- Думаю, донья Хосефина будет не против, если я загляну в ее альбом? - спросила я, когда мы закончили упаковывать вещи, на этот раз для того, чтобы оставить их на хранение в отеле, так как Франческа сказала, что в глубине души надеется, что Хосефина вернется.
- Не думаю, что сейчас ее это волнует, - сказала Франческа, поэтому я взяла альбом с собой в гостиную.
На первой странице было несколько фотографий Хосефины и ее сына. На них она была в белом, как и ее сын. Пристрастие к черному вызвано исчезновением ее сына, а не ее мнимым вдовством, как все полагали.
В дополнение к этим фотографиям донья Хосефина хранила газетные вырезки и фотографии людей, которые что-то для нее значили. Самые последние вырезки были статьями об Изе и ее модном бизнесе или обзоры об отеле и еде, которую готовила Франческа.
В более ранних газетных вырезках описывалась выдающаяся дипломатическая карьера Сантьяго. Также была небольшая статья из местной газеты, в которой рассказывалось о том, как местная футбольная команда из старшеклассников выиграла плей-офф благодаря блестящей игре Норберто Ортиса.
Еще там были статьи о доне Эрнане и его музее и большой очерк о его работе с общинами аборигенов, нацеленной на сохранение культуры майя.
Также там хранились старые приглашения на танцы, званые вечера и торжественные балы, билеты в театры и на открытие галерей. Донья Хосефина, похоже, весело проводила время в Мериде, и я была за нее рада.
В вырезках было несколько упоминаний о таинственной даме в маске, которую видели на многих светских раутах города, и я поняла, для чего донье Хосефине была нужна та элегантная маска, которая лежала в шкафу.
Среди всех этих воспоминаний были статьи об успехах нескольких бизнесменов Мериды. Многие из них, без сомнения, удивились бы, если бы узнали, что информация об их финансовых и социальных делах была сохранена той, которая, как я догадывалась, была на тот момент их настоящей или бывшей любовницей.
Одним из таких бизнесменов был Диего Гомес Ариас, о котором в более ранних заметках писали как о молодом и перспективном человеке. В самой первой статье много говорилось о его удачном бизнесе, связанном с ветряками. Очевидно, ему удалось получить лицензию на этот план раньше, чем крупным европейским и североамериканским производителям.
Там же хранились объявления о его свадьбах, рождении дочери, о спуске на воду его первого корабля, открытии его роскошного отеля. Еще в альбоме было множество статей о грядущей шикарной вечеринке, которую он устраивал для Монсеррат - очевидно, это был светский раут сезона.
У доньи Хосефины был подробный отчет о делах этого человека, собранный за многие годы, и мне стало вдруг интересно, в чем причина такого внимания. Она была по крайней мере на двадцать или тридцать лет его старше. Может, она несла ответственность за его первый сексуальный опыт, с некоторым удивлением предположила я. У него явно была склонность к блондинкам.
Или, возможно, было что-то еще. Помню, как она разволновалась, когда я упомянула его имя в больнице. Тогда я подумала, что она знает, что он как-то связан с гибелью дона Эрнана. Возможно, так оно и было.
Я подумала о своем более раннем предположении, касающемся его нынешнего финансового статуса. Тогда я думала, что, даже если ему пришлось бы закрыть свой нефтяной бизнес, его другие предприятия продолжали бы приносить ему прибыль. Но теперь я не была в этом уверена. Возможно, он просто делал хорошую мину при плохой игре. И, по-видимому, у него была богатая жена.
Я должна была это как-то проверить. Он был одним из моих главных подозреваемых, и я знала, что деньги были очень сильной мотивацией. Хотя как могло убийство дона Эрнана поправить его финансовое положение, я не понимала.
Я вернула альбом для вырезок в коробку и положила ее к остальным вещам доньи Хосефины. Я горячо надеялась, что Франческа права и донья Хосефина вернется за своими вещами.
