Маринины вещи, найденные в маленькой комнате, ей просто хотелось порвать на части. Сегодня днем Мика проследила, как девушка вместе с родителями уехала на дачу. Куда ж еще с набитыми едой сумками? Тимка с ними не поехал, - видимо, еще не был принят в доме официально. Интересно, как он собирается жениться на Марине при живой жене? Неужели же при венчании гром над ними не разразится? Ведь их с Тимкой тоже венчал священник. И как же Бог, который видит все? А хорошо было бы явиться на церемонию бракосочетания и испортить им всем праздник!
Мысль эта Мике очень понравилась, жаль только, что тогда придется признаться во всех своих делишках. Ведь если она оживет, и Варька, и подружка догадаются, кто так уверенно похозяйничал в их квартирах. Оказывается, чтобы что-то иметь, надо чем-то жертвовать. Не дай бог, если они с Тимкой встретятся еще раз!
В эту квартиру возвращаться во второй раз она не собиралась. Что тут брать? Если честно, больше хотелось насолить, чем поживиться. Имущества папы Сальникова хватит надолго. А экономить Мика уже научилась. Теперь она не будет транжирой. И шоферу на чай много не даст.
Этот мужик сразу же показался ей подозрительным. Косился на нее как-то странно, все время подергивался. Мика насторожилась: маньяк? И, сидя на заднем сиденье, достала из кармана пиджака пистолет, положила его на колени. Она всегда садилась сзади со своими сумками и внимательно следила за водителем. Когда машина неожиданно свернула в темный переулок, Мика, отлично знавшая этот район Москвы, спокойно подняла двумя руками тяжелую "Берету":
- Эй!
Он тут же обернулся:
- Ты чего?
- Сейчас разворачиваешься, выезжаешь на проспект и высаживаешь меня напротив кинотеатра. Понял?
Он испугался не пистолета. Того спокойствия, с которым девушка себя вела. Такое выражение лица бывает только у мертвых. Вроде и жив человек, двигается, дышит, а душа его давно уже отлетела. И никаких мук она испытывать не будет, если придется кого-нибудь прихватить с собой на небо.
- А может, я тебя у милиции сейчас высажу? - ощерился водитель.
- Нам с тобой обоим там делать нечего, - ответила Мика. - Ты просто ошибся, парень.
- Понял. - Он послушно развернул машину. Мика следила за его руками внимательно, готовая в любой момент нажать на курок. Странно, но страха не было.
"Жить или умереть - какая разница? - скучно подумала она. Стало даже как-то лень держать этот пистолет. - Убить его, что ли?" - мелькнула мысль.
Он затормозил у кинотеатра. Оглянулся несколько раз, ища глазами ментов. Где-то вдалеке патрульная машина свернула за угол. Но, видимо, за мужиком кое-какие грехи числились. Сам боялся милиции, Мика это поняла.
- Свободен. За плохое поведение на чай не даю. - Она вылезла из машины, все так же держа в правой руке пистолет, а левой выволакивая за собой обе сумки. Хорошо хоть вещей на этот раз было мало.
- Может, поделишься? - застыв на переднем сиденье с напряженной спиной, спросил водитель.
- В другой раз.
Мика ногой захлопнула дверцу, убрала в карман пистолет. Он уехал тут же, газанув так, что покрышки взвизгнули. "Точно, маньяк", - подумала она. Но Мике было наплевать на то, что какая-нибудь из подгулявших дурочек сядет сегодня ночью к нему в машину и ей-то уж точно не повезет. Каждый за себя.
Через пять минут она поймала другую машину и без приключений добралась до дома. Из ночного происшествия поняла только одно: боятся не силы, боятся уверенности противника в себе. Проверить, есть ли у него черный пояс по карате, можно, только испытав риск сломать себе шею. А дураков нет. Поэтому от уверенных в себе людей лучше держаться подальше. Даже если никакого черного пояса у них отродясь не было.
