Андрей стоял спиной к стойке, забыв взять сигареты, и смущенно улыбался еноту. Наконец Михаилу надоела эта немая сцена, в которой он не видел ни толку, ни смысла: он сгреб сдачу вместе с Маргошиными чаевыми, "Давидофф" и взял товарища за плечо твердою рукой.
Оказавшись на улице, Андрей не выдержал и обернулся. Татьяна небрежно помахала ему пальцами: успела разглядеть в окне машины тонкий женский силуэт.
* * *
Машка повертела в руках бокал с мартини и аккуратно плеснула его в грейпфрутовый сок. Попробовала, добавила еще, бросила кубик льда. Этот коктейль она всегда делала сама - в зависимости от настроения меняя пропорции, и в "Симпомпончике" уже давно никто не пытался принять участие в этом сложном ритуале.
Наконец вкус ее удовлетворил, она сделала большой глоток, довольно погладила живот и продолжила:
- Так, цыганка Наташа - это просто прекрасно, гадания там, мистика и прочая эзотерика. Теперь о земном. Квартиру вашу когда-нибудь продадут?
- В некоем необозримом будущем, вероятно, да, - откликнулась Татьяна безо всякого энтузиазма. Вовсе не так отвечает на подобный вопрос человек, заинтересованный в продаже. - Но конкретики опять маловато.
- И как вы можете жить в коммуналке?
- Поверь, уже не можем. Но как представим себе, что нас расселят в разные концы города, что придется выбросить наш круглый стол - ну тот, что на кухне, и что мы будем видеться раз в триста лет на чьих-то похоронах или свадьбах - и это в лучшем случае, такая тоска зеленая берет. А я тебе говорила, что тетю Липу придется определять в дом престарелых, потому что Капа с ней одна не справится? И как ты себе это представляешь? Значит, нужно искать квартиры в центре, причем рядом. Иначе я между ними забегаюсь, как скаковая лошадь из анекдота: "Ну, не шмогла я, не шмогла".
- Да, - хихикнула Машка, откликаясь на какие-то свои воспоминания, - богадельня ее не переживет. Вашу тетю Липу нужно показывать в музее - антикварная девушка. Она у них выяснит пару сотен раз, где находится пищеблок, и персонал придется отправлять в психушку дружным и сплоченным коллективом. А вообще печально все это. Слушай, давай я тебе хорошего брокера подыщу - твоя квартирная эпопея меня уже достала. Наверное, на весь Киев вы последние остались.
Татьяна тщательно изучила меню и тыкнула пальцем в коктейль "Морган".
- Вот это хочу - ром, молоко, мороженое, сливки. Маргоша! Будь добра два "Моргана". А ты, птица моя, подыщи, подыщи, третий год грозишься. Все равно любой брокер сбежит, когда узнает, что нам нужно. Слушай, у меня родилась гениальная идея: буду пускать к нам экскурсии по баксу с носа! Иностранцы умрут от умиления и восторга: коммунальная квартира в центре Киева, под боком у кабинета министров и парламента, с видом на львов.
- Какой Львов?
- Не какой, а каких! Каменных, дорогая. Монументальных. Кстати, один "пират" твой. Предваряя скучные вопросы: "пират", ибо Морган был пиратом. Пей и не возражай.
- Я сейчас напьюсь до синих бегемотиков, но виновата будешь ты.
- Договорились.
- Тогда надо чего-нибудь съесть. Я прямо с работы, в животе сосет.
- Заказывай солянку - сегодня она отменная, даже я не нашла, к чему придраться. И салат, а там посмотришь… Вообще-то был один покупатель, но странный. И вроде не торговался, и выглядел вполне импозантно, но доверия у тети Капы и тети Липы не вызвал.
- Ненормальные, ей-богу! - возмутилась Машка. - Что вы себе думаете?
- А ты представь, человек не торгуется, деньги готов выложить хоть сию минуту, спешит как на пожар, на недостатки внимания не обращает. Это, по-твоему, в порядке вещей? И обязательно требует немедленно выселяться. Тут еще тете Капе цыганка приснилась…
- Опять? Опять цыганка? На сегодня не хватит, да?
