- А ху-ху не хо-хо? - послышалось сверху.
Другой осветитель добавил короткий матерный фразеологизм.
К Артуру тоже подскочила журналистка, девчонка в очках. От нее пахло водкой и чесноком.
- Представьтесь! А вы что можете сказать по поводу всего этого? - быстро, скороговоркой произнесла она.
- Суть в чем! На роль Квазимодо до сих пор никого не ввели, а стрелок в костюме Квазимодо появился, - горячо заговорил Артур. - С самостоятельной ролью. Сам ввелся!
Журналистка, странно посмотрев на него, отшатнулась. Побежала к администрации театра, сплотившейся в одну плотную группку. Их уже окружала целая толпа с микрофонами и камерами.
Здесь же в этой толпе выяснилось, что возле Арманда остались врачи из местного театрального медкабинета. Тоже оказались на банкете. Дождались "Скорой помощи" и унесли того на носилках. Арманд сейчас уже был в Покровской больнице. "Состояние средней степени тяжести" бесконечно повторялось здесь.
Арманд заметил, что постепенно все расходятся. Люди, все стремительнее, утекают в открытую сейчас боковую дверь. Уловил чьи-то слова о том, что Квазимодо, оказывается, видели опять. Он заперся в какой-то комнате.
"Ну, вот и все!.."
Еще только выходя из зрительного зала, Артур услышал историю поимки Квазимодо. Издалека звучал возбужденный женский голос, зычный, как у грузчика:
- Я видела. Он выскочил вон оттуда и вон туда заскочил. Увидел меня, зыркнул так страшно через маску, у него еще маска была, и скрылся. Вон там он. Заперся изнутри.
Увлекаемый общим течением, Артур вместе со всеми оказался в коридоре перед закрытой дверью недалеко от двери приоткрытой - выхода из подъемного цеха. Здесь громче всех говорила низенькая толстая женщина из оперной труппы. Когда-то она долго пела главную партию в опере Глюка "Ифигения в Авлиде". После этого ее, конечно, прозвали Офигенией. Благодаря Октябрине Арктур уже много знал, услышал о театре и его обитателях. Сейчас вспомнил, что много лет назад видел Офигению совсем молодой в роли Мими в телепостановке "Богемы".
- Такой огромный! Страшный, с большой бородой, - гудела Офигения. - Из подъемного цеха как выскочит, как метнется по коридору. Будто крыса. А тут открыто было.
- Давай отворяй! - крикнул в замочную скважину завхоз Полоротов. - Эй, как тебя там?! Всю жизнь здесь сидеть собираешься?
В запертой комнате молчали.
- Лучше выходи самостоятельно! - заговорил сам директор. - Люди тебя ждут. Народ!..
- Все вас одного должны ждать? Теперь вам остался единственный ход, - произнес Московитянин-Оскаленный. - И все равно - мат!
Оттуда не отзывались.
Появился вахтер с ключами. Замок двери открыли.
- Ну что, молодежь! - ободряюще приглашал директор. - Кто войдет? Проявите мужество!
- Это администрации дело, - послышались женские голоса. - Она распустила!.. Довела.
- Пусть завхоз идет!
Завхоз Полоротов возмущенно забубнил что-то.
- Вахтер, вахтер! У вахтера тоже пистолет есть…
- Да ушел он уже, вместе со своим пистолетом.
Дверь в комнату была распахнута. Сейчас должен показаться разоблаченный Квазимодо. Вот-вот! Но тот по-прежнему сидел там тихо. Ничем не давал о себе знать.
Директор, наклонившись к Московитянину, тихо, почти на ухо сказал тому что-то.
Тот побелел лицом, произнес:
- Ну ладно. Если уж здесь оказался я…
Не договорил. Задержавшись на пороге, почти запрыгнул в комнату.
- Ай! - взвизгнула какая-то женщина. - Сейчас выстрелит.
- Всех не перестреляет! - произнес заметно нетрезвый художник Поцелуев и засмеялся.
На него возмущенно зашикали со всех сторон.
В комнате были слышны только шаги Московитянина. Каким-то образом в этих звуках ощущался напряженный страх идущего.
- Нет тут никого, - наконец, раздался его голос. - Пусто.
