― Что-то скучно стало, ― бодро и быстро заговорил Сергей. ― А все потому, что всухую сидим. Ну-ка, Клава, домой. Мы тут еще малость позагораем, а ты в дому все как надо приготовь. Ясно тебе, Клава?!
― Ясно, ― ответила Клава и поднялась. ― Я пойду.
Все четверо проводили ее взглядами.
― Алик, заводи! ― приказал Саша. ― Замерз я, мы с Ларкой опять плясать будем.
Снова запела в граммофоне Шульженко. Саша обнял Ларису и мельком глянул вслед уже скрывавшейся за деревьями Клаве. Сергей, поймав этот взгляд и выждав, когда Саша с Ларисой, танцуя, отошли подальше, подвинулся, не поднимаясь, по траве к барахлишку танцоров, лежавшему рядом с Аликом.
А Шульженко рассказывала:
В запыленной пачке старых писем
Мне случайно встретилось одно,
Гле строка, похожая на бисер,
Расплылась в неясное пятно...
Большим пальцем ноги Сергей незаметно приоткрыл Ларисину сумочку, увидел рифленую рукоятку парабеллума и резко вскочил. Почти одновременно с ним вскочил испуганный Алик, перекрыв путь к пистолету.
Тогда Сергей, оглядев всех их, настороженно обернувшихся к нему, потянулся лениво и сказал:
― А что ждать, пошли и мы.
Они молча шли через Тимирязевский лес к переезду. У переезда на Большой Коптевской они остановились, пережидая: приближался состав. Сергей с Аликом подошли к путям, А Лариса с Сашей отстали. Поезд стремительно надвигался.
И в этот момент Сергей прыгнул. Он прыгнул перед самым носом паровоза и, чудом уцелевший, оказался на той стороне пути, по которому, отгородив его от Саши, Алика и Ларисы катил бесконечный поезд. А с этой стороны бесновался Саша:
― Идиот! Я полный идиот! Как же я не допер! Как же я раньше не допер! На замок купился!
Состав был бесконечен, и Саша, глядя на пробегавшие мимо кирпичные вагоны, уже тихо попросил Ларису:
― Машинку отдай.
Лариса достала из ридикюля парабеллум и протянула Саше. Он засунул пистолет за ремень и выпустил рубаху, закрывая рукоятку. А поезд все шел. Саша ждал, закрыв глаза и скрипя зубами. Мелькнула площадка последнего вагона, на которой был дед с желтым флажком, и они побежали.
Дом в Кочновском горел. Уже приехали пожарники, и желтые в солнечном свете струи долбили крышу, стены, выдавливали окна.
― Там человек! ― задыхаясь прокричал Саша.
― Нету там никого. Не видишь, что ли? Замок, ― раздраженно ответил ему начальник пожарной команды, озабоченно наблюдавший за действиями своих подчиненных. Ни слова не говоря, Саша вырвал у ближайшего пожарника топорик и кинулся к дому. Одним движением сбив замок, он распахнул дверь, из которой выкатился шар белого дыма. Когда дым уплыл, он увидел прямо у порога лицом вниз лежал человек. Схватив человека под мышки, Саша оттащил его в сторону.
Без погон, без орденов, в стиранной гимнастерке лежал на траве солдат с усталым, иссеченным морщинами лицом.
― Лариса! ― криком позвал Саша. Подошла Лариса, подняла руку солдата ― щупала пульс.
― Он мертвый! ― сказала она, отпустила руку и, прикрыв ладонью задрожавший рот, стала пятиться к толпе, к живым.
Живые стояли в отдалении, не приближаясь. Только Саша был рядом с солдатом. Опустившись на колени, Саша посмотрел в мертвое лицо, молчаливо извиняясь, и проверил карманы солдата. В нагрудном была бумага. На бумаге крупным почерком не особо грамотного человека было написано:
― "Прошу того, кто найдет мое мертвое тело, написать по адресу: город Лысьва Молотовской области, Посадская улица, дом десять, Ефросинье Петровне Одинцовой. И сообщить ей, что сын ее, Одинцов Сергей Васильевич, который может умереть каждую минуту, умер наконец. И матери хлопот не доставил. И чтоб не убивалась. Одинцов Сергей Васильевич, 1918 года рождения".
