– Тогда рассказывай, – Лариса с видом деловой женщины – это был привычный для нее имидж – посмотрела на часы. – А то скоро будет поздно.
– Значит, рассказывать? – Сергей с жадностью закурил новую сигарету.
Лариса кивнула.
– Подростки мне нравятся, – усмехнулся в ус Панаев.
– То есть?
– Ну, девочки-малолетки, лет пятнадцати-шестнадцати. Как школьницы, короче.
– А тебе приходилось вступать в подобные контакты? – с интересом спросила Котова.
– А как же! – Сергей неожиданно начал входить в раж.
– И ты помнишь самое яркое впечатление?
– Да, случалось такое, – ответил Панаев.
Глава 2
Панаева тогда затащил на дискотеку Макс – он любил шастать по таким местам на халяву. Макс танцевал весь вечер с одной девушкой, которая была из другой компании. Потом возник конфликт – кто-то из подвыпивших парней заявил свои претензии: мол, девушка ему изменяет.
– Я тебя, паскуда, насквозь прошью! – кричал пацан на Макса.
– Это ты мне, падла? – орал тот ему в ответ.
С этих двух незамысловатых фраз завязалась потасовка. Разбитые бутылки, держа за горлышки, дерущиеся использовали вместо мечей. Все это напоминало рыцарский турнир в современном варианте. Панаеву тогда запомнилась сама девушка, из-за которой, собственно, и произошла разбираловка.
Она отошла в сторонку и заплакала. В своем странном прикиде из короткого кожаного платья, украшенного металлическими блестками, вся в медных кольцах и цепочках, она напоминала некую модернизированную Мальвину. Девушку из сказки, которую любят и неудачливый поэт Пьеро, и злобный Арлекин, и, возможно, грозный Карабас-Барабас. Этот эталон женщины каждый мальчик вынашивает в своем сердце – именно такую, слабую и покорную, рядом с которой каждый может ощутить себя настоящим мужчиной и взять ее под покровительство, ищут многие представители сильного пола.
Подоспевшие охранники вовремя скрутили и зачинщика драки, и Макса. Их уже отвозили в отделение, а девушка безутешно рыдала и что-то истерично говорила подошедшей подруге. Из ее слов можно было разобрать: "Это я во всем виновата! Так всегда бывает!.."
Тем не менее Сергею девушка как-то особенно понравилась. Хотя, в общем-то, неформалки никогда не привлекали его. Он не любил рок и предпочитал слушать попсовую музыку для народа.
Какой-то внутренний импульс подтолкнул Панаева подойти к девушке. Ему захотелось утешить ее и успокоить. Возможно, сказывались трения в семейной жизни с Вероникой. А возможно, просто образ школьницы, этакого нескладного несмышленого создания притягивал его как магнитом. Если бы его спросили тогда – что потянуло его к этой девчонке, он вряд ли бы нашелся что ответить. И было это не столько сексуальным, сколько эмоциональным порывом.
– Вам плохо? – спросил Панаев, подойдя к ней.
– Да нормально мне, – едва ли не нехотя ответила девчонка.
– Это твой парень? – показал Сергей на фигуру пьяного задиры, которого уводили крепкие охранники.
– Я даже не знаю как сказать, – растерялась она. – Он считает, что я ему изменила. А мы с ним даже не целовались. Сам пристал ко мне неделю назад, вот и не отходит.
– У тебя, наверное, много поклонников?
– А что? – запальчиво спросила девчонка.
В этот момент она загадочно улыбнулась, и веселые искорки запрыгали в ее детских глазах. Панаева обдало приливом нежности и чувств.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Николь.
– Это что, имя такое? Для России очень необычное.
– Не-а, вообще-то я Надежда Николаевна по паспорту, вот меня подружки и зовут Николь, – по-простецки ответила девушка. – Неудобно же быть Николаевной в моем возрасте. А так – стильно…
– Ну ладно, Николаевна… А сколько тебе лет?
– Четырнадцать, а что?
– О, возраст солидный!
– Ты так считаешь? – с усмешкой спросила Николь.
