Еще раз извинившись перед ней, Шейн поднялся в библиотеку, не встретив более никого на своем пути. Раздвинув портьеры, он заметил Кларенса, развалившегося в кресле, спиной к двери. Шейн отступил назад, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Поднявшись по боковой лестнице, показанной ему Филлис в первый, столь памятный вечер, он остановился на верхней площадке и прислушался. В доме стояла странная тишина. Неестественная тишина смерти.
Шейн без помех достиг комнаты больного и без стука открыл дверь. Девушка в униформе медсестры сидела в кресле-качалке у окна. Она не слышала звука открываемой двери. Опустив подбородок на ладонь, она смотрела в окно. Шейн остановился на пороге, наблюдая за ней. У нее был красивый профиль, но не это привлекло внимание детектива. Он не мог припомнить, где он видел ее раньше, но осознал, что это было исключительно важно для него.
Она повернула голову в тот момент, когда он вошел в комнату, и вскочила на ноги. Шейн узнал ее сразу же, едва увидел ее анфас. Строгая униформа медсестры существенно изменила ее внешность, но не настолько, чтобы обмануть его. Без косметики она выглядела моложе, свежее, чем в прошлый раз, но сомнений у него не было. Она была той самой девушкой, чье отражение в зеркале он видел в номере 614 отеля "Эвеглэйд", известной ему как дочь мистера Гордона.
Это было чересчур многовато даже для Шейна. Он продолжал стоять столбом и смотреть на нее, пока она, непринужденно склонив голову, двигалась ему навстречу.
- Любые посещения запрещены, - информировала она. - Пациент серьезно болен, - ее голос прозвучал безапелляционно и почти вызывающе.
Шейн облокотился о дверной косяк, пытаясь понять, узнала она его или нет. К своей досаде, ему ничего не удалось прочесть в ее удивительно светлых, ничего не выражающих глазах. Ее манеры были абсолютно естественны и профессиональны. "Если она узнала меня, - решил Шейн, - она, без сомнения, талантливейшая актриса, которую мне когда-либо доводилось видеть".
- Вы новая медсестра… вместо мисс Хант? - спросил он.
- Да, - произнесла она спокойным низким голосом, жестом руки призывая его сохранять тишину.
- Мое имя Шейн, - пояснил детектив. - Моя задача обеспечить безопасность людей, проживающих в этом доме.
- В самом деле? - Она эффектно подняла красивые брови, но не улыбнулась. Чувство юмора, равно как и искренность, определенно не входили в число ее главных достоинств.
- Где им удалось найти подобное сокровище для столь неблагодарной работы, сестричка? - полюбопытствовал детектив. - И как только я прохлопал столь исключительное событие?
- Я была нанята через местное посредническое бюро, - холодно объяснила она, презрительно игнорируя вторую часть его вопроса.
- Как вас зовут? - поинтересовался Шейн. - Не стану скрывать, что с не меньшим удовольствием я узнал бы одновременно и номер вашего телефона.
- Миртл Годспид, - сообщила она, с Сомнением покачав головой. - И я не думаю, что вам понадобится номер моего телефона.
- Конечно, вы не знаете меня, сестричка. - Шейн перевел взор на свою висящую на перевязи руку. - Но я бываю и в лучшей форме… - добавил он, сопровождая свои слова многозначительным взглядом.
Она равнодушно наблюдала за его маневрами, не выражая ни интереса, ни протеста.
- Дом словно вымер сегодня, - продолжал детектив, пересекая комнату и останавливаясь у противоположной стены. - Куда подевались все его обитатели?
- Они спят, насколько я понимаю. Меня вызвали рано утром, чтобы сменить девушку, которая дежурила. Не думаю, что у кого бы то ни было была возможность выспаться прошлой ночью.
Шейн сделал нетерпеливое движение. Его правый локоть соскользнул со стены и задел дамскую сумочку, лежавшую на туалетном столике. Сумка с глухим звуком упала на пол. Шейн наклонился и подобрал ее. Девушка импульсивно рванулась к нему, но была остановлена гримасой, появившейся на лице детектива.