Саша аккуратно сложил записку, сунул в задний карман, обвел толпу мутным взглядом и вдруг бросился бежать.
Инвалидный рынок был рядом. Опершись руками о прилавок, он долго смотрел на Петра, не говоря ни слова. Потом ударил его по красной морде. И еще раз ударил. И еще.
― За что, Саша? ― негромко спросил Петро. Тихая тонкая струйка крови ползла из его разбитого носа.
― Где нора твоего гада? ― вопросом на вопрос ответил Саша.
― Какого гада?
― У которого ты на побегушках. Которому ты доносил о каждом моем шаге, одинокая скотина.
― Ты о Сереге? ― голос Петра зазвучал угрожающе. ― Ты полегче на поворотах, парень.
― Куда он уполз? Куда он мог уползти?
― А пошел ты! ― с отчаянной ненавистью выкрикнул Петро.
― Слушай меня внимательно, Петя, очень внимательно. Сейчас ты мне скажешь, где он. Я пойду туда и возьму его. Потому что он убийца и бандит, ворующий у голодных людей, грабящий израненную мою страну. А если не скажешь, я убью тебя, Петя.
― Убивай, ― согласился Петро. ― Убивай, щенок. Люди! Страна! Чем отплатили нам люди, из-за которых мы лишались жизней? Что сделала страна для того, чтобы мы достойно прожили остаток наших дней? На что нас обрекли? На это! ― Петро ударил кулаком по мешку с семечками. ― Мы сами наложили контрибуцию на страну, которой мы завоевали победу. Мы. Я инвалид войны. И Серега ― герой войны.
― Пошли, ― совсем спокойно предложил Саша.
― Куда?
― Пошли, ― Саша схватил Петра за рукав и поволок за собой.
Идти было недалеко. Солдат по-прежнему лежал на траве, и по-прежнему стояла молчаливая толпа. Саша приказал Петру:
― Смотри. ― Петр смотрел. Саша вынул из кармана записку, протянул Петру и предложил: ― Читай. Это было у него в кармане.
Петр прочитал, поднял глаза на Сашу, спросил, ничего не понимая:
― Как же так?
― А так! Твой гад спаивал его, потерявшего надежду на все, он держал его взаперти и спаивал, а сам, прикрываясь его наградами и документами, дурил головы таким, как ты, грабил, убивал!
― Как же так? ― повторил Петро. Пыхтя мотором и переваливаясь по булыжнику, приближалась большая санитарная машина. Развернувшись и рассеяв толпу, она подала задом и нависла над солдатом. Из кабины выпрыгнул мужчина в белом халате, достал папиросу, закурил.
Санитары подняли заднюю дверцу и подошли к солдату:
― Смотри. Смотри на мертвого, ― еще раз приказал Саша. Петр смотрел. ― Он просто не успел, а то бы и ты был мертвяком. Ты понимаешь это, одноногий идиот? Куда он мог уползти? Куда он уполз, Петя?
― В Нахабино у него дом. Там он все прячет.
― Адрес, Петя, адрес!
― Первомайская улица. Номера дома не помню, но он последний, ближе всех к железной дороге.
Санитары задвинули носилки с солдатом в кузов, захлопнули дверцу, и машина покатила по Кочновскому. Саша шагал вслед за ней к Красноармейской улице, и опять рядом с ним были Лариса и Алик. А Петро остался один. Он стоял никуда не глядя и ни о чем не думая.
Раскинув руки, Саша ждал на середине проезжей части, когда "джип", мчавшийся прямо на него, затормозит. Застонали тормоза, и срывающийся голос обиженно спросил:
― Жить надоело, да?
Саша обошел радиатор и, подойдя к дверце, ласково положил ладонь на лежавшую на борту руку водителя.
― Одолжи машину на часок, солдат.
― А ну от машины! ― закричал водитель.
― Тогда извини, браток, ― грустно сказал Саша и привычным манером врезал шоферу по шее. Шофер ткнулся лбом в баранку и обмяк. Саша вытащил его из "джипа", отволок к забору, прислонил и отдал распоряжение:
― Лариса, приведешь парня в порядок. Алик, позвони по 02 и скажи, чтобы передали подполковнику Звягину: Александр Смирнов в Нахабине на Первомайской улице. Ты понял?
