- А что дежурство-то? - все так же напористо отбрехивался Кирпичников. Видать, привык получать от окружающих одни только неприятности и постоянно находился в полной боевой готовности, чтобы отразить нападение.
- Аркадий Васильевич, не нервничайте,- миролюбиво призвал его Фризе.- Вы же с Уткиным не один год вместе проработали, дружили, наверное? Вот я и хотел узнать…
- А чего мне нервничать?! - по инерции брюзгливо отозвался санитар, но слова следователя его успокоили. Он глубоко вздохнул словно выпустил из легких воздух, мешавший ему сосредоточиться, и начал рассказывать.
Они с Уткиным заступили на дежурство вчера. Дежурство прошло спокойно - два выезда за вечер и ночь. И оба недалеко. С Большой Полянки привезли умершую от старости старушку и мужчину с Комсомольского проспекта. Последний выезд - в Переделкино. В семь утра. Коля Уткин не хотел ехать - за час не управиться, а в восемь у них кончалась смена. Но ехать было некому, да еще бригадир сказал, что обещали хороший магарыч.
- Сдержали обещание? - спросил Фризе. Спросил просто из любопытства.
- А-а! Пятихатку вдова сунула.
- Когда же вы вернулись из Переделкина?
- В половине девятого.
- И что произошло?
Кирпичников с недоумением посмотрел на следователя. Глаза его, белесые и пустые, неприятно отсвечивали.
- Что вы делали, вернувшись? - уточнил Фризе.
- Отнесли жмурика… Покойника, значит. Коля сказал, что пойдет сигарету на улице выкурит, а я пошел переодеваться. Выхожу из бытовки, мне и подносят плюху - Колюн дуба врезал.
- Закончив дежурство, вы пиво пили?
- Нет.
- А Уткин?
- И Уткин не пил. Мы ночью перекусили. Выпили по стакану водки.
- Когда вы закусывали?
- Около двух. Старушку привезли и закусили.
- Вот про закуску и поговорим подробнее.
Кирпичников рассказал, что на дежурство они всегда еду приносят из дома. Во время еды обязательно выпивают бутылку водки.
- А как же?! - санитар со значением кивнул головой в сторону двери.- Служба такая.
Больше бутылки "коллеги" никогда не пили. Такой порядок установили по предложению Уткина и никогда его не нарушали. А что до водки, то она имелась всегда в избытке. Чаще всего подносили родственники умерших. Иногда скапливалось по нескольку десятков бутылок. Тогда санитары уносили водку домой. Кирпичников попытался рассказать, как поступали с водкой дома, но Фризе прервал его:
- А вот экспертиза показала, что ваш друг Уткин перед смертью пива все-таки выпил! Где он его мог взять?
Санитар пропустил вопрос мимо ушей. Он, видно, решил во что бы то ни стало рассказать следователю о судьбе принесенной домой водки.
- Мы эту водку всю дома выпиваем,- долдонил он, разглядывая потеки на давно не беленой стене.- Не то, что некоторые спекулянты.
- Да разве я сомневаюсь? - сказал Фризе.- Только меня не водка, меня пиво интересует.
- Какое пиво? - насторожился санитар.
Фризе повторил вопрос.
- Может, к автомату на проспект сбегал?
- Исключено. Он никуда не бегал. Вышел из морга на солнышко, закурил и пивка выпил.
- Да что вы к пиву-то прицепились? - вдруг рассердился Кирпичников.- Ну, выпил он пива, не выпил… Умер-то он от чего? Уж не от отравленного ли пива?
"А он не такой и глупый, как кажется,- подумал Фризе.- Просек, что к чему".
- Почему вы так подумали?
- Ха! Еще спрашиваете? Да вы же меня замутузили с этим пивом!
- Замутузил? - Фризе понравилось словечко, и он, словно прикидывая его на вес, повторил: - Замутузил, значит. А что делать? Выяснить-то надо. Да, выпил твой Уткин перед самой смертью баночного пива. Как ты правильно догадался - отравленного. Где взял? Может, там, где взял, все банки отравлены. У тебя баночного нет?
- Отравленного?
- Да хоть какого? - сказал Фризе.- Если я тебе банку покажу, ты мне скажешь, откуда Уткин ее взял?
- На проспекте датским торгуют. "Туборг", черные банки по сорок рублей.
"Дался ему этот проспект!" - рассердился Фризе, но перебивать Кирпичникова не стал.
- Миха Чердынцев там частенько покупает. Может, Коля у него перехватил?
- Умница,- похвалил Фризе, подумав еще раз о том, что он явно недооценил собеседника. Похоже, что, пережив первый испуг от встречи со следователем и преодолевая похмелье, Кирпичников стал соображать получше.- Этот Чердынцев сегодня работает?
- На вызове. Скоро явится.
