Но милиционер отвел его в детский приемник. А в больницу его пригласили через два дня. Старенькая сестра, шаркая больными ногами, провела его по бесконечному коридору в кабинет главврача. Кабинет был маленький, холодный, неуютный. За маленьким письменным столом сидела женщина в белом халате. Рукавишников не запомнил ее. Осталось только впечатление, что была она красивой и большеглазой.
- Леша, мама твоя умерла,- сказала женщина, и потом они долго сидели молча. Кто-то заглядывал в кабинет, но женщина качала головой, и люди исчезали.
- Леша,- наконец сказала она.- Мы с мужем живем вдвоем, детей у нас нет. Оставайся жить с нами. Если хочешь - вернешься после войны в Ленинград учиться…
Рукавишникову показалось, что если он останется с этой красивой женщиной, то совершит предательство по отношению к матери - два дня прошло, как она умерла, а он уже нашел себе новую семью! Стесняясь оттого, что обижает женщину отказом, он опустил голову и сказал тихо, но твердо: "Нет".
Старушка сестра отдала ему небольшой узелок - мамины вещи. Спускаясь по лестнице со второго этажа, Рукавишников оглянулся и, убедившись, что никого нет, положил узелок на подоконник.
В сорок пятом году Рукавишников вернулся в Ленинград и встретил Гришу Возницына живым и невредимым.
- Ты знаешь, Леха,- сказал он.- Матери накануне отъезда сказали, что Кавказ немцы отрезали и вместо Армении эвакуировать будут на Урал. Ну и решили мы не ехать. Я подумал - завтра сбегаю предупредить вас, а с утра как фрицы артобстрел заладили, так на целый день…
С Третьей линии до Тучкова переулка, где жили Рукавишниковы, было рукой подать.
5
Вечером Алексея Ивановича пригласил редактор.
- Что ж не рассказываете о своих приключениях?
Его игривый тон взбесил Рукавишникова, но и помог ему собраться. Едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить, Алексей Иванович сказал жестко:
- Если у вас, Василий Константинович, есть ко мне вопросы, я готов ответить. Но только без сарказма.
Редактор откинулся назад, на спинку крутящегося высокого кресла и некоторое время молча смотрел на Рукавишникова, постукивая по столу карандашом.
- Вот вы как, Алексей Иванович,- наконец сказал он.- Что ж, я задам, с вашего позволения, несколько вопросов. Только в присутствии секретаря партбюро…
Василий Константинович нажал на клавиш селекторной связи. В динамике отозвался хрипловатый басок Спиридонова:
- Слушаю, Василий Константинович?
- Можешь заглянуть? Есть серьезный разговор…
До прихода Спиридонова они не сказали друг другу ни слова. Редактор демонстративно углубился в какую-то рукопись, а Рукавишников отрешенно смотрел в окно.
Когда Валентин Сергеевич, поздоровавшись с Рукавишниковым, уселся за стол, редактор позвонил секретарше:
- Зиночка, не пускай к нам никого. И по телефону не соединяй… У нас в редакции произошло ЧП,- сказал шеф.- Полчаса назад мне позвонили из милиции, запросили подробную характеристику на товарища Рукавишникова…
Спиридонов с удивлением посмотрел на Алексея Ивановича.
- Что, Алексей, и ты с соседями ссоришься?
Недавно партбюро разбирало жалобу соседей на заведующего корректорской Рыбкина. Все считали Рыбкина тихим и безобидным стариком, а оказалось, что старик этот любит выпить и, "нагрузившись", гоняет по огромному коридору коммунальной квартиры своих соседок. За недостаточное уважение к личности единственного квартиранта-мужчины.
- Нет, дело посерьезнее,- продолжал Василий Константинович.- Я только удивлен, почему Алексей Иванович сам обо всем не рассказал, и мне пришлось выслушивать новости от других людей и от милиции.
"Неужели Возницын сказал? - ужаснулся Алексей Иванович.- Да нет! Этого не может быть! - Но, кроме Гриши, в редакции никто не знал о случившемся. Выходило, что Гриша…- Запачкаться боится?" - Рукавишников вздохнул.
Редактор пересказал все, о чем ему сообщили из милиции. Коротко, без комментариев, одну голую суть. И суть эта выглядела так, что хуже быть не могло…
- Завели уголовное дело… Просят дать объективную характеристику… Хорошенький подарок всем нам,- начав говорить бесстрастно, редактор разволновался.
- Алексей Иванович обиделся на мой тон… Ну что ж, может быть, я не прав. Но история-то неприятная! Мы вас все давно знаем и никому в голову не придет подумать, что вы утопили девчонку. Но привели-то ее домой вы! И даже фамилию не спросили.- Редактор посмотрел на Рукавишникова, потом на Спиридонова. Вид у него был растерянный.- Ты подумай,- обратился он к Спиридонову,- девка несовершеннолетняя!
