– Да нет у меня врагов! Может в тебе дело? Вспомни, он что-то там говорил, что ты забрала свои картины!
Она достала папку галантерейщика и стала раскладывать документы на столике.
– Давай посмотрим, что мы там прихватили. Вот документ о приеме картин. Вот – о сдаче. Да, это, похоже, точно моя часть документов.
– Что значит – похоже?!
Хавиер наклонился над столиком.
– Да сядь ты. Вот смотри.
– Да что тут смотреть-то? Где твои документы?! Ты что, к нему пошла безо всего что ль?
Он опять вскочил и забегал по комнате.
– С тобой. Почему без всего? А ты? Ты же мой юридический представитель, ты присутствовал и подтверждал договор. Да что ж он, этот покойник, даже не помнил художника, у которого забрал картины?! Где тут здравый смысл? У кого взял – тому и отдай.
Анна тоже встала и подошла к окну. Два старика в доме напротив все так же сидели у окна за столом и пили чай.
– Может он, как ты – взял у белокожей блондинки, а забирать пришла черная, как смоль, негритянка.
Они оба засмеялись. Она взяла бумаги со стола и стала перебирать приколотые к ним фотографии сданных картин.
– Посмотри-ка, тут вместе с фотографиями моих картин какое-то чужое фото. Да это и не картина вовсе.
– Где?
Хавиер выдернул у нее фотографию.
– Какая-то могила. Надгробие. Крест переломлен. Ты посмотри. Он как бы двойной.
– Да нет же. Какая интересная могила. Мраморное надгробие и крест. Крест сломан и поставлен на надгробие, прислонен к нижней половине. Видишь? Тут срез верхней части полностью совпадает с обломленным концом внизу, у креста, – тонкий палец художницы водил по фотографии.
– Мария Анна Вагнер. И даты жизни: 1897 – 1964. А что это дает? Кроме того, что ее второе имя совпадает с твоим. Да и вообще! При чем здесь фотография? Случайно, наверное, попала в твою папку.
– Откуда? Очкарик, конечно, торговал антиквариатом, но вряд ли продавал покойников. А ты знаешь, где эта могила? Вот смотри, там сзади стенка с вашими каталонскими захоронениями. Видишь? Три этажа могил. Это ваше, каталонское кладбище.
– Да какая разница, что и где это. Зачем нам это?
– Я не знаю, – Анна встала. – Но, возможно, его убили, чтобы мы не получили эту фотографию. Или наоборот.
Телефон опять подал признаки жизни. Трубка валялась на диване. Хавиер устало протянул руку.
– Алло, мама. Ах, это вы Антонио. Да, можно. Хорошо. До встречи.
Он снова бросил трубку на диван.
– Нас тут приглашают в бар… Пойдем?
– Маме позвонишь?
– Вместо того, чтобы смеяться над моей бедной мамой, лучше бы подумала, как изменить внешность. Не забывай, нас разыскивает полиция.
Каталонец пытался шутить.
– Неужели мне правда стать негром?
– Почему негром?! Негритянкой! Как думаешь. Если я надену пальто, нормально будет?
– Да, вполне, будешь хоть похож на настоящего убийцу.
Он прошел в гардеробную. Это была маленькая комнатка без окон. Вдоль двух стен висела одежда.
– А ты будешь переодеваться?
Анна прошла за ним. Хавиер стоял перед зеркалом. На нем было зеленое пальто. Рукава реглан, маленький круглый воротничок. Короткое пальто было расклешено к низу, типа трапеции. Он придирчиво рассматривал себя, поворачиваясь к своему отражению то одним боком, то – другим.
– Вау… Нет… ты не убийца…
– А кто же?
– Хорошенькая девчонка!
– Хватит смеяться, это последняя коллекция.
Он прошел в спальню. Там было другое зеркало. Открыл тумбочку перед кроватью и взял записную книжку.
– Ладно, пошли. Тебе еще в парикмахерскую.
Анна стояла у окна.
– Погоди. Посмотри-ка сюда. Мы с тобой уже два часа тут болтаем, а эти старики все сидят у окна и пьют чай. Как такое может быть?
– Где?
Девушка отошла от окна и выключила свет.