Татьяна виновато развела руками. Маша сердито посопела, покопалась придирчиво в принесенной солянке и неожиданно согласилась:
- А может, вы и правы. Мошенников теперь развелось, хоть греблю гати. Ай, да что я к тебе со своими советами лезу? Ты уже давно все решила и придумала. А?
Татьяна хитро улыбнулась:
- Так, так. Сэм-восэм, но не двадцать пять.
- Енот откуда? Колись.
Подарили. - Татьяна расцвела в улыбке. - Точнее, не подарили, а отдали, чтобы я его воспитывала и заботилась. Правда, солнышко? - обратилась она к еноту и погладила его по спинке.
- Вечно у тебя не как у людей. Как говорила твоя бабушка?
- Что не сделает - все полтора людского, - готовно откликнулась подруга.
- Великая женщина. Каждый день ее вспоминаю и цитирую. Только ученица из меня получилась, переходя на латынь, - пенистая.
- Ого! Что случилось?
- Мой красавец меня все-таки бросил.
Татьяна только рукой на нее махнула:
- Господи, ну куда он денется с подводной лодки при закрытых форточках? Вот если бы ты его наконец бросила - это, я понимаю, событие республиканского масштаба.
Она говорила и понимала, что есть пункт, по которому они с Машкой никогда не сойдутся, - она не представляла, как можно ломать себе жизнь из-за другого человека, совершенно неважно, мужчина он или женщина. Нельзя ломаться и подстраиваться под другого так, чтобы это искалечило тебя, отняло веру в себя, убило вдохновение, сделало мир вокруг серым и пустым. Даже в Библии сказано: "…ни сыну, ни жене, ни брату…"
- Это у тебя все и всегда просто, - глухо сказала Машка, и на глазах ее заблестели непрошеные слезы. - Он меня по-настоящему бросил. Но не в этом суть. Он меня променял на девицу, помнишь, я тебе рассказывала, Жанночку, секретаршу нашу? Моложе меня лет на десять. Красивая, не стану душой кривить. А меня перевели в филиал - на повышение.
- Не трепись на каждом углу, сколько тебе, никто и не догадается, - обозлилась Татьяна. - И избавляйся от привычки упоминать, что было в твое время. Твое время еще и не начиналось. Что она собой представляет? Не спрашиваю, что она в нем нашла, - вот что ты?!
Машка нервно похлебала из тарелки остывшую солянку, запила мартини, буркнула: "Жуткое сочетание!" - и принялась излагать:
- Молодая, длинноногая, тело обалденное, кожа молочная. Вот настоящая "кровь с молоком" - впервые такую вижу, сколько живу. Холеная, следит за собой. Мозгов, правда, как у курицы, если ее крепко долбануть молотком по голове, но разве он на мозги смотрит?
- Зачем он тебе, такой дурак? - Татьяна посмотрела на подругу и торопливо сказала: - Ладно, ладно, он нам нужен. Не обсуждаем. Понятно главное - она еще никто, так, завиток из дыма. Ей на женщину учиться, учиться и учиться, как говорил великий Ленин. Потерпи, если он так уж тебе необходим. Жанночка сама себя закопает через пару месяцев - с усердием китайского землекопа. Только улыбайся, я тебя очень прошу.
- Знаешь, Тото, почему ты счастливая? - спросила Машка, булькая коктейлем.
Тото (теперь и мы имеем право для разнообразия так ее называть) всем телом изобразила повышенное внимание. Но енота при этом люлюкать не забывала. И к бокалу прикладывалась усердно - хорошие напитки она ценила, а удовольствиями никогда не пренебрегала.
- Ты эгоцентристка, в лучшем смысле этого слова.
- Верю. Ибо было сказано: спасись сам, и вокруг тебя спасутся другие.
- Ловко это у тебя выходит. Ты нормального человека никогда не поймешь, потому что ты тяжеловес. Ты переживешь то, что другого уложит в гроб за пару дней.
Маргоша за стойкой навострила уши. Начиналось самое интересное.
- Машка, - попросила Татьяна, - ты знаешь, как я тебя люблю. Но не тяни хвоста за кот, а то придушу. Ты лучше рассказывай.
