Консультация
Несколько лет назад Новлянская помогла адвокату Андрею Борисовичу Свирину удачно начать карьеру в Москве, обеспечила клиентурой, да и сама с тех пор не раз прибегала к его услугам. Клиенткой Вера Николаевна была щедрой, и, естественно, Свирин сейчас терпеливо ждал, когда Новлянская, попросившая его заехать к ней домой, объяснит, зачем он понадобился.
Домработница поставила на стол в гостиной, где они сидели, две чашки и кофейник. Хозяйка налила кофе себе и гостю, улыбнулась:
– Прошу, Андрей Борисович! Что-что, а кофе Тоня готовить умеет. Сказав это, Новлянская пригубила из своей чашки.
Свирин, дожидаясь, когда хозяйка начнет разговор, тоже делал вид, что смакует кофе, хотя в обычной обстановке его не употреблял вовсе по причине нездоровья.
– Андрей Борисович, хочу посоветоваться с вами, – приступила наконец к делу Новлянская. – С одной моей очень близкой знакомой произошла довольно-таки не приятная история.
Свирин сразу же понял, что "очень близкая знакомая" – сама Новлянская.
– Так в чем дело? – спросил он.
– Буду говорить откровенно. Моя знакомая далеко не девочка. Это красивая и ни в чем не нуждающаяся женщина, занимающая определенное положение.
– По-моему, других людей среди ваших знакомых нет.
– Может быть, вы и правы. Но дело не в этом. Не так давно мою знакомую вызвали в прокуратуру.
– Почему ее вызвали? Какие были основания? Если как свидетеля, то это совсем не страшно. Да и в других многих случаях.
– Насколько она поняла, ее вызвали из-за того, что один человек, с которым у нее когда-то были чисто деловые отношения, арестован, так как замешан в деле с убийством.
– Его самого подозревают в убийстве?
– Как поняла моя знакомая, нет. Он договорился о приобретении товара, который ему потом сбыл убийца. Или организатор убийства.
– Понятно. Чем же кончился для нее вызов в прокуратуру?
– Моя приятельница как могла объяснила, что не может иметь никакого отношения к этому убийству. Перед ней извинились и обещали больше не беспокоить.
– А потом вдруг снова вызвали?
– Пока нет. Но утром она мне позвонила и сказала, что испытывает панический страх.
– Страх в связи с чем? Ведь она не имеет к этому убийству никакого отношения!
– Не имеет. Но разве ее не могут втянуть в это дело? Как соучастницу?
– Втянуть? Зачем? Она же тут ни при чем.
– Не знаю. Просто так. Мало ли зачем.
Глядя на Новлянскую, Свирин как можно убедительнее сказал:
– Вера, если у следствия нет улик, втянуть никого нельзя. Никоим образом.
– Это точно?
– Абсолютно точно. Конечно, если ваша знакомая здесь действительно ни при чем.
Выдержав изучающий взгляд Свирина, Вера отрицательно покачала головой:
– Андрей Борисович, в таких ситуациях не врут. У моей приятельницы нет даже крохотной связи с этим делом. Но у нее есть страх, что ее могут как-то привлечь к нему.
– Из-за арестованного?
– Да.
Свирин побарабанил пальцами по столу:
– Верочка, все же коротко объясните мне: какого рода деловые отношения были у вашей знакомой с этим человеком. Иначе мне трудно будет сказать что-либо определенное.
– Когда-то моя приятельница, работая в минторге, не раз помогала этому человеку в получении дефицитных товаров. По линии "Союзгалантереи".
– Только и всего?
– Только и всего. Но вы ведь знаете: к этому можно прицепиться.
– Можно, если при оформлении документов были какие-то нарушения. Свирин пристально посмотрел на Новлянскую. – Такое было?
– Она клянется, что нет. Специально проверила старые документы еще раз. Никаких нарушений.
Отодвинув чашку, Свирин успокаивающе улыбнулся:
– Верочка, в таком случае ваша приятельница может спать спокойно.
– Но есть еще один неприятный момент.
– Какой?