- Со мной все в порядке, - сообщил он, протягивая сумочку девушке. - Ваша?
- Да, - сказала она, принимая вещь и не глядя на детектива.
- Чертовски дорогая штучка, даже для дипломированной медсестры, - заметил Шейн.
- Это мое дело, - возразила она, поджимая губы.
- Держу пари, что вы правы, - усмехнулся детектив. - Дайте же номер вашего телефона, и обещаю, что в самое ближайшее время у вас появится другая, еще шикарнее этой.
- Что дает вам повод делать мне подобные предложения? - возмутилась она, глядя на него с отвращением. - Если вам нечего больше сказать, то лучше всего уйти. Будьте уверены, я не стану сожалеть об этом.
- Чертовски неприятная история приключилась с вашей предшественницей, - попробовал закинуть удочку Шейн. - Бедняжка так любила крупных крутых парней с рыжими волосами.
- У меня иной вкус, - презрительно произнесла она, отворачиваясь в сторону.
- О'кей, сестричка, о вкусах не спорят. - Поведение детектива резко изменилось. - Где доктор Педике? - спросил он, направляясь к двери.
- Вероятно, спит в своей комнате.
- А где его комната, ангелочек? - уточнил Шейн терпеливо.
- Раз уж вы называете себя детективом, вам ни к чему задавать подобные вопросы.
- Хватит умничать! - резко оборвал ее Шейн. - Покажите мне его комнату, пока я не поднял весь дом на ноги.
Бросив на него уничтожающий взгляд, она неохотно повиновалась. Шейн удовлетворенно улыбнулся, пропустил ее вперед и пошел за ней.
- Не забудьте постучать в дверь, - напомнила она, - и постарайтесь, если сможете, вести себя поаккуратней. Люди отдыхают.
- Благодарю за сотрудничество, мое сокровище, - заметил Шейн, прежде чем последовать ее совету. - Дальше я справлюсь сам.
Девушка спустилась в холл и исчезла за углом.
Никакой реакции на стук детектива не последовало. Шейн повторил попытку, на сей раз не думая о спящих обитателях дома. Он нажал на ручку двери, но она оказалась запертой изнутри. Детектив мрачно выругался и забарабанил в дверь кулаком.
В тот же момент дверь напротив отворилась, и мистер Монтроз вышел в коридор. Он был одет в старомодную пижаму, поверх которой был наброшен потертый халат.
- Что вам угодно? - осведомился он. - О, это вы, мистер Шейн. - Неловко переступая босыми ногами по полу, он пересек холл и подошел к детективу.
- Я ищу доктора, - пояснил Шейн.
- Действительно, это его комната. И уверен, что он должен быть у себя. Но думаю, крепко спит. Бедняга. Его очень расстроили события минувшей ночи.
- Я бы сказал, что он спит чересчур крепко, - сухо заметил Шейн, и снова забарабанил кулаком в дверь.
- Откройте, док! - крикнул детектив.
Изнутри комнаты по-прежнему не доносилось ни звука. Шейн прекратил стучать и задумчиво почесал подбородок.
- От такого шума и мертвые проснулись бы, - обронил он, обращаясь к Монтрозу. - Я попросил бы вас помочь мне. Давайте я подсажу вас, и вы заглянете в окошко над дверью.
Секретарь кивком головы выразил согласие. Заглянув с помощью детектива в маленькое оконце, он задрожал и едва не свалился вниз.
- О Боже, - простонал он.
Шейн помог ему спуститься и, увидев выражение его лица, более не колебался. Стиснув зубы, он отошел назад и, выставив вперед левое плечо, с разбегу атаковал дверь. Соприкосновение с дверью отдалось острой болью в раненом плече, но Шейн, не раздумывая, повторил попытку. На этот раз замок уступил его усилиям и дверь распахнулась. Шейн ворвался в комнату и подбежал к кровати. Мистер Монтроз последовал за ним, издав носом жалкий, хлюпающий звук.