- Я тебе душу сколько лет изливаю? Пятнадцать?
- Шестнадцать, но кто их там считает. Мне вообще кажется - мы с тобой в один день родились и в одной коляске спали.
- Оказывается, у них давно уже роман, - всхлипнула Машка. - Просто я, дура, ничего знать не хотела, хотя и видела, что он очень ко мне изменился…
- Да, ты говорила.
- Говорила, и ты меня предупреждала, а я тебя опять не послушала. Ну вот, а на прошлой неделе он мне объявил, что все было прекрасно, но было. А он хочет жить полноценной жизнью и нашел человека, с которым снова чувствует себя живым и любящим и готовым продолжать то, что у нас не состоялось. И чемоданчики с моим барахлом упаковал.
- Некрасиво, - заметила Тото, и ноздри ее раздулись, как у боевой лошади, услышавшей звук трубы.
- И очень больно. Я даже не стала тебе звонить сразу, чтобы не грузить проблемами. Подумала: побуду одна. Чтобы разобраться, чего я хочу, что дальше. Я сначала думала, ты мне должна рассказать, как себя вести… как повести, чтобы он вернулся, но потом поняла, что мне нужно вовсе не это.
В эту минуту Тото стала очень деловитой и внимательной, будто вела переговоры на международном уровне и в случае провала мир ждала ядреная катастрофа. За это Маргоша и любила подслушивать их разговоры: никаких дамских охов и ахов по поводу того, что чего-то нельзя делать, а что-то невозможно. Татьяна оказывалась готовой для близкого человека на все. Главное же - никакой пустой болтовни. У нее всегда находился план действий.
- Чего же тебе надобно, старче? - спросила она ласково.
Внезапно Машка расхохоталась.
- Ты что?
- Помнишь, я как-то позвонила тебе и сказала, что убила бы Сережку, а ты недослышала это злосчастное "бы"?
- Ну ты же ревела как белуга на нересте.
- Белуги на нересте не ревут.
- А ты исключение.
- Скажи спасибо, что меня кондратий не хватил, когда ты появилась на пороге в черном костюме, лыжной шапочке и с лопатой.
Татьяна уронила голову на руки и тихо затряслась от смеха.
- Не руками же его закапывать, - простонала она. - А у тебя лопат отродясь не водилось.
- Никогда не забуду этого явления, - растроганно заявила Маша.
- Конечно не забудешь. Хоронить без покойника - это унизительно. Лучше излагай факты.
Машка с сомнением разглядывала пустой стол:
- Все убрали, а что взамен? Слушай, давай возьмем маленькую бутылочку "Бьянко" на двоих, а? Пусть это будет жутко алкогольный вечер. Или коктейль еще закажем?
- Когда это я отказывалась, мэм?
- Меня Жанночка очень, очень сильно обидела, - сказала Маша, и видно было, что это признание дается ей через силу. - Так обидела, что я даже тебе сейчас не расскажу. Мне надо самой пережить.
Татьяна понимающе кивала, не говоря ни слова, и от этого Машке, как всегда, стало спокойно и надежно.
- И я тебя очень поэтому прошу - ничего мне больше не советуй, а просто охмури его, чтобы ему стало так же больно, и страшно, и тоскливо, как мне сейчас. Чтобы он и думать забыл о своей новой пассии.
Тото пошевелила губами, подумала минутку и спросила подозрительно:
- А что я с ним потом делать буду?
- Мягкий пас налево, то есть мне, - успокоила ее верная наперсница разврата. - Ему же, бедняжке, нужно будет с кем-то о тебе говорить. Тут я и пригожусь. Кто это еще выдержит?
- Ты что - настолько его любишь?
- Пока - да. И пока мне очень нужно, чтобы ты уделала этих голубков, как Бог черепаху. А потом посмотрим.
- А что до Жанночки…
- Я тебя как женщина женщину просю - спляши на ней дрызгу-брызгу с колокольцами в руках. А?!
- Мадам имеет план? - уточнила Татьяна.
- Какой такой план?
- Мистер Фикс, неловко будет завалиться к нему в кабинет и сообщить, что я пришла его охмурять, так как мне очень не нравится его поведение, да и подруга слезно попросила.