Остаток дня я готовилась к побегу. Я одолжила у Изы большую сумку с ремнем через плечо и уложила в нее все самое необходимое: туалетные принадлежности, смену белья, джинсы, футболки и пару вещей, которые, как мне казалось, могут понадобиться, - фотографию дона Эрнана и фонарик.
Украдкой я вытащила из коробок с вещами доньи Хосефины длинную черную юбку, мантилью, перчатки и веер, а также - маску. У себя я примерила свой новый карнавальный костюм.
Юбка, которая миниатюрной Хосефине доходила бы до пола, мне оказалась выше лодыжек. В талии юбка оказалась немного тесноватой, и мне пришлось застегнуть ее большой английской булавкой, а в бедрах, к счастью, она оказалась свободной. Я планировала надеть к ней черную рубашку с длинным рукавом.
В конце дня я снова попыталась поспать, жалюзи в моей комнате были плотно закрыты и не пропускали солнечный свет. В отель прибыл майор Мартинес и настаивал на личной встрече со мной, чтобы убедиться, что я все еще здесь.
Наконец стемнело. Я ждала, пока в гостинице не наступит тишина, затем оставила записку Изе, в которой просила ее не беспокоиться и, если получится, уговорить Жан Пьера воспользоваться своими банковскими связями и выяснить финансовый статус Гомеса Ариаса, после чего я в последний раз выбралась через окно ванной комнаты.
В юбке и с большой сумкой на плече это оказалось непростой задачей, но в конце концов мне это удалось. Я подождала, пока пара гуляющих пройдет мимо, затем спустилась по стене и со всех ног бросилась к Пасео де Монтехо, где надела маску, мантилью и попыталась смешаться с праздничной толпой.
Мой костюм был составлен очень грамотно, а вот плана действий я не обдумала. Я знала, что должна избавиться от ножа, пока я не сошла с ума, поэтому я последовала за толпой на площадь, и, когда мы оказались возле музея, я быстро прошла по боковым улочкам, а затем - через маленький внутренний садик.
Убедившись, что никто меня не видит, я, объятая неподдельным ужасом, снова вошла в музей. Как можно быстрее я прошла на цокольный этаж, в комнату фрагментов, затем подошла к столу Марии Бенитес и ее компьютеру, чтобы найти ящик, который был мне нужен. Скоро нож - как я надеялась, тщательно вытертый от следов моих пальцев, - снова оказался в ящике.
Мне, словно современной леди Макбет, показалось, что мои руки покрыты кровью. И это было правдой. Отчаянно протирая лезвие, я сильно поранила руку. Начало было не слишком хорошим.
Я отправилась на поиски общественного туалета и в нескольких кварталах от музея на автобусной станции нашла, что искала. Я промыла руку, сказав служащей, что перебрала на карнавале, - ложь, которую она сочла забавной. Она даже оказала мне любезность и принесла йод и марлю, после чего я снова отправилась в путь.
Проходя мимо кассы, я вспомнила о билетном корешке, который я обнаружила среди личных вещей дона Эрнана. Я принялась наблюдать, как люди покупают билеты. По виду эти билеты походили на мой корешок.
Я подошла к стенду, где были перечислены маршруты, ища название, которое бы оканчивалось на "…олид". И я его нашла. Автобусы отправлялись туда почти каждый час днем и каждые два часа ночью. Это был Вальядолид, располагавшийся примерно в ста милях на востоке от Мериды. Я купила билет и снова слилась с карнавальной толпой, ожидая двух часов ночи, когда отправлялся мой автобус.
У меня оставалось очень мало наличных денег, только дорожные чеки, но я нашла круглосуточный обменник. С меня там затребовали непомерный кассовый сбор, зато не слишком интересовались такими вещами, как удостоверение личности, что было мне на руку, так как мой паспорт все еще находился у майора Мартинеса.
Приближался час отправления, я подождала до последней минуты, а затем села в автобус. В автобусе никто не обратил особого внимания на высокую женщину в черном одеянии, мантилье и маске. Возможно, пассажиры решили, что я ездила в Мериду, чтобы повеселиться на карнавале, а теперь возвращаюсь домой.
