- Where is your mummy? - спросила Агнес на английском языке, которым владела почти в совершенстве.
Девочка заплакала еще сильнее, и Агнес смутно вспомнила, что в столь раннем возрасте дети, кажется, еще не умеют говорить. Девочка, судя по ее виду, только что научилась ходить и вот-вот могла упасть под ноги снующей вокруг нее толпы.
Агнес взяла малышку за ручку и огляделась, но не увидела никого, кто мог бы иметь к ней отношение. Куда она ни поворачивалась, всюду суетились только люди в грубой рабочей одежде, девочка же явно принадлежала к иному слою общества. Агнес уже собралась кого-нибудь окликнуть, но тут у нее мелькнула новая мысль - дерзкая, неслыханно дерзкая, но гениальная. Не послужит ли это хорошим подтверждением ее истории о богатом покойнике муже - если она приедет не одна, а с ребенком? Агнес хорошо помнила, какой обузой могут быть мальчишки, но ведь девочка - совсем иное дело. Она же такая душка! Ее можно одевать в хорошенькие платьица, а эти кудряшки так и просят, чтобы в них завязали бантик. Прямо "darling", да и только!
Эта мысль все больше нравилась Агнес, и в долю секунды она приняла решение. Переложив оба чемодана в одну руку, она другой рукой сжала ладошку девочки и решительно двинулась к пароходу. Никто не обратил на нее внимания, пока она поднималась на борт, и Агнес подавила желание оглянуться. Вся штука была в том, чтобы вести себя так, словно она действительно пришла со своим ребенком. Девочка от неожиданности как раз перестала плакать и послушно семенила с ней рядом. Агнес приняла это как хороший знак - она все сделала правильно. Наверняка родители неважно обращались с девочкой, раз она так охотно последовала за незнакомой женщиной. Пройдет немного времени, и Агнес даст девочке все, о чем та только может мечтать. Она знала, что будет прекрасной матерью. Это с мальчиками было трудно справиться, а тут девочка, и это совсем другое дело. С ней все пойдет иначе.
~~~
Никлас прибежал домой сразу, как только ему позвонила Шарлотта. Она не стала объяснять, почему его вызвала, и он влетел в дом как угорелый. Спускавшаяся по лестнице с подносом Лилиан посмотрела на него с удивлением.
- Почему ты дома?
- Шарлотта позвонила, чтобы я приехал. Ты не знаешь, в чем дело?
- Нет. Она же никогда мне ничего не говорит, - недовольно ответила Лилиан, но тут же заискивающе заулыбалась Никласу. - Я как раз была в булочной и принесла свежие булочки, на кухне лежит пакет.
Даже не дослушав, Никлас кинулся вниз по лестнице и в два прыжка очутился в подвальном помещении. Его бы не удивило, если бы Лилиан пристроилась под дверью и стала подслушивать, о чем они говорят.
- Шарлотта?
- Я здесь, переодеваю Альбина.
Он вошел в туалет и увидел жену, стоявшую спиной к нему у пеленального столика. По ее позе сразу было видно, что она сердита, и Никлас подумал: о чем таком она могла узнать именно сейчас?
- Что такое случилось? Неужели это было так важно? У меня, между прочим, как раз прием, - сказал он, помня, что нападение - лучший способ обороны.
- Звонил Мартин Мулин.
Он напряг память, вспоминая имя, и Шарлотта пояснила:
- Полицейский из Танумсхеде.
И тут Никлас вспомнил: молодой парень с веснушками.
- Что ему понадобилось? - спросил он встревоженно.
Шарлотта, закончив переодевать Альбина, обернулась с сыном на руках:
- Они узнали, что кто-то угрожал Саре. Накануне ее гибели.
Шарлотта произнесла это ледяным тоном, и Никлас напряженно ждал продолжения.
- Да?
- По описанию, ей угрожал пожилой седой мужчина в черном. Он назвал ее сатанинским отродьем. Догадываешься, кто это был?
- Проклятый мерзавец! - воскликнул Никлас и ринулся по лестнице наверх.