– Пройдет время, и ты будешь вспоминать свои четырнадцать лет, как тебя любили и дрались из-за тебя. А сама уже будешь взрослой тетей, и твоим детям будет по четырнадцать лет.
– Я буду такой старой? Тогда меня, наверное, уже не будет в живых.
– Зачем так говорить? Каждый возраст имеет свои преимущества.
– Тогда я не буду уже красивой… – девчонка явно начала кокетничать.
– А это зависит от тебя. И в сорок лет, и в пятьдесят можно выглядеть прекрасно. Представь себе Софи Лорен, Аллу Пугачеву, Брижит Бардо – а они уже взрослые тети. Просто красивы соответственно своему возрасту.
Они так и продолжали этот беспечный разговор, станцевали пару танцев, схватив замечание подруги Николь: "Милая, тебе, оказывается, нравятся старики". На что Николь показала подруге язык и, обняв Сергея, вышла с ним из кафе.
Он довез ее до дома. Дорогая машина Панаева произвела на Николь неизгладимое впечатление, и она его поцеловала прямо у дверей новенького "БМВ".
– Ты настоящий принц из сказки, – проговорила она. – Прямо как в кино. У меня таких ухажеров еще не было. Если бы Кики… ну, та, которая назвала тебя стариком, увидела, какой ты крутой, она бы в обморок упала от зависти. Зато у нее знаешь какой парень скряга – на бутылку пива не раскошелится!
И, сделав небольшую паузу, Николь неожиданно спросила:
– Может быть, зайдешь ко мне?
– А твои родители не будут в шоке от посещения принца? – поинтересовался Панаев.
– Мамы дома нет, она на даче. А папа в командировке, – простодушно призналась Николь.
И они пошли к ней. Николь с родителями жила в двухкомнатной квартире, довольно бедно обставленной. Мебель советских времен, по стенам в гостиной развешаны семейные фотографии… Пока Сергей разглядывал выставку родственников, Николь пошла на кухню ставить чайник.
Жилплощадь была в их полном распоряжении ввиду отсутствия старшего поколения. И когда Николь вошла в гостиную, Сергей, оторвавшись от созерцания портретов на стене, с жадностью набросился на нее. Но она, ловко увернувшись, снова побежала на кухню, на ходу расстегивая кофточку.
И вот он уже судорожно запирает дверь на замок и цепочку на случай непредвиденных обстоятельств, проходит на кухню. Николь стоит у задернутой шторы в розовой комбинации. Глаза ее подернуты грустью, за окном слышен шум отъехавшего автомобиля, видны блики уличных фонарей, отражающихся в окне квартиры. Она опускается на колени и, робко улыбаясь, смотрит на него. Просвечивающая комбинация позволяет видеть ее хрупкое тело и соблазнительные круглые ягодицы. Он поднимает ее на руки, проводит ладонью по ягодицам и нежной ложбинке между ними, а потом опускает ее на пол.
– Холодно как-то, – говорит Сергей.
– Я зажгла газ на плите, сейчас будет теплее.
Николь отползла назад и протянула к нему руки.
– Иди сюда, – позвала она его. – Рядом со мной тебе будет теплее.
Газ еще не успел нагреть помещение, но что-то горячее и томное уже разливалось по его телу. Она обняла его шею и, озорно шепча, спросила:
– Тебе кофе или чай?
Что-то в ее голосе было от робости, а что-то такое, от чего в нем закипала настырная мужская страсть.
– Все равно, – ответил Панаев.
Его сильная рука уже скользила по длинным точеным ножкам юной красавицы. Она поднималась все выше и выше, грубо ощупывая округлые бедра и маленькую грудь. И вот его пальцы коснулись африканских косичек, унизанных какими-то стекляшками. Они были жесткие на ощупь и неприятны для осязания. Наверное, это отразилось в его взгляде, и скромная девичья робость проскользнула в больших глазах розовощекой школьницы.
– Распусти волосы, – попросил Сергей.
Николь поправила выбившуюся прядь. Для неформалки она и впрямь была какой-то запуганной.
– У нас еще полно времени, – она отклонила его руку. – Попьем кофе.