Я направилась к свободному сиденью в глубине автобуса, в надежде, что водитель выключит свет, как только мы тронемся. Он так и сделал, и салон погрузился в темноту.
Я очень устала и скоро задремала. Автобус сделал остановку в Писте, но довольно скоро мы прибыли в Вальядолид. Вальядолид намного меньше Мериды и по сравнению с Меридой не слишком годился для карнавала, поэтому я быстро сняла маску и мантилью и подняла юбку повыше.
Я решила, что с таким небольшим багажом и нежеланием пускать в ход кредитки на свое имя мне не удастся поселиться в приличной гостинице, поэтому к рассвету я нашла дешевую гостиницу, которая располагалась неподалеку от автобусной станции и в которой никто не стал интересоваться моим удостоверением личности. Я заплатила наличными за два дня.
Это было невысокое грязное здание. В номере была только раковина - туалет и ванная располагались в коридоре. Кровать жутко скрипела. Мне было страшно раздеваться, поэтому, отдернув покрывало ужасного зеленого цвета и тщательно осмотрев постель на предмет клопов, я легла поверх простыней прямо в одежде. Со студенческих дней, да и в студенческие дни тоже я никогда не останавливалась в подобных местах.
У меня было единственное туманное представление о том, зачем я приехала сюда. Возможно, дон Эрнан тоже приезжал сюда, но даже если это была правда, то я не знала, была ли это его последняя поездка. Я двигалась на автопилоте, следовала инстинкту. Две вещи я знала наверняка: мне нужно держаться подальше от Мартинеса, и, что было более важным, пытавшийся задушить меня прошлой ночью человек и все события последних дней: ограбления, убийства, исчезновения доколумбовых шедевров, нефритовая бусина во рту дона Эрнана, даже донья Хосефина - все это было как-то связано между собой, но как, я пока не знала.
Я понимала, что мне нужно отдохнуть, и если я не буду думать, то смогу поспать и, несмотря на обстановку, я скоро задремала. В полудреме в моем мозгу мелькнула мысль, что в календаре майя этот очень долгий день назывался мен - день, который ассоциировался с орлом и считался днем мудрости.
Однако если я и стала немного умнее к концу этого дня, то я этого не осознавала.
Киб
В 1846 году Юкатан отделился от Мексики, и зажиточные владельцы гасиенд, боясь нападения из Мексики или со стороны Соединенных Штатов, вооружили своих рабочих из числа майя, которые по сути были рабами на их плантациях агавы и сахарного тростника.
Однако в 1847 году майя использовали оружие своих хозяев и захватили Вальядолид, убивая всех попадавшихся им на пути европейцев, таким образом отомстив за разрушение их священного города Саси и за то, что почти три века тому назад Франсиско де Монтехо поработил жителей этого города.
Это было первое военное сопротивление, из тех, которые позже выльются в Войну рас.
В наши дни Вальядолид - жители произносят название родного города "Бей-а-до-лид" - это сонный маленький сельскохозяйственный город-ярмарка, построенный вокруг центральной площади. Как и в Мериде, его кровавое прошлое надежно спрятано под колониальной архитектурой.
Из тяжелого сна меня вывел громкий стук в дверь и голоса в коридоре. Я открыла один глаз и как раз вовремя. Под кровать прошмыгнул огромный таракан.
В комнате было жарко, и я чувствовала себя так, словно приняла какой-то наркотик. На моих часах было уже за полдень, чему я с трудом поверила, даже принимая во внимание поздний час моего прибытия в это ужасное место.
Я не собиралась спать так долго. Майор Мартинес мог появиться днем в отеле Ортисов, скорее в конце дня, чем в начале, и объявить меня в розыск. А до этого мне нужно было успеть осуществить задуманное.