- В милиции узнали, кто она? - спросил Рукавишников, надеясь, что хоть это удалось выяснить.
- Ничего они не узнали… Нету меня! Нет! - рявкнул он, заметив, что секретарша приоткрыла дверь.
- Вот это история! - пробормотал Спиридонов.- Отчего хоть она умерла?
- Вот! - редактор показал на Рукавишникова.- У Алексея спрашивай. Он лучше знает, а следователь темнит. "В ближайшее время поставим в известность…"
Спиридонов кивнул Рукавишникову.
- Пошла мыться в душ…- сказал Алексей Иванович и замолк. Звучало это и впрямь чудовищно. Спиридонов и редактор смотрели на него с напряженным интересом.
- Надо сначала,- тихо сказал Рукавишников и подробно рассказал все. С момента встречи на автобусной остановке. Не упомянул только про Возницына.
- Ты правильно сделал,- сказал Спиридонов.- Только привез бы ее к кому-нибудь из знакомых. Ко мне что ли…
- К тебе! - грустно усмехнулся Рукавишников.- Был же час ночи. Тащиться такую дорогу…- Спиридонов жил в Парголове.
- Что бы ни рассказывал Алексей Иванович, а факты есть факты. Люди будут судить о событиях по фактам. Это мы его знаем хорошо и уверены, что он не преступник. А другие? Милиция, прокуратура? А читатели нашей газеты, которые теперь будут смеяться над статьями Рукавишникова: смотрите, какой моралист, а до чего докатился! Факты, факты - вот что главное.- Редактор стукнул кулаком по столу.- Возьмем самое очевидное - член редколлегии водит к себе по ночам несовершеннолетних девчонок! Кто поверит, что холостяк пригласил на ночь молодую девчонку, испугавшись, что она обморозит себе нос! Только мы с вами, Валентин Сергеевич!
Рукавишников чувствовал, что редактор не верит ему. Не может поверить.
- Для нас главный факт - доброе имя Алексея Ивановича,- вставил Спиридонов, задумчиво глядя на Рукавишникова.- Мы ему верим, поверят и другие. Да и в милиции разберутся.
- Да! Разберутся! Допустим! - проворчал редактор.- Но дело совсем в другом. Они разберутся и увидят, что произошел несчастный случай. А то, почему оказалась девчонка в квартире Алексея Ивановича, они выяснять не будут. Это уже из области морали. И это будет висеть на нас с вами.
- Не пойму я вас, Василий Константинович,- сердито сказал Спиридонов.- Вы что ж, не верите Рукавишникову?
- Верю. Я, как его товарищ, как человек, проработавший бок о бок с ним много лет,- верю. Но я еще и редактор газеты. Лицо подотчетное. Думаете, туда не доложат? Будьте уверены - доложат. И спрашивать будут с меня. А я буду говорить: неизвестная девчонка, неизвестно, почему у нее следы насилия, неизвестно, почему утонула, когда мылась в ванне у известного члена редколлегии известной газеты. Да меня засмеют, дорогой Валентин Сергеевич! И вы это прекрасно понимаете.- Он замолчал и беспомощно развел руками.- Ты, Алеша, не обижайся на нас, но пока мы вынуждены будем временно не печатать твои статьи. Даже под псевдонимом. Ты же понимаешь ситуацию? Выяснится все - статус-кво восстановим. И с начальством я вынужден посоветоваться. А характеристику тебе дадим самую хорошую…
- Вы напрасно говорите все время "мы",- перебил редактора Спиридонов.- Я категорически против того, чтобы запретить Рукавишникову печататься…
Алексей Иванович устало поднялся со стула. Сказал апатично:
- Если вы не возражаете, я уйду…- И, не дождавшись ответа, вышел.
- Что у вас там за секретные бдения? - спросила секретарша, но Рукавишников только махнул рукой.
6
Было уже поздно, а идти домой ему не хотелось. Обычно в том случае, когда некуда было себя деть, а работать над очередной статьей не хотелось, он звонил Грише Возницыну. Гриша тоже жил в центре, у него была большая квартира, и Людмила Васильевна, его жена, добрая, милая женщина, всегда была рада приходу гостей, а к Алексею Ивановичу питала какие-то материнские чувства. Наверное, из-за того, что последнее время он жил один, без женского присмотра.
Поужинав, они садились с Гришей за шахматы и просиживали до полуночи, а то и позже. Иногда Рукавишников оставался у Возницыных ночевать на диване в Гришином кабинете. Кабинет был большой, уютный, весь заставлен шкафами с книгами. Особенно много было энциклопедий - Гриша коллекционировал старинные энциклопедии. У него были и словарь Гранат, и Брокгауз и Эфрон, и словари Павленкова, и Еврейская энциклопедия.