– Человек, который продал партию товара и который связан с убийством водителя трейлера, познакомился с ныне арестованным, воспользовавшись именем моей знакомой. Позвонил ему, передал от нее привет, предложил встретиться. Вел себя так, будто с ней в хороших отношениях, из ее круга. Поэтому им и удалось договориться о сделке. Но моя знакомая не имеет представления, кто это мог быть. По описанию внешности она такого человека не знает. У нее никогда не было более или менее близкого знакомого с таким именем.
Свирин недолго поразмышлял, потом спросил:
– Этот арестованный, судя по тому что смог купить большую партию товара, – человек с большими средствами?
– С очень большими. Он товаровед из южного курортного города.
Свирин еще немного помолчал, потом спокойно посмотрел на Новлянскую:
– Я не думаю, что вашей знакомой что-то грозит. Скорее всего, преступник, не будучи с ней знаком, просто воспользовался ее именем. Вы же сами сказали, что ваша приятельница женщина красивая и занимающая определенное положение. Так что ее многие знают, о ней много говорят.
– Вы меня несколько успокоили.
– Так что передайте своей приятельнице: если в плане деловых отношений у нее с арестованным все было нормально, а преступника она по описанию не знает, то беспокоиться ей не о чем. Ну а если же ее вдруг снова вызовут в прокуратуру, пусть она немедленно свяжется со мной.
– Спасибо, Андрей Борисович!
– Пока не за что. И пусть без моих указаний ничего не предпринимает. Хорошо?
– Хорошо. Если что-нибудь случится, она вам обязательно позвонит. Вот. Гонорар за консультацию. – Новлянская придвинула к Свирину толстый конверт. – Возьмите, возьмите, Андрей Борисович! Моя знакомая не любит быть обязанной.
В конверт Свирин заглянул уже внизу, в своей машине. Как он и ожидал, гонорар за консультацию оказался более чем щедрым.
Крыж
В прокуратуре Рахманова ждали новости. Первая касалась Новлянской, которую утром допросил Инчутин. Изучив предъявленные ей два портрета, Новлянская твердо заявила: изображенных на рисунках людей она не знает. При этом снова категорически отвергла вероятность своего знакомства с Вадимом Павловичем. Впрочем, эта новость Рахманова не удивила. Зато другая, сообщенная позвонившим из Кулунды Жильцовым, стоила многого.
Жильцов звонил несколько часов назад. Слышно его было плохо, но разговаривавший с ним Саенко довольно быстро понял: изображенного на первом рисунке Вадима Павловича до пластической операции в Кулунде сразу же опознали. По утверждениям персонала Кулундинской ИТК, а также Алексидзе-Додона, на рисунке был некто Крыж – официально Николай Алексеевич Крыжко. Рецидивист Крыж отсидел в общей сложности в различных исправительных учреждениях, тюрьмах и ИТК около двенадцати лет. Несколько лет назад он отбывал наказание в Кулунде. По словам работников охраны, среди заключенных ИТК Крыж был авторитетом. Самые жестокие и сильные заключенные беспрекословно выполняли его приказы. В Кулунде он отбывал наказание по статье сто второй – умышленное убийство. При этом все знали: за Крыжем тянется целый хвост недоказанных преступлений. В дальнейшем Крыж был этапирован из Кулундинской ИТК в Марийскую АССР. Здесь около пяти лет назад совершил побег. Несмотря на объявленный всесоюзный розыск, поиски ни к чему не привели. Была даже версия, что он или погиб во время побега или умер позже, ведь ему было уже под шестьдесят.
И вот след Крыжа появился здесь, на Сенеже, а также в Смоленской области и Сухуми, подумал Рахманов. Ясно, на Сенеж он уже не вернется. Появившись у квартиры Лотарева и убедившись, что отвозивший Юру и Женю пожилой человек на самом деле был приятелем Чиркова, Крыж, по идее, теперь затихнет. Ляжет на дно. Шансов определить место, где он будет отсиживаться, у следственной группы практически нет. А может, все же есть? Нет. Такой шанс может появиться лишь в одном случае: если бы удалось доказать связь Крыжа с Новлянской.
