Завладев подлинными предметами древности мочика - народа, чья цивилизация предшествовала цивилизации инков, антиквар Лара Макклинток скоро понимает, что, сама того не желая, стала связующим звеном в цепи коллекционеров, прибегавших к услугам мошенников с черного рынка. Теперь ей придется отправиться в Перу и сразиться с армией расхитителей гробниц, безжалостных и беспощадных, как настоящие воины мочика.
Содержание:
-
Пролог 1
-
Ящер 1
-
Паук 12
-
Жрица 20
-
Жрец-Воин 35
-
Палач 47
-
Эпилог 49
-
Примечания 50
Лин Гамильтон
"Воин мочика"
Пролог
Великий Воин мертв. На время прекратятся сражения и рукопашные поединки. На время жрецы остановят процессии на храмовой площади у подножия уаки, перестанут читать заклинания, священный поток крови в жертвенную чашу иссякнет. Замрут торжественные парады пленников, что бредут, разгромленные и униженные, нагие, со связанными руками и петлей на шее. Оружие их волокут сзади в знак победы. Теперь пришло время иных процессий, иные жертвы склонятся пред Палачом.
Великий Воин мертв. Жрецы уже готовят королевскую усыпальницу, вгрызаясь глубоко в поверхность уаки. Дерево для кровли уже выбрано, из провинций везут кирпичи, дабы выложить стены, и на каждом кирпиче стоит знак мастера, что лепил его. Все готово. Настало и нам время приготовить Великого в путь.
Великий Воин мертв. Мы так беззащитны без него, без заклинаний и обрядов, что хранят нас. Без него горные воды могут изменить ход, урожай может превратиться в пепел, рыба - уйти от побережий. Мы должны отправить его в путь с должными церемониями. Должны скорее избрать нового Воина.
Ящер
1
- Горе живущим на земле и на море! Ибо к вам сошел диавол! - прогремел бродяга, воздев руки и созерцая какое-то нездешнее видение.
- "Откровение", 12:12, - пробормотала я. Еще бы мне не узнать: столько раз я слышала эту цитату за те три дня, что местный псих провел на маленькой мощеной площади ровнехонько перед моим магазином, "Гринхальг и Макклинток", возвещая грядущий конец света. В редкие минуты, когда умалишенный не цитировал Святое Писание, он декламировал стихотворение Шелли "Озимандия", снова и снова с жаром повторяя те строки, в которых Озимандия призывает владык мира сего взглянуть на его свершения и отчаяться.
- "Откровение", 12:12, - зычно прогудел псих. Мне оставалось утешаться лишь приятным сознанием, сколь умножаются мои познания в области апокалиптических текстов.
- Сперва огнь лютый, - сообщил он, доверительно понижая голос и пытаясь привлечь внимание группки туристов. Осажденная четверка дернулась и опасливо обошла его стороной. Никто бы не стал их винить: псих был грязен, нечесан, а глаза его горели фанатичным огнем. - И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем.
"Опять "Откровение"", - подумала я.
- "Откровение", 15:2, - провыл он. - Потом начнут умирать люди. Ибо возмездие за грех - смерть.
- "К римлянам", 6:23, - сказала я, не в силах сдержаться. Этот человек просто выводил меня из себя, сколько бы я ни винила общество за недостаток сочувствия к душевнобольным. Помимо всего прочего, он еще и распугивал моих покупателей. Разгар сезона, а народ шарахается от этой части улицы, как от чумы. И неудивительно. Я все еще маялась на подходах к магазину, надеясь, что он на что-нибудь отвлечется и я успею прошмыгнуть мимо. Я знала, что последует, если он заметит меня: "Екклесиаст".
- И нашел я, что горше смерти - женщина, - завопил псих, наконец углядев меня. - "Екклесиаст", 7:26.
Я поморщилась и стрелой промчалась мимо него на крыльцо магазинчика.
- Вина в том ваша, - пронзительно вскричал он, указывая на меня обличающим перстом и пристально глядя, как я взлетаю на последние две ступеньки и исчезаю за дверью. На сей раз стрелки весов качнулись в пользу Перси Биши Шелли.
