Дамский выстрел - Сергей Бакшеев 21 стр.


66
Седьмой день, неизвестный сарай, 13-10

Когда глаза открылись, я увидела низкий дощатый потолок. Пахло прелым сеном. Свет протискивался внутрь сквозь горизонтальные щели в стене. Где-то вверху легкий шум, ветер треплет кроны деревьев. Я попыталась подняться. Не тут-то было. Я лежала на чем-то жестком. Руки по отдельности привязаны за головой. Согнутые в коленях ноги расставлены, спущены вниз и примотаны к вертикальным ножкам моего ложа.

Скрипнула дверь. Низкий светлый проем заслонила широкоплечая фигура. Человек вошел и поднял голову. Я снова увидела своего "спасителя". На его лбу и шее красовались заплатки лейкопластыря.

- Это твоя отметина, - Виктор Дорин прикоснулся ко лбу, - а это твоего рьяного комитетчика. - Дорин опустил руку к шее. - Но расплачиваться за все придется тебе. - Он изучил мое раскоряченное тело и удовлетворенно осклабился. - Извини, что принимаю тебя в сарае на неудобном топчане. Но это тоже твоя вина. Вот если бы мне не пришлось сжечь свой дом, ты оказалась бы в отличном кресле и смогла показать все свои прелести.

- Видела я эту мерзость в подвале. - Я извивалась, пытаясь освободить руки.

- Ты рано пыхтишь, Светлая. Тебя ведь так зовут? Когда я прятался в кустах на дюне, слышал, как тебя звал комитетчик. Тогда же узнал и про "Усадьбу". Ночью нанес визит, позаимствовал ключи от вашей тачки. А то ведь свою машину мне тоже пришлось спалить. Как там водолазы, все еще ищут мое тело на морском дне?

Дорин заржал, задрав лицо к потолку, потом схватился за шею, видимо от боли, посмотрел на пальцы. Из-под повязки сочилась кровь. Его физиономия исказилась, глаза остекленели. В руке, взметнувшейся ввысь, блеснул тонкий стальной клинок. Я узнала грозное оружие - морской кортик. Дорин резко склонился надо мной. Острие клинка хищно рыскало в сантиметре над моим лицом.

- Ты такая же дрянь, как и они. Они тоже прыгали ко мне в машину. Рассчитывали на удовольствие или просили подвезти. Но наслаждения достоин только я! Я особенный! Им доставался удар током, потому что так предназначено природой. Самки существуют для самцов. Сильные получают все, а слабые живут, чтобы хорошо было сильным.

- Ты конченый урод. Тебя надо кастрировать, - брезгливо скривилась я и плюнула маньяку в лицо.

- Дрянь! - Он замахнулся кортиком.

Я ждала удара, как избавления. После предательства Коршунова жизнь потеряла для меня смысл. Коршунов врал мне с самого начала. Он посвящал меня в секреты и даже не взял подписку о неразглашении, потому что не собирался оставлять в живых. Он выжал мою память, попутно убеждая, что Коломиец друг. Он дергал за ниточки, и я, как безмозглая марионетка, покорно села в машину убийцы. Мне удалось вырваться, но для чего? Чтобы уйти от простого убийцы и оказаться в лапах изощренного маньяка. Зачем мне жить? Я совершенно одна. Из-за роковой ошибки я не могу встретиться с сыном, а любимый человек оказался коварным предателем.

- Бей! - крикнула я. - Бей, сволочь!

По лицу Дорина пробежала судорога.

- Ты думаешь, я плохой? А ведь это я убил шпиона. Назаров хотел меня завербовать. Я согласился, но обманул его. Две пули в затылок - и шпиона нет. Я помог своей стране. Я всегда служил честно!

- Ты маньяк. Ты убийца и насильник.

- А знаешь, чем я их насиловал? В последние годы я придумал новый способ. Вот, то длинное и твердое, что всегда готово к проникновению в женскую плоть.