Распахнув дверь, ведущую на площадку, он чуть не сбил с ног Лилиан. Он не ошибся в своей догадке - старуха действительно подслушивала под дверью. Однако сейчас ему было не до обид: всунув ноги в башмаки и даже не нагнувшись, чтобы завязать шнурки, он схватил куртку, выскочил из дома и помчался к машине.
Всю дорогу Никлас ехал на пределе дозволенной скорости, и уже через десять минут его машина, взвизгнув тормозами, остановилась перед домом родителей. Дом стоял высоко на склоне, над полем для мини-гольфа, и выглядел точно так, каким он его помнил с детства. Никлас рывком открыл дверцу и, даже не удосужившись захлопнуть ее за собой, бегом бросился к крыльцу. На секунду он остановился, набрал в грудь воздуха, после чего резко постучал. Он надеялся застать отца дома. Хотя в нем и было мало христианского, однако совершать то, что задумал Никлас, в стенах церкви все-таки не годилось.
- Кто там? - послышался знакомый жесткий голос.
Никлас потрогал ручку - как обычно, дверь была не заперта. Он без колебаний вошел и крикнул с порога:
- Ну, где ты, трусливый старый черт?
- Господи, что тут такое случилось? - В прихожую вышла из кухни мать с полотенцем и тарелкой в руках.
Затем из гостиной показался сухопарый, подтянутый отец.
- Его спроси. - Трясущимся пальцем Никлас указал на родителя, которого с семнадцати лет ни разу не видел вблизи.
- Я не понимаю, что он мелет, - произнес тот, не желая прямо обращаться к сыну. - Какая наглость - врываться в дом и орать! С меня хватит! Давай катись отсюда!
- Ты очень хорошо знаешь, о чем я говорю, старый черт! - К своему удовольствию, Никлас отметил, как отец вздрогнул от таких слов. - Каким же надо быть подлецом, чтобы набрасываться на маленькую девочку! Если это ты виноват в ее смерти, то я отделаю тебя так, что ты никогда больше не сможешь стоять на ногах, чертов старик, сатана проклятый!
Мать испуганно переводила взгляд с одного на другого и вдруг возвысила голос. Это было так необычно, что Никлас мгновенно умолк и даже отец захлопнул рот, не успев ничего сказать.
- А ну-ка извольте кто-нибудь из вас объяснить мне, в чем дело! Что это ты вздумал, Никлас, врываться без спросу и поднимать крик! Если это что-то касающееся Сары, я тоже имею право об этом знать.
С трудом переведя дыхание, Никлас сквозь стиснутые зубы сказал:
- Полиция узнала, что вот он, - Никлас с трудом заставил себя взглянуть на отца, - наорал на Сару, он ругался и грозил ей. Накануне ее смерти. - Тут злость снова одолела его, и он выкрикнул: - Какая дурь стукнула тебе в голову? Напугать до смерти семилетнюю девочку, обзывать ее сатанинским отродьем или чем-то еще в этом роде! Ей же было семь лет! Ты это понимаешь? Семь лет! Неужели же я поверю, что это было случайное совпадение, если ты набросился на нее за день до ее смерти! А?
Он шагнул к отцу, и тот поспешно отступил назад.
Аста широко открытыми глазами взглянула на мужа:
- Это правда - то, что сказал сын?
- Я не обязан ни перед кем отчитываться. Я отвечу за себя только перед Господом нашим! - высокопарно заявил Арне и повернулся спиной к ним обоим.
- Брось эти штучки! Сейчас ты будешь отвечать мне!
Никлас с изумлением глядел, как мать, руки в боки, воинственно двинулась за ним по пятам в гостиную. Арне тоже был поражен неожиданным бунтом покорной жены: он только открывал и закрывал рот, но не мог издать ни звука.
- А теперь будь добр мне ответить, - продолжала Аста, надвигаясь на Арне, который шаг за шагом отступал перед ней в комнату. - Ты виделся с Сарой?
- Да, я ее встретил, - вызывающим тоном начал Арне в последней попытке восстановить свой авторитет, которым пользовался сорок лет как чем-то само собой разумеющимся.
- И что ты ей такого сказал?
