Прежде всего – разобрать, что могло произойти. Начать с того, что сказку о внезапной смерти Варвары надо решительно отвергнуть. Что бы ни говорил Телятин, это должно быть убийство. Обязано быть. Самоубийство? Только не в эту ночь. После триумфа и почти завоеванного Бородина девушка и с более мягким характером не наложит на себя рук. Для чего же Варваре? И записки предсмертной нет. Значит, убийство. Но внешних следов нет. Надо признать: преступление обставлено мастерски. Даже вызывает определенное восхищение. Остается понять, как это провернули.
Квартира на третьем этаже, окна на задвижках, дверь заперта на ключ изнутри, черного хода нет. Камина с дымоходом нет, а воздушные каналы, по которым зимой подают нагретый воздух, узкие и наглухо замурованы в стенах. Зайти в квартиру, убить и выйти, закрыв за собой замок с другой стороны, – невозможно. Тем более никаких явных следов внешней силы нет. Варвару не утопили, не задушили и не зарезали. Остается последний разумный вывод: ее отравили. Но как?
В комнате нет ни малейших следов пищи: ни открытых бутылок, ни объедков, буквально соринки не найти. Вчера Варвару чествовали в ресторане. Неужели убийца настолько умен и коварен, что сумел отравить Нечаеву на банкете, причем рассчитал дозу так, что барышня прожила, сколько нужно, вернулась домой, заперла за собой дверь и только тогда померла? Возможно такое? Во-первых, на торжестве была вся компания из бильярдной, значит, предполагаемый убийца должен быть в ее составе. В таком случае надо предположить, что это некий отвергнутый любовник, отомстивший за измену, или крайне обиженный болельщик. Чушь полная. Варвара была слишком умна, чтобы в канун вероятной свадьбы и обретения нового статуса допустить такую ошибку. А бильярдисты, конечно, азартны, проигрывать не любят, но убивать за победу – пустая фантазия. Главное: не припоминается яд, который бы действовал так изысканно. Если не брать в расчет что-нибудь уникальное или восточное.
Вывод: Варвара приняла смертельную дозу уже в квартире. Причем не догадывалась об этом. Нагота подтверждает: барышня собиралась насладиться чем-то. Только вот чем? Или кем? Еды и напитков нет. Получается замкнутый круг. Разорвать его может тщательный обыск.
Не жалея коленок, Родион принялся рыскать по полу и ковру. Изучив каждую трещинку и ворсинку, нашел только пустой пузырек из-под духов "Ампир", завалившийся под кресло. За ним же интимные предметы дамского туалета вперемежку с костюмом, в котором барышня одержала победу. Улов был, прямо скажем, небогат. И ничем не помог. Как ни печально, факты подтверждали правоту Телятина. Неужели действительно – дикая и нелепая случайность? Почему нельзя ее принять? Потому, что Марфушеньку убили и неловко замаскировали. А теперь – удалось на славу.
Была и еще одна причина, в которой Родион признаться не хотел, но нам-то можно. Не мог он допустить, что такое дело, ради которого пожертвовал бабушкиным вареньем, окончится натуральным пшиком. Вот не мог – и все, как хотите.
Распахнув шторы, он проверил на всякий случай рамы: шпингалеты держали прочно. Никаких сомнений. Затем, идя по верхам мебели, осмотрел каждую безделушку и склянку, принадлежавшую свободной женщине. Все были на положенных местах и не желали признаваться в убийстве. Уже готовый к очередному фиаско, Родион наткнулся на продолговатый ящик лакированного дерева ручной работы. В нем обнаружилось нечто важное. Быть может, слишком важное. Но это не радовало.
Накрыл простыней из спальни тело, протиснулся на площадку, плотно затворив дверь. Публика кипела. Пришлось ее остудить, предложив соседям остаться для допроса. Любителей криминальных историй как ветром сдуло. Лишь отставной майор из правого нумера и парочка молодоженов слева, явно приунывшие, жались к своим дверям. Не ожидая особых откровений, Родион спросил, не было ли вчера чего-нибудь странного. Помявшись, майор сказал:
– Барышня долго смеялись.