С диким блеском в глазах он продемонстрировал обоюдоострое лезвие кортика и сместил его к моему пупку. Я почувствовала холодок внизу живота. Я с ужасом поняла, чем именно искромсано влагалище юной девушки на Куршской косе. Теперь подобная участь предназначена и мне.

Дорин обрадовался моему испугу. В предвкушении удовольствия он оттянул ткань моих брюк, проткнул их и медленно двинул клинок. Захрустели рвущиеся нити, сверхострый кончик кортика полз по моему животу, смещаясь на лобок.

- А вот теперь можешь дергаться. Ну, давай же, давай, - с шипением подзадоривал маньяк.

67
Седьмой день, Калининград, 12-30

Кирилл Коршунов удивленно застыл перед распахнутой дверью квартиры. Он сразу узнал лучшего школьного друга. Все тот же прищуренный взгляд, немного оттопыренные уши и та же юношеская татуировка на правой руке. Только теперь ее не требуется скрывать.

- Ты пришел, чтобы увидеть свою дочь? - переспросил Дмитрий Коломиец.

Коршунов продолжал молчать. Только сейчас перед ним стали раскрываться те недомолвки, которые он игнорировал в общении с бывшей женой и школьным другом. Димка всегда любил Таню Волошину. Когда Коршунов покорил первую красавицу школы и скоропалительно женился на ней, будучи курсантом, Коломиец отступил в тень, но не изменил своим чувствам. Ему недолго пришлось ждать. Развод Кирилла и Тани последовал сразу после распределения Коршунова в горячую точку. Коломийцу повезло больше. Ему выпало служить в благополучном Калининграде. И Таня осталась с ним.

- Татьяна рассказала дочери о тебе месяц назад после автокатастрофы, когда временно пришла в себя. После похорон дочь захотела увидеть настоящего папу. И я дал ей твой телефон.

Кирилл Коршунов вспомнил тот шок от известия, что в его жизни появилась еще одна Таня - его дочь. Он несколько раз разговаривал с девушкой по телефону, но так и не решился на встречу.

- Где она? - спросил Коршунов, чувствуя, как каменеет тело.

- Таня в институте, - буднично ответил Коломиец.

- Покажи ее фотографию.

- Ты пройдешь?

Он мотнул головой.

С первых мгновений, разглядывая снимки, он отметил, как же она красива. Девушка удивительно походила на ту Татьяну, в которую он влюбился, с которой убежал с выпускного, с которой целовался до крови в губах, с которой стал мужчиной. Он мог бы качать дочурку на руках, наблюдать, как она учится ходить, называет его папой, грызет колпачок ручки, готовя уроки, вытягивается в угловатого подростка, капризничает, примеряя платья, смеется и грустит, наливается соком юности, превращаясь в красавицу. Но все эти годы рядом с ней находился другой человек. А он был далеко и даже не подозревал о маленьком чуде. Так имеет ли он право сейчас вмешиваться в ее жизнь?

Кирилл принял мучительное решение, и его отпустило. Он вспомнил, ради кого так спешил к Коломийцу.

- Я дал твой телефон одной женщине, Светлане. Она в опасности, - сказал он.

- Никто не звонил.

Кирилл вернул снимки, сжал обеими руками ладонь Коломийца и решительно выдохнул:

- Таня твоя дочь.

Он хлопнул друга по плечу, сжал губы и побежал вниз по лестнице. Он не имеет права вторгаться на территорию чужого счастья.

- А как же?.. - крикнул вдогонку Коломиец.

- Скажи, что я погиб!

Коршунов ничуть не шутил. Его слова отражали действительность. Он не улетел в Москву, как приказывал генерал, а остался здесь ради любимой женщины. И теперь, как и она, он превратился в мишень.

68
Седьмой день, неизвестный сарай, 13-40

Я смотрела на вооруженную кортиком руку Дорина и вспомнила другую руку, угрожавшую мне. Когда водитель, представившийся Коломийцем, направил на меня пистолет, его курточка натянулась, а запястье обнажилось. На нем не было ни часов, ни татуировки! Коршунов дважды акцентировал мое внимание на грубой юношеской наколке на руке друга. Это был не Коломиец! Я попала в ловушку. Письмо писал не Кирилл!