– В том окне, видишь?
– Ничего особенного, подумаешь. Как вы живете там, в Москве? У нас каждый ужин длится почти час. И что такого?
– Да нет, ничего, просто странно.
Они отошли от окна и вышли на лестницу. В подъезде шел ремонт. Рабочие во всю шуровали, несмотря на поздний час. Пахло красками и цементной пылью.
На улице было все так же тепло, но ветрено. Ветер с моря и делал погоду в Барселоне. Он продувал город насквозь, заставлял жителей надевать куртки, сводил их с ума своим постоянством.
Мобильник опять начал надрываться.
– Да, мама. Нет.. Я не смогу… Ну нет же… А что с ней? Скучает? Мам, я не могу сегодня, я встречаюсь с другом. Ну хорошо. Целую.
На улице было полно народу. Хавиер постоянно с кем-то здоровался.
– Пока мы дойдем до парикмахерской, нас кто-нибудь опознает.
– А чего опознавать, тебя и так все знают.
– Понимаешь, мы просто живем на улице. От бара до бара, пока пройдешь. Со всеми встретишься. А чего дома-то сидеть?
– А где твоя машина?
– Нет, машина исключена. Ее тоже ищут.
Парикмахерская была за углом. Тут они разошлись. Хавиер пошел в бар.
Через полчаса туда вошла Анна. Она подошла к нему тихонько и закрыла ему глаза ладонью.
Он оглянулся. Перед ним стояла девушка с туго заплетенными мелкими косичками. Желто-песчаные нитки живописно пестрели в черных волосах. Эти жгуты спускались ниже плеч и красиво сочетались с курткой цвета хаки. Виски Анны были выстрижены, выбриты и открывали маленькие уши. В ушах пестрели четыре блестящих серьги.
– Дааа… – протянул Хавиер. – Это круто. Негрос. Ну пошли, а то Антонио нас заждался. Тут недалеко.
Они вышли на улицу и, пройдя пару домов, оказались перед нужным баром. Весь угол дома занимал его парадный подъезд. У входа стоял высокий, худощавый мужчина и посматривал на часы.
– Антонио, вот и мы, не опоздали?
Хавиер произнес это самым беспечным тоном.
– А ты бы хотел, чтобы я стоял тут и ждал тебя? – мужчина повернулся к Хавиеру и тут же посмотрел на Анну.
Он протянул руку. Ладонь была маленькой и узкой, с худыми пальцами – костяшками. Да и лицо его тоже было тонким, с точеными чертами, узким носом, и маленькими карими глазками. Он выглядел молодящимся, поджарым пятидесятилетним жеребцом.
– Антонио.
Она молча пожала ему руку. Он с любопытством оценивающе оглядел ее. Невысокая, даже маленькая, хрупкая, она казалась моложе своих 25 лет. Жгуты-косички из черных волос смешно обрамляли чистый овал лица. Бритые виски лишь подчеркивали совершенство этой милой женственности. Карие глаза, нежные мягкие губы с завернутыми вверх уголками. Голос был тихий, без резких вибраций. Джинсы были рваными, дырки, совершенно очевидно, были наживными, а не фирменными. Черная майка и жилетка цвета хаки создавали впечатление спортивности, скрывая природную хрупкость и уязвимость.
– Пойдемте в бар, там и поболтаем, – Антонио приглашающим жестом указал на дверь.
Тут было немноголюдно. Они прошли к кожаному дивану, цвета детского поноса, и уселись за низкий столик. Хавиер расположился напротив, на кресле.
Мужчина, накрашенный яркой косметикой, ходил от столика к столику и раздавал красные гвоздики. Он что-то мурлыкал при этом и иногда произносил связные фразы, обращаясь к посетителям.
– О ля-ля! Это же известный артист! Ты видела его сегодня по телевизору! Помнишь? Он вел теле шоу.
Хавиер был в восторге. Он даже вспомнил его имя.
– Не помню я. Я только одно телешоу видела, – Анна посмотрела на артиста.
– Вы смотрели сегодня телевизор?
Антонио отпил глоток пива и откинулся на спинку дивана. Он поставил кружку на столик и повернулся к Анне.