― Я с тобой, Саша. Передаст Лариса.
Саша вскинул глаза на Алика и осознал, что спорить бесполезно. Вдвоем они влезли в "джип", и оттуда Саша спросил:
― Ты все запомнила, Лариса?
Лариса кивнула. "Джип" сорвался с места.
― Как ты с такой левой машину поведешь? ― захлебнувшись встречным ветром, прокричал Алик.
― Ручником пользоваться не собираюсь. А на остальное правой хватит, ответил Саша. Они уже выруливали на Ленинградское шоссе. Насчет ручного тормоза Саша был излишне скромен: он в принципе не пользовался тормозами. Проскочив Покровско-Стрешнево и прошмыгнув в тоннель под каналом, "джип" вылетел на уже сельское Волоколамское шоссе.
Первый раз заскрежетали тормоза на переезде через железную дорогу, недалеко от станции Нахабино. Шлагбаум был закрыт, а у путей суетились железнодорожники и люди в белых халатах. Саша криком спросил ближайшего шофера:
― Что там, браток?
― Да говорят, женщина из электрички выпала и под встречный поезд.
Саша выпрыгнул из "джипа" и побежал по путям. Через плечи стоящих вокруг глянул на нечто покрытое белым. Санитары подняли носилки. На носилках, прикрытая простыней лежала, откинув не тронутую катастрофой голову, мертвая Клава.
― Клава, ― то ли сказал, то ли позвал оказавшийся рядом Алик. Саша развернулся и рванулся к "джипу". Он уже включил зажигание, когда подбежал Алик.
― От машины! ― жестко приказал Саша.
― Игра кончилась! Ты там мне не нужен!
Алик остался у шоссе, а "джип", вырвавшись из автомобильной очереди, через буераки и канавы заковылял бездорожьем к железнодорожной насыпи. Дико воя мотором, он вскарабкался на нее, неловко подпрыгивая на рельсах, пересек пути и помчался на четвертой скорости к поселку.
Второй раз заскрежетали тормоза на пристанционной площади Нахабина. От резкой остановки "джип", пойдя боком, чуть не перевернулся. Сашу сначала кинуло вперед, затем назад. Девочка с козой на поводке со жгучим интересом смотрела на все это.
― Где Первомайская улица? ― спросил Саша.
― Сначала все время по Советской, ― девчонка указала направление, проедете, значит, Кооперативную. А вы к кому на Первомайскую-то?
― К бабушке! ― заорал Саша. ― Какая по счету Первомайская?
Девчонка в уме подсчитала.
― Так, четвертая, наверное.
"Джип" уже несся по Советской. А потом, резко повернув, по Первомайской. Издали увидев крайний дом, Саша вел машину к нему. Не снижая скорости, "джип" вышиб ворота и, в последний раз взревев, замер посреди двора рядом с милой клумбой, на которой росли анютины глазки. Саша рывком открыл дверцу и, сгруппировавшись, вывалился из автомобиля. Щелкнул выстрел. Саша был уже в безопасности: закрытый "джипом", он сидел на земле, привалясь плечом к колесу.
― Слава богу, дома! ― крикнул он во всю глотку. ― Боялся не застать!
― Ты один? ― поинтересовались из дома.
― Как видишь, ― ответил Саша и стремительным броском достиг березы, стоявшей у забора. Выстрел опять опоздал.
― Ты в половине, и я ухожу, ― предложили из дома.
― А что в моей половине?
― Посмотри, ― ответили ему, и брошенный из окна на двор глухо бухнулся круглый саквояж. Саша с отвращением смотрел на его кожаные бока. Спросил отрешенно:
― Вот за это ты людей убивал?
― Ты посмотри, посмотри, что там?
― Что ж, посмотрим, ― пообещал Саша и тут же сделал новый бросок от дерева к поленнице, на ходу подхватив саквояж. На этот раз было два выстрела.
― Портач, ― сказал Саша из-за поленницы. ― Обойма-то небось единственная?
― Тебе одной пули хватит.
― Ты уже четыре выпустил. ― Саша попробовал саквояж на вес. ― Тяжелый майдан-то!
― Рыжье и булыжники. Так я пойду?
― Пойдешь со временем. В браслетах.
