Через лабиринт - Павел Шестаков 9 стр.


- Понимаете, стою я и жду. Витьке хотел сказать, что завтра литературы не будет. Элина заболела. Это учительница наша. А толстуха все чешет и чешет… Ну что поделаешь? Жду, понятно. Смотрю, подошли двое, воду пьют, пьяные, матерят кого-то. Но я не прислушивался. Вдруг один, в кожанке, другого дерг за руку. "Вот он, сволочь!" - как заорет. И показывает через дорогу. А там парень с чемоданчиком. Как раз под фонарем проходил. Услыхал он их, повернулся. Кажется, хотел убежать, но они быстро наперерез. Посреди улицы встретились. Не той, где трамвай идет, а Казахстанской, асфальтированной. От меня метров пятнадцать. Тот, что пониже, говорит: "Привет, сибирячок! В отпуск приехал?" "Сибирячок" - это я точно запомнил. Они громко говорили. Я, конечно, ничего такого не ожидал, народу полно, не поздно еще. С минуту они потолковали, не понял я о чем, но тот, с чемоданом, будто оправдывался. Вдруг парень в кожанке крикнул: "Знаю я, куда он собрался!" И как даст ему. Тот и свалился. "Вот это, - думаю, - нокаут!" Тут меньший схватил того, что в кожанке, за рукав, и они пошли по улице. Люди смотрят, ничего не понимают. А я вижу, от того, что лежит, вроде змейка по асфальту побежала. Я к нему, а он и не шевелится…

XI

Возле домика Дубининой толпились люди, но милиционер не пускал никого дальше калитки. Узнав Волокова, он поднес пальцы к козырьку. Волоков кивнул. Они с Козельским вошли в небольшой двор, где вчера еще живая и здоровая Дубинина подстригала разросшиеся кусты. Через весь двор по земле тянулась толстая проволока с кольцом, за которую крепилась цепь. На этой цепи могла бегать большая мохнатая дворняга, но теперь цепь обмотали вокруг дерева, и собака только рычала из-под будки на незнакомых людей, хозяйничающих во дворе. Лаять, видно, она уже устала.

Домик оказался совсем небольшим: кухонька, в которой пахло какими-то засушенными травами, и одна комната. В комнате, в кресле, сидел медицинский эксперт, молодой парень с институтским значком на пиджаке, и гладил рыжего котенка. Котенок норовил ухватить эксперта лапками за палец. У раскрытого настежь окна, за письменным столом, пристроился следователь. Поминутно стряхивая плохо работающую авторучку, он выводил на листке бумаги:

"7 мая 196… года я, следователь прокуратуры города Тригорска, юрист 2-го класса Васюченко М. К., в соответствии со ст. 182 УПК РСФСР составил протокол осмотра местонахождения трупа с признаками…"

Понятые - мужчина лет шестидесяти и женщина в косынке, с растрепанными волосами, неожиданно оторванные от каких-то повседневных занятий, пристроились у стенки на стульях.

- Это товарищ Козельский, - коротко бросил собравшимся Волоков. Потом он подошел к кровати, где, накрытая с головой простыней, лежала Дубинина.

Козельский оглядел солнечную комнату со старой приземистой довоенной мебелью, фотографиями на комоде и столом, накрытым клеенкой, на котором стояли пустая бутылка из-под "Московской", стакан и тарелка.

- Что нового, Матвей Кириллович? - спросил Волоков.

Следователь, не отрываясь от бумаги, пожал плечами:

- Ничего пока.

- А у тебя, Глеб?

- Типичное газовое отравление.

Волоков повернулся к Козельскому:

- Похоже на несчастный случай. Нет никакой записки, вообще приготовлений не заметно. Да и смерть скорее всего наступила во время сна. Так, Глеб?

Эксперт кивнул, не выпуская из рук котенка:

- Да, конечно. После вскрытия можно будет установить время смерти поточнее, но, я думаю, не позже двух.

- А откуда шел газ?

- Плитка в кухне.

- Значит, дверь была открыта?

- Да.

- Кто обнаружил труп? - спросил Вадим.

- Соседка.

- Может быть, с ней поговорим?

- Обязательно. Вы, Матвей Кириллович, заканчивайте свое сочинение, а мы еще разок с Алтуфьевой потолкуем.