– Я смотрю телевизор, только когда болею, либо перед сном.
– Наверное, у вас очень насыщенная событиями жизнь. Вам можно позавидовать, – художница вежливо улыбнулась.
Перед ней стояла нетронутая кружка пива. Пить она не хотела. Время от времени, она брала свой бокал и поднимала, а потом снова ставила на место.
– Антонио – очень богатый человек, Анна. Он живет в Мадриде. У него больная жена-инвалид, не встает с кресла. Ты представить себе не можешь, сколько он путешествует! Вчера он был в Африке, сегодня в Барселоне, завтра в Париж улетит.
– Да нет, я в Барселоне со вчерашнего вечера. Кстати, вчера с одним моим приятелем и его женой мы были тут в одном приятном местечке на плац де Грация.
– Анна, не спать!!!! – Хавиер постучал по столу стаканом с джин-тоником.
– Я тоже только что вернулась из Африки, – она подняла голову и улыбнулась.
– Мы плавали с друзьями в Тунис. Загорели. Вы, Анна, совсем беленькая, не загоревшая. Вот смотрите.
Он нагнулся и потянул брючину вверх, подняв ее до колена.
– Вот видите? – мадридец продемонстрировал загоревшую, волосатую ногу. – Я весь такой. На мне нет ни одного белого пятнышка!
Хавиер захохотал. Он отпил еще глоток и помотал свой стакан из стороны в сторону, позвякивая льдом.
– Я тоже такой же. Анна не понимает, глупая девочка. Быть загоревшим – это же модно.
– А в чем тут фишка?
– А в том, малышка, что это говорит о том, что ты можешь себе позволить в солнечное время суток не работать, а находится на солнце.
Анна строго посмотрела на него.
– Так вот почему твоя жена умирает от рака кожи. А я-то думала, почему она ходила все время в солярий!
– Да шутит она, не была она в Африке. А в Москве – какое солнце, они там в шкурах животных ходят! Снег, минус 20! Помнишь, у нас как-то шел снег, так никто не работал. Все смотрели, как снег падает, – каталонец звонко рассмеялся.
– Ну и что! Я зимой тоже катаюсь на лыжах, в горах, по снегу. Приезжаю -весь черный!
Хавиер уже расстегнул пиджак и откинулся на спинку дивана. Он наклонился и потянулся через столик к Анне, взял ее за руку.
– Вон, вон смотри. Видишь, у стойки. В серых плащах. Это проститутки.
Стук каблуков заставил всех оглянуться на дверь. К ним шла пухленькая блондинка, на ходу расстегивая черную куртку и поправляя волосы.
– Привет, Антонио, Хавиер, целую.
Она чмокнула мужчин в щечки и села рядом с Хавиером в кресло, напротив Анны.
– Знакомьтесь, Мария, мой близкий друг. Анна. Что ты будешь пить? Я забыл вас предупредить, что Мария подойдет.
– Джин с тоником. А вы правда русская?
– Нет, – Хавиер рассмеялся, – она индеец.
– А что, в Москве так принято одеваться вечером?
Антонию, все не нравилось в Анне. От цвета кожи до цвета одежды.
– Вот посмотрите, я одет в черный бархатный костюм. Я купил его в Париже. А на Марии, вот посмотрите. Короткая черная юбка, черный топик. Обратите внимание на итальянский ремешок. Очень дорогой аксессуар. Туфли, тоже черные, на среднем каблуке. Это правила. Вы пришли в кроссовках.
– А если бы я тоже пришла в черном, как бы вы нас различали?!
Все рассмеялись.
Распевающий песенки трансвестит, наконец, подошел к ним. Мужчина был в роскошном парике блондинки. Губы были ярко красные, на глазах – голубые тени, щеки намазаны румянами. Пестрое платье, короткое и обтягивающее, вполне подходило к высоким каблукам.
Он улыбнулся и молча протянул красные гвоздики Анне и Марии. Девушки переглянулись. Не дожидаясь, когда они возьмут цветы, трансвестит воткнул их в кружки для пива. Хавиер неохотно потянулся за бумажником. Антонио сделал останавливающий жест.