Теплая волна обогрела сжатое болью сердце. Я снова захотела жить. Но, кажется, слишком поздно.

Дорин постепенно входил в раж. Маньяк то невнятно бормотал, то издавал животный стон, и тогда его кортик царапал меня до крови. Он уже разодрал в клочья мои брюки и принялся за трусы. Ему нравилось действовать медленно. С особой звериной нежностью он рвал острием кортика мое белье, оставляя кровавые узоры на теле.

Вот он задрал блузку и увидел пирсинг в пупке. Его язык вывалился и жадно облизал раскрытые губы. Он замахнулся кортиком и с рычанием воткнул его в топчан меж моих бедер. Если бы он ударил в живот, то проткнул меня насквозь. Освобожденная рука маньяка потянулась к пупку. Сильные пальцы вцепились в золотое украшение и некоторое время играли им. Он наслаждался блеском холодного золота и теплым свечением алой крови на бледной коже. Золото и кровь возбуждали его. Он уплывал в своих фантазиях в извращенный мир особых наслаждений. Однако в какой-то момент кровавого узора ему показалось мало. Дорин сжал пальцы, надвинулся на меня, заглянул глубоко в зрачки, криво улыбнулся и рывком выдрал пирсинг из пупка.

Всплеск боли в моих глазах порадовал его. Он нервно царапал украшением рану и с болезненным наслаждением любовался кровью, заполнявшей ямку пупка. Я терпела и знала: это только начало.

69
Седьмой день, Калининград, 13-20

"Что со Светланой? Где она? Почему она не воспользовалась помощью Коломийца?" - терзал себя вопросами Кирилл Коршунов. Он не смог послать ей сообщение с корабля, но утешал себя мыслью, что она почувствует опасность и обратится к его другу.

Утром на аэродроме Коршунов передал пакет с секретными документами командиру экипажа военно-транспортного самолета, а сам сумел угнать один из армейских "уазиков". Нет сомнений, что Рысев уже знает о случившемся и принимает меры. Генерал будет взбешен непослушанием офицера, грозящим утечкой государственных секретов.

Но где же Светлая? В "Усадьбе" ее нет, исчезла и "Ауди". И тут Кирилла осенило. Он набрал спасительный номер.

- Егор Иванович, говорит Коршунов. На "Ауди", которую вы мне дали, был маячок?

- Ты о чем это? - непонимающе спросил собеседник.

- Не до игр мне сейчас. На наших оперативных машинах должны быть спутниковые определители местоположения.

- Ну, если должны быть…

- Где сейчас "Ауди"? Сообщите координаты?

- А что случилось?

- В машине СД. Мне надо найти ее. Срочно! - не выдержал Коршунов.

- Сейчас, подожди… Сигнал идет справа от трасы на Черняховск, в районе Ушаково.

- Машина движется?

- Нет. По-моему, она застряла в лесу.

- Спасибо. Понял.

В тот момент, когда Коршунов трогался с места, Егор Иванович уже докладывал генералу Рысеву.

- Я знаю, где они. Оба…

70
Седьмой день, неизвестный сарай, 13-50

Маньяк постепенно превращался в зверя. Он сосал кровь из моего разорванного пупка, чертил острием клинка на животе непонятные узоры и тут же проводил языком вдоль свежей раны. С каждым разом он сильнее давил на кортик и смещал его ниже. Периодически он поднимал мутный взор, ловя мою реакцию. Я терпела боль, не позволяя себе беспомощного крика. Мне оставалось утешать себя философской мыслью: это возмездие за мои прежние деяния. Если мне суждена жестокая смерть, значит, я ее заслужила.

Боль нарастала. С моих губ сорвался стон. В глазах маньяка вспыхнула надежда. И я поняла, чего он хочет. Безмолвной покорности жертвы ему мало, голое тело уже не заводит. Он явно мечтает увидеть сексуальное возбуждение пленницы. Сквозь страдание ему требуется видеть чувственную дрожь, чтобы захлебнуться кровавой страстью. Последние годы он не может овладеть женщиной естественным способом, поэтому кромсает промежность кортиком.

