнате для допросов. Вид у него был напряженный, но, когда они пришли за ним в амбулаторию, он без возражений последовал за полицейскими - словно на возражения просто не осталось сил. В машине по дороге в участок он ни разу не спросил, в чем дело, а лишь смотрел невидящим взглядом в пространство за окном и хранил молчание, которое было выразительнее всяких слов. Глядя на него, Патрик в какой-то момент ощутил острую жалость. Казалось, Никлас только сейчас осознал смерть дочери и теперь вся его энергия была направлена на то, чтобы как-то примириться с этим знанием. Но тут Патрик вспомнил записи в медицинской карточке, и это моментально погасило невольную вспышку сострадания.
- Вы знаете, почему вас привезли сюда для беседы? - спокойно начал Патрик.
- Нет, - ответил Никлас, внимательно разглядывая столешницу.
- Мы получили некие сведения, которые, - тут Патрик сделал эффектную паузу, - вызывают беспокойство.
Ответом было молчание. Никлас понурился, его сложенные на столе руки заметно дрожали.
- Вам не интересно узнать, какие это сведения? - дружелюбным тоном спросил Мартин, но Никлас продолжал молчать. - Придется тогда нам самим рассказать вам, о чем идет речь, - констатировал Мартин и взглянул на Патрика, передавая ему слово.
Патрик откашлялся:
- Во-первых, ваши утверждения относительно того, где вы были в понедельник утром, оказались несоответствующими действительности.
Тут Никлас в первый раз поднял голову и взглянул на полицейских. Патрику показалось, что на его лице промелькнуло удивленное выражение, но тут же исчезло. Не дождавшись ответа, Патрик продолжил:
- Лицо, подтвердившее ваше алиби, отказалось от прежних показаний. То есть, прямо говоря, Жанетта рассказала нам, что вы не были у нее, как утверждали ранее, и, кроме того, сказала, что она солгала нам по вашей просьбе.
Никакой реакции. Казалось, из Никласа выкачали все чувства, оставив только пустую оболочку: он не выразил ни злости, ни возмущения, ни удивления - ничего из того, на что рассчитывал Патрик, ждавший какого-то ответа. В кабинете по-прежнему царило молчание.
- Могли бы вы это как-то прокомментировать? - вступил в разговор Мартин.
Никлас помотал головой:
- Раз она говорит…
- Может быть, вы желаете сообщить нам, где вы находились в эти часы?
Никлас пожал плечами. Затем тихо произнес:
- Я не намерен делать никаких заявлений. Я даже не понимаю, почему я здесь нахожусь и должен выслушивать такие вопросы. Ведь это моя дочь умерла. Почему вы считаете, что я мог причинить ей зло?
Подняв взгляд, он посмотрел на Патрика, который воспользовался этим как поводом для продолжения разговора:
- Может быть, потому, что вы привыкли плохо обращаться со своими детьми. По крайней мере, с Альбином.
Тут Никлас вздрогнул и с разинутым ртом уставился на Патрика. Губы у него слегка задрожали, и это было первым признаком какого-то чувства, которое он выказал за все это время.
- О чем вы говорите? - растерянно спросил Никлас, тревожно переводя взгляд с одного полицейского на другого и обратно.
- Нам это известно, - спокойно сказал Мартин, демонстративно начав перелистывать лежавшие перед ним бумаги.