Глава 4
Мила
1
Как всегда после "дела" она отсыпалась три дня. Выходил стресс, накачавший организм адреналином под завязку. Мика уже почувствовала, как на пике этого сильнейшего волнения обостряются и зрение, и слух, какой удивительно острой становится реакция и как тонко начинаешь чувствовать людей. Но потом наступали вялость, сонливость, апатия и полное равнодушие к еде.
На четвертый день она решилась вылезти в супермаркет. Почему-то пошла туда длинным путем, через стоянку машин, глазами выискивая знакомую "Газель". Специально тянула время до позднего вечера, потому что знала, что днем он на работе. "Газель" на стоянке была, но пустая.
"А где водитель?" - подумала Мика. Заглянула в кабину, но увидела только серый свитер, брошенный на переднее сиденье. Вторая половина июня в этом году выдалась прохладной. Ждать водителя Мика не стала, пошла прочь.
Они столкнулись у входа в супермаркет. Парень прижимал к груди огромный пакет и озирался по сторонам.
- Привет! - сказала Мика.
- Как здорово! Я так и думал, что вас встречу! Каждый день сюда приезжаю. Стою тут по часу, жду.
- И?… - спросила она.
- Что и?
- Не странное ли место для свиданий?
- Нормальное.
- А где еще ты с девушками встречаешься? В химчистке? В прачечной? Или в мастерской по ремонту обуви?
- Вы не просто злая. У вас даже чувство юмора злое. - У него были удивительные глаза. Совершенно детские, серые, в яркую коричневую крапинку. "Милый", - снова подумала Мика. Она не понимала, почему хочет говорить ему обидные и злые вещи.
- Так зачем же ты меня ждешь, если я злая? Лицо приятное?
- Я думал, может, вам одиноко?
- А ты всех одиноких женщин спасаешь?
- Я вообще-то их боюсь. Женщин.
Парень поставил пакет прямо на землю. Мике хотелось смеяться. Откуда он на нее свалился, этот Глебушка? Со своими глупыми детскими глазами, с "Газелью" этой, с пакетом, набитым едой?
- Мне тоже надо в магазин, - сказала она.
- А сумки можно донести?
- Сегодня можно, - разрешила Мика.
- Погодите, я свой пакет в машину отнесу! Вы только не уходите! Не уходите! Пожалуйста!
Он просто-таки рванулся к своей "Газели", а Мике почему-то захотелось убежать. Исчезнуть, а потом сменить квартиру. Чтобы не видеть его больше никогда, никогда, никогда…
- Как вас все-таки зовут? - спросил он, катя по залу супермаркета ее тележку.
- Ми… Людмила, - спохватилась она.
- Значит, просто Милой нельзя?
- Как? - переспросила она.
- Милой.
У нее опять комок подкатил к горлу. Ничем хорошим это не кончится. Он даже не ребенок, которого нельзя обманывать. Он просто… Глебушка.
- Хорошо. Пусть будет Мила. Ты с работы?
- Да. Конечно. Молока надо?
- Да. Один живешь?
- Нет. С мамой и с сестрой.
- С мамой и с сестрой, - эхом повторила она. - И соус чили. А сколько тебе лет?
- Двадцать восемь.
"Мы ровесники! Нет, теперь я по паспорту старше на три года. На самом деле мы ровесники. Но это же смешно!"
Она чувствовала себя старше на целую вечность. На ту лавину, обрушившуюся с гор, на Тимкину ненависть, на три ограбленные квартиры, на…
- А тебе? Тебе сколько лет?
- Столько же. То есть чуть-чуть побольше. - Она разозлилась. - Ты что, не знаешь, что женщину об этом не спрашивают?
- Нет. Не знаю.
- И ты не был женат? Китайский салат в корзину положи.
- Нет. Не успел.
- А девушки? Были у тебя девушки?
- А разве мужчину об этом спрашивают? - Она заглянула в наивные серые глаза с цветными крапинками. Ах, он…
- Спрашивают. По одной очень важной причине.
- По какой? - Он чуть прищурился и потащил с полки какой-то экзотический фрукт.
- Положи, - тихо сказала она. - Лето сейчас, на рынке купим.
- По крайней мере, не так сразу.
- Что не так сразу?
- Спрашивают не так сразу. Можно, мы сначала будем на "ты"?