Козельский с удовольствием вышел на воздух. Лейтенант не считал себя трусом, но трупы действовали на него удручающе.

Соседку одолевали любопытные.

- Разрешите, товарищи! - настойчиво произнес Волоков. - Нам нужно побеседовать с Марией Федоровной.

- Да что ж беседовать-то? Все я вам уже сказала. Она, Валентина, Дубинина то есть, говорит мне вчера: "Пойдем, Маша, завтра на рынок пораньше". А мне картошки нужно было, да и курочку хотела купить. Вот и говорю: "Пойдем!" А сегодня жду - нету ее. Удивилась я, потому что Валентина вставала всегда рано. Смотрю, во дворе не видно, да и окна закрыты. Вот, думаю, разоспалась, а меня подводит? Ну, решила, ждать не буду, пойду постучу. Если спит, так пусть спит. Может, выпила с вечера да спит. С ней случалось, хоть и грех говорить про покойницу…

- В котором часу вы решили зайти за Дубининой?

- Семи еще не было. Гляжу, дверь закрыта. Ну, думаю, точно спит. Но на всякий случай стукнула. Дверь болтается - значит, не заперта. Потянула я - открывается. А оттуда газ - мамоньки! Чуть сама не отравилась. Распахнула я двери настежь, кричу: "Валентина, Валентина!" Бросилась окна открывать. Потом вошла, газ выключила.

- Вы сказали, что окна были закрыты. Что вы имеете в виду - ставни или рамы?

- Да все закрыто было. И форточки закрыты, и занавески спущены.

- Любопытно. Дубинина всегда так на ночь закупоривалась?

- Что вы! Она и зимой с открытой форточкой спала. Все жаловалась, бывало, что воздуху ей не хватает. Я ей говорю: "Смотри, Валя, не дай бог ворюга какой заберется. Одна ведь живешь!" А она: "Меня Рекс в обиду не даст". Рекс - это собака ее.

- И все-таки в этот очень теплый вечер она заперлась.

Козельский глянул на Волокова.

- Да, нужно будет занести в протокол. Мария Федоровна, а никто к Дубининой вечером не заходил?

- Вот этого не скажу. Я еще в обед к золовке пошла, поздно вернулась.

- Ну ладно, спасибо.

Во дворе они закурили.

- На газовой плите есть отпечатки пальцев?

- Алтуфьевой. Она ж ее выключала.

Из домика вышел Васюченко.

- Кажется, все. Можно ехать.

Подошла милицейская машина. Пронесли носилки.

- Дом пока опечатаем. Я думаю, не стоит там все ворошить до приезда Игоря Николаевича.

Но связаться немедленно с Мазиным не удалось.

- Уехал в Береговое, - ответили на другом конце провода.

- В Береговое? Зачем?

- Не знаю. Что ему передать?

- Попытаемся разыскать в Береговом, - сказал Козельский и опустил трубку.

"Все-таки не доработал я там! - это было первое, о чем он подумал. Но откуда новые нити? Неужели Брусков?"

- Пойдем-ка, Вадим, позавтракаем, - предложил Волоков. - Васюченко мужик дотошный и скрытный. Пока все заключения не соберет, ничего не скажет, хоть бы и думал что. Осторожный. Так что одно остается - ждать.

Козельский согласился, но ел без аппетита. Спокойствие Волокова действовало ему на нервы. "Дубинину проморгали и топчемся в потемках", злился он, потому что никак не мог связать смерть Дубининой с предшествовавшими событиями. А Волоков бодро жевал бифштекс и как будто ни о чем не думал, только похваливал польское пиво.

- Нет, это не несчастный случай! - не выдержал Козельский. - Кран был открыт полностью до того, как Дубинина легла в постель. Такую утечку газа она бы наверняка заметила раньше, чем заснула.

- Возможно, - согласился Волоков, макая мясо в горчицу. - Пожалуй, на самоубийство больше смахивает. Если вспомнить закрытые окна.

И эта кажущаяся легкость, с которой капитан, недавно считавший смерть Дубининой несчастным случаем, соглашался с ним, тоже раздражала Вадима.

- А скорее всего - убийство. Нужно искать следы постороннего.