– Нет, сначала распусти волосы.
Его голос, ставший вдруг властным, водопадом обрушился на нее. Ему даже показалось, что Николь уже пожалела о том, что пригласила случайного человека к себе. Она посмотрела на него как загнанный в ловушку зверек.
– Сначала волосы! – чуть не закричал Панаев.
– Тише, ты всех соседей разбудишь!
Но он уже не слышал ее и начал распутывать мерзкие косички сам.
– Нет, нет, не так! – Николь начала расстегивать какие-то заколки. И тут вдруг выяснилось, что это не ее волосы. Она сняла их с головы и расчесала, пропуская между пальцами. Он небрежным жестом взял в руки шиньон – на ощупь он грубый, как щетина.
– Ты разочарован? – спросила Николь.
– Нормально. По крайней мере, твои лучше – ты острижена под мальчишку.
– Тебе не нравятся такие, как я?
– Нравятся, – солгал он. – Вообще мне нравишься ты, такая, как есть.
– Такая… как есть? – повторила она и обвила его шею руками. – Но я не совсем, как есть.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я блондинка от природы, но мне нравится быть жгучей брюнеткой. Мадонне тоже не нравятся ее волосы, и каждую неделю она их красит в новый цвет.
– Плевать мне на Мадонну! Лучше скажи, какая ты на самом деле, – ведь блондинки бывают разные.
Она ничего не ответила. Только задрала комбинацию и приспустила трусики, демонстрируя бесцветный пучок на лобке и вполне школьную щелку.
– У меня такие же, – бесцеремонно заявила Николь, имея в виду цвет своих настоящих волос.
Она подошла к магнитофону и, нажав на клавишу, включила музыку.
– Это должно тебе понравиться. Шура – это нечто среднее для всех: рокеров, металлистов и гоблинов.
– Шура – так Шура, – поддакнул ей Панаев.
Он уже стягивал с нее комбинацию и раздевался сам. Выключил свет и, снова подняв ее на руки, понес в комнату. Из кухни доносилось похожее на мяуканье пение Шуры, а Николь тихо спросила:
– Ты всегда выключаешь свет?
– Всегда.
Панаев в упор посмотрел на Николь и накрыл своими руками ее руки. Она задрожала всем телом, когда почувствовала, как нежно, но вместе с тем настойчиво он стал ее ласкать. Сергей попытался поцеловать ее, но она резко отвернулась. Его открытый рот скользнул по ее щеке, нарумяненное личико находилось совсем близко с его грубым фэйсом, но в глазах ее уже не было той озорной веселости, исчезли искринки, те, которые были на дискотеке. И даже робость, казалось, покинула ее. В глазах отразилось что-то похожее на отчаянную решимость и животный ужас: он застыл где-то в глубине зрачков. Будто не мужчина ласкал ее, а какой-то монстр, привидение из ужастиков, Чикатило…
– Ты пошел бы с любой, которая бы согласилась, – бросила она упрек. – Подвернулась я.
– Ты не хочешь? – спросил Сергей.
– Все равно сам не уйдешь.
– Хватит!
Панаев оторвался от нее, но она вдруг, как-то хитро улыбнувшись, снова прильнула к его волосатой груди. Он понял это как сигнал к атаке.
Для нее это была игра, а не желание телесного контакта, как это бывает у взрослой женщины. Скорее всего она подражала старшим подругам, которые для нее представляли определенный авторитет и которые своими разговорами, вполне возможно, подталкивали ее к этому шагу. А Сергей подвернулся в удобный момент, когда девушка слегка подвыпила, – как знать, может быть, первый раз. В ее жизни, бедной и ограниченной, шикарная машина, дорогая одежда так называемого поклонника произвели своеобразный фурор в ее воображении. Возможно, пройдет много лет, и девочка, став женщиной и испытав все тяготы семейной жизни простого человека, когда разрываешься между плитой, постелью и работой, будет вспоминать этот вечер, который начинался как игра, а закончился вступлением во взрослую жизнь.