Вошедший вместе со всеми Артур увидел такую обыденную комнатку, что-то вроде мастерской или лаборатории. Столы, накрытые гетинаксом, стеллажи. Осциллограф, маленький токарный станок у стены. Люди набивались, текли в дверь, шумели, с непонятным удивлением рассматривая этот будничный интерьер. Кто-то шарил по углам, шкафам, еще надеясь обнаружить Квазимодо, теперь уже окончательно сбежавшего, выглядывал в окно.
Артур почувствовал как в толпе его настойчиво толкают плечом. Обнаружилось, что здесь появилась Регина. Видимо, сразу из гримерной, густо, по-сценически, накрашенная, в наброшенной сверху, на купальник, кофте-японке и дутых флисовых "валенках". Она тоже должна была участвовать в представлении в буфете.
Регина что-то выразительно показывала глазами, потом прошипела, почти неслышно, уголком рта:
"Артур! Иди, иди отсюда. Не маячь здесь".
Артур как будто очнулся. Вспомнил и про наган, и про грибы, за которыми собирался. Существовала и другая жизнь, помимо этого театра, беготни и стрельбы. Его причудливое ремесло, грибной контракт. Нужно было отправляться за грибами для пицца-хаусов.
Регина была права. Надо было держаться подальше от всего, связанного с наганом. Навстречу уходящему уже Артуру теперь все время попадались менты в форме и штатском.
"Нету там Квазимодо. Зря торопитесь", - хотелось сказать им.
Как это было ни удивительно, но такси до сих пор ждало, никуда не уехало. Стояло среди милицейских машин, заполнивших тротуар перед театром. Лицо таксиста маячило в окне, синее от света мигалок. Тот напряженно вглядывался в вытекающий из театра народ, наверное, пытался угадать своего клиента.
- Повязали кого-то? - встретил он Артура. - Я уж думал тебя. Что так и не дождусь.
- Не, я пока не заслужил, - пробурчал Артур. - Вообще, никого пока не повязали.
Глава 5
Опять на Ладоге
Вода на озере была розоватой от заходящего солнца. С берега доносился запах дыма - это, конечно, рыбаки. Сезон охотников и туристов еще не наступил.
В темноте ходить по Ладоге было особо опасно, еще проще было наткнуться на подводный камень. По створам Артур ходить не умел, в маяках тоже ничего не понимал. Пришлось идти вдоль берега, надеясь на ориентиры - их он успел хорошо запомнить и изучить. Ну, и еще на авось. Кажется, он даже узнавал кроны некоторых деревьев на фоне неба и, вроде бы, догадывался, где находится.
Выключил двигатель. Вокруг такая непохожая на себя, тихая, как пруд, Ладога. Абсолютная тишина, какой, вроде бы, и не бывает. Слышно только свое дыхание.
Тонкий столб дыма поднимался с берега вверх - прямой, значит непогоды не будет. Такое на Ладоге случалось только в качестве исключения. На несколько часов ей пока можно было доверять.
Издалека раздался крик какой-то болотной птицы, показавшейся похожим на гнусавый и неразборчивый голос из милицейской рации. В теле еще сохранились ощущения, возникшие там, в фойе. Сначала это казалось розыгрышем - когда кто-то, одетый Квазимодо, приближался к нему, спускаясь по лестнице и целясь перед собой из револьвера. И сразу оно исчезло, ощущение театральности, когда Арманд упал и закричал. Так по-настоящему.
Освещая карты спичками, Артур с трудом разглядел, что его дача уже где-то недалеко. Нужно идти направо и немного назад. Камней вблизи не было, если он совсем не сбился с курса.
"На таком расстоянии попасть в кого-то из револьвера почти невозможно, - мысленно рассказывал он кому-то. Катер быстро двигался в темноту. - Для такого нужно или сверхмастерство - редкостная меткость или дьявольское везение. А скорее всего, дьявольская меткость и дьявольское везение".
В темноте впереди уже угадывалось Осиновое. Он не то видел, не то представлял посеревшие от вечной непогоды домики, полосатую башню недействующего маяка посреди них, в стороне - трубу котельной пионерского лагеря. А вот появилась точка света. Сначала такая маленькая, что показалось, будто она ему мерещится. Выяснилось, что он идет точно на нее. Скоро стало понятно, что это, вообще, его собственная дача, вагончик-бытовка, и в ней горит свет.