На глазах отца и сына Аста словно стала на метр выше ростом. Даже Никласа поразил ее грозный вид, а по глазам отца он понял, что на него она производит такое же впечатление.
- Мне же надо было убедиться, что она скроена не из того материала, что ее отец. Что она пошла в мою породу.
- В твою породу! - фыркнула Аста. - Еще чего не хватало! Лицемерные святоши и чванливые бабы - вот из кого состоит твой род. Надо ли перенимать такие достоинства? Ну и что же ты выяснил?
С оскорбленным видом Арне ответил:
- Замолчи, женщина! Я вышел из богобоязненной семьи. Тут не пришлось долго гадать. Сразу было видно, что у девочки дурные задатки. Развязная, строптивая и дерзкая - совсем не такая, какой должна быть девочка. Я попытался поговорить с ней о Боге, а она мне язык высунула. Вот я и высказал ей правду-матку. И я считаю, что поступил совершенно правильно. Видно, никому не было дела до воспитания этого ребенка, так что пора было кому-то отчитать ее хорошенько.
- И ты взял и напугал ее до смерти, - сказал Никлас, сжимая кулаки.
- Я видел, как дьявол в ней скорчился от страха, - гордо заявил Арне.
- Ах ты, старый… - Никлас уже шагнул, наступая на отца, но тут его остановил неожиданный стук в дверь.
На секунду время остановилось, и острый миг миновал. Никлас понимал, что он стоял на самом краю пропасти, но чудом сумел отступить. Если бы он набросился на отца, на этот раз его бы уже ничто не остановило.
Он вышел из комнаты, даже не оглянувшись на родителей, и открыл входную дверь. Посетители, стоявшие на пороге, при виде его удивились.
- Здравствуйте! - сказал один из них. - Я Мартин Мулин. Мы уже встречались с вами. Я из полиции. Хотел переговорить с вашим отцом.
Никлас молча пропустил его в дверь и, чувствуя за спиной взгляды полицейских, направился к своей машине.
- Где Мартин? - спросил Патрик.
- Поехал во Фьельбаку, - ответила Анника. - Шарлотта без труда идентифицировала нашего "противного дядьку". Это дедушка Сары, Арне Антонссон. По словам Шарлотты, он человек с придурью. Кажется, с сыном они не разговаривают уже много лет.
- Только бы Мартин не забыл выяснить его алиби на утро, когда была убита Сара, и на то время, когда произошел инцидент с малышом.
- Последнее, что он сделал перед уходом, это уточнил время вчерашнего происшествия. Между часом и половиной второго - верно?
- Совершенно правильно. Хоть кто-то есть, на кого можно положиться!
Анника посмотрела на него с прищуром:
- Мельберг еще не вызывал Эрнста на ковер? Я к тому, что даже удивилась, когда он тут появился сегодня утром. Я думала, что его если не уволят, то по крайней мере временно отстранят.
- Да, знаю. Я думал, что это было сделано, когда его отправили домой. Я и сам тоже удивился, увидев сегодня, что он сидит на своем месте как ни в чем не бывало. Надо будет поговорить с Мельбергом. На этот раз он не может посмотреть на все сквозь пальцы. Иначе я уйду! - Брови Патрика сдвинулись, и на лбу образовалась глубокая складка.
- Не говори так! - испугалась Анника. - Потолкуй с Мельбергом. Наверняка у него найдется местечко, куда можно пристроить Эрнста.
- В это ты и сама не веришь, - сказал Патрик, и Анника отвела глаза. Он был прав. Она и впрямь в этом сомневалась и решила переменить тему разговора:
- Когда ты снова будешь допрашивать Кая?
- Я думал сделать это сейчас. Но мне хотелось, чтобы в этом принял участие Мартин…
- Он уехал совсем недавно и едва ли скоро вернется. Он пытался тебе это сказать, но ты был занят на телефоне…
- Да, я еще покопался и проверял вчерашнее алиби Никласа. Кстати, к нему не придерешься. Непрерывный прием пациентов с двенадцати до трех. И это подтверждается не только записями в журнале регистрации, но также всеми пациентами, у него побывавшими.