Саенко уже успел съездить в ГИЦ и привезти несколько фотографий Крыжа. Довольно долго Рахманов, Саенко и Инчутин пытались найти сходство между человеком на привезенных снимках и фотографией Шеленкова. Мнение было единодушным: на глаз сходство установить трудно. Но все трое знали: сходство в подобных случаях не определяется на глаз. Для этого есть антропометрическая экспертиза и метод фотосовмещения.
Объяснение
Еще не открыв глаза, я прислушался. Стук посуды. Плеск воды. Кажется, Алена готовит на кухне завтрак. Полежав немного, отбросил одеяло. Встал с кровати, подошел к окну. Потянулся, сбрасывая сон. Интересно, какое сегодня число. Черт… Ведь сегодня восьмой день. Ну да. Восьмой день с того момента, как мы с Сашкой вышли из прокуратуры и разъехались.
Посмотрел из окна на открывающийся внизу просторный двор. С шестого этажа этот двор отлично проглядывается. За восемь дней, проведенных в квартире Алены, я выучил наизусть все его ходы и выходы. Интересно, есть ли в нем какие-то изменения после вчерашнего? Вроде нет. Стоявшие вчера под окном машины – на своих местах. Вот и моя, с краю, там, где я вчера оставил ее. Убедившись в этом, я подошел к телефону, чтобы позвонить Сашке. В эти дни мы с ним, как и договорились, не встречались, но перезванивались регулярно, на случай, если у кого-то на горизонте появится Вадим Павлович. Набрал номер, почти тут же услышал Сашкин голос:
– Да?
– Саня, привет. Это я. Что у тебя?
– Пока ничего. А у тебя?
– Тоже.
– Ты все еще у Алены? – Сашка сказал это с понятной мне интонацией.
– Все еще.
– Как она там? Надеюсь, у вас счастье?
– Ну… у меня уж точно.
– Поздравляю. Она сейчас рядом?
– На кухне. Готовит завтрак.
– Передай горячий привет. И поцелуй от меня.
– Обязательно. Знаешь, Сань, сегодня я хочу переехать.
– Что так? Не созрел для семейной жизни?
– Не в этом дело. Просто хочу переехать. К себе или к Глинскому. Поскольку мне показалось, что пауза затянулась, спросил: – Ты не возражаешь, если я тоже перееду в мастерскую?
– Ради бога. Это же мастерская твоего друга. Да она и не нужна мне больше.
– Ты разве там уже не ночуешь?
– Зачем?
– Как зачем? А Вадим Павлович?
Сашка помолчав, вздохнул:
– Серый. Знаешь, мне кажется – Вадим Павлович отпал.
– Отпал?
– Да. Во всяком случае, на ближайшее время.
– Почему?
– Потому что он тоже ведь не дурак.
– В смысле?
– В смысле, он давно уже все просек, насчет прокуратуры. Он знает, что нас туда вызывали. Ну и, наверняка, давно уже смылся. От греха подальше.
– Ты уверен?
– Абсолютно уверен.
– Думаешь, он к нам больше не сунется?
– Не знаю, как потом. Но в ближайшее время не сунется.
– Хорошо бы так и было.
– Так и будет.
– Тогда я переезжаю к себе. Если будешь звонить, звони уже мне. Ладно?
– Договорились. Созваниваемся.
– Созваниваемся. – Я положил трубку. И вовремя – почти тут же в комнату вошла Алена.
Алена была в длинном белом махровом халате, который ей очень шел, хотя и делал взрослее. Вообще, Алена выглядела потрясающе. Я сам не верил, что девушка, стоящая сейчас передо мной, может меня терпеть. И уж тем более любить. Но пока все сходилось на этом.
– Привет, – сказал я. – Давно встала?
– Давно. Учти, я уже сделала гренки. И поставила омлет.
– Молодец, Ален, что бы я без тебя делал? Скажи?
– Не знаю. Что-нибудь да делал. Мыться пойдешь?
– Пойду. – Не удержавшись, я снова покосился в окно.
Алена вздохнула:
– Я уже туда смотрела.
– Куда туда?
– Во двор. Утром. Там все спокойно.
Сначала я не понял, что она хотела этим сказать.