- Лара, с тобой все в порядке? Да что с этим жутким человеком такое? - вздохнула Сара Гринхальг, когда я вбежала в дверь.
- По-моему, слетел с катушек, - безапелляционно заявил Алекс Стюарт, отставной моряк, наш незаменимый помощник по магазину. - А может, просто миллениум действует. Возрождает во всех нас какие-то примитивные страхи… Ты же читаешь газеты. По всему миру люди места себе не находят из-за примет в небе, воде и везде, где ни попадя. Послушать их, так сейчас появились абсолютно все, до единого, предзнаменования самого катастрофического конца.
- Уж лучше бы нашел для своих разглагольствований какое другое место, - посетовала я. - Слишком от него много убытков! Но и в полицию звонить не хочется, слишком он жалок.
Впрочем, теперь, оглядываясь назад, я думаю, что этот несчастный, хоть и несомненно находился не в своем уме, был прав. Возможно, не в прямом смысле. Но дьявол, во всяком случае его земной приспешник, ходил среди нас и, как ни больно мне это признавать, отчасти вина во всем произошедшем лежит на мне: ведь все развилось из моей неспособности справиться с деликатной личной проблемой.
Эта запутанная сага начинается - во всяком случае в полицейских отчетах, - с пожара, который испепелил мой магазинчик почти дотла. Однако лично для меня все завертелось на несколько месяцев раньше, в тот день, когда умерла Мод Маккензи.
Мод Маккензи считалась местной достопримечательностью Йорквилля, где расположен "Гринхальг и Макклинток". Она со своим мужем Франклином владела странным магазинчиком, где продавалось всего понемножку - преимущественно барахло вперемешку со всякими антикварными штучками. Называлось это место - помилуй их, Боже! - "Лавка древностей". Супруги жили прямо над магазином. Насколько я знала, Мод с Фрэнком были здесь всегда. Дом, где располагался магазин, некогда принадлежал семье Мод, а после того, как семейство продало его и уехало, Мод с Фрэнком сумели откупить старое здание назад. Они жили здесь, когда Йорквилль был всего-навсего захудалым пригородом. На их глазах он сделался средоточием культуры шестидесятых, и в нем находились все лучшие кофейни и выступали все известные певцы. Мод с Фрэнком терпеливо пережидали времена, когда на сцену выступили наркотики - оборотная сторона веселых шестидесятых. И потом, когда Йорквилль возродился из забвения модным районом роскоши и самых фешенебельных магазинов, Мод с Фрэнком, верные своей улице, встретили этот новый расцвет.
Они стали основателями довольно-таки неформальной ассоциации торговцев, скорее даже общественного клуба, куда входили мы, несколько владельцев окрестных магазинов. Мы собирались раз в неделю в местной кафешке, "Кофемолке", на так называемые уличные собрания. Согласовывали друг с другом рождественские украшения витрин, собирали небольшой фондик на рекламные цели, боролись с вандализмом - все, как водится. Но больше всего нам нравилось посплетничать: кто завел новое дело, кто собирается выйти из бизнеса, кто переехал. Уверена, что одно время, несколько лет назад, когда мы с моим мужем Клайвом развелись и мне пришлось продать магазин, чтобы откупиться, главной темой пересудов была я. Мы следили за улицей так, точно она была нашим единственным средством существования - так, конечно, дело и обстояло.
Мы были маленькой тесной группкой и дружили между собой - отчасти потому, что никто из нас не занимался совсем одним и тем же и не являлся другому прямым конкурентом: модельер, книготорговец, парикмахер, владелица магазинчика рабочих инструментов, торговец тканями и я, хозяйка магазина антикварной мебели. Не то чтобы мы совсем уж не пускали к себе новичков. Просто для того, чтобы ввести в компанию кого-то новенького, требовалось единодушное одобрение, а мы давали его очень редко.