- Мне нравится то, что ты делаешь, - шепнули мои губы, а мозг лихорадочно искал путь к спасению. - Я завожусь от твоих прикосновений.

Маньяк замер, изучая меня. Недоверие уступало место возбуждению.

- Ты сильный, у тебя получится. Я помогу тебе. Прижмись ко мне, поцелуй. Освободи мои руки, чтобы я могла помочь…

Он вздрогнул и нервно ткнул в живот кортиком. Я простонала, сохраняя на лице улыбку.

- Не хочешь руки, развяжи хотя бы ноги. Я обхвачу тебя бедрами, и ты войдешь в меня, как подобает сильному мужчине. Ну, давай же. Ты особенный! Я хочу тебя! Я мечтаю об этом!

Его глаза умаслились, из раскрытых губ капнула слюна. Дорин разрезал веревки только на одной ноге, суетливо погладил след от жгута и жадно навалился на меня. Я почувствовала, как на моей шее сомкнулись жесткие пальцы. Так вот как в молодости он овладевал жертвами. В момент оргазма он их душил.

Одна освобожденная нога не давала мне никаких шансов. Играть дальше с безумцем я не хотела. Я улучшила момент и ударила лбом его в нос. Этот удар я специально отрабатывала. Он всегда застает противника врасплох. Череп самая крепкая кость и сокрушает любой нос, а то и челюсть. Удар получился не идеальным, но достаточно точным. Нос-картошка превратился в нос-лепешку. Маньяк не сообразил сразу отпрянуть, и я тут же вцепилась зубами в сломанный хрящ.

Дорин взвыл, выдернул голову и раскрылся. Удар пяткой в пах заставил его отлететь и скрючиться от боли. Это была моя маленькая победа. Последняя в моей жизни. Большего я достичь не смогу. Я по-прежнему связана в трех точках и не в силах освободиться. Сейчас маньяк очухается и с удесятеренной злостью накинется на меня.

Так и происходит. Минут через пять он встает, растирает тыльной стороной ладони кровь по лицу и поднимает кортик. В его глазах животная злость, в руке боевое оружие, которым можно убить с одного удара. Но он жаждет иного. Он хочет насладиться душераздирающей болью жертвы. Двадцатипятисантиметровое лезвие кортика принимает не вертикальное, а горизонтальное положение. Оно нацелено не в сердце, не в живот, а между моих ног. Я пытаюсь сжаться, закрыться свободной ногой. Но широкоплечий монстр наваливается и отводит бедро в сторону.

Все! В его руке кортик. Я жду вспышку дикой боли и мечтаю лишь об одном: только бы смерть наступила быстро.

71
Седьмой день, неизвестный сарай, 14-00

Трещит хлипкая дверь. Я распахиваю сжатые веки. Кто-то врывается в сарай и набрасывается на Дорина. Короткий замах, и что-то тяжелое обрушивается на голову маньяка. Потом еще и еще раз. Дорин валится навзничь, как подпиленное дерево.

Передо мной Коршунов. Его лицо постепенно приобретает человеческое выражение. Он смотрит на окровавленную монтировку в руке и отшвыривает железку к поверженному маньяку. Глаза, как у пьяного, бродят по сараю, осмысливая страшную картину.

- Развяжи меня, - подсказываю я.

Коршунов поднимает кортик и перерезает путы. Я обнимаю его и даю волю слезам. Соленые капли, как ночной дождь застилают взор. Мы сидим на ложе, едва не превратившемся в кровавую доску мясника. Я не могу говорить. Мои брюки превратились в лохмотья, на животе саднят порезы. Кирилл гладит меня по спине. Там нет ран, туда маньяк не добрался.

- Я успел, - выдыхает он. - Я все успел.

Не знаю, что он понимает под словом "все", но я безмерно благодарна ему за своевременный приход в этот жуткий сарай.

- Ты моя единственная, - шепчет Кирилл. Я снова верю ему и плачу еще сильнее, хотя казалось, больше слез не бывает.