- Ты вот, старик, покупаешь книги бессистемно,- корил иногда Гриша.- Покупаешь, что под руку попадет. А энциклопедии - самое увлекательное чтение! Этим свидетелям мирового прогресса цены нет! - Он любовно проводил рукой по тисненым золотым корешкам.
Они всю жизнь считались хорошими друзьями. Еще бы, дружили с блокадных времен. Вместе учились в школе, на филфаке университета. И снова несколько лет тому назад судьба свела их вместе. И помог судьбе сам Алексей Иванович, порекомендовавший Возницына, долгие годы работавшего в заводской многотиражке, главному редактору.
Нет, к Возницыну он теперь не придет никогда. Рукавишников снял трубку и набрал номер. Довольно долго слышались длинные гудки, наконец мягкий женский голос произнес:
- Але?
- Але,- подражая голосу, сказал Алексей Иванович. Он всегда так делал, когда звонил Лиде Каревой.
- Алешенька, здравствуй, дружочек,- пропела Лида.- Что-то ты долго не звонил? Или торжество продолжается?
По телефону ее голос всегда звучал очень мягко, нараспев, как-то по-детски. Человек, не знакомый с Лидой, мог бы подумать, что она делает это нарочно, кокетничает. На самом же деле получалось это у. нее совершенно естественно, а если и была тут доля кокетства, то непроизвольного, ставшего частью ее натуры.
- Вот, звоню…
- Молодчина. А голос почему скучный?
- Давно не ел твоих пельменей,- сказал Рукавишников и усмехнулся. Лида, умевшая под настроение прекрасно готовить, питалась кое-как у себя в институте, а дома почти всегда готовила купленные в магазине пельмени. "Лучше поваляюсь на диване с книжкой",- говорила она.
- Ой, Лешка, а я только что купила две пачки,- обрадовалась Лида.- Собиралась приготовить на ужин. Приедешь?
- Уже еду,- сказал Рукавишников и повесил трубку. Оттого, что ему не придется сейчас тащиться к себе домой, у него отлегло от сердца.
…Лида ждала его. На столе дымились пельмени, заваривался чай в огромном чайнике, накрытом смешной матрешкой, и стояли две рюмки.
- По какому случаю гуляем? - спросил Алексей Иванович.
- По случаю твоего дня рождения, Алешенька.- Она поцеловала его в щеку.- Было ли вам весело в уютной служебной компании? Как танцуют молодые сотрудницы?
За едой они привычно шутили, обменивались ничего не значащими фразами, но Алексей Иванович чувствовал, что Лида поглядывает на него с тревогой. Наверное, видела по лицу, что случилась беда. А у Рукавишникова никак не поворачивался язык рассказать о вчерашнем происшествии. Поймет ли она? Поверит ли? Он знал, что Анюта, его бывшая жена, никогда бы ему не поверила! В лучшем случае сделала бы вид, что поверила, и носила бы камень на сердце всю жизнь.
- Я много слышала хороших слов о твоем рассказе,- сказала вдруг Лида.- Правда. У наших матрон,- так она величала своих очень пожилых сослуживиц,- даже спор разгорелся: было ли это в жизни или ты все придумал? "Не будете ли вы так любезны, Лидия Михайловна, узнать об этом у вашего знакомого?" - передразнила она какую-то из "матрон".- Так что имею к вам поручение.
- А как ты? Тебе понравилось?
- Мне нравится все, что ты пишешь,- улыбнулась Лида.
- А если серьезно?
- Если очень серьезно…- Она задумалась. Лицо у нее стало какое-то отрешенное, далекое…- Я прочитала, и мне стало не по себе. Страшно. Люди пережили этот ужас - войну, блокаду, смерть близких, зачем же заставлять их переживать все это снова? Зачем их мучить? Ведь каждый начнет вспоминать, у людей изболелось сердце, Алешенька. А ты их снова войной! И ведь талантливо.- Она улыбнулась.- Будут сердечные капли глотать,- увидев, что Алексей Иванович помрачнел, она подсела к нему, потерлась головой о его плечо.- Не сердись. Я ведь глупая баба и сужу по-бабьи. А молодежь, ничего этого не переживая, просто не поймет этих ужасов.
- Нет, вот уж тут я с тобой никогда не соглашусь,- встрепенулся Рукавишников.- Так говорить - значит, всю литературу на свалку. Тогда молодежь и Толстого не поймет, и Гюго, и Шекспира. Она же не пережила тех событий…
- Ш-ш…- Лида приложила ему ладонь к губам.- Развоевался, Аника-воин. Спать пора. Знаешь, сколько времени? А ты еще должен мне доложить, почему у тебя глаза грустные…
После того как Алексей Иванович рассказал обо всем, что произошло прошлой ночью, они долго лежали молча. Рукавишникову вдруг почудилось, что Лида не верит ему.