Когда умер Фрэнк, Мод продолжала жить по-прежнему. Мы все терялись в догадках, как она держится на плаву. Вероятно, дела в лавке шли лучше, чем мы думали. Несомненно, если хорошенько порыться, там должно было обнаружиться немало сокровищ. Но, похоже, даже после смерти Фрэнка в этот магазин никакому новому торговцу переехать не светило.
Когда ноги Мод стали, по собственному ее выражению, слегка "подводить", кофейные встречи перенеслись к ней. Каждый из нас по очереди приносил кофе и какие-нибудь пирожные. Но однажды мы с моей подругой Мойрой отправились посмотреть, как там она: ее магазин не открылся вовремя. Мод, давно уже страдавшая оттого, что сама она называла "припадками", лежала у подножия лестницы, ведущей на второй этаж. Неудачное падение, заключил коронер. Сломанная шея и пробитый череп.
Подозреваю, обнаружив Мод мертвой, мы с Мойрой обе подумали: наш клуб никогда уже не станет прежним.
К общему удивлению, у Мод с Фрэнком оказалось существенно больше денег, чем мы предполагали. Довольно-таки кругленькая сумма, больше миллиона долларов - и это еще не считая выручки с продажи дома и всего содержимого лавки. Основной капитал отошел паре благотворительных обществ, а старый дом с лавкой и всей обстановкой - племяннику из Австралии, о существовании которого мы и не подозревали. Кроме того, обнаружился славненький фондик, учрежденный на условии, что наша кофейная группа - все мы были перечислены поименно - продолжит, пока это возможно, раз в год собираться в любом ресторанчике на свой выбор.
Некоторое время все разговоры, разумеется, сводились исключительно к Фрэнку и Мод.
- Как ты думаешь, откуда у них столько денег? - вслух поинтересовалась я. Мойра заскочила ко мне на чашечку кофе перед началом рабочего дня.
- Удачные капиталовложения, - предположила Мойра, владелица местного салона красоты, задумчиво постукивая по столу безукоризненно наманикюренными пальчиками. - Как-то раз, когда я зашла, она проглядывала что-то такое у себя наверху. Мне показалось, договоры или облигации.
- Но чтобы вкладывать куда-то капиталы, надо их иметь! - возразила я. - И по личному опыту могу сказать: в подобной лавчонке не очень-то разбогатеешь.
- Вдруг у них дела шли лучше, чем у нас всех, - заметила Мойра. С ее стороны было очень благородно включить в этот круг еще и себя - ее салон-то как раз процветал.
По неким причинам мне очень хорошо запомнился тот день и то довольство судьбой, что я испытывала, оглядывая свой магазинчик. Впервые за долгое время я находилась в ладу с жизнью и все кругом меня радовало. Торговля, пусть и не слишком оживленная, шла вполне ровно. Мы с Сарой отлично сработались. Она оставляла все закупки на мое усмотрение, и я четыре раза в год подолгу путешествовала по любимым местам, а она, прирожденный бухгалтер, весьма эффективно заправляла магазинчиком. У нас даже появились свои постоянные покупатели, которые помогли нам продержаться в тяжелые времена.
Да и личная жизнь у меня, как ни странно, складывалась вполне приятно. Прожив чуть более года одна, я, к своему удивлению, поняла, что отнюдь не тягощусь одиночеством. Более того, мне оно нравилось - хотя порой приходилось бороться с искушением позвонить бывшему возлюбленному, мексиканскому археологу по имени Лукас Мэй, и попросить его вернуться.
Я часто встречалась с подругами, вроде Мойры, а раз в неделю, вечером, ездила в торонтский университет на лекции по тем или иным аспектам древней истории или языков - отчасти оттого, что это было связано с моим бизнесом, но преимущественно просто потому, что мне это было интересно. Я уже давным-давно поняла: склад ума у меня отнюдь не научный, но мне нравилось знать понемножку обо всем, а особенно - про те места, куда я регулярно езжу за покупками.