- Мы тоже успели.

Чей это голос? Он звучит от двери. Я сижу лицом ко входу и сквозь мутную поволоку слез различаю в проеме фигуру того, кто прикидывался Коломийцем. Он держит пистолет в левой руке, правая на перевязи. В сарай быстро просовывается его вооруженный напарник. Кирилл сидит не шелохнувшись спиной к вошедшим. Мы под прицелом двух пистолетов с глушителями.

- Не ожидал, Коршун, что тебя приговорят к расходу. Ради кого ты взбрыкнул? Ради списанной киллерши, сорокалетней швабры? Дурак. С Рысью цапаться нельзя. Он кому хошь глотку перегрызет. На его пути лучше не становиться, - назидательно произнес раненый Лесник. - Чего молчишь? А ну посмотри на меня!

- Да пусть так сидит. Можно одной пулей двоих завалить, - заметил напарник.

- А кто это третий у вас валяется? Гном, проверь.

Гном подошел к Дорину, рухнувшему спиной к стене, поддел носком, пощупал пульс на шее и изрек:

- Труп.

- Ну, дела. Кого ты прикончил, Коршун? Лучше бы девку свою на тот свет отправил. Глядишь, Рысь бы тебя помиловал.

- Кончаем. Место подходящее, - торопит Гном.

- Кто это был, Коршун? Мне для отчета.

- Очень плохой человек, - сипло ответил Кирилл. - Такая же мразь, как и ты.

С этими словами он метнул кортик в Гнома, а сам прыгнул на раненого Лесника. Хлопнул выстрел. Пуля пробила доску в стене. Стрелял Лесник, но промахнулся с левой руки. Прыжок Кирилла оказался неудачным. Лесник успел отскочить. Кортик угодил Гному в бедро. Тот рухнул на колено, непроизвольно схватился за рукоять кортика и выронил пистолет. Кирилл распластался в ногах Лесника. Тот не предоставил ему шанса для следующей попытки и вскинул ствол. До цели один метр. Промахнуться невозможно!

Звучит выстрел.

Опыт наделяет умением на уровне инстинкта. Я не вижу, но ощущаю полет пули. Вот смертельный снаряд вырывается из ствола, пролетает короткое расстояние и впивается в человека. Огромная энергия, вселившаяся в маленькую убийцу, разрывает живую плоть. Брызги крови вокруг зияющей раны, и цель повержена.

Я смотрю на свои пальцы. Они сжимают пистолет, потерянный Гномом. Как я успела подхватить оружие и произвести выстрел, ума не приложу. Но результат достигнут. У Лесника прострелено запястье. Теперь он ранен в обе руки и больше не представляет угрозы.

А на мою руку смотрят еще три пары глаз. Лесник и Гном с паническим страхом, Коршунов с тревогой. Все молчат и внимательно следят за движением ствола в руке киллера, не знающей промаха. Черное око смерти по очереди прощупывает тех, кого послали меня "закрыть". Мы поменялись ролями, и я могу ответить им тем же. Проходит несколько минут, и я опускаю ствол.

- Нам пора, - говорю я Кириллу.

- Светлый Демон, - шепчет потрясенный Лесник. Он, кажется, понял, что останется жить.

Однако за ним должок. Я подхожу и наотмашь бью пистолетом его в скулу. С кровавой слюной выпадают два зуба.

- Это тебе за сорокалетнюю швабру, - говорю я.

Коршунов обыскивает наших врагов, забирает телефоны, оружие и поясняет:

- Ей тридцать восемь.

Ведь мог хотя бы годика три сбавить, обижаюсь я, но не подаю вида. Мы уходим. Из сарая со свистом шипит беззубый Лесник:

- Вы безумцы. Против Конторы вы бессильны.

Кирилл обнимает меня, но я отстраняюсь. Опасность позади, и ко мне возвращаются прежние сомнения. Я люблю его или нет? Что такое любовь: удовольствие или боль, сладкая мука или нежная жестокость?

И еще один вопрос терзает меня. Кирилл назвал меня единственной. Тогда кто же такая Таня?

Назад