Доктор Джоэл Педике выглядел необычайно умиротворенным в своем вечном сне. Полностью одетый, он лежал на своей постели. Мускулы его лица были расслаблены. На тонких губах застыло странное выражение триумфа. Левая рука безвольно свешивалась к полу. Перевернутый стакан лежал рядом на коврике, на том самом месте, куда он упал, выпущенный из пальцев покойного. На ночном столике стояла открытая картонная коробочка с розовыми таблетками. Остатки одной из них еще виднелись на дне стакана. На крышке лежащей рядом коробки была начертана общепринятая символика яда. Тут же находилась стопка аккуратно исписанных листов бумаги.
Шейн взял верхний из них и прочел вслух начальную фразу:
"Тому, кого это может заинтересовать".
- Ради Бога, прекратите хныкать, - раздраженно бросил детектив Монтрозу. - Соберитесь с духом. Отправляйтесь к телефону и пригласите сюда Пейнтера и коронера.
Шейн подошел к окну, через которое пробивались лучи солнца, опустился в кресло и начал читать последнюю исповедь доктора Педике.
11
"Я виновен, - писал доктор Джоэл Педике, - в преступлении столь ужасном, что не могу далее жить с сознанием вины, испепеляющей мою душу. Смерть двух невинных женщин и деградация прекрасной молодой девушки тяжким грузом лежат на моей совести. Я могу искупить свою вину лишь одним-единственным способом, но предварительно обязан дать этот правдивый отчет, дабы ни у кого не осталось сомнения, что вся ответственность за содеянное целиком ложится на мои плечи.
Уже с детства на мне лежало проклятие сатанинской жажды познания, вовлекшее меня во многие позорные предприятия (хотя я и рано утратил всякое чувство стыда). В конце концов, это привело к трагической развязке, которую суд, без сомнения, квалифицирует как матереубийство… Чтобы избежать этого несправедливого приговора, я и пишу это признание. Я уже сам осудил себя как фактического убийцу миссис Брайтон, равным образом как и Шарлотты Хант.
Расстроенный интеллект стал моим оружием, но я сознаю, что следует вернуться в прошлое, дабы надлежащим образом объяснить события последних дней.
Научный эксперимент необходим… без него невозможен дальнейший прогресс науки… но безрассудное стремление к познанию может ожесточить душу и привести к поистине дьявольским последствиям, если исследователю не свойственно чувство меры и он не чувствует своей ответственности перед Богом и обществом.
Не только мысль об искуплении заставляет меня написать это признание. Перед Богом клянусь, что я не ищу себе оправданий. Еще в дни моей юности я начал сознавать, что некая странная внутренняя сила толкает меня к действиям, которыми я противопоставляю себя Богу и человечеству. Я оказался в положении одержимого демоном, изгнать которого оказалось выше моих сил.
Думаю, сказанного вполне достаточно для мотивировки моего поступка. Я не могу сослаться ни на внезапное затемнение сознания, ни на неведение относительно присутствия дьявола в подобной богопротивной практике. Припоминаю, что еще ребенком меня крайне интересовало, способен ли цыпленок прожить без перьев.
В нашем дворе имелось несколько выводков. Однажды я ощипал живого цыпленка… и потом горько рыдал над его холодным тельцем…
Снова и снова одна и та же дурацкая драма повторялась в моей жизни. Меня неудержимо влекло к повторению моих страшных опытов, невзирая на всевозможные последствия… и вопреки горькому чувству раскаяния после очередного жестокого эксперимента.
Вот с таким нравственным багажом я приступил к изучению медицины. Излишне подробно рассказывать, как эта зловещая опухоль, лелеемая все расширяющимися возможностями, постепенно разъедала мою душу, подавляя своими зловещими метастазами то хорошее, что еще оставалось внутри меня…" - губы Шейна слегка дрогнули, когда он прочел этот пассаж, - "омрачая мою жизнь и обращая в ничто будущую блестящую карьеру.