– Что значит "там все спокойно"?
– То и значит. Спокойно.
Что-то в ее голосе мне не понравилось. Будто почувствовав это, Алена улыбнулась, мягко обняла за шею, чуть пригнув мою голову, посмотрела в глаза:
– Не сердись. Пожалуйста! Хорошо?
– Я не сержусь. Хотя я не понял твоих слов. В чем дело? Зачем ты смотрела в окно?
– Просто мне показалось: ты чего-то боишься.
– Боюсь?
– Ну, может, я не так выразилась. Опасаешься, остерегаешься.
– Чего остерегаюсь?
Алена отпустила мою шею, сунула руки в карманы:
– Ладно, иди мойся. И приходи завтракать. Прости, что лезу в твои дела.
– Да лезь, пожалуйста. Просто ты вбила себе в голову то, чего нет.
– Нет, так нет. Все. Жду тебя на кухне.
Покончив с туалетом и одевшись, я прошел на кухню. Алена положила мне большой кусок омлета, придвинула чашку кофе. Усевшись и сделав глоток кофе, я спросил:
– Ты вообще как, торопишься?
– Нет. Первую пару я все равно пропустила. Так что времени вагон. Давай, а то остынет.
Мы начали есть. Завтрак проходил в молчании. Наконец я набрался духу и сказал:
– Аленушка, друг мой, знаешь, я сегодня перееду к себе. Если позволишь.
Алена поставила чашку с кофе, посмотрела исподлобья:
– Ты обиделся?
– Да нет, просто хватит кайфовать. Мне. А тебе пропускать первые пары. Да и вообще, надо работать. Так ведь?
– Так. А как же то?
– Что "то"?
Алена встала, подошла к окну. Сказала, не оборачиваясь:
– Ну, то. Чего ты опасаешься.
– Откуда ты взяла, что я чего-то опасаюсь?
Наскоро допив кофе, я подошел к ней, обнял за плечи. Сказал, слегка прикасаясь губами к ее затылку:
– Алена, я ничего не опасаюсь. Запомни это раз и навсегда.
– Опасаешься. Все ведь видно невооруженным глазом.
– Что "все"?
– Все. По утрам ты тщательно разглядываешь двор. Когда мы идем к машине, незаметно оглядываешься. В машине непрерывно следишь, кто едет сзади. И вообще, ты все время будто чего-то ждешь. Так, будто за тобой кто-то гонится. Я понимаю, по каким-то причинам ты не хочешь об этом говорить. Но пойми: я за тебя боюсь. Очень боюсь.
Я молчал, не зная, что ей сказать. Алена повернулась ко мне:
– Сереженька, может, ты все же просветишь меня, что происходит? Пожалуйста! Я тебя очень прошу!
Я подумал: кажется, я должен объяснить ей, в чем дело. Хотя бы вкратце.
– Хорошо. Если тебя это так уж интересует, последнюю неделю за мной и Сашкой охотились.
– Охотились? Кто?
– Нехорошие дяденьки. Но больше они охотиться за нами не будут.
– Точно не будут?
– Точно.
– А что значит "нехорошие дяденьки"?
– Ну, нехорошие дяденьки. И все. Совсем нехорошие.
– Это какие-то бандиты? Уголовники?
– Алена, какая разница? – Я провел рукой по ее волосам. – Бандиты они, уголовники, не имеет значения.
– Сергей, ты что-то скрываешь?
– Ничего я не скрываю.
– Скрываешь. Как ты не можешь понять: я за тебя боюсь.
– И зря, ничего не бойся. Одевайся, и я отвезу тебя. А вечером позвоню, и куда-нибудь сходим.
– Хорошо. Но смотри, если ты меня обманул.
– О чем ты. Все будет в полном порядке, обещаю.
Я засунул в сумку вещи, подождал, пока оденется Алена, и, спустившись с ней вниз, отвез в институт. Потом подъехал к своему дому, оставил машину на обычном месте и поднялся к себе.
Признаться, я не исключал, что Вадим Павлович или его люди попробуют в мое отсутствие проникнуть в квартиру. Но когда я вошел, все вещи были на своих местах и вообще было ясно: мою квартиру никто не трогал.