- Но стакан-то на столе один.

- Второй можно выбросить. А след должен остаться.

- Васюченко не пропустит. Опытный работник.

Козельскому Васюченко показался просто усидчивым чиновником. Но сейчас он хотел сказать о другом.

- Важно установить, что делал ночью Кравчук.

- Спал.

- Это по вашим сведениям? - не выдержал Вадим. Капитан усмехнулся и вытащил из пачки сигарету:

- По нашим.

- И вы уверены, что знаете каждый его шаг?

- Более или менее.

- А вы знаете, что вчера вечером он был на Лермонтовской?

Волоков, не говоря ни слова, полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию и протянул Козельскому. На снимке был ясно виден Кравчук, разговаривающий с Дубининой.

Козельский присвистнул:

- Что же вы молчали?

- Это не доказательство того, что Кравчук убил Дубинину. После того как сделали снимок, она была жива еще не меньше шести часов. И все это время Кравчук находился далеко от ее дома.

- Или сумел создать видимость этого, - пробормотал Козельский, хотя раздражение его против капитана уже начало проходить.

- Возможно. Однако пока мы знаем слишком мало и не должны спугнуть Кравчука, дать ему догадаться, что подозреваем его. А вы, между прочим, нервничаете.

Вадим покраснел:

- Да, есть немного. По правде говоря, я не понимаю, какая связь между смертью Дубининой и убийством Укладникова.

- Если б мы это знали, было бы гораздо проще. Но нервничать не стоит.

Расстались по-деловому. О том, что выяснит Васюченко, Волоков обещал сообщить немедленно. Вадим отправился в гостиницу.

Там его ждал сюрприз.

В холле, в кресле, вытянув большие ноги, сидел Кравчук. Говоря откровенно, Козельский не думал, что увидит его сегодня. Лейтенанту потребовалось усилие, чтобы повести себя как ни в чем не бывало.

- Вадим, здравствуйте. Вас жду.

- Здравствуйте. Я ходил завтракать.

- Может быть, погуляем? Хочу с вами поговорить.

- Поговорить? О чем?

- Пойдемте. Лучше не здесь.

И он взял лейтенанта за локоть.

Они отправились в парк. Козельский думал, что геолог ищет в общении с ним своего рода алиби и будет вести себя небрежно, даже весело, создавая видимость курортного настроения. Но тот был мрачен, и эта непонятная серьезность Кравчука встревожила Вадима.

- Вы чем-то обеспокоены? У вас озабоченный вид.

- Да. Верно. С тестем у меня несчастье.

- С тестем? - Козельский приложил все усилия, чтобы вопрос прозвучал обычно.

- Хочу рассказать об этом.

В словах Кравчука лейтенант уловил что-то напористо целеустремленное, не похожее на простое желание поделиться горем.

"Что он затеял?"

Они шли по дорожке знаменитого курортного парка, в начале которого, как и во всех парках, - подстриженные газоны, цветы в клумбах, старательно выпрямленные аллеи, а потом все это исчезает понемножку, и начинается лес, взбирающийся на склоны холмов, а холмы эти переходят в предгорья, и если идти долго, то выйдешь туда, где уже нет курорта и курортных скучных людей, а есть горы, и лес, и воздух. Но Козельский меньше всего думал о природе. Он старался понять Кравчука и не допустить ошибки.

- Тестя я не знал почти… И жена тоже…

Кравчук говорил то же, что в свое время Мазину Только подробнее немного. И еще он возвращался к сказанному, выделяя и подчеркивая то, что казалось ему особенно важным.

- Понимаете, скрытным он был очень. Пережил много. Дочери даже не доверял. Мы думали, никого у него нет близких. Но была все-таки. Женщина одна. Они вместе в ссылке были. Здешняя. Из Тригорска. Она могла знать о нем. Не знаю что. Но могла. Я ходил к ней вчера. Хотел попросить его письма.

- Простите, женщина эта на Лермонтовской живет?

- На Лермонтовской. Интересно. Вы знаете?

Вадим почувствовал себя ловчим.

- Я вас там видел. Случайно.

- Случайно?

Вадиму стало не по себе.