Кроме того, я опекала одну молодую мальтийскую пару, которая жила в Канаде, пока молодой человек, Энтони Фарруджиа, изучал архитектуру. Эти обязанности я делила со своим другом Робом Лучкой, сержантом канадской конной королевской полиции, с которым познакомилась на Мальте пару лет назад и продолжала общаться. Молодые Фарруджиа ютились в полуподвальной квартирке в доме, который Роб делил со своей дочерью Дженнифер и подругой Барбарой. Я время от времени заглядывала к Фарруджиа, раз в месяц звонила матери Энтони для отчета, а в свободное от разъездов время по воскресеньям обедала у Лучко в обществе самого Энтони, его жены Софии и Роба со всем его кланом. Жизнь текла своим чередом - пусть и не слишком волнующе, зато очень даже приятно.
- И что, по-твоему, теперь станется со всем барахлом Мод? - спросила Мойра, нарушив мерный ход моих мыслей.
- Этому австралийскому племянничку оно и даром не нужно, - встрял Алекс. - Дом выставляют на продажу, а все содержимое пустят с молотка. У "Молсворта-энд-Кокса", - уточнил он. "Молсворт-энд-Кокс" был известной, даже шикарной фирмой, проводящей аукционы.
- Ну, Алекс, если ты так говоришь, значит это чистая правда, - засмеялась Мойра. - Не знаю, как у тебя это получается, но ты знаешь все и всегда.
Как выяснилось, все, да не совсем. На доме появилась табличка "ПРОДАЕТСЯ", - и его почти тотчас же купил один из самых крупных местных домовладельцев. А очень скоро там уже вовсю шел ремонт для нового арендатора. Для кого именно - домовладелец не говорил. Намекнул лишь, что новый арендатор - человек выдающийся, незаурядный и самый что ни на есть респектабельный. Что, разумеется, ничуть не прояснило картину. Мы все тешили себя мыслью, что о нас можно сказать ровно то же самое. Как мы ни старались заглянуть в лавку, рассмотреть ничего не удавалось, так как все загораживали большие щиты. Даже Алекс Стюарт не сумел разнюхать, кто же такой этот таинственный арендатор.
А затем щиты были с большой помпой сняты, и магазинчик предстал перед нами во всей красе. Вывеска гласила: "КЛАЙВ СВЕЙН, ДИЗАЙНЕР, АНТИКВАР". Мой бывший муж, гнусная крыса, прямо через улицу - и прямым конкурентом мне!
С этого-то момента мой уютный мирок и начал трещать по швам.
- Господи, от некоторых мужчин ну никак не избавиться! Липнут, как грязь! - воскликнула Мойра.
- Какой кошмар! - простонала я. - Ведь я первая занялась антиквариатом. - Собственно, можно было обойтись и без объяснений, Мойра и так все знала, но мне было необходимо выговориться. - Единственная причина, по которой он влез в это дело - то, что мне хватило глупости, когда мы поженились, половину перевести на его имя. А когда мы разводились, он, дрянь этакая, требовал, чтобы я продала магазин и отдала ему деньги. Мне просто повезло, что удалось откупить все обратно напополам с Сарой. И что он теперь затеял! Прямо напротив меня!
Мойра сочувственно поцокала языком.
- Похоже, он умеет заставить женщину позаботиться о нем, любимом. Сперва ты его опекаешь. А когда ты его раскусила и выставила за дверь, он тотчас же завел себе новую подружку - как там ее зовут, Селеста? - которая, если честно, и купила ему этот магазин.
- Не думаю, дорогуша, чтобы он представлял для тебя хоть какую-то угрозу, - продолжала она. Мойра всех называла "дорогушами". - В конце концов, он ведь в жизни и дня не проработал по-настоящему, верно?
Чистая правда. Клайв был блестящим дизайнером, и вместе мы составляли чудесную пару. Однако не требовалось семи пядей во лбу, чтобы заметить: после того, как мы поженились и я в виде свадебного подарка перевела на него половину доли в магазине, он завел обыкновение полеживать день-деньской возле бассейна в отеле, глазея на молоденьких красоток в бикини, в то время как я гоняла на арендованном джипе по крутым горным дорогам, выискивая самых лучших резчиков по дереву, или до хрипоты спорила с таможенными агентами на каком-нибудь жарком и душном складе.