Сергей уже приступил непосредственно к делу, когда Николь вдруг истошно закричала:
– Нет, Сережа, нет, я не могу! Уходи!
Изнемогая от боли, Николь извивалась на кровати, но Панаев, словно не замечая этого, продолжал с какой-то тупой яростью делать свое дело. Он, на удивление, закончил быстро и тут же встал, вышел в ванную, сопровождая свой путь ругательствами.
Когда он вернулся, Николь лежала ничком, натянув на себя одеяло. Он сел рядом с ней, его толстые пальцы перебирали пряди ее коротко остриженных волос.
– Николь! – прижавшись к ней, он снова страстно зашептал: – Неужели ты так сильно напугана?
Она еще что-то говорила, а потом зарыдала, как ребенок. И было в этой детской капризности что-то непосредственное и чистое, что вряд ли он смог бы понять буквально, но принял душой. Он лег рядом с ней и прижал ее стриженую головку к своей груди.
– Все хорошо, – успокаивал он ее. – У тебя что – в первый раз? Я забыл… Тебе только четырнадцать лет. Извини.
Она уткнулась ему в грудь и робким голосом прошептала:
– Я совсем никуда не гожусь. Наверное, я несовременная. Кики говорит, что начала в двенадцать, а я так не могу…
– Эх ты! – пожурил он свою случайную любовницу. – Все еще будет, и муж, и дети. Только больше так не делай, как со мной.
Он встал, уже не помня, как оделся, и вышел на улицу. Эта ночь врезалась в его память навсегда. Сергей вспомнил о том, что в ранней юности он любил такую же точно девушку из одного с ним класса, но она пренебрегала им. И, встретив это юное создание на дискотеке, он как бы вспомнил прошлое и сторицей хотел окупить не реализованное тогда желание.
* * *
Лариса сидела, поджавшись в кресле, и внимательно слушала Панаева. Ей были интересны откровения этого грубого на вид человека, который многим казался черствым и циничным.
Она чувствовала, что ей необходимо, что называется, просканировать личность Панаева, попытаться прощупать его через прошлое, используя весьма распространенный психологический прием. Она находилась под впечатлением от общения с Толиком – он-то и научил ее всем этим штучкам. Лариса чувствовала, что все произошедшее в этой квартире несет в себе какой-то психологический, а может быть, даже психопатологический подтекст. Поэтому она старалась вести себя подобно тому, как вел себя с ней Толик. Она жалела о том, что Курочкина нет рядом. Возможно, он сейчас оказался бы очень полезен.
И хотя время явно поджимало – труп все еще находился в ванной – и было необходимо принимать какое-то решение, но Котова не собиралась отказываться от этого метода. Она уже вошла в раж.
А экстремальная атмосфера разборок вокруг и около убийства уже давно не вызывала смятения чувств у Ларисы – она имела большой опыт анализа подобных ситуаций.
– Так что тебе больше всего нравится в женском теле? – спросила Лариса.
– Для меня главное, чтобы лицо было симпатичное, все равно какое, – ответил Панаев. – Но особенно обращаю внимание на ноги. Не могу терпеть, когда у бабы, как у мужика, они волосатые. И еще хуже – если усы растут. А вот волосы на голове люблю… Мне нравится, чтобы волосы были длинные, шелковистые и, как бабы говорят, ухоженные. Чтобы женщина на женщину была похожа.
Вдруг Панаев нахмурился и настороженно посмотрел на Ларису.
– А почему ты меня об этом спрашиваешь?
Котова не успела ответить на этот вопрос, потому что в этот момент в комнату вошла грузная женщина лет шестидесяти, скромно одетая в черное платье с глухим воротником, будто пришла на похороны. Оглядев Ларису недобрым взглядом, она спросила:
– Ну, сынок, можно войти? Что тут у вас опять приключилось? Я едва вошла, как все на меня накинулись. И эта ненормальная Нонка что-то орет, а что сказать хочет – непонятно. Молодую из себя корчит – вся в колечках. Не девчонка вроде, а все туда же…
– Мама, ты только успокойся, – сказал Панаев. – Кстати, это Лариса, Лариса Викторовна. А это моя мать, Мария Ильинична.