- Я видел, как вы шли в ту сторону. Я сидел в Цветнике. Показала она вам письма?

- Нет. Но сейчас дело не в этом.

- А в чем же? Простите, я вас не совсем понимаю.

- Не волнуйтесь. Скажу. Эта женщина умерла. Я только что был там. Пошел еще раз. Говорят, она покончила с собой. Сегодня ночью.

Они ушли уже довольно далеко от "цивилизованной" части парка и шагали по тропинке, карабкавшейся в гору среди сосен над небольшой речкой. Козельский вдруг заметил, что ни впереди, ни позади никого нет. Он почувствовал беспокойство. Показная искренность Кравчука сбивала его с толку. "Кто из нас кого ловит?" - подумал лейтенант, бросив взгляд на массивную фигуру геолога.

- Послушайте. Не понимаю я вас. Зачем вы мне это рассказываете?

- Понимаете.

Сказано было веско, слишком веско, так что Вадим, как когда-то ночью, у ресторана, ощутил страх.

- Понимаете. Нужно вызвать Мазина.

Козельский почувствовал себя попавшимся мальчишкой.

- Кто такой Мазин?

Дорожка сузилась до предела. Справа над ней нависала гладкая серая скала, внизу шумела по камням речка.

- А вы кто?

Вадим вспомнил, что пистолет остался в номере, в чемодане.

- Я говорил вам.

- Нет. Вы не химик. И не в отпуске вы здесь.

- А зачем же?

- Следить за мной.

Геолог остановился и преградил Вадиму путь.

- Я видел вас в машине. Вы приезжали вместе с Мазиным.

- Бред какой-то, - сказал Козельский.

Под легкой рубашкой Кравчука перекатывались мускулы.

"Не справлюсь я с ним", - подумал лейтенант и почувствовал, как по лицу его покатилась предательская струйка холодного пота. Он поднял голову, чтобы встретиться с Кравчуком лицом к лицу, но тот смотрел мимо, куда-то вверх и за Козельского. "Хочет, чтобы я повернулся к нему спиной. Не выйдет!"

XII

- Я к нему, а он не шевелится. Вижу, голова пробита. Смотреть очень страшно. Не поздно еще, людей полно, а те двое пошли себе, как ни в чем не бывало, - рассказывал Володька.

Мазин почувствовал что-то вроде стыда. Ему всегда становилось стыдно, если он видел или слышал, что молодые здоровые люди "не замечают", как на глазах у них бьют, оскорбляют или даже убивают человека. Их немало, этих трусов. Они еще осмеливаются говорить о собственной мудрости: "Полезешь, а тебя ножом!" Но, к счастью, есть и такие ребята, как Володька.

- Думаю: уйдут. Ну, я за ними!

Он, конечно, не мог их задержать, этот щуплый подросток, но он сделал так, что они не ушли. Хотя, казалось, им повезло. Сразу за углом поймали свободное такси. Но Володька видел номер машины, и не успела "Волга" скрыться из виду, как он уже набирал цифры в будке телефона-автомата.

Взяли этих двоих в ресторане.

- Ты, Володя, заходи ко мне, если охота будет, - сказал Мазин, прощаясь с пареньком. И, пожимая узкую ладонь, подумал, что они еще обязательно встретятся.

В приемной дожидалась заплаканная Аллочка. И хотя у Мазина были на счету минуты, потому что он спешил в Тригорск, он не подал виду, что торопится, а терпеливо дождался, пока она напьется воды, вытрет глаза и сможет, наконец, заговорить.

- Что с ним, Игорь Николаевич?

- Ничего хорошего - пробит череп, сотрясение мозга. Вы кастет когда-нибудь видели? - ответил Мазин жестковато.

- Он не умрет?

- Не знаю. Если б вы сказали все сразу, нам не пришлось бы обсуждать этот вопрос.

Но ему было все-таки жаль ее, и он снял телефонную трубку:

- Больница? Мазин говорит. Меня интересует состояние Семенистого. Да, да. Того самого. Говорите, лучше?

И Мазин протянул трубку через стол, чтобы Алла услышала сама.

Она улыбнулась сквозь слезы.

- Спасибо.

- Не стоит. Вашему Эдику еще придется отвечать перед судом.

- Он не виноват.