Воспользовавшись раковиной в комнате, я обтерлась губкой, со страхом следя, чтобы не появился таракан или еще какие-нибудь насекомые, затем натянула джинсы и футболку и вышла под полуденное жаркое солнце.
Я резонно предположила, что если Мартинес уже меня ищет, то он ведет розыск в Мериде. Или, быть может, думая, что я попытаюсь каким-нибудь образом выбраться из страны, что я бы и предприняла, будь у меня паспорт, он устроит засаду в аэропорту. Но я не хотела рисковать.
Я направилась к центральной площади, которая находилась неподалеку от автобусной станции, и, чувствуя себя беглецом, что было правдой, я шла, опустив голову и по возможности перемещаясь по теневой стороне.
На центральной площади я с завистью оглядела приличные отели, затем отправилась на "Базар Мунисипаль" - городской рынок-пассаж, где продавцы съестного выставляли столы и стулья, когда приближалось время обеда. Было около двух часов дня, время комиды - мексиканского обеда. Между двумя и пятью часами дня пообедать можно было везде. За маленькими столиками сидели рядом бизнесмены и рабочие.
Из всех предложенных меню ни одно не было на английском. Можно было просто посмотреть на еду, когда она готовилась, и указать на то, что показалось вам аппетитным. Я попыталась смешаться с толпой, и, усевшись под навесом с видом на площадь, так чтобы никто не мог подойти ко мне сзади, я заказала суп из кукурузы со сладким красным перцем и рис с горячими сосисками, которыми так славится Вальядолид.
Обычно после этого заказывают какое-нибудь мясное или рыбное блюдо, а затем десерт, но мне не особенно хотелось есть, а еще слишком долго оставаться на одном месте. Кроме того, у меня было дело.
Я вернулась к автобусному терминалу другим путем, стараясь убедиться, что хорошо запомнила рельеф местности на случай, если мне придется бежать к станции.
Я взяла с собой фотографию дона Эрнана. У него была выразительная внешность, и я надеялась, что кто-то видел его и узнает. Я обращалась ко всем, кто казался мне постоянным обитателем этих мест, - к мальчишке в газетном киоске, к мужчине, который чистил обувь на углу, к персоналу автобусной станции. Все впустую.
Женщина, продающая цветы в квартале от станции, сказала, что помнит, как продала ему гвоздику, которую он вдел в петличку. Я подумала, что это похоже на любившего пощеголять дона Эрнана, но она не знала, откуда он прибыл и куда направлялся. У меня появилась крохотная надежда, что я была на верном пути.
Я заходила в пару отелей, расположенных недалеко от автобусной станции. Однако и там мне не повезло. Я не решилась расспрашивать персонал своей гостиницы: вряд ли дон Эрнан пал бы так низко, даже если бы дела его были совсем плохи. Я знала, что дон Эрнан не водит машину. Он не мог взять машину напрокат. Если бы он захотел отправиться куда-либо, он бы наверняка взял такси. Возле автобусной станции находилась стоянка такси, где водители в ожидании клиентов сидели, пили кофе и обменивались сплетнями. Время от времени я подходила к ним, чтобы показать фотографию таксистам, которые то приезжали, то уезжали.
Наконец, когда я уже совсем отчаялась, молодой таксист сказал, что узнал его. Я воодушевилась.
- Вы помните, куда вы возили его? - спросила я.
Молодой человек поскреб свой довольно седой подбородок и задумался. Вдруг до меня дошло. Я протянула ему пятьдесят песо.
- Американские доллары? - поинтересовался он.
Я повиновалась, обменяв песо на десятидолларовую купюру. Этого было достаточно.
- Думаю, я смогу вспомнить, - любезно произнес он. - И могу отвезти вас туда. Но это очень далеко и очень дорого.
Он назвал цифру, которая была близка к двум сотням долларов.
У меня заканчивалась наличность, и я была не уверена, что смогу себе это позволить, но он был непреклонен. Он понимал, что знает нечто, чего я не знала и была готова платить за информацию.