– Что ты мне хочешь объяснить? Говори сразу, я не люблю вихляний из стороны в сторону, как твоя теща, – Мария Ильинична бросила на Ларису всего лишь один взгляд, не удостоив даже кивка. – Это что, твоя новая жена?
Мария Ильинична говорила о Ларисе так, будто та вовсе не присутствовала в комнате, и намеренно повернулась к ней спиной.
– Мама, сядь, я тебе все постараюсь объяснить… У меня в квартире произошло убийство, – сказал Панаев.
– Что? Кто кого убил? Когда? – градом посыпались вопросы. Мать ошарашенно смотрела на сына. Панаев объяснил Марии Ильиничне, что произошло, и ей по мере его рассказа становилось все хуже и хуже. Ее мучила одышка, и, казалось, она вот-вот потеряет сознание.
Лариса выбежала из комнаты и вернулась со стаканом воды. Мария Ильинична отпила два глотка и, мотнув головой, сказала:
– Нет, больше не надо. А вы кто, наверное, из милиции?
– Мама, я же говорил – это Лариса, подруга Вероники, – раздраженно повторил Сергей.
– Этой вертихвостки, которая себе нашла еврея? – презрительно уточнила Панаева. – Тоже мне, верная жена и заботливая мать!
– Мама, сейчас не до этого, – внутри Панаева снова закипала злость. – Лариса помогает мне. Она наш общий друг. Она помогает разобраться, кому нужно было подложить мне свинью и притащить ко мне в ванную труп.
– А вы действительно можете помочь? У вас большие знакомства? – Мария Ильинична резко развернулась лицом к Ларисе и посмотрела на нее с уважением.
– Я постараюсь, – сдержанно ответила Лариса. – Просто у меня большой опыт частных расследований.
– Вот как? – недоверчиво посмотрела на Ларису мать Сергея.
– Да, и я хотела бы с вами поговорить.
– И что же?
– Для этого я сделаю неожиданный и резкий ход в общении – во благо вам. В такой ситуации лучше не рассусоливать, откуда и что появилось в ванной, а отвлечься и резко переметнуться.
– Что вы имеете в виду? – удивилась мать Панаева.
– А как вы сами думаете? Куда мы переметнемся? – заговорщически подняв бровь, спросила Лариса.
– Не знаю, – растерялась Мария Ильинична.
– Но прежде чем начать разговор, я хочу договориться, чтобы он происходил наедине.
– Мне что, выйти? – спросил Сергей.
– Я надеюсь, это не нанесет тебе смертельной обиды? – с провоцирующей иронией поинтересовалась Котова.
– Нет, конечно, – с вызовом, резко, ответил Панаев и быстро вышел.
Из другой комнаты тут же послышались возмущенные возгласы, которые, едва он вышел, обрушились на Панаева, и его ленивые отрывистые реплики в ответ.
Мария Ильинична с Ларисой остались вдвоем.
– Теперь вы догадываетесь, о чем я хочу с вами поговорить? – спросила Лариса.
– Должно быть, о Сергее? Ну что ж, давайте, – неожиданно быстро, но вполне предсказуемо для Ларисы согласилась мать. – Может быть, это в самом деле перебьет и отвлечет меня.
И вдруг она почти выкрикнула:
– Если вы хотите знать мое мнение, то лично я думаю, что все это дорогая теща подстроила. С нее станется! Она же, сука, и разбила им семью. Вы только подумайте: его посадят, а Верка с этим евреем въедут сюда и будут жить! А Сережа все это потом и кровью добывал.
– Я вас прекрасно понимаю. Вы сейчас чувствуете боль, обиду, может быть, несправедливость… Правильно ли я вас понимаю? Если неправильно, то скажите – как правильно.
– Чего ж неправильного? Все правильно! – более мягко ответила Мария Ильинична.
Лариса, почувствовав изменение в атмосфере разговора, деликатно произнесла:
– Давайте лучше вспомним детство Сергея.
Мария Ильинична вздохнула.
– Что ж, начинать прямо с того, были ли тяжелы роды?