- Глебушка, ты чудо.
- Я тоже так думаю. - Он самодовольно пригладил рукой каштановый вихор на макушке.
…Она сама не ожидала, что такое может случиться. Само собой, без всяких предисловий. Они с Глебушкой пришли в ее квартиру, выгрузили пакеты на стол. Он стал выкладывать на поднос нежные, розоватые абрикосы. А у нее вдруг ноги подогнулись. Так захотелось своими губами тронуть его пухлые детские губы. И так сладко что-то оборвалось в груди.
Она отошла к окну, постаралась дышать ровнее и вспомнить, как все это было раньше. А напряженной спиной ждала. В самом деле, чего? Он же только Глебушка. Но подошел, очень осторожно положил руки на ее плечи, погладил чуть-чуть и замер. Она тоже замерла. "Можно?" - ласково спросили его руки. И вдруг какая-то слепая, совершенно бесконтрольная страсть развернула ее и заставила почти наброситься на этого чужого, совершенно незнакомого человека. С поцелуями, с жадностью, которая ночами мучила ее и не давала спокойно заснуть. Ну откуда он взялся здесь? Зачем?
- Т-с-с. Тихо, тихо.
Он снимал ее мокрую футболку так же осторожно и все еще не веря в то, что это может быть так быстро и прямо здесь. В кухне, на столе, между чайником с отколотой ручкой и подносом, полным нежных абрикосов с мятыми спелыми бочками. Они даже не разделись как следует. Какая-то жадная, бешеная спешка, после которой она полчаса ревела в ванной, а он подбирал с пола упавшие абрикосы, отчаянно жалея раздавленную розоватую мякоть. А потом тихонько скребся в дверь ванной:
- Мила. Мила, ну, прости!
Она открыла дверь и спросила только:
- Кого?
- Не надо было на меня так набрасываться, - виновато сказал он. - Я растерялся.
- Да ну? - Она всхлипнула и стала вытирать лицо мокрым полотенцем.
- А что, мне надо было тебя отталкивать и кричать: "Нет, не надо, ни за что!"? Или соседей позвать?
- Замолчи! - Она замахнулась полотенцем. Он послушно подставил щеку:
- Сюда.
Потом, так и не получив удара, развернулся другим боком:
- И сюда. Пожалуйста.
Она прошла мимо, в кухню, оттолкнув его плечом, бросила полотенце на табурет:
- Ладно, иди ужин готовить. - И проворчала: - Все у нас не как у людей.
Глебушка старательно чистил картошку, а она резала овощи в салат, то и дело прикладывая под глаза кружочки свежих огурцов. Чтобы отеки прошли и кожа снова стала гладкой.
- Ну хочешь, я на тебе завтра женюсь? - спросил вдруг Глебушка, сбрасывая в мусорное ведро длинную спираль картофельной кожуры.
- Вот дурак, прости господи! - Мила швырнула на стол ножик. Потом махнула рукой: - Если ты еще раз об этом заговоришь, я тебя застрелю.
- Что, у нас никогда больше этого не будет?! - Глебушка широко распахнул наивные серые глаза, и Мила неожиданно рассмеялась:
- Чучело ты, чучело! И что, интересно, скажет твоя мама?…
…Мама ничего не сказала, потому что ничего так и не узнала. Поздно вечером Глебушка ушел домой, напоследок вымолив себе окончательное прощение. И разрешение прийти завтра, и послезавтра, и… Дальше Мила просто не разрешила ему перечислять все эти "после", когда он собирался торчать в ее квартире и говорить глупости. Потому что говорил Глебушка сущую чепуху. О том, что людям надо помогать, что женятся для того, чтобы иметь детей, что не всем обязательно надо быть богатыми, а добро побеждает зло. Он был неисправимым идеалистом, и Мила с тоской думала о том человеке, который сломает Глебушкину жизнь. Потому что на свете совсем не осталось необитаемых островов, где можно жить счастливо и спокойно, жить своим трудом, никогда не выяснять, где проходит граница между владениями, не красть, не лгать и верить в такую ерунду, как любовь, только потому, что верить во что-то надо.
