- Понимаете, стою я и жду. Витьке хотел сказать, что завтра литературы не будет. Элина заболела. Это учительница наша. А толстуха все чешет и чешет… Ну что поделаешь? Жду, понятно. Смотрю, подошли двое, воду пьют, пьяные, матерят кого-то. Но я не прислушивался. Вдруг один, в кожанке, другого дерг за руку. "Вот он, сволочь!" - как заорет. И показывает через дорогу. А там парень с чемоданчиком. Как раз под фонарем проходил. Услыхал он их, повернулся. Кажется, хотел убежать, но они быстро наперерез. Посреди улицы встретились. Не той, где трамвай идет, а Казахстанской, асфальтированной. От меня метров пятнадцать. Тот, что пониже, говорит: "Привет, сибирячок! В отпуск приехал?" "Сибирячок" - это я точно запомнил. Они громко говорили. Я, конечно, ничего такого не ожидал, народу полно, не поздно еще. С минуту они потолковали, не понял я о чем, но тот, с чемоданом, будто оправдывался. Вдруг парень в кожанке крикнул: "Знаю я, куда он собрался!" И как даст ему. Тот и свалился. "Вот это, - думаю, - нокаут!" Тут меньший схватил того, что в кожанке, за рукав, и они пошли по улице. Люди смотрят, ничего не понимают. А я вижу, от того, что лежит, вроде змейка по асфальту побежала. Я к нему, а он и не шевелится…
XI
Возле домика Дубининой толпились люди, но милиционер не пускал никого дальше калитки. Узнав Волокова, он поднес пальцы к козырьку. Волоков кивнул. Они с Козельским вошли в небольшой двор, где вчера еще живая и здоровая Дубинина подстригала разросшиеся кусты. Через весь двор по земле тянулась толстая проволока с кольцом, за которую крепилась цепь. На этой цепи могла бегать большая мохнатая дворняга, но теперь цепь обмотали вокруг дерева, и собака только рычала из-под будки на незнакомых людей, хозяйничающих во дворе. Лаять, видно, она уже устала.
Домик оказался совсем небольшим: кухонька, в которой пахло какими-то засушенными травами, и одна комната. В комнате, в кресле, сидел медицинский эксперт, молодой парень с институтским значком на пиджаке, и гладил рыжего котенка. Котенок норовил ухватить эксперта лапками за палец. У раскрытого настежь окна, за письменным столом, пристроился следователь. Поминутно стряхивая плохо работающую авторучку, он выводил на листке бумаги:
"7 мая 196… года я, следователь прокуратуры города Тригорска, юрист 2-го класса Васюченко М. К., в соответствии со ст. 182 УПК РСФСР составил протокол осмотра местонахождения трупа с признаками…"
Понятые - мужчина лет шестидесяти и женщина в косынке, с растрепанными волосами, неожиданно оторванные от каких-то повседневных занятий, пристроились у стенки на стульях.
- Это товарищ Козельский, - коротко бросил собравшимся Волоков. Потом он подошел к кровати, где, накрытая с головой простыней, лежала Дубинина.
Козельский оглядел солнечную комнату со старой приземистой довоенной мебелью, фотографиями на комоде и столом, накрытым клеенкой, на котором стояли пустая бутылка из-под "Московской", стакан и тарелка.
- Что нового, Матвей Кириллович? - спросил Волоков.
Следователь, не отрываясь от бумаги, пожал плечами:
- Ничего пока.
- А у тебя, Глеб?
- Типичное газовое отравление.
Волоков повернулся к Козельскому:
- Похоже на несчастный случай. Нет никакой записки, вообще приготовлений не заметно. Да и смерть скорее всего наступила во время сна. Так, Глеб?
Эксперт кивнул, не выпуская из рук котенка:
- Да, конечно. После вскрытия можно будет установить время смерти поточнее, но, я думаю, не позже двух.
- А откуда шел газ?
- Плитка в кухне.
- Значит, дверь была открыта?
- Да.
- Кто обнаружил труп? - спросил Вадим.
- Соседка.
- Может быть, с ней поговорим?
- Обязательно. Вы, Матвей Кириллович, заканчивайте свое сочинение, а мы еще разок с Алтуфьевой потолкуем.