- А ворованные детали к приемникам кто "реализовывал"?

- Не для себя…

- Скажите, пожалуйста, какой общественник! Ему платили за это!

- Но он не воровал.

- Зато прекрасно знал, откуда берутся детали. Ведь "кожаный" работал на радиозаводе.

- Он хотел уйти. Они запутали его. Сам заведующий…

- "Хозяин"? Интересная личность! Впрочем, все это, собственно, не по моей части. В убийстве же Семенистый не виноват, хотя побеседовать с ним и небезынтересно.

- Я потому и пришла. Я сама была там.

- Где?

- Там, в квартире, ночью…

Мазин даже подался вперед, наклонившись через стол.

- И вы видели, кто входил в квартиру?

Алла закрыла лицо руками.

- Хорошо, рассказывайте.

- Мы гуляли, а потом Эдик сказал, что старика не будет всю ночь, и я… пошла к нему.

Мазин невольно отвел глаза, а она заговорила быстро:

- Вы понимаете, я люблю его, мы хотели пожениться, но я боялась за него. Я сказала, что, пока он не порвет с этими, я с ним не буду. Сначала он смеялся, говорил, что я глупая, не умею жить, но потом понял. И обещал. Мы уже обо всем договорились…

Аллочка волновалась, сбивалась поминутно.

- Вдруг слышим, дверь открывается…

- Минутку. Дверь открыли ключом?

- Не знаю. Мы услышали, когда уже открылась. Мы перепугались. Старик был очень строгий. Он мог выгнать Эдика с квартиры. Мы притаились. Ведь мы думали, что это он, старик. Сидим тихо. Он постоял немножко в коридоре, наверно, присматривался, куда идти. Вернее, это я потом так решила, что присматривался, а тогда мы об этом не думали: зачем ему в своем доме присматриваться? Верно ведь? И он даже свет не зажег - в щели под дверью было темно.

- Простите, у вас в комнате света тоже не было?

Она снова покраснела.

- Не было. Поэтому он и решил, что Эдик спит. А потом он прошел по коридору в другую сторону. Мы подумали, что к себе на кухню. Слышим шаги, шаркает.

- Шаркает?

- Да, да. Я это хорошо запомнила. Мы говорили потом с Эдиком. Эдик сказал: "Странно, ведь раньше старик никогда не шаркал".

- А тогда шаркал? - Мазин поднялся со стула: - Вы даже не представляете, как важно то, что вы мне сказали, Аллочка. Рассказывайте дальше.

- Прошел он туда, в комнату, и скоро вышел. Мы посмеялись, что старик нас не заметил, - вот, собственно, и все.

- Значит, когда на другой день Эдик пришел ко мне, чтобы заявить об исчезновении старика, он не знал еще, что тот, кто заходил ночью, был в пустой комнате?

- Конечно, нет! Он думал, что это Укладников был.

- Почему же он не сказал, что Укладников приходил ночью? Из-за вас?

Аллочка опять почувствовала себя виноватой.

- Да, он не хотел говорить, что я была у него.

- Глупо и очень вредно, но, во всяком случае, благородно. Это говорит в его пользу.

- И он не знал, что из шкафа взяли деньги.

- Деньги Укладникова?

Она покачала головой.

- Значит, Эдика?

- Нет.

- Деньги принадлежали шайке?

- Да.

- Вот оно что. Ловко! Кто придумал этот тайник?

- Эдик. Он не придумал, он узнал о нем и сказал Лешке. А Лешка придумал - вернее, они попросили Эдика спрятать там деньги. Это было за несколько дней до той ночи. Говорили, что скоро заберут. Эдик согласился, но сказал мне. Я тогда особенно поняла, какие это опасные люди. Вот мы и решили уехать. А тут все и случилось. Они мстили за эти деньги. Думали, что Эдик их присвоил. Не верили, что тот, кто убил старика, заходил в комнату.

- Сколько было денег?

- Не знаю. Но много. Несколько тысяч. В целлофановом мешке. Эдик не считал. Он не хотел к ним иметь никакого отношения.

- Кто еще мог знать о деньгах?

- Я не говорила никому. Эдик тоже.

Игорь Николаевич сделал пометку в блокноте.

Назад Дальше