В техническом смысле Мойра была права. Клайв терпеть не мог работать. Зато он снова женился - на богатой женщине по имени Селеста, а у нее с избытком хватало денег, чтобы нанять людей, которые будут работать вместо него. Я постаралась отнестись к делу как можно спокойнее и заверила Сару, которая, верно, гадала, за какие грехи прошлой жизни оказалась в самом центре этой битвы гигантов, что появление Клайва не сулит нам никаких проблем.
Однако суровая правда все же состояла в том, что Клайв прекрасно умеет работать, - когда захочет. А уж в бракоразводных сражениях из него вышел крайне опасный противник. И лично я считала его еще какой угрозой, но дело не только в этом. Когда-то я любила его, двенадцать лет мы прожили вместе, и само его имя, начертанное элегантными золотыми буквами на противоположной стороне улицы, служило мне постоянным напоминанием о том, что я считала личной своей неудачей, - как будто крах нашего брака и гнусное поведение Клайва были исключительно моей виной. Я до смерти боялась неизбежной первой встречи и от страха безумно злилась на Клайва и на себя саму.
Конечно, я старалась делать хорошую мину при плохой игре и считала делом чести вести себя как ни в чем не бывало. Строила планы на предстоящую поездку в Индонезию и Таиланд, разбиралась с последними поставками из Мексики. Что до светской жизни, то мне оставались традиционные воскресные обеды у Роба - как обычно, в это время года мы с Софией и Дженнифер сидели и глядели, как Роб с Энтони готовят барбекю, а Барбара, бойкая блондиночка с задорным хвостиком на макушке и роскошной фигурой изображала из себя идеальную хозяйку (если на свете вообще существует такая вещь, как идеальная хозяйка), разнося изысканные закуски и зеленый салат, в котором я не могла определить ни одного ингредиента.
Кроме того, близилась распродажа имущества Мод на аукционе у "Молсворт-энд-Кокс". Решив сходить туда - посмотреть, не найдется ли там каких-нибудь вещиц для нашего магазина, а заодно купить что-нибудь на память о Мод с Фрэнком, - я попросила Алекса предупредить меня о времени проведения аукциона.
Алекс, как всегда, сделал больше, чем его просили, и раздобыл каталог выставленных на продажу вещей. Усевшись за стойкой, он внимательно изучал его, пока я обновляла выставку на витрине, стараясь не глядеть в сторону магазинчика Клайва.
- Так-так, что тут у нас? - доносилось до меня бормотание Алекса. - Эй, Лара, смотри-ка! Это то, что я думаю?
Я заглянула в каталог и улыбнулась.
- Кейп-Код! Отличная работа, Алекс, а то я, чего доброго, и не заметила бы.
- По-моему, Джин Ивс будет доволен, - отозвался он. - Ради такого случая тебе стоит прийти туда пораньше.
Под "таким случаем" подразумевался набор из шести бокалов прессованного стекла, датированных 1880 годом и произведенных на полуострове Кейп-Код. Их выставляли на аукцион в тот же день, что и вещи Мод. А Джин Ивс, о котором шла речь, был Джином Ивсом Лассондом, французским актером. Он приехал в Голливуд десять лет назад снимать фильм, да так и остался в Америке и купил ферму в штате Нью-Йорк. Я познакомилась с ним уже довольно давно, когда мы с Клайвом еще работали вместе, а Джин Ивс жил в городе и снимал тут свое кино.
Он влетел в лавку, выкликая Макклинток и Свейна, и сразу полюбил это место. В тот первый визит он купил очень красивое старинное зеркало и антикварный комод из тика, а я распорядилась доставить все это на его ферму. С тех пор он заскакивал к нам всякий раз, как бывал в городе, и почти всегда что-нибудь покупал. Один раз я продала ему большой обеденный стол из резного дуба, к которому прилагалось шестнадцать таких же стульев с восхитительно изукрашенными спинками и потертыми кожаными сиденьями.