Козельский с удовольствием вышел на воздух. Лейтенант не считал себя трусом, но трупы действовали на него удручающе.
Соседку одолевали любопытные.
- Разрешите, товарищи! - настойчиво произнес Волоков. - Нам нужно побеседовать с Марией Федоровной.
- Да что ж беседовать-то? Все я вам уже сказала. Она, Валентина, Дубинина то есть, говорит мне вчера: "Пойдем, Маша, завтра на рынок пораньше". А мне картошки нужно было, да и курочку хотела купить. Вот и говорю: "Пойдем!" А сегодня жду - нету ее. Удивилась я, потому что Валентина вставала всегда рано. Смотрю, во дворе не видно, да и окна закрыты. Вот, думаю, разоспалась, а меня подводит? Ну, решила, ждать не буду, пойду постучу. Если спит, так пусть спит. Может, выпила с вечера да спит. С ней случалось, хоть и грех говорить про покойницу…
- В котором часу вы решили зайти за Дубининой?
- Семи еще не было. Гляжу, дверь закрыта. Ну, думаю, точно спит. Но на всякий случай стукнула. Дверь болтается - значит, не заперта. Потянула я - открывается. А оттуда газ - мамоньки! Чуть сама не отравилась. Распахнула я двери настежь, кричу: "Валентина, Валентина!" Бросилась окна открывать. Потом вошла, газ выключила.
- Вы сказали, что окна были закрыты. Что вы имеете в виду - ставни или рамы?
- Да все закрыто было. И форточки закрыты, и занавески спущены.
- Любопытно. Дубинина всегда так на ночь закупоривалась?
- Что вы! Она и зимой с открытой форточкой спала. Все жаловалась, бывало, что воздуху ей не хватает. Я ей говорю: "Смотри, Валя, не дай бог ворюга какой заберется. Одна ведь живешь!" А она: "Меня Рекс в обиду не даст". Рекс - это собака ее.
- И все-таки в этот очень теплый вечер она заперлась.
Козельский глянул на Волокова.
- Да, нужно будет занести в протокол. Мария Федоровна, а никто к Дубининой вечером не заходил?
- Вот этого не скажу. Я еще в обед к золовке пошла, поздно вернулась.
- Ну ладно, спасибо.
Во дворе они закурили.
- На газовой плите есть отпечатки пальцев?
- Алтуфьевой. Она ж ее выключала.
Из домика вышел Васюченко.
- Кажется, все. Можно ехать.
Подошла милицейская машина. Пронесли носилки.
- Дом пока опечатаем. Я думаю, не стоит там все ворошить до приезда Игоря Николаевича.
Но связаться немедленно с Мазиным не удалось.
- Уехал в Береговое, - ответили на другом конце провода.
- В Береговое? Зачем?
- Не знаю. Что ему передать?
- Попытаемся разыскать в Береговом, - сказал Козельский и опустил трубку.
"Все-таки не доработал я там! - это было первое, о чем он подумал. Но откуда новые нити? Неужели Брусков?"
- Пойдем-ка, Вадим, позавтракаем, - предложил Волоков. - Васюченко мужик дотошный и скрытный. Пока все заключения не соберет, ничего не скажет, хоть бы и думал что. Осторожный. Так что одно остается - ждать.
Козельский согласился, но ел без аппетита. Спокойствие Волокова действовало ему на нервы. "Дубинину проморгали и топчемся в потемках", злился он, потому что никак не мог связать смерть Дубининой с предшествовавшими событиями. А Волоков бодро жевал бифштекс и как будто ни о чем не думал, только похваливал польское пиво.
- Нет, это не несчастный случай! - не выдержал Козельский. - Кран был открыт полностью до того, как Дубинина легла в постель. Такую утечку газа она бы наверняка заметила раньше, чем заснула.
- Возможно, - согласился Волоков, макая мясо в горчицу. - Пожалуй, на самоубийство больше смахивает. Если вспомнить закрытые окна.
И эта кажущаяся легкость, с которой капитан, недавно считавший смерть Дубининой несчастным случаем, соглашался с ним, тоже раздражала Вадима.
- А скорее всего - убийство. Нужно искать следы постороннего.