- Нет, ну какая ты умница, что не показывалась ему на глаза, - внезапно восхитилась Машка.
- А кто твердил, что у меня паранойя?
- Паранойя и есть, - значительно повеселев, отвечала та. - Ты же у меня ненормальная. Даже противно, что ты всегда оказываешься права.
- Впоследствии.
- Все очень просто, - хмыкнула Маша, - ему срочно нужен менеджер со знанием языков. Я договорюсь с Харлампиевичем, чтобы он записал тебя на прием. Идет?
- Мне нужно десять - пятнадцать минут форы. Чтобы я успела начать говорить и это было бы обоснованно, а не "Простите, как здесь пройти в библиотеку?".
- Будут тебе и пятнадцать минут, и полчаса.
- Давай выпьем.
Татьяна помахала рукой, и к ней устремился повар, ибо Маргоша, изнывавшая от любопытства, безуспешно пыталась отделаться от какого-то чересчур дотошного клиента, жаждавшего выведать все ингредиенты фирменного салата "Матренин двор". Состав салата был указан в меню, но печатному слову он, очевидно, не доверял и потому пытал барменшу. А может, ему просто приглянулась очаровательная блондинка?
- Нам сухой мартини, - попросила Тото. - Такой сухой, Женечка, чтобы в глотках пересохло.
И он ласково и влюбленно ответил:
- Обижаете, Татьяна Леонтьевна. Сию секунду. Непременно по вашему рецепту: несколько капель черного бальзамчику, по полторы маленьких рюмки джина и сухого вермута, лед, колотый некрупно, и сбрызнуть лимонным соком. Украсить маслинкой и серебристой луковкой. Грандиозный успех имел вчера у двух иностранных джентльменов. - И пожаловался: - А знаете, сколько я магазинов обегал, пока луковки достал - крохотные, серебристые?
- Надо было проконсультироваться у знающих людей, - промурлыкала Тото.
- Понятно. Осознал свою ошибку. Уже несу.
Он умчался на кухню, а Машка всплеснула руками:
- Господи! И Евгений по-русски говорить научился. Нет, не зря говорят, что в хороших руках и мужчина может стать человеком.
- Не кощунствуй, - укорила ее Татьяна, - это же наше в основном единственное счастье.
- У тебя - допускаю, а у нормальных людей совсем иначе.
- Что ненормально.
Маша смотрела на нее со смесью восторга и тоски:
- Ты права. Всегда права. Но так получается только у тебя.
- Ничего подобного, - поморщилась Тото. - Как вы мне все надоели, фомы неверующие!
- Ты тяжеловес, - упрямо повторила Машка давешнюю свою сентенцию. - Тебе не понять, что люди могут надорваться, устать, испугаться, наконец. Наверное, поэтому мне с тобой так легко. Тото, у меня еще одна просьба - уничтожь эту стерву. Она меня слишком обидела.
Татьяна погладила ее по руке мягкой лапой енота. От стойки принесли два бокала с коктейлем, и она подняла свой:
- За нас, за хризантем! Чтобы все было по-нашему, - и неожиданно мечтательно добавила: - Ах, какой был мальчик!
- А был ли мальчик? - усомнилась Машка. - В смысле - какой? Тот, что таращился на тебя около бара? Слушай пойдем погуляем чуть-чуть, развеемся, а то я уже поплыла…
- В другом месте и в другое время, - призналась Тото шепотом, - влюбилась бы в него без памяти и пошла бы за ним босая на край света.
- Ты?! - даже пискнула Машка. - Пойдем уже, мадонна с енотом. Что тебе мальчик плохого сделал - не понимаю.
Глава 2
Майор Барчук, кривясь, допил остывший несладкий кофе из забавной керамической кружки, подаренной девочками из секретариата к 23 февраля. На дне кружки важно восседала большая пупырчатая жаба с открытым ртом. Когда жидкость подходила к концу, что-то там такое происходило по законам физики, что жаба громко квакала. И обычно майор довольно смеялся. Но сейчас даже любимая зверушка радости не прибавила: близился срок сдачи трех "убойных" дел, и если по двум из них наконец наметился прогресс, то третье выглядело идеальным образцом "глухаря". Хоть выставляй в музее с соответствующей табличкой.