Уже на первой стадии моего профессионального обучения я пришел к заключению, что познание человеческого сознания представляет куда более богатое поле для моих замыслов, нежели банальное изучение физиологии организма. Исходя из этого, я посвятил все свое время сравнительному изучению психологии, психиатрии, психометрии и, в конечном счете, начал специализироваться в психофизике - науке, изучающей как психические, так и физические возможности человека.
Здесь на грани с метафизикой лежала практически неизвестная человеку страна, представляющая неограниченные возможности для научного эксперимента. Я был покорен и очарован одновременно.
Я не стану перечислять длинный список моих неудач, ужасные последствия моих опытов. Я полностью погрузился в работу, уверяя себя, что настоящий ученый обязан принести свою жертву на алтарь науки. Мне становится не по себе, когда я представляю сегодня, через сколько разрушенных судеб я перешагнул в моей практике. С изобретательностью, заслуживающей лучшего применения, я стремился проникнуть сквозь тонкую грань, отделяющую психику нормального человека от безумия, и постичь секрет совершенного равновесия между ними.
Но совершенство ускользало от меня, тогда как помраченный рассудок моих подопечных оставался реальным и трагическим фактом. Подобное положение не могло меня удовлетворить. Я чувствовал, что обладаю всеми необходимыми данным и, чтобы добиться успеха. В самом себе я достиг того совершенного баланса, которого столь неудачно пытался добиться у моих пациентов. Написав эти слова, я невольно чувствую себя в пустоте, в которую безрассудно отправил так много доверившихся мне людей. Я спрашиваю себя, как долго могу оставаться в этом состоянии, и спешу закончить это признание, прежде чем меня настигнет заслуженное возмездие.
Постараюсь быть кратким: в течение нескольких лет я работал над гипотезой, смысл которой состоит в том, что некоторые лекарства, введенные в человеческий организм в сочетании с определенной формой внушения, названной мною "психокатализатором", в противоположность психоанализу способны вызывать различного вида психические расстройства. Я всегда верил, а сейчас убежден, что разработанная мною методика, если она будет реализоваться последовательно и доводится до логического конца, сделает возможным успешное лечение многих тяжелых случаев психических заболеваний.
Фантастическая теория? Химера? Может быть. Теоретически она представляется мне вполне обоснованной. Мечта, способная стать реальностью благодаря усилиям более талантливых, чем я, людей. Я завещаю мои разработки одному из моих коллег, способному довести до конца начатое мною дело. Самому мне это уже не по силам.
Предложение стать лечащим врачом семейства Брайтонов оказалось для меня сущей находкой. Несколько месяцев назад я был вынужден закрыть мою частную клинику в Нью-Йорке для больных с психическими отклонениями. Внушительный список моих неудач на избранном мною поприще подорвал доверие в мои возможности. Отсутствие человеческого материала для дальнейших экспериментов в тот момент, когда я был так близок к успеху, едва не погубило меня. Предоставленная возможность сопровождать пожилого больного человека и двух молодых людей в Майами, где я мог бы беспрепятственно продолжать свои опыты, показалась мне подарком судьбы. Я не страну вдаваться в подробности, каким образом я сумел добиться превращения здоровой и интеллигентной молодой девушки в шизофреничку, жаждущую крови собственной матери… бродящую по ночам в поисках своей жертвы. Все они должным образом зафиксированы в моих записках по данному делу и интересны только для специалистов.
Достаточно будет сказать, что немедленно по прибытии в Майами я посвятил все свое время младшему поколению Брайтонов. Для наблюдения за пожилым человеком, очевидно находившимся между жизнь и смертью, я пригласил местного врача, освободившего меня от этого скучного занятия.
В моих прежних экспериментах я установил, что каждый индивидуум обладает некой скрытой формой фобии или комплекса (более или менее хорошо выраженными), что открывает возможность добиться желаемого психического эффекта путем их стимуляции специально подобранными лекарствами и гипнозом.