Требовались пояснения. Оказалось: из-за стенки доносился заливистый смех: Варвара веселилась громко и от души, словно ее щекотали или была сильно пьяна. Хохот затих только глубокой ночью. Но других голосов, мужских или еще каких, сосед не слышал. Случилось такое безобразие впервые. Госпожа Нечаева шумом не донимала. Показания вояки слово в слово подтвердила юная пара.
Запрятав неудобный факт в глубь извилин, Родион спустился к портье. Любитель варенья смог вспомнить, что госпожа Нечаева заявилась около полуночи в сопровождении свиты бильярдистов. Но распрощалась с восторженной толпой у порога. Наверх поднялась одна, в чем Меркулов был уверен, как в самом себе. Оставалось дождаться санитарной кареты.
Ванзаров спросил стул и пристроился в уголке.
Парадная дверь, облезлая до неприличия, жалобно всхлипнув, приоткрылась.
5
Как хотите, а торговля с театром – одна зараза. Взять, к примеру, Апраксин рынок. Каждая лавка, держащая здесь торговлишку, из кожи вон лезет, чтобы произвести впечатление. И вывеску распишут, и ставни размалюют, и на витрине такое великолепие соорудят, что не захочешь – остановишься поглазеть. И не заметишь, как очутишься внутри да распрощаешься с копейкой. Зрелища – театр и торговля – для того и созданы, чтобы оболванивать честных граждан. И что обидно: обманывают, а тебе приятно. Но как театр имеет темные закулисы, о которых публике знать не положено, так Апраксин рынок за роскошным занавесом витрин прячет много чего.
Стоит шагнуть в его глубину, как открывается совсем другой мир. Суровые грузчики, грязные работники, склады на пудовых запорах, склады, распахнутые подводам, склады с мешками и бочками, склады с ящиками и коробами. Дальше – поленницы дров и свалки. Еще дальше – покосившиеся домишки да облезлые дворики, среди которых горы ветоши и вонючие костровища. А в самом сердце его, таинственном и недоступном, кончается власть империи и начинаются свои законы, суровые и простые. Соваться сюда постороннему не следует. Впечатлений может хватить на всю жизнь – увы, краткую. Апраксин рынок только снаружи развлекает витринами с гладкими приказчиками. В глубинах царит особый уклад, как в заколдованном лесу.
Даже нынче, когда большая часть населения его предавалась варке варений, чужим здесь не радовались. А потому тетка Параскева вылупилась на одинокую фигуру, шагавшую посреди рынка, с горячим удивлением. Позабыв мешать грязной корягой булькающую бурду, которую вскоре продадут за сортовой конфитюр, проследила, как чужак минул чайные склады, за ними пеньковые и, повернув, углубился в переулок, ведущий в самое нутро.
Смелость пришельца держалась на аргументах, внушающих уважение даже в гиблом месте, а именно шашке кавалерийского образца на одном боку и кобуре с револьвером на другом. Форменная фуражка с околышем городового служила не хуже клубка Ариадны в минойском лабиринте. Так что замызганные обитатели на всякий случай прятались по углам.
Старший городовой Семенов дорогу знал наверняка и по сторонам не отвлекался. Равнодушно не заметил, как оборванец пробовал на зуб золотые часы, не менее полтинника, срезанные с купеческого кармана. Пропустил другого умельца, тащившего набитые чемоданы. И даже не обратил внимания на умника, деловито менявшего старинную вазу на трехрублевку. Не до мелочей было.
Отыскав среди битой штукатурки одному ему ведомый знак, ударом сапога открыл дверцу с навесным замком, оказавшимся ловкой маскировкой, прошел сквозь темный чуланчик, пахнувший таким озоном, что лучше не знать, и очутился во внутреннем дворике, захламленном рухлядью. Здесь, не растерявшись, направился к подвальной лесенке, одной из трех, и очутился в подземелье, в которое свет попадал из слепого арочного оконца. Навстречу ему метнулась тень, прятавшая за спиной коварный ножик. Но городовой не шелохнулся, а тихо сказал:
– Мир дому сему.