– Я заплачу по счету, Хавиер. Я вас пригласил. Я вас и угощаю.
Он дал купюру артисту, встал со своего места и пошел к стойке расплатиться.
Артист, что-то тихо напевая, уселся на его место и стал помешивать гвоздикой в бокале мадридца. Он улыбался и не сводил глаз с Анны. Заметив, что испанец возвращается, он встал.
– До свидания, дорогие мои, до свидания, – пробормотал он и скрылся из бара.
Антоний спокойно уселся на его -свое место, вынул гвоздику из своей кружки и сделал пару больших глотков.
– Тут есть одно приятное местечко. Я был там вчера вечером. Спать еще рано. Я предлагаю сходить.
Анна вдруг засуетилась и сняла со спинки кресла свою куртку. Она достала из кармана фотографию и протянула ее мадридцу.
– Вот посмотрите. Тоже красивое местечко. Где, вы думаете, может быть эта могила? Или, может, вы знаете, кто это – Мария Анна Вагнер?
– Ха-ха. Я как раз сижу с вами – Анной и Марией.
– Да, но еще не на кладбище.
Антоний рассмеялся еще заразительнее.
– Ну давайте посмотрим вашу фотографию. А что, это вас так интересует? Это ваша родственница?
Он взял фотографию и достал очки.
– Да нет, просто попалась фотография. Необычная могила. Хочу нарисовать с натуры у себя на картине и боюсь – как бы не было неприятностей с родственниками за использование имени.
– Да не слушай ты ее. Вот привязалась к какой-то могиле. Нет в ней ничего особенного. Просто сломанный крест.
Мария встала со своего места и присела на мягкой ручке дивана рядом с Антонио.
– Я знаю что это за кладбище! Это тут рядом, около Барселоны, в Калеле. Оно прямо на море. Рядом. Практически на пляже.
– На пляже?
– Да нет, за изгородью, все как положено, просто море прямо за стеной. Там и правда классно.
– Ты хочешь сразу туда, или пока согласна подождать? Я предлагаю на сегодня более приятное местечко. Пойдете, или телевизор смотреть будете?
– А что за местечко?
Хавиер заметно оживился. Он уже давно допил свой джин и ерзал на кресле, как на углях.
– Во французском духе. Так что, идем?
– Конечно.
Антонио допил последний глоток пива, встал и подал Марии куртку и гвоздику. Хавиер вскочил и первым направился к двери. Вся компания последовала за ним следом.
Они вышли на улицу. Было темно и немноголюдно. В ночной Барселоне жизнь перемещается в бары. Компания разделилась на пары. Мария и Антонио шли впереди, Анна и Хавиер – за ними.
Мария что-то шептала испанцу на ухо, и тот громко смеялся. Она оглянулась.
– Тут недалеко. Ты знаешь, Хавиер.
– Так ты был там! Что это за место, Хавиер?
Анна тихо и настойчиво теребила каталонца за рукав.
– Увидишь, милая, увидишь. Я хочу показать тебя другим людям.
Он улыбался, посмеивался и обнимал её за талию.
Так, не спеша, они дошли до многоэтажной вышки. Воспользовавшись домофоном, вошли внутрь. Лифт. Анна не видела указатель этажа. Возможно, это был самый верхний, потому что лифт поднимался долго.
Просторный холл, и проход в полутемный зал. Все решено в черно-синей тональности. Справа барная стойка, впереди – пространство, обрамленное диванами, выстроенными по линии каре. Перед ними столики. За столиками – парочки, или компании. Все тихо, никто почти ничего не говорит, и только сверху, в каждом углу нависают экраны с порно.
– Это что – порнокинотеатр?
Анна недоуменно оглядывалась. Хавиер засмеялся и озорно замахал своими пушистыми ресницами.
– Тише. Сейчас поймешь.
Процедура повторилась. Они сели за столик. Бармен принес джин с тоником. Напротив сидела парочка довольно солидного возраста. Он вздыхал, она неотрывно смотрела порно.
Наконец, Хавиер поднялся.
– Пошли.
Сбоку была небольшая дверца. Войдя в нее, они оказались в маленькой темной комнате-сейфе. Везде стояли металлические шкафы. Хавиер подошел к открытым.