Поэтому он с нетерпением ждал друга и коллегу, Юрку Сахалтуева, который последние дни предпринимал отчаянные попытки сдвинуть его с мертвой точки и таким образом избежать расстрела прямо у стенки в кабинете начальства. Шеф досиживал последний год до пенсии, и как раз в этом судьбоносном году им особенно везло на какие-то заморочки.
Полковник Бутзубеков Данила Константинович, по кличке Бутуз Константинополевич, был твердо убежден, что подчиненные не дадут ему спокойно уйти на заслуженный отдых, доведут-таки до инфаркта; и скорбно обещал, что они однажды поймут его трагедию - когда им крепко стукнет по голове шестым десятком и настигнет их запоздалое раскаяние, но будет уже поздно. А Барчук на это отвечал, что никакого раскаяния не случится, ибо так долго он все равно не проживет.
Работа у них действительно была собачья, не на знатока, а на любителя: не зря об этом пишут столько книжек и снимают столько фильмов и сериалов. Зарплата мизерная, условия адские, мир сошел с ума - опера об этом знают поболее других; и потому в милицию идут служить либо жуткие карьеристы, либо утописты-романтики, верящие в торжество справедливости и закон.
Майор Барчук принадлежал к последним, и потому никто не удивился, когда жена бросила его лет через пять после свадьбы, присовокупив на прощание, что "уж лучше бы тебя, идиота, пристрелили, хоть пенсию получала бы". Николай понимал, что это она брякнула со злости, в состоянии аффекта, который в суде всегда считался смягчающим обстоятельством, но легче ему от этого почему-то не становилось. Уже три года прошло, как они расстались, и он жил не тужил, но случалось иногда, вдруг, посреди бела дня, вспоминал эту фразу, и ему хотелось найти бывшую супругу и молча, не говоря ни слова, врезать ей от души.
Или - бывало и такое - просыпался ночью, стоял у давно немытого окна, курил и мечтал, что вот поступит на службу в Интерпол после какого-то особенно удачно проведенного дела, купит себе серебристый "мерс", трехкомнатную квартиру, домашний кинотеатр и всякую прочую престижную дребедень; и однажды встретится с ней где-нибудь в гостях у общих знакомых. И виделось ему в этих мечтах, что бывшая жена, гордящаяся своим нынешним достатком и преуспеванием нового супруга, окажется вовсе не настолько счастливой, как притворяется. Разговор у них случится бестолковый, скомканный - это с ее стороны. Он же будет сух и корректен, с отстраненным холодным взглядом. А она будет смотреть на него жалобно, как побитая собака; и тогда он небрежно взглянет на золотой "Ролекс" и скажет: "А теперь прости, мне пора, дела - сама понимаешь. Все никак не застрелят…"
Застрелят не застрелят, а полковник сожрет заживо, даже костями не подавится. И Барчук обреченно принялся перелистывать тоненькое дело, будто надеялся отыскать в нем бумагу, которой до сих пор не замечал.
Неживой гражданин, паскудивший отчетность целого отдела, был обнаружен в октябре прошлого года группой отдыхающих на Трухановом острове. Так что загробную свою жизнь он начал с того, что основательно испортил пикник двум приличным семействам, которые еле-еле выбрались на него впервые за семь месяцев.
Отцы обоих семейств были люди солидные и занятые, вытащить их на отдых было не проще, чем спасти из болота тонущего гиппопотама силами двух слабых женщин. И вот когда несчастные дамы все-таки подвигли своих благоверных на благородное деяние во имя семьи, утверждая, что откладывать дальше некуда - в ноябре еще никто не купался в речке и не жарил шашлычок на природе, случилась с ними оказия в виде трупа, обнаруженного в кустах непоседливыми ребятишками.
За детей беспокоились, но юное поколение, насмотревшееся по телевизору боевиков и триллеров, оказалось гораздо более подготовленным к житейским реалиям, нежели их мамы, впавшие в длительную истерику. Детишки отвечали на вопросы внятно, толково, спокойно и рвались поучаствовать в следствии, однако ничего существенного сообщить не смогли.