― Их надеть на меня сначала надо.
― Вот об этом не беспокойся. Наденут, ― успокоил того, в доме, Саша. И опять перебежал к березе. И снова выстрел.
― Ты для чего бегаешь? ― раздраженно спросили из дома.
― Чтобы ты стрелял. Приедут дяди в синих фуражках, а тебе их и встретить нечем. И мне спокойнее и им хлопот меньше. Но учти, если в течение десяти минут они не появятся, то я убью тебя.
― Или я тебя. Я таких фрайеров не один десяток завалил. А нынче я духовой. Мне терять нечего.
― Не выйдет. Со мной воевать надо. А ты только из-за угла убивать можешь. Бойся меня, мразь, и не надейся уйти отсюда живым.
― Сука!
― Вот теперь тебе должно быть понятно, что убивать меня надо обязательно. Но не получается и не получится. Рука дрожит, ТТ ходит, прицелиться некогда... ― порассуждал вслух Саша и вдруг, абсолютно не торопясь, пошел через двор к "джипу". На этот раз было четыре выстрела подряд. Саша спокойно присел за "джип".
― Перезарядился, ― констатировал он. ― Но больше тебе это сделать я не дам. В общем, наган ты зря Семенычу подкинул. Он точнее. Хотя все от стрелка зависит. А стрелок ты хреновый. Что у тебя там на стволе стоит? Стакан?
Безумная, радостная и расчетливая ярость охватила Сашу. Выдернув из-за пояса парабеллум, но привстал и выстрелил навскидку. Стакан разлетелся мелкими дребезгами. В ответ безнадежно пальнули.
― Лампочка под абажуром, ― продолжал перечислять Саша. ― Слоник на комоде. Кошечка рядом. Ваза с бумажными цветами. Шишечка на кровати.
И все перечисленное под выстрелами разваливалось на куски.
― Понял, как надо? ― сказал Саша. ― Пошутили и будет. У меня в патроннике последний патрон. Для тебя. И я иду к тебе, гад. ― Он рванулся к дому, присел под окнами. Тишина. Подождав, он стремительно кинул себя на крыльцо, схватился за ручку, вместе с дверью ушел в сторону и в продолжении этого движения ногой ударил в ближайшее окно. Прогремело два выстрела ― в дверь и в окно.
― Все. Ты ― пустой, ― объяснил Саша и через сумеречный тамбур шагнул к двери в комнату.
Он знал противника. Вышибая дверь, он нырком ушел вниз. Нож просвистел над ним и вонзился в дверную раму.
Саша поднимался и поднимал пистолет. Тот, кто звался Сергеем, тихонько пятился.
― Руки за голову. Лицом к стене, ― устало предложил Саша. Тот покорно все исполнил.
Саша переложил парабеллум в левую руку, подошел, уперся стволом ему в позвоночник, а правой быстро и ловко проверил, что в карманах, под мышками, за поясом. Из голенища левого сапога вытянул запасной нож. Не торопясь, отодвинул от стола, покрытого вышитой скатертью, стул в чехле, сел. Приказал:
― Обернись. Я тебе в глаза посмотрю.
Тот, кто звался Сергеем, обернулся, бешено глянул.
― Не нравлюсь? ― тихо осведомился Саша.
― Мне бы раньше трехнуться. Подфартило тебе, фрей.
― Знаешь, что мне сейчас хочется?
― Знаю. Из этой дуры мне в качан плюнуть.
― При попытке к бегству, ― пояснил Саша, поднялся и скомандовал: Руки за спину, и пошли.
― Не надейся. Я не побегу, ― пообещал бандит.
Они вышли на крыльцо. Светило солнышко, ласкали взор анютины глазки.
― Бери сидор! ― распорядился Саша. Бандит подошел к саквояжу, послушно поднял его, постоял недолго, затем медленно обернул к Саше жалкое лицо.
― Иди, ― Саша кивком указал на калитку. Бандит обреченно повернулся и, волоча ноги, направился к выходу.
Хлопнула калитка. Бандит по-бабьи взвизгнув, метнулся в сторону и, петляя, побежал через пустырь к железнодорожным путям.
Саша ухмыльнулся жестоко и не спеша стал поднимать пистолет.
Бандит бежал. Саша спокойно, как в тире, поднимал парабеллум.