– Хочешь идти дальше – надо раздеться.
Он засмеялся, снова игриво махнул своими ресницами-бабочками, и начал раздеваться. Он снял часы и положил их на верхнюю полочку в ящике.
– Ты можешь и кулон снять. Как только мы выйдем отсюда, тут же войдет служитель и все закроет. И твой и мой шкафчик. Тут люди такие драгоценности оставляют! Оляля..
– Так он что, за нами сейчас наблюдает что ль?
Хавиер опять засмеялся.
Он быстро стягивал с себя одежду и через пару минут стоял перед Анной абсолютно голый. Невысокий с покатыми плечами, он был более крепок к низу. Плотный живот, пухлые бедра, упитанный зад.
– Раздевайся, не бойся. Ничего страшного, увидишь кое-что новое, ты такого не видела никогда.
Анна стояла в растерянности. Он повернулся к ней и стал снимать ее куртку.
– Может я пойду спать? Я так устала сегодня, ты знаешь…
– То ты не боишься приключений, то бежишь от развлечений. Выбирай. Или ты со мной, или езжай в гостиницу.
Он расстегнул ее джинсы и обнял.
– Да пойми ты, неудобно теперь перед Антонио… уходить сейчас.
Она, наконец, включилась в процесс. И быстро сняла с себя все до нитки. Аккуратно сложила в шкафчик и прикрыла дверцу.
Хавиер взял ее за руку и повел в глубь помещения. Там, за дверью, начиналась анфилада комнат, у которых не было дверей. Стены, потолок и даже пол в комнатах были отделаны цельными зеркалами, почти все их пространство занимали огромные кровати. Можно было только войти, и лечь на кровать. Все было бело и зеркально.
– Пойдем, посмотрим.
Хавиер потянул Анну вдоль, по коридору. Они шли и заглядывали в открытые комнаты. Там, на кроватях лежали и двигались мужские и женские тела, в разных позах, позициях, положениях. Оболочки дрожали, сокращались мускулы, подрагивали груди и задницы.
– Тут можно только со своей девушкой, чужую женщину трогать нельзя. Поэтому, по одному сюда не пускают. Ну, вот Антонио вчера был здесь втроем, с другом и его женой. Так можно. А одному нельзя. Вообще, соседнюю женщину можно только разве поцеловать, или потрогать, не больше. А, вон, я вижу, Антоний прошел в третью комнату. Пошли к ним. Или ты еще к кому-то хочешь?
Он снова засмеялся и потянул Анну в третью комнату. Справа и слева, в проемах дверей извивались тела, постанывая и почмокивая, на каждой кровати было по две, а то и по три пары.
Мария и Антоний уже лежали поперек квадратного плацдарма, накрытого белоснежными простынями. Они оба были одинаково загоревшие, без белых следов от купальников и фиговых листков. Их тела темнели на белой поверхности и казались деревянными фигурками, выточенными из какого-то темного африканского дерева. Они просто лежали и не шевелились.
– Вот смотри, тут все продумано. Вот, видишь? – Хавиер задыхался от гордости и восторга.
Рядом с кроватями лежали рулоны салфеток и упаковки презервативов.
– И вообще, ты знаешь, потрахаться на глазах у всех – это дорогое удовольствие.
Он сел на край мягкого матраса, обнял Анну за бедра и притянул к себе. Анна медленно положила руки ему на плечи. Он наклонился назад, и они оказались лежащими рядом с Антонио и Марией. Хавиер не сводил глаз с потолка. Зеркало наверху позволяло ему наблюдать за происходящим, не изменяя позы и не поворачивая головы.
Внезапно, Анна ощутила что ее спину целуют. Еще какие-то руки заскользили у нее по рукам и плечам… И, вдруг… Все изменилось. Стон, похожий на крик, прозвучал совсем рядом, почти у нее над ухом. Это не был стон наслаждения от прикосновения желанного тела. Звуки свидетельствовали о боли, и боли сильной. Судорожное движение рядом ощущалось в резких колебаниях матраса. Анна вскочила еще раньше, чем Хавиер разглядел что-то в нависающем над ним зеркале.
– Что случилось?!