- Когда вы из Переделкина приехали, он был здесь?
- Нет. А вдруг Коля к нему в шкафчик залез? Приспичило!
- У вас это бывает? В чужой шкафчик?
- Да нет. За это можно не только по морде схлопотать,- мрачно усмехнулся санитар.- Но чтобы вы знали - если пиво "Туборг", у Михи такое пиво бывает.
- Банку не нашли. Свидетели видели, как Уткин пил, как упал. А банка пропала.
- Ни хрена себе! - Кирпичников присвистнул.- Это в анатомичке сказали, что пивко виновато?
Фризе кивнул:
- Датское. "Туборг". Послушай, Аркадий, а не подносили вам пиво в тех квартирах, куда вы сегодня ночью ездили?
- Куда там! На Большой Полянке, где бабушку брали,- коммуналка, считай, как нищие живут. На Комсомольском все строго, видать, персональный пенсионер умер, бывший большой начальник. Тоже все без шику. Пузырек "Пшеничной", правда, сунули. Что было, то было.
- А в Переделкино?
- В Переделкино? - санитар задумался, как будто уже забыл, как там было.- Богатый человек умер. Писатель. Весь дом в книгах. По фамилии Маврин.- Кирпичников покосился на дверь, за которой мертвецы дожидались вечного успокоения.
- Там не поднесли по баночке?
- Нет.
"Надо проверить,- подумал Фризе.- Язык у Аркадия Васильевича не больно-то поворачивается о поездке в Переделкино рассказывать".
И спросил:
- Может, Чердынцев уже вернулся?
- А кто его знает?
- Ты меня подожди,- строго сказал Фризе.- Ни шагу отсюда. Я задам Чердынцеву пару вопросов и вернусь.
Кирпичников равнодушно пожал плечами и вытащил из кармана пластинку жевательной резинки.
Тридцатилетний бородатый здоровяк, больше похожий на кооператора, чем на санитара из морга, натягивал на волосатые ноги джинсы-варенку.
- Ошиблись дверью, господин,- строго, но без хамства предупредил он следователя, остановившегося на пороге.
- Вы Чердынцев?
- Чердынцев. Михаил Ульянович.- Спокойный, уверенный в себе человек, совсем не похожий на спившегося Кирпичникова. Да еще краснощекий.
Фризе вошел в комнату, плотно закрыл за собой дверь, сел на большую железную скамью и только после этого представился.
Никакие чувства не отразились на лице санитара. Он слегка поднял брови, не торопясь надел джинсовую куртку на меху и, застегнув многочисленные "молнии", сел напротив Фризе.
- Вы знаете о смерти Уткина?
- Знаю.
- От кого?!
- Я, гражданин прокурор, не люблю в прятки играть. Вас интересует, не продал ли я Уткину баночное пиво? Не продал. И сам он без моего разрешения не брал.
Чердынцев встал, подошел к ряду давно не крашеных, облезлых шкафчиков, нашел в связке нужный ключ и открыл дверцу. Там висела пара белоснежных халатов и какое-то белье. На верхней полке стояли несколько банок "Туборга".
- Сколько? - спросил Фризе.
- Шесть. Позавчера я купил десять. Четыре выпил.
- Где покупали?
- На проспекте, в кооперативном киоске.
- Своих приятелей не угощали пивом?
- Хотите спросить, не травил ли? Не травил и не угощал. И приятелей у меня здесь нет. Сослуживцы.
- Значит, не угощали.
- Продавать - продавал,- уточнил Чердынцев.- Но очень давно. В декабре. Всего две банки. У такой шпаны, как "Кирпич", даже большие деньги не держатся! А Уткин жмется, на красивую подругу все тратит.
Фризе усмехнулся - кличка "Кирпич", хотя ее происхождение было очевидно, как нельзя точно соответствовала облику санитара, с которым он только что беседовал.
- Пустые банки от этой партии куда выбросили? - Фризе кивнул на шкафчик.
Чердынцев в ответ только хмыкнул, дескать, что за вопрос?
- Куда? - повторил следователь.
- За моргом свалка.
Фризе подумал, что на всякий случай надо будет попросить оперативников еще раз поискать пустые банки. А вдруг?
- У вас еще вопросы? - поинтересовался Чердынцев. Он достал из кармана куртки часы с браслетом и мельком взглянул на циферблат, надевая их на руку.
- Вопросов нет, а банки с пивом придется изъять на исследование. Вы уж извините.
- Извините?! - впервые за весь разговор в голосе Михаила Ульяновича послышалось живое человеческое чувство - раздражение.- Пиво-то денег стоит. А вы одним махом кучу денег из кармана вынимаете.
- Из кармана вы сами вынули, когда пиво покупали,- миролюбиво сказал Фризе.- Да не беспокойтесь, мы все банки откупоривать не станем. Пару откроем, остальные вернем. Я вам телефон оставлю. Позвоните завтра. Может быть, и из этих двух в кувшинчик перельем, придете, выпьете.