– Сгинь, Косарь, – так же тихо приказал спокойный голос.
Тень, только что собиравшаяся напасть, услужливо поклонилась, запрятала лезвие в тряпье и выскочила наружу. Сняв фуражку, Семенов приблизился к конторскому столику, который маячил в сумраке. За ним очерчивался господин в неброском пиджачке, лицо скрыто светом, падавшим на затылок. И сам господин был какой-то потертый, неприметный.
– Доброго дня, Семен Пантелеевич, – поздоровался городовой, впрочем не подав руки.
– Всегда рады вам, Михаил Самсоныч, – ответил хозяин подвала, не вставая. – Не желаете чаю? У нас свежее варенье…
Городовой вежливо отказался и, без приглашения выбрав стул, торчавший кверху лапами на горке ящиков, уселся. Как видно, церемония эта была хорошо знакома обоим. И доставляла нечто вроде приятности.
– Как служба?
– Не жалуюсь, – ответил Семенов, устраивая шашку. – Дело имеется. Натурально, особого свойства.
– Иначе не обрадовали бы своим визитом.
– Не для себя. Хороший человек попросил.
– Для вас никогда отказа не будет…
Обменявшись горстью светских любезностей, Семенов кратко, но точно изложил, зачем пришел. Семен Пантелеевич выслушал, уточнил кое-какие детали и обещал непременно помочь. Раз надо срочно, значит, к вечеру успеется. Обещав прислать весточку, попрощался и даже выразил сожаление, что господина городового ждет служба, а то бы мило провели время. Согнувшись и придерживая фуражку, Семенов выбрался на свет. В подвал тут же юркнул субъект, названный Косарем, выслушал приказания и кинулся исполнять со всех ног.
Кто же этот славный господин, к которому полиция обращается за подмогой? Ладно уж, не будем мучить загадками. В полицейской картотеке значится под именем Сенька Обух, или для краткости просто Обух. Господин почетный и влиятельный. Настолько, что все форточники, марвихеры, клюквенники, нищие и прочие господа разбойных профессий, обитающие в Казанской части, признают его вождем. Таких, как господин Обух, в столице имелось ровно двенадцать – для каждой части города. Что удобно: господа полицеймейстеры управляют сверху, а господа старшины воровских артелей – снизу. Живут мирно: одни борются с преступностью, другие ее поддерживают. Иначе – никак. Случись вдруг катастрофа – в один день перестанут красть и грабить, – что тогда делать полиции? Как жить и получать чины? Вот именно. А так господин градоначальник издаст грозное указание о борьбе с преступностью. Господа полицеймейстеры доведут его до приставов. Те – своим подчиненным. И вот отправляются городовые Семеновы на поклон к старшинам и просят попридержать ребяток недельку-другую, пока не утихнет. И о чудо! Преступность стихает. Градоначальник доволен. Порядок наведен. Гармония торжествует. Можно грабить дальше.
Обуху досталась самая ответственная часть столицы: здесь и царский дворец, и посольства, и Министерство внутренних дел. Но воровать кто-то должен и в такой обстановке! Вот Сенька и трудился, не жалея сил. Что же касается его отношений с Семеновым, то в этот скользкий предмет соваться не следует. В самом деле, не главный же герой. Достаточно, что старший городовой уважал старшего вора, а тот платил взаимностью. То есть один брал без грабительства, а другой разбойничал по правилам. При таком положении борьба за порядок на улицах продлится вечно, а полковник Вендорф может предаваться бильярдной страсти. Счастье, что Ванзаров об этом пока не догадывался.
Ох, что-то не в ту степь свернули. Предупреждали же: нечего соваться в чрево Апраксина рынка: дурно пахнет и мрачные тайны. Аж жуть.