- Вот так и шеф…- с горечью бросил Алексей Иванович.- Даже представить не может, что у людей бывают чистые побуждения! А милиционер? Ты бы видела его ухмылку…
- О чем ты говоришь, Алеша! - тихо сказала Лида.- Ты испугался за себя? Сделал доброе дело и теперь возмущаешься, что на тебя посмотрели косо, вместо того чтобы поблагодарить за христианский поступок. А про девочку ты подумал? Про ее родителей? Ой, как страшно, Алеша, ой, как страшно! - В голосе у нее было столько горечи и сожаления, что у Рукавишникова заныло сердце.- Ты говоришь, совсем молоденькая? Наверно, попала в лапы какому-то подлецу. Мы все в этом возрасте доверчивые… Ах, Алеша, Алеша.- Она притянула Рукавишникова к себе, обняла крепко, и он почувствовал на ее щеках слезы.- Всю жизнь ты прожил "половинкиным" сыном, сделаешь что-нибудь и тут же оглядываешься: правильно ли тебя поняли? А ты без оглядки, Алешенька, без оглядки, милый. Тебя женщины больше любить будут…
Лида говорила с ним ласково, мягко, как с маленьким, и вот удивительное дело - он даже не обижался на ее слова, от которых в другое время вспылил бы, наговорил ей массу колкостей. Он и не принимал и не отвергал ее обвинений, он словно бы оставлял их на потом, а сейчас ему было тепло и хорошо с ней и не хотелось ни о чем думать. Ни о редакторе с его подозрениями, ни о предателе Возницыне. Не хотелось ему думать и о том, что произошло вчера ночью в его квартире…
На следующее утро в коридоре редакции Рукавишников столкнулся с Соленой. Еще издали завидев его, она резким движением отвернула свою крашеную, в мелких кудряшках голову в сторону и гордо, словно солдат на параде, прошествовала мимо, не ответив на приветствие.
Алексей Иванович невесело усмехнулся: уже обо всем знает! Только что секретарь редактора Зина передала Алексею Ивановичу телефонограмму из районной прокуратуры. Его просили прибыть к следователю Миронову в девятую комнату. Алла Николаевна, как всегда, верна себе. И в отношениях с людьми и в отношении к искусству она умела мгновенно перестраиваться. Разнеся в пух и прах какой-нибудь новый спектакль, она через неделю могла написать восторженный отзыв на него же. Если было указание… Но уже под псевдонимом…
И самое печальное состояло в том, что над Соленой только смеялись. Она же продолжала процветать, готовая дважды в сутки переменить свою точку зрения.
В первые годы работы в редакции Алексей Иванович пытался как-то бороться с беспринципностью этой женщины, пытавшейся на страницах газеты утвердить эстетическую всеядность. Выступал на партсобраниях, на летучках. Многие хвалили его за смелость, но, опять-таки смеясь, предрекали: "Старик, не ты один пробовал бороться с "соленизмом", но Алла и ныне здесь". И Рукавишников махнул рукой. Лишь иногда позволял себе в кругу друзей или на летучке позлословить на ее счет.
…В редакции, наверное, не было ни одного человека, который не знал бы о несчастье. Оленька Белопольская явно перепугалась. Она ни о чем не спрашивала Алексея Ивановича, но за ее чуточку наигранной бодростью и подчеркнутой внимательностью он чувствовал тревогу и, как ему показалось, любопытство.
Заместитель редактора Кононов, столкнувшись с Рукавишниковым в коридоре, взял его под руку и задержал на несколько секунд у окна:
- Ты, Алексей Иванович, не теряй присутствия духа. Уговаривать, конечно, легко…- Кононов постучал своим здоровенным кулаком по подоконнику.- Но знай главное - мы тебя в обиду не дадим.
Рукавишников молча пожал плечами. Говорить-то было нечего. Кононов понял это движение по-своему.
- И о разговоре с шефом я знаю… Он тоже переживает. Все, Алексей, уляжется.
Перед тем как поехать в прокуратуру, Рукавишников заглянул в секретариат, сдал материалы в номер. Горшенин ничем не выдал своей осведомленности о происшествии. Он бы, как всегда, ровен и сдержан, говорил только о деле, а когда Алексей Иванович сказал, что идет в прокуратуру, а дежурить по номеру оставляет Белопольскую, даже не поинтересовался, зачем нужна ему прокуратура.
"Не хочет проявить своего отношения? - подумал Рукавишников.- Чтобы не попасть впросак?" И тут же отогнал эту мысль. Так можно начать подозревать каждого.