Тень
От раздумий, а также от утомительного "сидения на телефоне" Рахманова отвлек появившийся Жильцов. Два дня, проведенные в клинике, позволили Жильцову найти двух свидетелей, санитарку и бывшего пациента, опознавших Крыжко. Изучив предъявленную фотографию, оба свидетеля показали: человека, изображенного на снимке, они видели три года назад среди пациентов.
Таким образом, факт пребывания Крыжа в клинике можно было считать установленным.
Изложив все это, Жильцов спросил:
– Андрей Викторович, как допросы? Все то же?
– Все то же. Никаких новостей.
– Понятно…
Оба посидели молча. Нет, подумал Рахманов, он должен разобраться в истории с собакой. И понять, почему пес не давал Лотареву убрать этюдник. Спросил:
– Виталий, ты разбираешься в собаках?
– В собаках? Вы имеете в виду породы?
– Нет, собачью психику.
Жильцов засмеялся:
– Проводником я не работал. Так, на общем уровне – туда-сюда. А что?
– Да вот, понимаешь, не могу объяснить сам себе: почему собака лаяла на человека.
– Что за собака?
– Сторожевая. С базы "Рыболов Сенежья".
– Это та, которую пристрелили?
– Она самая.
– А человек?
– Один из наших свидетелей. Художник Лотарев.
– А в чем загадка?
– В том, что сначала собака вела себя тихо. Лотарев стоял рядом, с этюдником. Рисовал. Потом вдруг, когда Лотарев стал убирать этюдник, собака ни с того ни с сего бросилась на ограду, стала рваться, лаять, рычать. Вот я и думаю: что ей дался этот этюдник?
Жильцов задумчиво потер переносицу:
– Может, она лаяла на что-то другое?
– Я думал об этом. В этот момент к Лотареву на машине подъехал его приятель. Тоже наш свидетель – Чирков, в клинике которого ты только что был.
– Ну так в чем вопрос? Она могла лаять на Чиркова.
– Не могла. К ограде он не подходил. Нет повода, чтобы так рваться с цепи.
– А может, она его знала?
– Я проверил. Не знала. А если б и знала, все равно не повод беситься.
– В общем, вы правы.
– Тогда в чем дело?
– Может, Лотарев все это придумал? Насчет собаки?
– Зачем? Ведь эпизод сам по себе – ни нашим ни вашим. Да и вообще лишен всякой логики.
– А когда это было? Летом?
– Летом. В июле.
– В жару?
– Ты хочешь сказать, собака могла просто так взъяриться? От жары?
– Почему бы нет? Недаром говорят: собака лает даже на собственную тень.
– Да-да. Может, ты и прав.
Услышав телефонный звонок, Рахманов снял трубку:
– Слушаю.
Молодой женский голос спросил:
– Андрей Викторович?
– Да, я. Одну минуту. – Прикрыл трубку ладонью, посмотрел на вставшего Жильцова. – Пошел?
– Если я вам не нужен, схожу в буфет.
– Давай. Жду здесь.
– Хорошо.
Жильцов вышел.
Рахманов сказал в трубку:
– Простите, пожалуйста. Слушаю.
– Андрей Викторович, это Меднова.
– Меднова?
– Да. Вы меня помните?
Еще бы ему не помнить Меднову… Девушка Лотарева. Кажется, она взволнована. Он отчетливо слышит ее дыхание.
– Конечно, помню. Слушаю вас.
– Андрей Викторович, вы могли бы меня сейчас принять?
– Принять? А по какому вопросу?
– Мне нужно с вами поговорить. Срочно. Очень срочно.
Да, она явно взволнована.
– Поговорить о чем?
– Это касается Лотарева.
Он помедлил, и она добавила:
– Пожалуйста. Я вас очень прошу!
В принципе, вряд ли Меднова сможет рассказать ему что-то новое. Судя по ее тону, звонок вызван всего лишь беспокойством за Лотарева. Но поговорить он обязан.
– Вы сейчас где?
– Рядом с прокуратурой.
– Хорошо, приходите. Я предупрежу, вас пропустят.
– Спасибо.