6
С улицы повеяло свежестью. Свежесть неслась за дамой в скромном, но чистом пальто, широкой черной юбке и шляпке, излишне сдвинутой на лоб. На локотке болталась видавшая виды сумочка. Кажется, визитерша чего-то опасалась. Спрятавшись за створкой двери, осмотрела улицу, обождала, словно проверяя, нет ли слежки, и, лишь уверившись окончательно, направилась к конторке портье. Но что-то опять ее остановило, словно прикидывала, не повернуть ли обратно. Одолев подъем лестницы, которую назвать парадной можно только из милости, вновь обернулась на дверь, кивнула половому, пробегавшему мимоходом. Какая все-таки нерешительная гостья. Все же не в публичный дом пришла, а в меблированные комнаты, хоть мерзейшие.
Наконец дама совсем успокоилась и даже переложила сумочку в другую руку, как вдруг за спиной кто-то шумно и нагло крякнул. Нервно вздрогнув, она поворотилась и невольно отпрянула, как от заразы.
– Какой приятный сюрприз! – Усы чиновника полиции встали победным торчком. – Не ожидал вас в этот час. Тем сладостнее миг нашей встречи. Вы мне не рады?
Дама совершила очевидную глупость: попыталась бежать, вернее, дернулась всем телом. Тут же стальным захватом был стиснут ее локоток. Пойманная пташка совсем уж неумно рванула разок-другой, но клещи держали прочно, не убежать. И она сдалась. Мышцы ослабли, тело словно обмякло, но во взгляде просматривалось нечто вроде ненависти. Или что там можно разглядеть при нездоровой фантазии.
Еще недавно пустой коридор вдруг наполнился постояльцами, жадными до зрелищ. Обитатели, сбившись в стаю, немедленно принялись обсуждать и придумывать, кого поймали. Говорили все сразу, никто не слушал. Прямо как мухи на варенье слетелись – жужжат и толкаются.
Не желая выступать перед публикой, Ванзаров спросил у портье комнату без посторонних и легкими толчками проводил даму, все же упиравшуюся, в контору заведения.
Помещение словно нарочно приготовили для допроса: узенькое окошко, не мытое со времен постройки дома, выходило на глухой двор и почти не пропускало света, зато и не выпускало наружу аромат плесени и спиртовых паров. Из мебели имелись стоячая конторка да парочка венских стульев, давно мечтавших о смерти на помойке.
Родион выпустил добычу. Потирая локоть, дама отшатнулась, но в узкой комнатенке деваться было некуда. Предложение сесть ванзаровская жертва гордо проигнорировала, нарочно прислонилась к линялым обоям, словно готовая к расстрелу. Но с этим чиновник полиции не спешил. Первым делом тихонько подкрался к двери и рывком открыл. Половой Алешка шарахнулся в сторону, проверил крепость стенного угла и, потирая разбитый лоб, удалился с глубоко несчастным видом. Больше любопытных не нашлось. На всякий случай Родион подпер спиной дверь, демонстративно сложил руки на груди, вызывающе осмотрел и, как мог хищно, улыбнулся:
– В таком костюме в первую секунду вас не узнал. Как меняет платье! Не говоря о шляпке. Что тут забыли, мадам?
Его наградили фунтом презрения, прямо-таки облили ушатом ненависти:
– Вам-то что за дело…
– Люблю загадки. Потому что умею их отгадывать.
– Ишь, молодчик, за руки хватать… Как закричу, полиция прибежит.
– Зачем же глотку драть! – Родион гостеприимно распахнул объятия. – Полиция уже здесь. К вашим услугам, мадам. Чего изволите?
Дама упрямо промолчала.
– Быть может, объясните, что вам понадобилось в меблированных комнатах? Или кто?
А теперь и вовсе отвернулась к окну, бросила через плечо:
– Спасалась.
– Да что вы? – Родион изобразил наивное удивление. – Что стряслось?
– Мужик какой-то увязался на улице. Шел по пятам. Думаю, от греха подальше пережду. Вот и весь сказ. По какому праву держите?
– Наверняка душегубец. Готов изобразить портрет: росту в три аршина, борода до пупа и за пазухой топор прячет. Так ведь? Полиции он хорошо известен. Имена его тоже знакомы: вранье и запирательство.