- И что же это значит?
- Если бы я знал! - Патрик помассировал себе переносицу. - Это не отменяет того факта, что на утренние часы понедельника он так и не смог предъявить никакого алиби, а попытка создать себе фальшивое алиби по-прежнему ставит его под подозрение. Но вчера это точно был не он. Йоста собирался обзвонить остальных членов семьи и спросить, где они находились в это время.
- Как я полагаю, от Кая тоже потребуется подробный ответ на этот вопрос?
- А как же иначе! - Патрик кивнул. - И от его жены. И сына. Я хотел поговорить с ними после того, как побеседую с Каем.
- И, несмотря на все, это мог быть кто-то совсем другой, на кого мы еще не наткнулись.
- Да, в этом вся закавыка. Пока мы тут крутимся, стараясь поймать собственный хвост, убийца, может быть, сидит у себя дома и смеется над нами. Но после вчерашнего я, по крайней мере, точно знаю, что он или она находится где-то поблизости и что мы имеем дело с кем-то из здешних жителей.
- Или убийца уже у нас под замком. - Анника кивнула в сторону камеры.
Патрик усмехнулся:
- Или убийца у нас уже под замком. Нет, больше я тут не усижу. Мне нужно поговорить кое с кем насчет одной куртки…
- Удачи тебе, - крикнула ему вслед Анника.
- Дан! Дан! - звала Эрика.
Паническое звучание собственного голоса еще больше взвинтило ее. Она лихорадочно принялась рыться в коляске, словно дочка могла прятаться где-то в одеялах. Но коляска, как была, так и осталась пустой.
- Что случилось? - спросил выбежавший из дома Дан, беспокойно оглядываясь вокруг. - Что случилось? Почему ты кричишь?
Эрика попыталась заговорить, но язык точно распух и не слушался ее, она не могла произнести ни слова и вместо этого, вся дрожа, показала на коляску.
Поняв, что внутри пусто, он не поверил своим глазам и даже оторопел от увиденного.
- Где Майя? Ее нет? Куда…
Не закончив фразу, он растерянно стал озираться по сторонам. Эрика судорожно вцепилась в его руку. К ней вернулся дар речи, и слова хлынули неудержимым потоком.
- Надо найти ее! Где моя дочь? Где Майя? Где она?
- Тсс! Тише, тише! Мы найдем ее. Не волнуйся, мы ее найдем.
Дан подавил в себе панику, чтобы успокоить Эрику. Он взял ее за плечи и посмотрел в глаза:
- Нам надо сохранять спокойствие. Я пойду искать. А ты звони в полицию. Держись! Все будет хорошо.
Эрика почувствовала, как у нее рывками вздымается и опускается грудь в странном подобии дыхания, но сделала так, как он сказал. Дан не закрыл за собой входную дверь, и в доме гулял сквозняк, но она не обращала на это внимания. Она вообще ничего не ощущала, кроме обуревавшего ее ужаса, от которого она цепенела, а мозг отказывался работать. Эрика никак не могла вспомнить, где оставила телефон, и, не найдя его, заметалась по гостиной, хватая подушки и беспорядочно разбрасывая вещи. Наконец она заметила трубку, которая лежала на видном месте посреди стола, схватила ее и принялась непослушными пальцами набирать номер участка. Затем с улицы донесся голос Дана:
- Эрика, Эрика! Она нашлась!
Она отшвырнула трубку и кинулась к открытой двери. Как была разутая, она сбежала с крыльца и бросилась по дорожке навстречу Дану. Сырость и холод пронизывали ее насквозь, но она словно не замечала этого. Она видела только Дана, который выбежал из-за угла, неся что-то в руках. Раздался обиженный детский плач, и на Эрику волной нахлынуло облегчение. Майя кричит! Она жива!
Пролетев стрелой последние метры, отделявшие ее от Дана, Эрика бросилась к ребенку. Всхлипывая, она на секунду прижала дочку к груди, затем, опустившись на колени, расстегнула детский комбинезончик и осмотрела ее с головы до ног. Девочка казалась невредимой и сейчас заходилась криком, размахивая ручками и ножками. Не поднимаясь с колен, Эрика схватила ее и крепко прижала к груди. По щекам у нее текли слезы, смешиваясь со струями дождя.