Но Чердынцев так расстроился, что даже не заметил иронии.
- Расписку напишете?
- Конечно. Сейчас найду понятых и все оформим.
Отправляясь на розыск понятых, Фризе заглянул в комнату заведующего, предупредить Кирпичникова, чтобы ждал, но санитара в комнате не оказалось. Не было его и около морга. И никто не смог сказать, куда он подевался.
После того, как в присутствии понятых Фризе оформил изъятие на анализ шести банок пива "Туборг", он взял у заведующего домашний телефон Кирпичникова и набрал номер.
- Але,- откликнулся детский голос, но тут же трубку взяла женщина и сердито спросила:
- Кого надо?
- Аркадия.
- Кто его спрашивает?
- Товарищ.
- Не приходил с работы,- сердито отрезала женщина и бросила трубку.
- С какой-нибудь длинноногой завихрился,- прокомментировал заведующий.- Они ребята вольные и при деньгах.
- Что значит "вольные"?
- А то и значит! Сутки отдежурил и трое - гуляй. Никакая жена не проконтролирует, если деньжата в кармане водятся, да колеса в наличии.
- У Кирпичникова есть машина? - перебил Фризе велеречивого собеседника.
- Есть. "Жигули".
Фризе сразу вспомнил испитое невыразительное лицо санитара.
- Как же он ездит? Он ведь с напарником на каждом дежурстве водку пьет! И помногу.
Заведующий нахмурился и стал похож на обиженного боксера:
- Про дежурства у меня сведений нет, а клиенты не жалуются. Я имею в виду родных и близких,- тут же поправился он. Потом секунду помолчал, поиграл брелоками и улыбнулся доброй улыбкой: - Вы разве не знаете, товарищ следователь, сколько пьяных за руль садится?!
- Номер его машины помните? - на всякий случай спросил Фризе.
- Помню. Двадцать два двенадцать. В "Иллюзионе" однажды кинокомедия под таким названием шла. "Машина 22-12". Не смотрели? Очень старая.
- И не слышал. Буквы на номере не помните?
- Буквы не помню. А цвет - красный.
"Ну, что ж,- подумал Фризе,- можно и покинуть эту гнусную обитель смерти".
Несколько раз в течение дня Фризе звонил домой Кирпичникову, но Аркадий Васильевич так и не появлялся. Мать,- следователь выяснил, что женщина, каждый раз снимавшая трубку, мать санитара,- то ли понятия не имела, где обретается ее сын, то ли не хотела говорить. "Да кто его знает, где он?! - меланхолично твердила она.- Небось, на работе".
Не появился Кирпичников дома и вечером. Фризе не мог себе простить, что так ошибся в парне. С первого взгляда санитар показался ему недалеким пьянчужкой, затюканным жизнью парией, а он - владелец "Жигулей", денежный, весьма состоятельный человек. И следователя не побоялся ослушаться ради какой-то - если верить заведующему моргом - длинноногой прелестницы.
ВЫСТРЕЛ ДУПЛЕТОМ
Алина Максимовна, как только открыла дверь, сразу почувствовала, что в доме не все в порядке: обычно, когда она входила с мороза в прихожую, ее захлестывала волна теплого, еще хранящего аромат любимых "мажи" воздуха, и от этого делалось на душе легко и спокойно. А сейчас в лицо ей ударил ледяной сквозняк. И едва ощутимый запах дешевых сигарет.
"Боже, что случилось?! - с тревогой подумала Алина Максимовна и в нерешительности остановилась на пороге.- Неужели воры?"
Первым побуждением было желание броситься в дом посмотреть - что они там натворили? Но она удержалась. Чутко прислушалась, затаив дыхание. В доме стояла тишина. Лишь в кухне неразборчиво бубнило радио.
Маврина не была трусихой - только осторожной и, как большинство неглупых женщин, расчетливой. И эта расчетливость подсказала ей - если, разбив окно, залезли воры, они могут быть еще в доме. Алина Максимовна осторожно отступила назад, стараясь не допустить щелчка, повернула ключ в замке и бегом побежала к калитке.
Через полчаса дачу осматривал наряд милиции.
- Что же вы, хозяюшка, сигнализацию не включили? - попенял Мавриной молодой худенький капитан, осматривая распахнутое настежь окно в "гостевой" комнате. Воры просто выдавили стекло и открыли шпингалеты. Ветер уже успел нанести на синий вьетнамский ковер снежные холмики. Алина Максимовна промолчала, ей и в голову не пришло думать в такой день о сигнализации. Капитан понял неуместность своего вопроса и сказал:
- Извините.