И вдруг Саша увидел, что навстречу бандиту как раз в створе выстрела поднялась маленькая фигурка.
― Алик, уйди! ― бешено закричал Саша. ― Алик, не смей!
Но Алик посмел. Он стоял и ждал бандита. Бандит остановился, поставил чемоданчик на землю и медленно пошел на Алика. Стрелять было нельзя. Саша отчаянно напомнил:
― Он левша, Алик!
Бандит надвигался. Он был рядом. Молниеносным движением влево Алик спровоцировал бандита на выпад, а сам, уйдя вправо, правой же нанес прямой удар в челюсть. Бандит головой пошел в землю. Но тут же тяжело поднялся и опять пошел на Алика. Алик подпустил его поближе и провел мгновенную серию: прямой в солнечное сплетение, крюк в печень и страшный апперкот в склонившийся подбородок.
Бандит лег надолго.
Алик стоял и ждал, когда подойдет Саша. Саша подошел и сказал:
― Спасибо. А теперь уйди. Смотреть на это не надо.
Поняв, Алик попятился. Он смотрел на Сашу полными ужаса глазами и медленно пятился.
Бандит пришел в себя и увидел черную дырку парабеллума.
― Не убивай, ― попросил он.
Саша молчал.
― Не убивай, ― еще раз попросил бандит. Он понимал, что любое его движение может вызвать выстрел, но, сам того не замечая, отталкиваясь пятками, спиной скользил по траве.
― Не хочу убивать! ― в ярости воскликнул Саша.
На крик подбежал Алик.
― Вяжи его, ― приказал Саша. Алик вытянул свой ремень, а бандит, перевернувшись на живот, услужливо подставил отведенные назад руки. Своим ремнем Алик связал руки, а бандитским ― ноги. Поднялся.
Саша и Алик стояли и смотрели, как по близкому железнодорожному полотну шел к Москве состав. В настежь распахнутых теплушках, опершись о перекладины, стояли солдаты, все как один, сильно немолодые. Они глядели на Сашу и Алика и, смеясь, махали им руками.
― Демобилизация. Первая очередь, ― сказал Саша.
Заботы пятьдесят третьего года
Хоронили Сталина. Не то, чтобы хоронили там, где ты стоял и плакал, а ― так все хоронили его в те дни.
Зал был небольшой ― в 1953 году только начали по-настоящему строить институт, в котором ты учился. В этом маленьком зале говорили твои знакомцы, и ты знал, что скажет каждый, и ты знал, что скажет каждый из них, и ты ждал немужских истеричных слов, ждал с нетерпением, стесняясь своих слез и гордясь ими.
Потом все выстроились в колонну и пошли прощаться со Сталиным. Рядом с тобой шла женщина, которую ты тогда любил. Рядом с тобой шел приятель, тбилисский армянин Эдик, и скорбь и слезы были на его лице.
Путь долгий: по Ярославскому шоссе к Мещанской (тогда все это еще называлось проспектом Мира), к Сретенке, а затем направо, на Рождественский бульвар.
Шли молча. О чем говорить? Погода была дрянная: то ли легкий мороз, то ли холодная слякоть. Рядом шли еще колонны. Этим путем ходили по праздникам на демонстрации. В иные веселые времена.
На Сретенке незаметно исчез Эдик. Но это было неважно, мало ли что может случиться с человеком в таком горе. Важно было горе, а не Эдик.
Года через три-четыре Эдик расскажет тебе забавную историю. "Усталый раб, замыслил я побег", ― скажет он. "Давно я уже охотился за рижским приемником", ― скажет он. "А тут такая удача: умер Сталин и никого в магазинах", ― скажет он.
Вы будете весело смеяться. Оба. А через тридцать четыре года Эдик умрет в Лос-Анджелесе, тщетно добиваясь все последние годы возврата в Россию. Трамваи не шли, и колонна, повернув направо, потопала по крутому Рождественскому бульвару вниз, к Трубной площади. После тебе рассказали, что творилось внизу, у общественного сортира, где бульвар был перегорожен стоявшими вплотную грузовиками. Рассказали знакомцы из колонны, которая распалась при входе на бульвар. Знакомцы были сильные и молодые и поэтому могли рассказывать ― потом.