2
Между тем он прочно вошел в ее жизнь, радуясь, как ребенок, всему, что происходило вечерами в маленькой однокомнатной квартирке. Тимке она подарила когда-то обеспеченную жизнь и много чего еще, а этот, казалось, не понимал, что и квартира, где они встречаются, чужая, и зарплата его Миле кажется смешной, и что женщина, к которой он приходит вечерами, не такая, как все остальные. Мила же не могла ему признаться в том, что в квартире есть в большом количестве украденные ею вещи, что она нигде не работает и не собирается больше никогда этого делать и что она совсем не та, за кого Глебушка ее принимает.
Для него Мила была сотрудницей туристического агентства, благо что баек о такой работе было много в ее жизни. Глебушка по-прежнему жил с мамой и с сестрой, но все выходные проводил с Милой. Они ходили на пляж, ужинали в дешевых забегаловках, а ночью любили друг друга уже по-настоящему, никуда не торопясь.
- Глебушка? - спрашивала Мила, пригревшись кошкой у его теплого бока и только что не мурлыкая.
- Да?
- Почему ты не женился до сих пор?
- Потому что меня до сих пор никто не оценил.
- Да ну? Ты же симпатичный. Добрый. Неглупый. И вообще… Ми-и-илый, - тянула она.
- Женщины таких не любят. Они любят сильных и злых. И богатых. А я никогда не буду богатым. Ни бизнесменом, ни просто начальником чего-нибудь или кого-нибудь. Потому что я добрый, неглупый и… ми-и-илый.
- Передразниваешь!
- А почему ты все спрашиваешь, а про себя никогда не рассказываешь?
- Потому.
- Почему?
- Потому. Т-с-с! Погода. Завтра дождь.
- Да хоть снегопад! Милка!
- Потише.
- А почему у нас такие маленькие розовые ушки?
- Кыш!
- А почему у нас такой сладкий маленький ротик?
- Он кусается.
- Пусть. А почему у нас такие маленькие…
- Эй!
- Розовенькие…
- Ну, это уж слишком!
Они кувыркались на кровати, и Мила думала о том, что нельзя в течение одного месяца так сильно поглупеть, а главное, вновь поверить мужчине, будучи уже обманутой один раз и этого обмана так и не простившей. Черт бы побрал эту любовь! И откуда она на нее свалилась?
Но июльская жара делала свое дело. Не хотелось ничего другого, как валяться на пляже или в постели, целоваться до полуобморока, пока губы не заболят, и чувствовать себя наивной дурочкой с расплавленными нежностью и солнцем мозгами. Она еще не знала, чем все это кончится, но уже со страхом ждала. Слишком уж хорош был ее Глебушка.
Совершенно неожиданно в Миле проснулась несвойственная ей сентиментальность. Пришли в голову глупые мысли о том, что хорошо было бы им вместе с Глебушкой уехать далеко-далеко, жить в маленьком городе, в маленьком домике, простой человеческой жизнью и не думать ни о чем плохом. Она даже на кладбище как-то поехала, на могилу матери и свою собственную. Первый раз с того самого момента, как умерла для всех своих родственников и знакомых.
И тут с ней произошел совсем уж невероятный и глупый случай. Пока Мила бродила между могил, предаваясь своим сентиментальным воспоминаниям, время подошло к восьми. Народ разошелся, а она совсем забыла о времени и обо всем остальном. Глебушка сегодня работал допоздна и к ней заезжать не собирался.
"Ах, какие миленькие цветочки! - думала она, стоя возле какого-то памятника. - И тишина такая славная. И грустно, и отчего-то хорошо…"
Здоровенный мужик возник, словно из-под земли, совершенно неожиданно. Она как-то сразу подумала, что глаза у него пустые, и вдруг испугалась. Мужик смотрел на Милу внимательно несколько минут и вдруг двинулся к ней, держа руку в правом кармане. Ее же словно парализовало.
- Эй! Ты чего? Эй! - попыталась крикнуть Мила, но из ее горла вырвался только невнятный хрип.
А мужик вдруг схватил Милу за руку, резко рванул на себя и сдавил ей шею. Потом вынул из кармана правую руку.