На пирсе на фоне закатного неба стал виден чей-то силуэт, сейчас похожий на изображение писающего мальчика.
"Писающий мужик".
Постепенно даже стали различимы полосы на его тельняшке. Писающий исчез, ушел в Артуров вагончик. У пирса была причалена знакомая лодка - старика Веньки, как узнал Артур. Рядом с ней болталась в воде четырехгранная бутылка, судя по золоченой этикетке, из-под виски. Из-за волны, поднятой приближающимся катером, она забеспокоилась, заволновалась, стала биться о бревенчатый столб.
Причаливая, Артур услышал доносящийся из-за двери голос Веньки. Кажется, тот опять, в который уже раз, рассказывал кому-то о своей клинической смерти. Как хотел с кем-то подраться на том свете и его выгнали.
- "Опять на столе у врачей проснулся. Молодой тогда был, горячий".
Артур открыл дверь и вошел в накуренную жаркую духоту. Мимолетно заметил сидящих за столом Веньку и, как обнаружилось, Грибоедова. Бытовка оказалась неожиданно большой, длинной и пустой. Ящики с грибами, о которых Артур так беспокоился, исчезли.
- О, хозяин пришел! - встретили его. - Ты вовремя. А мы вот сидим, злоупотребляем.
- А где?.. - Артур указал рукой в пустоту, голубоватую от табачного дыма.
- Об этом не переживай, - ответил Венька. Несмотря на жаркую духоту он был в ватнике и солдатской ушанке. - Рефрижератор пришел. Сейчас он у меня во дворе стоит. Мы все твои ящики туда перегрузили.
Венька всегда оказывался там, где водка.
- Напитки тут у вас, табакокурение, - проворчал Артур. - Удивительно, что Соломона здесь нет, - добавил, насколько мог, язвительно.
- К зятю в Лодейное уехал, на день рождения, - пояснил Венька.
Он сидел, положив перед собой длинные руки с огромными ладонями. Только по ним было заметно, каким могучим был старик раньше. Артур едва узнал его - так тот изменился, постарел и похудел за эту зиму. Теперь совсем старый, сухой, костистый и какой-то ломкий.
На полу лежала Венькина собака, Нюрка. Неподвижно, только приветственно стукнула по этому полу хвостом, глядя на вошедшего Артура.
- Вы бы хоть собаку на улицу выгнали, - недовольно сказал тот. - Задохнется она тут от дыма.
- Ничего, у Веньки она привычная, - произнес Грибоедов. - При всяких оргиях присутствовала. - Он сидел в наброшенной на тельняшку красной дорогой куртке-аляске, курил сигару.
Железная печка была сильно растоплена, на ней стояла закрытая сковородка, в той что-то жарилось. Выпивающие нашли разнообразную посуду: крышку от термоса, деревянный стаканчик для карандашей. После ужимания квартиры многие не слишком нужные второстепенные вещи попали сюда.
- А я недавно Артура в Ленинграде встретил, обрадовался, - заговорил, стал рассказывать Грибоедов. Он налил тому что-то из нарядной бутылки прямо в пробку стоящего на столе графина. Пробка эта была исполнена в виде граненой стопки. - Смотрю, стоит в пивняке. Думаю, теперь можно немного отметиться с приездом. В одиночку я пить не могу. Не чай же.
Поставил бутылку рядом с большим ананасом.
- Виски "Олд Кентукки Стрэйт Бурбон", - пояснил Грибоедов. - 53,5 %. Я хоть не очень любитель, виски этот редко применяю, но знаю, что вы здесь покрепче цените.
- Дорогое, наверное? - спросил, выпив пробку, Артур. Он нелепо ощущал себя гостем, попав на собственную дачу.
- Ну, я о деньгах не грущу. Деньги не жалеть надо, а зарабатывать. Знаешь, сколько в Европе ваш гриб стоит? От таких цен вы оба оцепенеете, обратитесь в соляной столб. А в Саудовской Аравии, в Эмиратах, вообще, сто тридцать евро не хотите? Это за приличный гриб, типа белого или лисичек. - Грибоедов сделал себе нечто бутерброда с соленым огурцом. - А неприличные, валуй какой-нибудь, или хоть подосиновик, подберезовик, они, вообще, не жрут. Боятся.