Выбрав для начала Кларенса, я быстро обнаружил в подростке неестественную склонность к гомосексуализму. Попытавшись развить эти зачаточные инстинкты, я был неприятно поражен, когда убедился, что его мозг практически не реагировал на избранный мною метод воздействия. Скорее всего здесь сыграли свою роль определенная умственная неполноценность, слабое интеллектуальное развитие и заторможенные рефлексы подростка. Мне стало очевидно, что Филлис представляет собой более благодатное поле для моих экспериментов. Терпеливо исследуя ее психическое состояние, я скоро установил слабо выраженную, но тем не менее позитивную склонность к лесбиянству и еще менее выраженные симптомы комплекса Электры. Надежды на развитие психических аномалий оставались весьма слабыми, но объект находился в столь превосходных физических и интеллектуальных кондициях, был настолько чувствительным к посторонним раздражителям, что прогресс оказался на удивление быстрым. Действуя предельно осторожно, в строгом соответствии с принципами Фрейда, я попытался заложить в ее подсознание нереализованное желание отомстить своей матери за любовь несчастной женщины к своему мужу. В то же время (под предлогом лечения расстроенного воображения) я получил возможность периодически подвергать ее гипнозу. Последствия не заставили себя долго ждать. Филлис Брайтон достигла стадии, при которой уже не могла отдавать себе отчета в поступках, совершенных под воздействием гипноза, и сохраняла лишь смутные воспоминания о них при возвращении в нормальное состояние. Благодаря умелому использованию внушения и тщательной дозировке лекарственных препаратов мне удалось добиться почти невероятных результатов.
Мои эксперименты достигли критической стадии, когда миссис Брайтон объявила о своем намерении присоединиться к семье. Пути назад у меня не было. Оставалось провести заключительный опыт, чтобы выяснить, смогу ли я контролировать реакции девушки в присутствии матери.
Первые сомнения появились у меня накануне приезда миссис Брайтон. Мой эксперимент протекал настолько успешно, что сознание объекта мгновенно реагировало на самое незначительное воздействие с моей стороны. И фактически ее состояние стало критическим.
Опасаясь за последствия, которые могли возникнуть в ходе непредвиденной коллизии, я отправился в Майами к мистеру Шейну. Его рекомендовали мне как осмотрительного и способного детектива. Я осторожно объяснил ему создавшуюся ситуацию в той мере, какую мог себе позволить, и он согласился обеспечить безопасность миссис Брайтон от возможных трагических случайностей.
Я почувствовал себя более уверенно. Мистер Шейн не стал проявлять излишнего любопытства и произвел на меня впечатление исключительно способного человека. Миссис Брайтон прибыла в надлежащий срок. Дочь приветствовала ее с выражением странной смеси ненависти и любви, что дало мне повод для новых размышлений. Я продолжал внимательно наблюдать за ней, делая необходимые пометки для будущих экспериментов. Ситуация предельно накалилась в течение обеда. Филлис была раздражена и неуправляема. Я испытывал удивительное ощущение творца, наблюдающего за созданием своих рук. Я чувствовал себя Богом, или, если хотите, гениальным музыкантом, способным по своему желанию извлекать из инструмента восхитительную гармонию или ужасающий диссонанс звуков. Инструментом моим была Филлис Брайтон. Моя воля стала для нее законом. И все бы могло окончиться спокойно, если бы я не поддался дьявольскому искушению провести последний, заключительный эксперимент.
Меня охватило желание узнать, смогу ли я принудить девушку убить свою мать, а затем заставить ее мозг снова функционировать нормально.
Я не рассчитываю на понимание или прощение. Мною овладело безумие. Я шел на сознательное хладнокровное убийство. Но я должен был знать, что означала для меня жизнь какой-то глупой женщины в сравнении с ощущением полного, безоговорочного успеха.