– Выпустите! – в самом деле закричала дама. – Беззаконие! Произвол!
– Желаете продолжить в участке? – страдая глухотой, спросил Родион.
Осеклась. Чиновника полиции ждала свежая порция злобы:
– Да что же творите? Зачем невинную душу мучаете?
– Могу логически объяснить. Если вопить не будете.
Дама не ответила, что и было сочтено знаком согласия.
– Расскажу вам маленькую историю, госпожа… – Ванзаров натурально запнулся. – Позвольте, как вас по отчеству?
Оказалось, Николаевна.
– Так вот, Аглая Николаевна, история такая. Давным-давно, больше сорока лет назад, некая барышня, назовем ее Аглая, поступила на службу к другой барышне, допустим Филомене, горничной. И так привязалась к ней, что стала незаменимым человеком. Вскоре барышня Филомена родила сына. Барышня Аглая стала ему нянькой и полюбила всем сердцем. Да так крепко, что посвятила ему всю жизнь без остатка. Мальчик рос, мужал, превратился в мужчину, захотел жениться. Но тут барышня Аглая поняла, что никому не сможет отдать своего любимчика. Так крепка была ее любовь. Пользуясь в доме особым влиянием и умея повернуть на свое, Аглая ловко препятствовала всем попыткам мальчика жениться. Чему он особо не противился. Но как-то раз обнаружил, что года идут, скоро пятьдесят, а семьи нет. И тут мальчик решил жениться любой ценой. Барышня Аглая, уже не барышня давно, попробовала так и эдак и к ужасу обнаружила, что ее любовь, пардон, любимчик и впрямь женится. Не на одной, так на другой. Что оставалось делать? Напугать его до смерти. Тем более что любовь к театральным эффектам – в крови. Переодеваться любите и все такое. И вот мадам Аглая отправляется, ну, скажем, в морг, покупает глаз, подбрасывает его в варенье, а когда несчастная кухарка находит – поднимает крик о семейном проклятии. Расчет на то, что обожаемый Нилушка уже получил парочку страшных писем и наверняка испугается. Но Нил, как назло, бежит в полицию. В доме появляется проницательный чиновник сыска, который сразу догадывается, в чем дело. Его надо отвадить, то есть напугать доступными средствами. И тогда отправляется письмо с угрозами и прочими проклятиями. Но это чуть позже. А пока хитроумному плану с отсрочкой женитьбы мешает полоумная нищенка. Быть может, видела, как Аглая подбрасывает глаз. Ее надо удалить. Но как? Нельзя же выгнать из дома блаженную, которую сама приютила. Остается только одно… И вот тут, Аглая Николаевна, вы перешли черту, дозволенную даже для самой горячей любви. Вот и весь рок. Ну как, умею загадки отгадывать?
Морщинистая мордочка под кокетливой шляпкой выглядела забавно и неприятно одновременно. Но ни единого признака страха или растерянности не появилось. Или старушка не поняла, или обладает необыкновенной силой воли.
– Глупости придумывать мастер.
– Что же тут глупого или нелогичного? – с интересом спросил Родион. – Разве не вы глаз подкинули?
– Ошалел ты, что ли?
– Разве не вы подбрасывали письма с угрозами Нилу?
– Какие письма? – морщинки собрались пучком. – Да ты бредишь, любезный.
– Разве не вы нищенку убили?
– Я?! Марфушу?! О, дурачок проницательный! – И старушка засмеялась. Надо сказать, довольно противное зрелище: морщины прыгали червячками. Вдруг успокоилась и сказала: – Ох ты, горе-сыщик… Я – Марфушу! Ох, чудеса…
– Значит, не вы придумали игру с роком и устроили все прочее? Очень хорошо, – Родион принял строго официальный вид. – В таком случае прошу следовать за мной.
– Куда это еще?
– Раз оказались здесь случайно, познакомимся кое с кем. Прошу.
И Ванзаров галантно распахнул дверь, пропуская вперед даму, хоть и вредную.