- Двадцать лет назад я из флота ушел, стал на Невском заводе работать, - помолчав, опять заговорил Грибоедов. - Тогда весь народ вдруг стал взвесью, все повисли между небом и землей. А потом постепенно одни осели на дно, а другие поднялись. Все разделились на богатых и бедных, на маленьких человечков и больших людей. Закон физики. Маленькие люди утонули, выпали в осадок, а крупные всплыли наверх.
- Ну да. Как говно, - заметил Венька. Его худое лицо, уже почти готовый череп, оставалось неподвижным, когда он говорил.
Артур знал, что Венька непременно свернет на свою любимую тему. О мерзких богатых и кристальных бедняках.
- Ладно, - произнес Грибоедов. - Лучше спроси Артура, как там воздух кулис?
Тот давно хотел заговорить об этом:
- Есть новости. Может, уже слышали? Пока я на катере шел, по радио уже сказали - мол, неустановленное лицо открыло стрельбу в помещении нашего Среднего театра…
- Надо поймать это лицо и ноги ему из жопы вырвать, - прервал Венька.
- А ведь все это только-только произошло, несколько часов назад. Я сам рядом стоял и все видел. А потом лично за стрелком этим гнался. Почти догнал, только все равно ушел тот. Поднялся наверх по монтажным лесам…
- Плохо гнался, значит, - опять вставил Венька.
- Я это радио тоже слышал, мельком, - сказал Грибоедов. - Говорили, что в вашем театре какого-то пидара застрелили.
- Да нет, не застрелили. Подстрелили, не до конца. Только в жопу его ранили. Кто-то.
- Это правильно, - опять влез Венька. - Только мало одного. Всех их в твоем театре надо валить. Зарезать с бензопилы. Нашли для себя радость.
Воздух в бытовке стал совсем плотным от табачного дыма. Грибоедов встал и открыл дверь настежь. Нюрка, вопросительно посмотрев на него, поднялась и вышла за порог в темноту.
Вагончик от шагов Грибоедова качался.
- В детстве была такая книжка, - сказал тот. - "Последний из могикан". Там один мужик тоже на воде жил. Ему индейцы от этого погоняло придумали, сейчас не помню какое.
- Плавучий Том, - неохотно произнес Артур.
- Смоет Ладога твой теремок, - заметил Венька. - У ней характер. Не знаете вы ее еще.
Стоящий у порога Грибоедов почти упирался головой в потолок. На его подбородке сейчас особо заметно был виден шрам, будто он когда-то страшно порезался при бритье:
- Надо бы и моего пса сюда привезти, показать ему Ладогу. Скучно ему в Германии. В этом Эф Эр Гэ. А у меня в фирме и белки служат. Первой испытательницей грибов была белка отсюда, местная. Снежком ее назвал. Классически рыжая такая, с белоснежной грудкой, лапки сложит и как будто комок снега прижимает. Я и фирму в честь нее "Белочка" назвал. Никто там на Западе выговорить не может. Сейчас уже две другие испытательницы, Вилли и Тилли. Привередливые, плохой гриб в рот не возьмут, даже не прикоснуться. Толстые стали, зажрались. Надо новых искать, только мне лишь из дикой природы годятся, чтоб гриб хорошо знали… И жена тоже толстая стала, - помолчав, добавил Грибоедов, - скоро в двери перестанет пролезать. А что еще в Германии делать? Жрать да телевизор смотреть, их, дурацкий.
- У меня, у меня!.. Три ларька на рынке, - проворчал Венька. - Грабите Ладогу. Все к себе гребете. Я всю жизнь с Ладоги кормился, но разбогатеть с нее никогда не хотел, и в голове не было. У нас и рыба к жадным не идет. Не ловится. Злоупотребляете Ладогой, - Старик несколько раз повторил это слово, будто оно ему понравилось. - Злоупотребляете.
- Хватит злопыхать, Венька, - сказал Грибоедов. - Ist unklug. Так сказали бы в Германии.
Опять сев за стол и погасив сигару о стоящий перед ним ананас, Грибоедов смотрел в темноту за открытой дверью и будто вдыхал воздух оттуда.