- Но стакан-то на столе один.
- Второй можно выбросить. А след должен остаться.
- Васюченко не пропустит. Опытный работник.
Козельскому Васюченко показался просто усидчивым чиновником. Но сейчас он хотел сказать о другом.
- Важно установить, что делал ночью Кравчук.
- Спал.
- Это по вашим сведениям? - не выдержал Вадим. Капитан усмехнулся и вытащил из пачки сигарету:
- По нашим.
- И вы уверены, что знаете каждый его шаг?
- Более или менее.
- А вы знаете, что вчера вечером он был на Лермонтовской?
Волоков, не говоря ни слова, полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию и протянул Козельскому. На снимке был ясно виден Кравчук, разговаривающий с Дубининой.
Козельский присвистнул:
- Что же вы молчали?
- Это не доказательство того, что Кравчук убил Дубинину. После того как сделали снимок, она была жива еще не меньше шести часов. И все это время Кравчук находился далеко от ее дома.
- Или сумел создать видимость этого, - пробормотал Козельский, хотя раздражение его против капитана уже начало проходить.
- Возможно. Однако пока мы знаем слишком мало и не должны спугнуть Кравчука, дать ему догадаться, что подозреваем его. А вы, между прочим, нервничаете.
Вадим покраснел:
- Да, есть немного. По правде говоря, я не понимаю, какая связь между смертью Дубининой и убийством Укладникова.
- Если б мы это знали, было бы гораздо проще. Но нервничать не стоит.
Расстались по-деловому. О том, что выяснит Васюченко, Волоков обещал сообщить немедленно. Вадим отправился в гостиницу.
Там его ждал сюрприз.
В холле, в кресле, вытянув большие ноги, сидел Кравчук. Говоря откровенно, Козельский не думал, что увидит его сегодня. Лейтенанту потребовалось усилие, чтобы повести себя как ни в чем не бывало.
- Вадим, здравствуйте. Вас жду.
- Здравствуйте. Я ходил завтракать.
- Может быть, погуляем? Хочу с вами поговорить.
- Поговорить? О чем?
- Пойдемте. Лучше не здесь.
И он взял лейтенанта за локоть.
Они отправились в парк. Козельский думал, что геолог ищет в общении с ним своего рода алиби и будет вести себя небрежно, даже весело, создавая видимость курортного настроения. Но тот был мрачен, и эта непонятная серьезность Кравчука встревожила Вадима.
- Вы чем-то обеспокоены? У вас озабоченный вид.
- Да. Верно. С тестем у меня несчастье.
- С тестем? - Козельский приложил все усилия, чтобы вопрос прозвучал обычно.
- Хочу рассказать об этом.
В словах Кравчука лейтенант уловил что-то напористо целеустремленное, не похожее на простое желание поделиться горем.
"Что он затеял?"
Они шли по дорожке знаменитого курортного парка, в начале которого, как и во всех парках, - подстриженные газоны, цветы в клумбах, старательно выпрямленные аллеи, а потом все это исчезает понемножку, и начинается лес, взбирающийся на склоны холмов, а холмы эти переходят в предгорья, и если идти долго, то выйдешь туда, где уже нет курорта и курортных скучных людей, а есть горы, и лес, и воздух. Но Козельский меньше всего думал о природе. Он старался понять Кравчука и не допустить ошибки.
- Тестя я не знал почти… И жена тоже…
Кравчук говорил то же, что в свое время Мазину Только подробнее немного. И еще он возвращался к сказанному, выделяя и подчеркивая то, что казалось ему особенно важным.
- Понимаете, скрытным он был очень. Пережил много. Дочери даже не доверял. Мы думали, никого у него нет близких. Но была все-таки. Женщина одна. Они вместе в ссылке были. Здешняя. Из Тригорска. Она могла знать о нем. Не знаю что. Но могла. Я ходил к ней вчера. Хотел попросить его письма.
- Простите, женщина эта на Лермонтовской живет?
- На Лермонтовской. Интересно. Вы знаете?
Вадим почувствовал себя ловчим.
- Я вас там видел. Случайно.
- Случайно?
Вадиму стало не по себе.
- Я видел, как вы шли в ту сторону. Я сидел в Цветнике. Показала она вам письма?