Осмотр он провел быстро и толково - снял отпечатки следов на паркете, нашел два чинарика от "Примы". Один - на кухне, другой - на снегу, перед окном. Алину Максимовну он попросил внимательно осмотреть дом и постараться установить, что пропало. Но посмотрев, как она собирает в спальне вываленное из шкафа на пол белье и платья, махнул рукой:
- Вы, хозяюшка, не торопитесь. Утро вечера мудренее - мы уйдем, а вы завтра утречком не спеша все проверите. И принесете нам список пропавшего, со всеми приметами.
Алина Максимовна улыбнулась. Эта "хозяюшка", да и вся манера говорить - участливо-снисходительно - явно были с "чужого плеча" и никак не соответствовали всему облику капитана, скорее похожего на пианиста, чем на милиционера из пригородного отделения.
Единственное, что смогла определить Маврина сразу,- это пропажа нескольких бутылок водки из холодильника. Французский коньяк и виски в баре, в кабинете покойного мужа, стояли нетронутыми.
- Алкоголик,- вынес приговор один из милиционеров.- Ради выпивки и старался. В прошлом месяце на дачу к Шестинскому забрался мужик - три дня прожил. Пока всю водку не выпил и припасы не подъел.
- Что же коньяк и виски остались? - спросила Алина Максимовна.- Да и не ищут среди одежды водку,- добавила она, вспомнив разговор в спальне.
- Среди белья он, наверное, деньги искал,- объяснил капитан.- Многие так прячут. А французский коньячок, хозяюшка, штука приметная, с ним по городу не походишь.
Маврина хотела возразить, но сдержалась. Ей не терпелось поскорее остаться одной, присутствие посторонних, разговоры, расспросы утомили ее. Капитан, почувствовав ее состояние, сказал:
- Ну, что, ребята, двинемся? - и попросил, обратившись к Алине Максимовне: - Вы уж, если в город уедете, сигнализацию включите.
- Я никуда не уеду,- сказала Маврина и посмотрела на разбитое окно.
Капитан смутился:
- У вас кусок фанеры найдется? Мы сейчас забьем…
- Не надо. Я утром все сделаю сама. А сейчас закрою комнату на ключ.
- Да вы не беспокойтесь, воры не вернутся,- сказал капитан.- Мы тут шуму наделали. Кто ж второй раз полезет! Такого в моей практике не бывало.
Милиционеры уехали. Алина Максимовна медленно обошла все комнаты, с грустью разглядывая следы пребывания посторонних - воров и милиции. Она так любила свою дачу - ее тепло и уют, созданный за долгие годы, старательно подобранную мебель, радующие глаз пейзажи на стенах, а теперь все показалось ей чужим. Ею овладело такое ощущение, что в любой момент здесь опять может появиться посторонний, неприятный, незваный. Разрушилось так остро живущее в ней чувство принадлежности этого дома ей, только ей. Покойный муж относился к даче равнодушно: ему было удобно здесь работать, но не больше. Ему было удобно работать и в номере гостиницы, и в самолете во время дальнего перелета. Он с улыбкой рассказывал, что в послевоенное время в Лефортовской одиночке написал лучшие страницы романа.
Алина Максимовна проверила запоры на дверях, заглянула в "гостевую", через окно которой залезли воры, секунду помедлила, глядя на запорошенный снегом ковер - не убрать ли от греха подальше? И, оставив все как есть, решительно повернула ключ в замке.
Спать Алина Максимовна постелила себе в кабинете мужа, на большом кожаном диване. Она разделась и уже собиралась лечь, когда вдруг вспомнила про ружье, подаренное мужу еще на шестидесятилетие - в то время они праздновали свой медовый месяц. Ружье прекрасной штучной работы, бокфлинт - стояло в шкафу рядом с другими ружьями. Невольно залюбовавшись серебряной насечкой, она чуть помедлила, потом достала из письменного стола коробку патронов и зарядила ружье. С легким щелчком защелкнулся замок. Насколько помнила Алина Максимовна, из этого ружья ни разу не стреляли. Маврин охоту не любил. Ружье она положила рядом с диваном. Подумала: приму душ. Ей казалось, что душ поможет отделаться от преследовавшего в последние часы чувства брезгливости.
В ванной комнате она сбросила накинутый на голое тело халат и внимательно рассмотрела себя в зеркало. Усталое, но красивое лицо, длинная шея, покатые плечи с гладкой бархатистой кожей.
Приняв душ, она зашла на кухню, достала из холодильника бутылку молока и с удовольствием выпила стакан.
Сквозь сон она услышала, что кто-то пытается отворить балконную дверь. Алина Максимовна с трудом разлепила веки и увидела на балконе человека. Алина Максимовна нашарила ружье, притянула к себе, потом, стараясь ничего не задеть, не скрипнуть пружинами, села, направила стволы на дверь и выстрелила дуплетом.