- Пошли в дом. Ты же совсем промокнешь, - мягко сказал Дан, помогая Эрике встать с колен.
Крепко обнимая ребенка, она поднялась на крыльцо. Раньше она никогда бы не подумала, что чувство облегчения может быть настолько физически ощутимо. Казалось, словно она сначала лишилась руки или ноги, а потом все вернулось на место. Она продолжала громко всхлипывать, и Дан, успокаивая, поглаживал ее по плечу.
- Где ты нашел ее? - выговорила она наконец.
- Она лежала на земле перед парадным входом.
Они словно сейчас только осознали: кто-то побывал здесь, чтобы забрать Майю. По какой-то неизвестной причине этот кто-то незаметно вынул девочку из коляски, унес и положил на землю с другой стороны дома. Ужас при мысли о том, как это произошло, снова вызвал у Эрики приступ рыданий.
- Тсс! Все уже позади, - утешал ее Дан. - Мы нашли ее, и девочка, кажется, невредима. Но все равно нужно вызвать полицию. Ты, наверное, еще не успела позвонить?
Эрика в подтверждение помотала головой.
- Надо позвонить Патрику, - сказала она. - Ты можешь это сделать? Я больше никогда не отпущу ее от себя.
Она крепко прижала к груди Майю и вдруг заметила нечто, на что не обратила внимания в первую минуту. Взглянув на комбинезончик, она отстранила ребенка от себя, чтобы осмотреть получше.
- Что это? В чем это она таком черном?
Взглянув на перепачканный комбинезончик, Дан только спросил:
- Какой номер у Патрика?
Дрожащим голосом Эрика продиктовала цифры, глядя, как он нажимает кнопки. Дан набрал номер. Внутри у Эрики тяжелым камнем ворочался страх.
Дни шли неразличимой чередой. Чувство беспомощности приводило ее в оцепенение. Что бы Анна ни сделала, что бы ни сказала - ничто не ускользало от внимания Лукаса. Он следил за каждым ее шагом, каждым словом.
Насилие с его стороны повторялось все чаще. Теперь он уже откровенно наслаждался, причиняя ей боль и унижение. Он силой брал то, чего хотел и когда хотел, и добивался своего, не обращая внимания на ее протесты и сопротивление. Она не впервые об этом подумала: что-то у него в голове сдвинулось. Все барьеры исчезли, и в его глазах появилось выражение, от которого в ней пробуждался инстинкт самосохранения, подсказывая: лучше во всем ему потакать, если она хочет остаться в живых.
Для себя она уже ни на что не надеялась, больно было только смотреть на детей. Они теперь не ходили в детский сад и влачили свои дни в том же сумеречном существовании, что и она. Тихие и безропотные, они только смотрели на нее безжизненными глазами, и для нее это было безмолвным укором. Она полностью признавала свою вину. Ее обязанностью было защитить детей, не пускать Лукаса в их жизнь, как она и хотела сделать с самого начала. Но достаточно было один раз пережить ужас, как она покорилась, убедила себя, что поступает так ради детей и их благополучия. На самом же деле она поступила так из-за своей трусости и привычки идти по пути наименьшего сопротивления. Однако на этот раз она жестоко ошиблась. Она выбрала самый узкий, самый запутанный и самый непроходимый путь из всех возможных и повела по нему своих детей.
Иногда она мечтала убить Лукаса - опередить его в том, что, как она знала, в конце концов должно было неизбежно произойти. Иногда она разглядывала его, спящего, в долгие ночные часы, которые проводила без сна, не в силах сбросить с себя напряжение и забыться. В эти часы она с наслаждением представляла себе, как в его тело вонзается кухонный нож, отсекая тонкую нить, на которой держится жизнь. Или ощущала, как врезается в руку воображаемая веревка, которую она петлей затягивает на его шее.
Однако все ограничивалось мечтами. Что-то в душе - возможно, врожденная трусость - заставляло ее спокойно лежать в постели, когда в голове носились мрачные мысли.