- Мамочки! - только ахнула она, увидев сверкнувший нож. - По…
Она только сообразила, что сразу ее не зарежут. У мужика был взгляд маньяка, не грабителя. Совершенно бессмысленные, пустые глаза. Она забилась в его руках, больше повинуясь инстинкту, чем желанию вырваться. Забарахталась, словно рыба, пытающая сорваться с крючка, шлепнуться в воду и глотнуть хоть немного спасительной влаги. Каким-то чудом ей удалось на минуту вырваться, и Мила попыталась убежать, лягнув мужика ногой в пах изо всей силы.
Конечно, он бы ее быстро догнал. И быть бы ей мертвой по-настоящему, если б вдалеке не появились люди. Несколько человек, которых непонятно каким ветром занесло на кладбище в это позднее время.
- Помогите! - уже громче крикнула Мила.
Люди ее не услышали, но мужик вдруг внезапно исчез. Растворился среди памятников и могильных оград так же неслышно, как появился. А она бежала до тех пор, пока не оказалась у самых ворот. И только потом запоздало подумала: "А ведь в сумочке был пистолет".
Ее трясло еще полчаса, да и ноги подгибались. Мила стояла на шоссе и не могла заставить себя проголосовать. "Лучше уж рейсовый автобус", - подумала она. И, уже бредя на остановку, принялась себя ругать: "Дура! Он бросился на тебя, потому что ты испугалась. Почувствовал твой страх. И прирезал бы, как пить дать, а ты бы даже и не пикнула. И не вспомнила бы, что в сумочке лежит пистолет. Но почему? А потому что жизнь тебе теперь дорога. Все из-за Глебушки, будь он неладен!"
Она понимала, что в таком состоянии ни на что больше не способна. Даже элементарно себя защитить. Теперь ей совсем не хотелось бессмысленно рисковать. И врать надоело. Очень надоело врать. Она сама и не поняла, как решилась все ему рассказать. Конечно, до того места, где надо было признаться в трех квартирных кражах. Об этом незачем. А про Тимку Глебушка слушал очень внимательно.
- И он так сделал?!
- Ему мои деньги были нужны. Фирма, квартира, машина.
- Я его убью! - решительно заявил этот парень с детскими глазами.
- Не надо никого убивать. Только скажи: ты-то мне не врешь?
- Милка! Если бы у меня что-то было… ну, я про деньги. Если бы я… Словом, клянусь всем самым-самым, что я всю жизнь хочу прожить только с тобой. Все равно, в бедности или в богатстве, и все равно где.
- Ох, Глебушка! До чего ж ты милый!
- А твой муж подлец. Слушай, - вдруг спохватился он, - а как же ты выйдешь за меня замуж, если вы не можете развестись?
- У меня паспорт все равно на другую фамилию. Я его купила. А насчет развода…
Вдруг ей в голову пришла неожиданная мысль:
- Глебушка, я не хочу ему мешать. Пусть живет с кем хочет. Я просто хочу честно произвести раздел имущества.
- Как это?
- А так. У тебя есть машина, у меня есть ключи от квартиры. Он же поедет к своей Маринке когда-нибудь на дачу. Пора и с родителями знакомиться. А мы тем временем вывезем из квартиры некоторые вещи.
- Погоди. Какие вещи?
- Мои.
- Но это же…
- Что, не имею права? Да его там только носки с рубашками! Я даже мебель не собираюсь у него забирать. Кое-что из бытовой техники, телевизор, свои вещи, деньги.
Он задумался.
- Погоди, Мила, здесь что-то не так.
- Ага! Значит, убить - так?
- Но это же нечестно!
- Убить честно, а взять свое нечестно? Я, выходит, должна его не только простить, а еще и свадебный подарок сделать? Оставить ему все? А не жирно ли будет?
- Ну хорошо, - согласился он. - А если в милицию заявит?
- Ну, уж если до такого дойдет, то я, разумеется, во всем признаюсь. Тут же воскресну и заявлю, что это был просто развод.
- А почему сейчас нельзя?
- Что нельзя?
- Воскреснуть?