- Нет. Но сейчас дело не в этом.
- А в чем же? Простите, я вас не совсем понимаю.
- Не волнуйтесь. Скажу. Эта женщина умерла. Я только что был там. Пошел еще раз. Говорят, она покончила с собой. Сегодня ночью.
Они ушли уже довольно далеко от "цивилизованной" части парка и шагали по тропинке, карабкавшейся в гору среди сосен над небольшой речкой. Козельский вдруг заметил, что ни впереди, ни позади никого нет. Он почувствовал беспокойство. Показная искренность Кравчука сбивала его с толку. "Кто из нас кого ловит?" - подумал лейтенант, бросив взгляд на массивную фигуру геолога.
- Послушайте. Не понимаю я вас. Зачем вы мне это рассказываете?
- Понимаете.
Сказано было веско, слишком веско, так что Вадим, как когда-то ночью, у ресторана, ощутил страх.
- Понимаете. Нужно вызвать Мазина.
Козельский почувствовал себя попавшимся мальчишкой.
- Кто такой Мазин?
Дорожка сузилась до предела. Справа над ней нависала гладкая серая скала, внизу шумела по камням речка.
- А вы кто?
Вадим вспомнил, что пистолет остался в номере, в чемодане.
- Я говорил вам.
- Нет. Вы не химик. И не в отпуске вы здесь.
- А зачем же?
- Следить за мной.
Геолог остановился и преградил Вадиму путь.
- Я видел вас в машине. Вы приезжали вместе с Мазиным.
- Бред какой-то, - сказал Козельский.
Под легкой рубашкой Кравчука перекатывались мускулы.
"Не справлюсь я с ним", - подумал лейтенант и почувствовал, как по лицу его покатилась предательская струйка холодного пота. Он поднял голову, чтобы встретиться с Кравчуком лицом к лицу, но тот смотрел мимо, куда-то вверх и за Козельского. "Хочет, чтобы я повернулся к нему спиной. Не выйдет!"
XII
- Я к нему, а он не шевелится. Вижу, голова пробита. Смотреть очень страшно. Не поздно еще, людей полно, а те двое пошли себе, как ни в чем не бывало, - рассказывал Володька.
Мазин почувствовал что-то вроде стыда. Ему всегда становилось стыдно, если он видел или слышал, что молодые здоровые люди "не замечают", как на глазах у них бьют, оскорбляют или даже убивают человека. Их немало, этих трусов. Они еще осмеливаются говорить о собственной мудрости: "Полезешь, а тебя ножом!" Но, к счастью, есть и такие ребята, как Володька.
- Думаю: уйдут. Ну, я за ними!
Он, конечно, не мог их задержать, этот щуплый подросток, но он сделал так, что они не ушли. Хотя, казалось, им повезло. Сразу за углом поймали свободное такси. Но Володька видел номер машины, и не успела "Волга" скрыться из виду, как он уже набирал цифры в будке телефона-автомата.
Взяли этих двоих в ресторане.
- Ты, Володя, заходи ко мне, если охота будет, - сказал Мазин, прощаясь с пареньком. И, пожимая узкую ладонь, подумал, что они еще обязательно встретятся.
В приемной дожидалась заплаканная Аллочка. И хотя у Мазина были на счету минуты, потому что он спешил в Тригорск, он не подал виду, что торопится, а терпеливо дождался, пока она напьется воды, вытрет глаза и сможет, наконец, заговорить.
- Что с ним, Игорь Николаевич?
- Ничего хорошего - пробит череп, сотрясение мозга. Вы кастет когда-нибудь видели? - ответил Мазин жестковато.
- Он не умрет?
- Не знаю. Если б вы сказали все сразу, нам не пришлось бы обсуждать этот вопрос.
Но ему было все-таки жаль ее, и он снял телефонную трубку:
- Больница? Мазин говорит. Меня интересует состояние Семенистого. Да, да. Того самого. Говорите, лучше?
И Мазин протянул трубку через стол, чтобы Алла услышала сама.
Она улыбнулась сквозь слезы.
- Спасибо.
- Не стоит. Вашему Эдику еще придется отвечать перед судом.
- Он не виноват.