- Весь год жду, когда сюда выберусь, - заговорил он. - После Германии - будто праздник. На свете счастья нет, а есть покой и воля… Не помню, где и от кого слышал. Может, во сне. В последнее время во снах часто приходят кто-то непонятные. Что-то говорят, даже ругают меня…
- От Пушкина слышал, - заметил Артур.
- Ну да, - сразу согласился Грибоедов. - Пушкин был человек молодой и не знал, что за покой и волю тоже надо платить.
- Еще есть такие слова - счастливой жизни нет, есть только счастливые дни, - добавил Артур. - Это Терье.
- Слов навыучивали и выебываются, - пробурчал Венька. Опять был недоволен непонятным для деревенского уроженца желанием усложнить жизнь, наполнить его чем-то странным и нелепым. Театром, балетом, поэзией.
- В Германии удивляются чудачеству русских, которые любят собирать грибы, - продолжил Грибоедов. - Немцы друг другу эти грибы только за деньги собирать разрешают, а потом они собранное выбрасывают. На опушке, когда из леса выходят.
- Дурной народ, - заметил Венька, мрачно глядя в свой пустой, расписанный под хохлому стаканчик.
- Ну, давайте выпьем, наконец, - предложил Грибоедов. - За наше свободное грибное дело.
Он проглотил какую-то таблетку:
- Завтра остальные рефрижераторы придут и пойдем караваном по деревням вокруг Ладоги. Гриб принимать. Хорошо бы вместо машин какой-нибудь рыбный траулер приобресть и на нем сюда кататься. Льдом его набить, да еще с холодильной установкой хорошей. А еще лучше, конечно, плавбазу. Можно и китобойную, чтоб на ходу гриб перерабатывать. Глядишь, тогда меньше возни с вашей таможней будет. Сэкономлю здоровье, а то достали там. Жаднеют ваши чиновники, сильно жаднеют.
Грибоедов задумался. Смотрел как будто внутрь себя, видел свою будущую грибную плавбазу.
- Тебя бы, Венька, не взял, - добавил он. - Пьющих брать не буду.
- А нет моряков непьющих, - Старик мелко, передними зубами, жевал крошево из снетка, доставая его ложкой прямо из стеклянной банки. - Непьющие тебе наработают. Этот старый моряк… - Он ткнул себя пальцем в костлявую грудь. - Этот старый моряк всякое повидал. Я на сейнере ходил в северных морях, пока колхоз был. И не последним там человеком. Такие уркаганы каленые под моей командой были. В рыбфлоте все от тралмастера зависит, и еще как. Все дело на нем…
За дверью в темноте послышался лай Нюрки.
- На камыши лает. Нерпу увидела? - не то догадался, не то как-то разглядел Грибоедов.
- Вряд ли, - возразил Венька. - Сейчас к лету нерпа к северному берегу должна уйти, - Снял свою солдатскую шапку и вытер ей лицо. - Вот бы люди такими же, как зверье, стали. Чтобы на добро добром отвечать, и только на зло - злом. Путано у людей, несправедливо. Бывает, только с ней, Нюркой, и разговариваю. Больше не с кем. Совсем, как человек, она, только выпить с ней нельзя.
Венька достал портсигар. Точно такой же, как у наркомана Герыча, только анодированное покрытие на нем сохранилось лучше. Закурил "Беломор".
- Был у меня дедов наган, - заговорил снова. - Еще с Гражданской сохранился, с Юденича. Как-то совсем невмоготу эта жизнь стала. Хотел застрелиться. Поднес этот шпалер к виску, а нажать не могу. Не могу и все - будто судорогой палец свело. А Нюрка во дворе воет и воет. Тогда вышел, обнял ее за шею. Хоронишь меня, хоронишь, говорю… Только тогда понял, что не один на свете, а собака - не второстепенное какое-то существо. Вот если помрет Нюрка, тогда точно вздернусь, обещаю. Из-за нее только живу, чтобы ее не огорчать.
- Значит, у тебя наган тоже есть? - спросил Артур.
Венька мрачно промолчал. На его лысой остроконечной голове отражался блик керосиновой лампы.
Виски в нарядной бутылке заканчивался, и это радовало. Нужно было успеть поспать, хоть четыре, хорошо, если пять часов, а с утра приниматься за сбор грибов. Выполнять договор с пицца-хаусами. Времени оставалось мало, а собрать нужно было много.