Остальные таксисты с интересом за нами наблюдали. Один из них отделился от толпы, подошел к нам и съездил молодому человеку по уху. Молодой человек испарился.
- Мой младший брат, - сказал он. - Прошу прощения за его поведение. Я знаю, куда он возил вашего друга, и я отвезу вас туда за сотню долларов. Но сейчас я не могу туда поехать, потому что сегодня последний день карнавала, и я должен отвезти семью на праздник. Будьте здесь завтра в полдень, и я отвезу вас.
Я подумала, что в ту минуту, сколь ни грустно, это было лучшим, что можно было сделать, поэтому в знак договоренности мы пожали друг другу руки. Уходя, я слышала, как два брата, если они действительно были братьями, спорили. Они говорили очень быстро, и с расстояния я не могла разобрать, о чем шла речь, но мне показалось, что я услышала что-то вроде "Хуака де Чак".
День катился к закату. Я вернулась в отель, чтобы дождаться темноты и снова надеть свой карнавальный костюм и смешаться с толпой.
Шторы были плотно задвинуты, и я сидела на кровати по-турецки, боясь опустить босую ногу на пол, так как мог вернуться тот огромный таракан, прихватив с собой друзей и родню.
Пребывая в усталом и, как я теперь понимаю, мрачном состоянии, я подумала, что должна испытывать чувство родства с существами, делившими со мной эту комнату, поскольку мы испытывали одно и то же стремление спрятаться и забраться в темный угол. Меня вдруг обожгла мысль: чем, черт возьми, я тут занимаюсь и чего я вообще добилась, приехав сюда?
Около девяти часов вечера я надела одежду доньи Хосефины и снова вышла на улицу. Из толпы я наблюдала, как начиналось карнавальное шествие. Оно состояло главным образом из двух платформ. Одна изображала составленную из проволоки и парусины шестифутовую раковину моллюска, покрашенную в ядовито-розовый цвет и установленную в кузове пикапа.
Другая платформа была фургоном фермера, и ее тащил за собой другой грузовик. На платформе несколько людей в костюмах майя изображали ритуал жертвоприношения. Сильно нарушая хронологию, из громкоговорителя на крыше грузовика гремело диско.
Многие из зрителей и сами были в костюмах.
Маленькие девочки были в блестящих платьях и коронах из алюминиевой фольги, их лица были щедро расписаны мамиными румянами и помадой. Они были в восторге.
Люди в костюмах клоунов, усадив детей в корзины на багажнике, ехали на велосипедах, летали воздушные шары, шли люди в причудливых головных уборах на любой вкус. Гуляющие танцевали прямо на улицах. Я с завистью наблюдала за ними. Мне хотелось, чтобы сейчас было другое время или место, а я была бы свободной и могла веселиться вместе с ними.
Вдруг наступила тишина, затем послышался какой-то нервный смех. С боковой улочки вышел кто-то в одеянии священника, сопровождаемый людьми, одетыми в армейский камуфляж с игрушечными винтовками из фанеры. Их лица скрывали черные маски.
- "Дети Говорящего Креста", - шептали люди, и скоро из толпы послышались редкие аплодисменты. Мужчины подняли свои винтовки, салютуя, и присоединились к хвосту шествия.
Следом появилась федеральная полиция, и я поспешно отступила на одну из темных боковых улочек, чтобы не попадаться на глаза полицейским. Только я сделала это, как увидела, что полицейские догнали людей в костюмах повстанцев. Несколько человек, предположительно те, кто аплодировал "Детям", засвистели, когда полиция проходила мимо. Я не стала тесниться вперед, чтобы посмотреть, что произошло, но посочувствовала тем, у кого хватило храбрости изображать повстанцев. У федеральной полиции, похоже, не было чувства юмора.
Стараясь держаться на некоторой дистанции от полиции, я двинулась по одной из боковых улочек, расположенной в менее благополучной части города. Я не могла точно определить, где я нахожусь, но, завернув за угол, я очутилась на маленькой площади с милым деревцом и деревянной скамьей в центре.