- А ворованные детали к приемникам кто "реализовывал"?
- Не для себя…
- Скажите, пожалуйста, какой общественник! Ему платили за это!
- Но он не воровал.
- Зато прекрасно знал, откуда берутся детали. Ведь "кожаный" работал на радиозаводе.
- Он хотел уйти. Они запутали его. Сам заведующий…
- "Хозяин"? Интересная личность! Впрочем, все это, собственно, не по моей части. В убийстве же Семенистый не виноват, хотя побеседовать с ним и небезынтересно.
- Я потому и пришла. Я сама была там.
- Где?
- Там, в квартире, ночью…
Мазин даже подался вперед, наклонившись через стол.
- И вы видели, кто входил в квартиру?
Алла закрыла лицо руками.
- Хорошо, рассказывайте.
- Мы гуляли, а потом Эдик сказал, что старика не будет всю ночь, и я… пошла к нему.
Мазин невольно отвел глаза, а она заговорила быстро:
- Вы понимаете, я люблю его, мы хотели пожениться, но я боялась за него. Я сказала, что, пока он не порвет с этими, я с ним не буду. Сначала он смеялся, говорил, что я глупая, не умею жить, но потом понял. И обещал. Мы уже обо всем договорились…
Аллочка волновалась, сбивалась поминутно.
- Вдруг слышим, дверь открывается…
- Минутку. Дверь открыли ключом?
- Не знаю. Мы услышали, когда уже открылась. Мы перепугались. Старик был очень строгий. Он мог выгнать Эдика с квартиры. Мы притаились. Ведь мы думали, что это он, старик. Сидим тихо. Он постоял немножко в коридоре, наверно, присматривался, куда идти. Вернее, это я потом так решила, что присматривался, а тогда мы об этом не думали: зачем ему в своем доме присматриваться? Верно ведь? И он даже свет не зажег - в щели под дверью было темно.
- Простите, у вас в комнате света тоже не было?
Она снова покраснела.
- Не было. Поэтому он и решил, что Эдик спит. А потом он прошел по коридору в другую сторону. Мы подумали, что к себе на кухню. Слышим шаги, шаркает.
- Шаркает?
- Да, да. Я это хорошо запомнила. Мы говорили потом с Эдиком. Эдик сказал: "Странно, ведь раньше старик никогда не шаркал".
- А тогда шаркал? - Мазин поднялся со стула: - Вы даже не представляете, как важно то, что вы мне сказали, Аллочка. Рассказывайте дальше.
- Прошел он туда, в комнату, и скоро вышел. Мы посмеялись, что старик нас не заметил, - вот, собственно, и все.
- Значит, когда на другой день Эдик пришел ко мне, чтобы заявить об исчезновении старика, он не знал еще, что тот, кто заходил ночью, был в пустой комнате?
- Конечно, нет! Он думал, что это Укладников был.
- Почему же он не сказал, что Укладников приходил ночью? Из-за вас?
Аллочка опять почувствовала себя виноватой.
- Да, он не хотел говорить, что я была у него.
- Глупо и очень вредно, но, во всяком случае, благородно. Это говорит в его пользу.
- И он не знал, что из шкафа взяли деньги.
- Деньги Укладникова?
Она покачала головой.
- Значит, Эдика?
- Нет.
- Деньги принадлежали шайке?
- Да.
- Вот оно что. Ловко! Кто придумал этот тайник?
- Эдик. Он не придумал, он узнал о нем и сказал Лешке. А Лешка придумал - вернее, они попросили Эдика спрятать там деньги. Это было за несколько дней до той ночи. Говорили, что скоро заберут. Эдик согласился, но сказал мне. Я тогда особенно поняла, какие это опасные люди. Вот мы и решили уехать. А тут все и случилось. Они мстили за эти деньги. Думали, что Эдик их присвоил. Не верили, что тот, кто убил старика, заходил в комнату.
- Сколько было денег?
- Не знаю. Но много. Несколько тысяч. В целлофановом мешке. Эдик не считал. Он не хотел к ним иметь никакого отношения.
- Кто еще мог знать о деньгах?
- Я не говорила никому. Эдик тоже.
Игорь Николаевич сделал пометку в блокноте.